Цена свободы

Можно закрыть глаза на действительность, но не на воспоминания.

***

      Ночь придёт и луна взойдёт. Двое друзей не смыкают глаза, волонтёры продержались месяц. Танджиро стал больше улыбаться и позже засыпать, для блондина сон превращался в неосуществимые мечты. Ему то снилось прошлое, то преследовал терпкий и неуловимый сандал. На утро же у палаты всегда ожидали личные кошмары. Очень громкий и взбудораженный Ренгоку, что загорался как лампочка при встрече с мальчиком и забирал свой личный огонёк, превращаясь в главного героя французских романов или шекспировского юношу, отчего даже сердце новоиспеченного Ромео начинало трепетать, стоило Камадо появиться. Рядом с ним в сопровождении всегда стоял безумец, чей запах уже пропитывал одежду златовласого мышонка, что румянился от тёплой руки, которая теперь постоянно не выпускала бледную ладошку.       За месяц нового лечения у старых пациентов произошли благоприятные сдвиги. Психологический, а главное гормональный фон половозрелых омег приходил в норму, давая главврачу положительные результаты, благодаря которым он отменял физиотерапию, позволяя пациентам и студентам находиться вместе постоянно. Начиная с подъёма и до заката.       Танджиро стал пропадать в спортивном зале с завидной частотой, а вот Зеницу не знал куда ломануться, только бы не сгореть со стыда от «почти официального мужа», который мало того что не выпускал его из рук, постоянно тиская, так уже совсем не реагировал на колкие фразочки «жены». Единственное спасение в виде лучшего друга предало омегу на третий день таких пыток, передавая лично в лапы довольному коту, упоминая любимые места Агацумы, чтобы тот мог отыскать мышонка.

