Глаза с разводами янтаря

Начинается все с простого и вполне обыденного — с бессонницы. Точнее, с чужой бессонницы, поскольку своей Паймон не страдает. Страдать это вообще не в привычках Паймон; если она (то есть, Люмин) что-то может решить, то она (то есть, Люмин, конечно) это решает. А если не может — то и переживать нечего, все как-нибудь само (с помощью Люмин) разрешится. У Паймон все просто, а вот у Люмин почему-то сложно. И из-за своих сложно Люмин будит ее посреди ночи слишком громким звоном посуды. — Ты хочешь сделать что-то вкусное и не поделиться с Паймон? Она плывёт по воздуху лениво; бурчит едва различимые слова, потирая кулачками глаза. Того и гляди заснёт на ходу; Люмин оборачивается и виновато улыбается. — Нет, просто прибираюсь… Извини, я не хотела тебя будить. Паймон моргает сонно и медленно. Почти падает, но Люмин аккуратно придерживает ее под ручки. — Почему ты не спишь? — спрашивает Паймон. Она борется с собственным сном отчаянно и благородно; и даже почти побеждает. Люмин пожимает губы. Она не хочет говорить так просто, не хочет волновать малышку, не хочет высказывать какие-то переживания — наверное, снова считает их пустыми и неважными. Но все же пересиливает себя: — Просто Аякс, он… Люмин замолкает. Поднимает ладонь и прикусывает костяшки, опускает взгляд в пол; нет, все ещё не хочет.  Паймон подлетает поближе. Она обнимает плечи Люмин, кладёт на них голову, тихо вздыхая. Люмин что-то тревожит, Люмин отчего-то грустная, и Паймон просто ее поддержит — может, не слишком глупым и смешным словом, но хотя бы касанием. Люмин обнимает малышку в ответ. Поглаживает по белым волосам, потом берет к рукам, как ребёнка, чтобы убаюкать обратно. Сперва Паймон не понимает, а утром уже все встаёт на свои места — Аякс на несколько дней застрял в таинственном подземелье, терроризирующем Инадзуму, и Люмин это явно не нравилось. Люмин беспокоилась и не находила себе места. Все начинается с бессонницы, а продолжается — насилием. Потому что когда Люмин видит утром в стенах лабиринта, Аякса, она сразу бьет его кулаком по плечу; Аякс ойкает от неожиданности, а Паймон отлетает почти на метр назад — пока и ей за что-нибудь не прилетело. — Я тебя отсюда вытащу за шкирку, как котёнка, Предвестник фатуи, — бурчит Люмин. Она лезет за бинтами — перевязать чужие раны все же надо; а Аякс неловко смеётся. Паймон замечает, что он какой-то уставший; и почти понимает тоску Люмин. Вот в чем дело, вот как все просто — просто Аякс снова направо и налево пользуется Глазом Порчи.  Люмин это дело не любит. Не любит ровно с двух моментов — когда увидела шрамы на его животе и поняла, что седая прядка на волосах совсем не последствия Бездны. Не любит с тех пор, когда прощалась с Теппеем; таким отважным, таким добрым, таким искренне любящим… таким же смелым, как и Аякс. Аякс, конечно, после Бездны закалён — Аякс не умрет ни через день, ни через неделю, ни через месяц, Аякса Глаз Порчи вообще не возьмёт — скорее потухнет от собственного бессилия и введёт в депрессию все остальные Глаза Порчи. Аякс с удовольствием играет с ним в эту игру кто кого переживет; а Люмин в игры играть не хочет, Люмин хочет, чтобы ее любимый был в порядке — и ничего больше. Люмин и так уже теряла слишком много. Она сдерживает свое обещание — и из лабиринта вытаскивает Аякса, взяв за воротник пиджака. Он снова смеётся: — Ну, Царевна, я тебе кот, что ли! — Коты и то послушнее, — хмыкает Люмин. Дома, в чайнике, она заставляет Аякса нормально поесть — тому от усталости и кусок в горло не лезет, но с Люмин он не спорит. Она ведь может и пропихнуть.  