Нейтралитет.

      Гуинплен: Мелочь, жучок готов?       

Я: Да, давно уже. Это работа на два дня. А что?

      Гуинплен: Жди звонка.       

Я: Когда конкретно?

      Гуинплен: На днях. Но не сегодня.       

Я: Поняла.

      Анна откладывает телефон в сторону и потягивается, разминая затекшую спину. Значит, Даби и сегодня останется на базе, а не явится к ней. Кажется, у Паранормального Фронта начались серьезные проблемы с героями (то есть, серьезнее прежних, так-то проблемы были чуть чаще, чем всегда), и большинство злодеев кучкуются в одном месте, ожидая нападения с любой из возможных сторон. Хотя, быть может, им просто не нужен лишний слоняющийся по базе человек, который ни дня официально ни в Лиге, ни в АРИС не был. В любом случае, Анна не возражала.       Телефон снова гудит, и она косится на загоревшийся в темноте экран.       «Решил сказать что-то еще?»       Девушка лениво поворачивается на бок и смахивает заставку экрана блокировки. И вздрагивает, видя имя отправителя.              Икар: Анна, дома?              Анна хмурится, раздумывая, отвечать или нет. После битвы в Дейка наступило затишье, в течение которого никто не дергал лишний раз ее — редкие вылазки с поддержкой Лиги едва ли считались, потому что они все представляли собой скопище мелких инцидентов в духе «давайте нежно оторвем что-нибудь жизненно важное вон тем придуркам, чтобы знали, куда лезть не стоит. Когда Ястреб пытался аккуратно поинтересоваться, с чего вдруг главные злодеи всей Японии попрятались по темным углам, девушка мрачно отшучивалась, мол, Паранормальный Фронт ушел то ли в запой, то ли в отпуск. Очевидно, героя не устраивал подобный ответ, но он особо не лез — Анна точно не была единственным возможным источником информации (как вообще можно считать осведомителем человека, от которого что правда, что кривда — все одно?..).       А сегодня очнулись все и сразу. И чего, спрашивается, торкнуло? Наконец, Анна пишет короткое «да» и долго смотрит, не решаясь отправить.       Ответ не заставляет себя ждать, будто Ястреб специально набрал текст заранее, уже зная, что никуда она из квартиры не денется.              

Я: Да.

      Икар: Залечу через пару минут.       

Я: Вот это уверенность, мне бы такую.

      

Я: Я никого не жду сегодня.

      Икар: Оставишь ночевать на коврике под дверью?       

Я: Да?

      Икар: Жестокая женщина. В любом случае, я буду дебоширить, пока не пустишь.       

Я: Я посмотрю на это.

             Стук в дверь раздается еще до того, как Анна принимает окончательное решение. Пускать или не пускать — вот, в чем вопрос.       Анна нехотя заставляет себя подняться, расправить подол домашнего платья и выйти в коридор. Какого черта вообще могло понадобиться от нее в… она смотрит на экран телефона. В гребаных одиннадцать вечера?       Сначала они приходили с утра, теперь — к ночи? И, если вполне в духе Даби было явиться в час или два, то вот другим Анна простить того же никак не могла.       «Я открою только чтобы видеть его реакцию на мой посыл, ” — мрачно думает она. — «В конце концов, заманало это бесконечное паломничество — тоже мне, нашел камень преткновения.»       В коридоре темно и тихо. На дверце шкафа чернеют несколько подпалин на разной высоте, расположенные над уровнем роста девушки, и невольно Анна возвращается к событиям памятной ночи, когда она, кажется, отступила от большей части собственных правил.       «Хорошо, что он подпалил всего лишь шкаф…»       Стук повторяется, и звучит он более нетерпеливо. Анна вздыхает. Открывает дверь и замирает.       Несколько крупных алых перьев парят над вихрастой головой своего хозяина, а сам Ястреб смотрит на нее со смесью сожаления и решимости.       За его спиной неприступной стеной возвышается Старатель.       Анна чувствует, что падает в бездну.