***

— Зеницу, это же для тебя, — не понимал возмущений друга Танджиро, наблюдая за мельтешением Агацумы, что фурией носился по их общей палате.       В тайне ото всех мальчик учился шептать слова. Однако он ещё не мог озвучить свои мысли, практикуясь в общении только с омегой, что чуть ли не плакал от первого шепота Камадо, радуясь его словам, как настоящий родитель за своё чадо. Теперь же этот самый родитель ругал омегу за предательство и саботаж в сторону лучшего друга. — Да ты меня предал! — фырчал блондин, упирая руки в бока и укоризненно поджимая губы, — Зачем ты сказал ему про музыкальный кабинет? Зачем?! — Но он же тебе нравится, — подметил омега, удобнее располагаясь на кровати и внимательно смотря на Зеницу, который задохнулся от такого заявления, краснея пуще самого спелого помидора. — Н-не нравится он мне! — Но я же вижу, что нравится, — загадочно улыбался Танджиро, вспоминая тот день, в который Тенген нарядил Зеницу в свою толстовку и повесил какую-то повязку с камнями, которую омега трепыхался скинуть. «Если бы так сделал Кёджуро, я был бы рад…» — мечтал мальчик, представляя себя в одежде альфы с огненными прядями. — Т-тебе вот Ренгоку нравится, но я же молчу про твою тайну! — тяжело выдохнул парень, подходя к кровати друга, чтобы сесть напротив него. — Ты вот в спортивный зал ходил раньше точно не для тренировок фехтования… — сетовал он. — Давай не об этом, — постарался перевести тему мальчик, заслышав неприятный разговор, который был явно не к добру. Однако Зеницу накрыл руки товарища своими. «Ещё рано…» — умоляюще смотрел на блондина юноша, надеясь на его понимание. — А давай об этом, — легко улыбнулся Агацума, наклоняя голову, отчего длинные пряди у лица неаккуратно падали, попадая на прикрытые глаза. Танджиро задержал дыхание. В воздухе повисло недолгое молчание, что нарушило отнюдь не шепот, а только свист ветра за окном. — Я не вернусь к танцам, я больше не могу, — начал вновь открывать рот юноша, не желая произносить слов. — Как было уже не получится, да и как я могу после… — Не нужно как раньше. — решил переубедить друга блондин, обхватывая лицо Танджиро руками, чтобы тот мог слушать только его. В нем словно проснулся маленький моторчик, что мог всё изменить. Омега выглядел счастливым и живым, его несуразные с виду действия были неподдельно чисты, отчего Танджиро не мог вырываться из плена тёплых рук. «Пожалуйста, не говори… Зеницу, не нужно…» — Теперь у тебя есть Ренгоку, я же слышу его сердце и учащенное дыхание, как он сжимает кулаки, боясь лишний раз к тебе прикоснуться. Его голос едва заметно дрожит при встрече с тобой… Танджиро, он влюблён в тебя. А ты в него… — Это не поменяет моего мнения. — Танджиро, он сможет тебе помочь, — не унимался Агацума, не видя боли в глазах напротив. — Но ты ведь не доверяешь альфам. — попытался закончить разговор парень, отстраняя от себя ладони друга, слегка сжимая их. — Это моё дело. — серьезно пресёк любое отступление Зеницу, — Не мне с ним жить и детей растить. Я же знаю как ты любил танцевать, как ты просто любил жить, Камадо… — Я не могу… — тряс головой мальчик, — Не могу… — Можешь! — Я не. — Хватит ломать свою жизнь из-за тех, кто этого не достоин. Камадо, ты талант! Такой дар появляется раз в десятки, а то и тысячи лет. Господин Танджуро передал тебе своё знание, так какого чёрта, ты зарываешь себя под рамки окружающих?! — повышал голос Зеницу, выплёскивая накопившиеся эмоции, что скопились за годы прозябания в стерильных палатах с тошнотворным запахом медикаментов. Этот порыв был для него важен, но важен ли тому, чьи раны не перестают кровоточить? Юноша с неверием смотрел на друга, что упрямо гнул свою линию, заставляя вспоминать товарища то, что осталось под обломками сгоревшего дома и на пепелище его чувств. — Танджиро, ты дурак, если прогибаешься под тех, кто завидует твоему таланту. — Тогда почему ты так и не вернулся к музыке, почему? — гордо смотрел юноша, стискивая свои зубы до скрежета. — Ты ведь ни чем не лучше, Зеницу. Ничем. — перевёл потемневший взгляд юноша, вглядываясь в окно. — Так и заходишь в кабинет с роялем, но даже сесть за него не можешь. — Хорошо, давай закончим, — резко встал с кровати блондин, убегая от своей боли. — А чего ты? — Танджиро, давай за- — Ты ведь не закончил, — поднялся с кровати омега, подходя к напряженному блондину, что сжимал кулаки до побеления костяшек. — Ты каждую ночь ворочаешься в постели, а чтобы уснуть просишь снотворное у медсестры, что приходит в ночные смены по вторникам. Ты не терпишь одиночества, но и находиться ни с кем не можешь. Ты никогда не говоришь о своей боли и зализываешь свои раны, но стоит кому-то копнуть чуть глубже или протянуть руку помощи, как ты убегаешь. — Танджиро. — Да что Танджиро?! — крикнул парень, совсем не замечая каких-то оттенков в шепоте, что был похож на сип, а в какие-то моменты прорезался звук. — Ты же губишь себя и не договариваешь всей истории, думаешь мне не больно от того как я вижу твои страдания?! Думаешь я не хочу вернуть свою жизнь, что была до?! Вот когда ты просто сядешь за рояль, тогда поговорим… ты такой эгоист!       Закончил юноша, вылетая из палаты, оставляя блондина посреди холодной комнаты. — Если бы я только мог тебе рассказать… — выдохнул парень, открывая глаза.