Паймон во все нюансы их отношений старается не вникать. Ещё, в принципе, с самого начала; когда они в очередной раз сцепились клинками, а потом лежали на траве и целовались. А Паймон ела закатники, потому что они явно интереснее того, что происходило у Люмин и Аякса в головах — и в сердцах. Началось все с бессонницы, продолжилось насилием и в дополнение — полным издевательством (в интерпретации Аякса) или же справедливым возмездием (в интерпретации Люмин). Если быть точнее — тем, что Люмин берет стул, встаёт на носочки и прячет Глаз Порчи на самую высокую полку с памятными фигурками, пока Аякс спит. — Разве он его не найдёт? — интересуется Паймон, приложив пальчик к подбородку. Она может и не вникает, но соучаствует так точно. — Он по утрам голову свою найти не может, — причитает Люмин, слезая со стула, — не то что Глаз Порчи.  В целом, Люмин оказывается не так уж и не права. У неё по планам генеральная уборка, что значит все важные и срочные дела Тейвата подождут, пока она не отполирует даже чайничек Пухляша; а Аякс утром носится по дому, собирая все свои вещи по спальне и гостиной. — Люмин, я знаю, что это ты, — он неприкаянной тенью ходит за Люмин из ванны и обратно, пока она набирает воду и готовит себе всякие тряпки. — Царевна, пожалуйста, мне надо на работу… — Я тебя не держу, — невозмутимо отвечает Люмин. Даже не смотря на это страдальческое лицо. — Отдай Глаз Порчи, — просит Аякс почти безнадежно. — Я же Предвестник, у меня репутация! Люмин улыбается ему так невинно, что и у Паймон проходят мурашки по спине. — Твоя репутация и так вся пролетает, как фанера над Мондштадтом, когда ты шастаешь с голым животом. Вот научишься пуговицами пользоваться, тогда и отдам. Она ставит ведерко с водой на столик; намекая, что разговор точно закончен, и ему точно пора на работу. Но кто не знает всех хитросплетений человеческих тайн, так это Пухляш — который как на духу выдает, где лежит заветный талисман. Паймон закрывает лицо ладошками, Люмин недовольно скрещивает руки на груди; радостный Аякс чмокает ее в щечку и спешит упорхнуть, пока у него не отняли допуск в обитель. А то Люмин может. Вечером все повторяется, но теперь Люмин умнее — она просто кладёт Глаз Порчи туда, где Аякс мог сам его потенциально оставить. Например, в ванной или на улице в беседке, где они вчера ужинали. Утром Аякс вздыхает: — Ну Люмин. Люмин невозмутимо вскидывает бровь: — Да, дорогой? — Где Глаз Порчи? — он делает ровно тот же жест. — Там, где ты его вчера оставил, — Люмин невозмутимо натягивает перчатку на свою ладошку. — Его нигде нет, — настаивает Аякс.  — Я не трогала, — спокойно отвечает она. Паймон это все дело нравится — она жует высушенные сладкие ягоды, летая за ними почти по пятам. Люмин вздыхает:  — Ты смотрел у камина? — Нет его там, — настаивает Аякс. Но Люмин-то точно знает, что он там, лежит между книжками на столике; потому что она сама его туда положила. Она красноречиво вскидывает бровь. — Аякс, если я сейчас встану, а он там… Аякс складывает руки на груди и вздергивает острый нос. — Его там нет. Люмин щурится. Она перекидывает шарф через плечо, по пути фиксирует застёжку на шее. Выходит из комнаты и указывает пальцем на Глаз Порчи. Вот он, лежит, блестит фиолетовым на солнышке из окна, хоть солнечных зайчиков пускай прям по чужим веснушкам. Аякс почти роняет челюсть; Паймон заливисто смеётся и переворачивается в воздухе, так что ягоды разлетаются во все стороны. — Его тут не было! — Был, — Люмин сама берёт Глаз Порчи и суёт в карман платья. — Все. Теперь он будет у меня, ты снова его потеряешь где-нибудь.  