***

      После первой ссоры, что начиналась как обычная беседа, ни Зеницу, ни Танджиро не могли заговорить. Каждый парень избегал другого, направляясь в разные стороны. Юноши боялись проронить хоть слово. Они вновь вернулись к той точке, когда стали незнакомы друг другу.       Студенты и главные волонтёры неоднократно порывались разузнать подробности подобного отчуждённого поведения мальчишек, однако любая попытка заканчивалась грустной улыбкой и тихим «прости». Ренгоку и Танджиро стали больше находиться в западном крыле, в то время как Тенген и мышонок перекочевали на восток.       Агацума в этот период стал напоминать безвольную куклу, что молча следовала указаниям медперсонала и примыкала хвостиком к художнику. Парень укутывался в серую толстовку студента, что забирал мальчика в сад, не напрягая своими вопросами и привычной болтовнёй. На краткий миг Тенген стал самой важной опорой, за которую омега держался, норовясь рассыпаться на мелкие частицы. — Не расскажешь причины потухания Уголька? — постарался весело спросить альфа, получая закрытую позу мышонка. — Уточни у своего друга, он с ним ближе, может и подскажет, — флегматично бросил Зеницу, складывая руки на груди и поднимая голову к небу. — Тогда с тобой что? — не унимался парень, делая зарисовки сада для будущей картины. — Сдулся, — усмехнулся парень, поворачиваясь к Тенгену, — Ты знал, что Танджиро был танцором? Что его семья в старые времена занималась продажей угля и обрядными танцами в храме на востоке? — Н-нет, — опешил от подобных вопросов Узуй, что не понимал как эта неожиданно вброшенная информация может быть связана с поведением лучших друзей. — А вот я знал. И знал, что Господин Танджуро болен, — поднялся с лавочки омега, — И знал о страсти Камадо к танцам, и о его таланте. И о просьбе Господина не бросать семейное дело… Знал… — К чему ты клонишь? — К тому, — тяжело выдохнул Зеницу, желая наконец сбросить груз ответственности и боли со своих плеч, — что я напомнил ему о том, что он никогда не забывал. Я разбередил ту рану, которую было лучше не трогать, потому что в день смерти его семьи виной послужила не неисправность проводки в доме, от которой возник пожар по официальной версии, а его страсть к танцам и семейному делу. — Не понимаю… — Танджиро был танцором с огнём, — грустно улыбнулся Зеницу, подходя ближе к студенту, что стоял у куста красных роз. — Лучшим… — запнулся на полуслове омега, — В тот день… У младшего брата Танджиро был день рождения, он должен был показать младшим мастерство искусства их семьи… Ханако, это младшая сестра Танджиро, в тайне хотела повторить за братом, но случайно подожгла сёдзи со стороны сада… — выдержал паузу парень, — Она никому не сказала, а огонь стал распространятся, когда дети были в доме… В тот день из огня… — Ты… — Мы были соседями, я первый кто заметил неладное и позвонил Господину Ёриичи... Мой папа смог вынести Танджиро, а я вызывал все службы спасения и ждал Господина Ёриичи... После пожара Танджиро обвинили в смерти его семьи, а единственную сестру, что осталась в живых отправили к дальним родственникам, — рассказал краткую историю мальчика блондин, — Господин Ёриичи замял это дело через свои связи, называя причину пожара неисправность проводки, а также он усыновил Танджиро… Однако даже это не изменило гнева знакомых семьи, что назвали Танджиро убийцей. — Но он не виноват! — А ты докажи это людям, что присылают тебе милую корзинку с фруктами и пожеланием скорой смерти, — замолчал Агацума, стирая слёзы, что никак не просыхали, а только набирали обороты, образовывая ком в горле, из-за которого говорить становилось труднее, — В свою первую реабилитацию Танджиро много работал, чтобы увидеть Незуко. Он даже начинал говорить, — улыбался Зеницу, при воспоминании голоса друга, — Он мог ходить, даже начал танцевать. — Что-то произошло? — мягко спросил Тенген, утягивая дрожащего парня к себе на колени. — В одну из тренировок, когда меня не было, — замялся блондин, — в тренировочном зале был произведен умышленный поджег. — Там был Танджиро? — едва произнёс альфа, получая утвердительный кивок и замечая как Зеницу прикусил губу до крови, — Что было потом? — А п-потом, — шептал Агацума, — А потом мы вместе оказались в палате. Он с ожогами и без голоса, и я, ничем не лучше… — Мышонок, — тихо обратился Тенген, прижимая парня к себе, закрывая того от всего мира. Блондин шмыгал носом, цепляясь за футболку альфы, что была единственной соломинкой в этом тянущем болоте, что не выпускало двух омег уже годами.