Аякс, конечно, возмущён до глубины души, но ничего сказать не может — не было ни одного варианта, при котором Люмин успела бы за их разговор переложить вещицу. Люмин не говорит, что такой приём ей посоветовала в письме его же мама — ни к чему Аяксу знать такие незначительные подробности. И нечего помогать отцу искать рыболовные снасти, чтобы он потом сутками с озера не вылезал.  Аякс упрямый, Аякс упорный, Аякс — абсолютно непробиваемый. Аякс все равно продолжает использовать то, в чем ну совсем нет необходимости. Он приходит домой через раз вымотанный, поцарапанный, уставший; и Люмин точно знает, что он делал. Люмин хочет ему треснуть, да посильнее, чтобы выбить все остатки здравого смысла из рыжей головы; но вместо этого готовит тёплый чай, суп, помогает зализать раны. И снова прячет Глаз Порчи. И Аякс снова ноет по утрам: ну Люмин, ну пожалуйста, не буду я его использовать… И снова использует. Он считает, что волноваться абсолютно не о чем — у него все хорошо, с ним все хорошо, и с Тейватом все хорошо, ничего ведь не разваливает и новых божеств тоже не призывает. У Люмин на все это дело взгляд свой, совершенно отличный. Ее взгляд Тарталья не разделяет ровно до тех пор, пока она не возвращается из Разлома. Уставшая, без сил, она едва плетёт за собой меч; и ложится животом на диван, даже не снимая сапог. Аякс к такой Люмин не привык. Она бывает уставшей, бывает раздражённой, даже печальной и молчаливой, но такой вымотанной и выжатой он видит ее впервые. — Люми?.. — осторожно спрашивает он, присаживаясь на корточки перед диваном. Аякс ласково проводит костяшками по ее щеке. Он хмурится; переживает; Люмин медленно открывает глаза, смотрит на него.  — Все хорошо, — бормочет она, тыкаясь носом к чужой ладони. — Сейчас. Минутку. Аякс качает головой. Он встаёт, аккуратно расстегивает чужие сапоги, чтобы снять хотя бы их. В платье тоже наверняка неудобно, но его он не трогает, чтобы не сгонять сон. Он укрывает Люмин пледом, сам разводит огонь в камине — ее щечки, обычно тёплые и чуть румяные, сегодня холодные и бледные. Ему так совсем не нравится. Паймон тоже устала, но она в Разломе хотя бы отдыхала — Итто хоть и глупый, делится она, но хороший, и присматривал за ней. — А Люмин? Аякс сегодня за главного — скинув пиджак на стул, он делает им что-нибудь на ужин. Что-нибудь нормальное, а не «зарубил осьминога, сварил и готово».  Паймон отвечает охотно: — Совсем не отдыхала! И потом там были всякие призраки, — она жестикулирует ладошками, чтобы показать весь ужас призраков, — и ещё карма Сяо. И Люмин о-очень устала. Ей всегда плохо от всего такого. Аякс хмурится; едва не режется ножом, но вовремя замедляется и спасает собственные же руки.  — Такого..? — Негативного и темного, — объясняет Паймон, — всякой такой противной энергии. Она, конечно, не мастерица в выборе слов, но Аякс, кажется, понимает.  Понимает, потому что когда Люмин просыпается следующим утром, ей уже не надо прятать никакой Глаз Порчи — вот он, лежит на полочке, все ещё ярко-ярко блестит электро энергией. Аякс приносит им к столику завтрак — повар он хоть куда, когда делает что-то нормальное. Люмин, голодная, с двойным аппетитом налегает на пирожки и блинчики; запивает сладким-сладким лимонадом из ягод. Аякс обнимает ее одной рукой, мягко целует в висок. Люмин чувствует себя лучше — и это, в принципе, все, что ему сегодня нужно.  Люмин вечером не прячет Глаз Порчи, а он утром его не ищет. А Паймон спит с чувством выполненного долга. Она совсем не вникает, что у них там на уме — подраться, пообниматься, поцеловаться или не поспать всю ночь. Но, по ее маленькому, но важному мнению, даже начавшись с бессонницы, пусть лучше все закончится другим. Заботой.