***

      — Кацураги Анна, вы знаете, в чем вас обвиняют?       Стены комнаты выкрашены ровно, бежевой краской. Они наталкивают на неприятные мысли о больничной палате, и девушка думает о том, что, наверное, уж лучше палата.       Полицейский с усталыми и пустыми глазами напряженно рассматривает ее. Справа от него — Всемогущий. Вернее, то, что осталось от Всемогущего. Анна равнодушно скользит взглядом по заострившимся чертам его лица, снова отворачиваясь. Хорошо, что Старатель ушел. Даби, кажется, на дух его не переносит. Анну герой просто напрягает.       — Если вы сейчас поговорите с нами, это может сыграть вам на пользу в будущем. Поймите, вашу квартиру обыщут, и все найденное будет свидетельствовать против вас.       «Что вы надеетесь там найти? Кокаин под ковриком? Морфий под подушкой? Труп под диваном? Что?» — насмешливым взглядом отвечает ему Анна, но вслух не произносит ни звука. Она твердо решила для себя — она не скажет ни слова, чего бы это ни стоило. Слишком страшно ляпнуть что-то случайное. Слишком страшно попасться под какую-нибудь хитрую Причуду из разряда контролирующих разум или заставляющих говорить правду.       — Вы же и сами должны осознавать, что сейчас вам гораздо выгоднее сделать чистосердечное признание и оборвать эту связь со злодеями, пока не поздно. Ведь мы все равно найдем их…       «Их? Злодеев, что ли? Вы думаете, я прячу Даби в мастерской? В шкафу, как неудачного любовника?..»       — …Ваши куклы.       «Наши куклы — чистое фанатство. Может, я просто тащусь от шизофреников и параноиков, и что вы мне сделаете?..»       — Анна, так и правда будет лучше, — вмешивается Ястреб. Он бесшумно скользнул в комнату секундой ранее, и Анне хочется кинуть в него чем-нибудь тяжелым, чем-нибудь, что первое попалось бы под руку. Просто чтобы отвести душу.       «А ты вообще молчи. Ты подлетел слишком близко к солнцу, только солнце это чернее самой бездны, а твои крылья скоро расплавятся, распадутся на воск и перья в его жаре.»       — Прямо сейчас сотни героев направляются к базам Паранормального Фронта. Все кончено, Анна. Хватит. Хватит защищать их.       «Ничего не кончено, те люди так просто не сдадутся, зря надеетесь.»       — Ты говорила, что ты хочешь поддерживать нейтралитет…       «Мне кажется, что мой нейтралитет полетел к чертям собачьим ровно в тот миг, когда я ступила в Дейка.»       Дверь открывается, и хмурый, как туча, Старатель кивком подзывает Ястреба, мол, пора.       Анна молчит. Молчит под прожигающим взглядом Всемогущего, под ожидающим — полицейского. Что ей остается? Она зашла слишком далеко.       Они не могут ее отпустить. Они не могут оставить ее здесь, бросая все силы на войну со злодеями и эвакуацию граждан. Они не могут отправить ее в тюрьму — нет доказательств, нет показаний, кроме прямой наводки Ястреба.       Крылатый герой в последний раз подходит ближе, накрывает ее руку своей, и Анна резко дергается, сбрасывая его ладонь, как змею, грозящую укусить.       — Помоги нам. Помоги остановить их. Ты не можешь не понимать, насколько они неправы.       «Почему ты считаешь правым себя?»       — Когда-то давно ты сказала мне, что ты помогла точно так же и героям, обратись они к тебе за помощью.       «Да.»       — Ты говорила, что люди проигрывают уже в тот момент, когда занимают конкретную сторону.       «А я похожа на победителя?»       — Неужели единственный путь, который ты видишь перед собой — путь в те самые дома милосердия?       «Тебе лучше не знать, что я вижу перед собой, тебе это не понравится.»       — Ты можешь выбраться из ямы.       «Какой смы…»       — Ты можешь вытянуть за собой их.       Янтарные глаза напротив смотрят внимательно, серьезно и строго. Анна чувствует, как непроизвольно ее руки сжимаются в кулаки. Острые ногти впиваются в ладони, и она, не в силах выдержать взгляд героя, переводит свой на единственное окно сбоку.       Она не может спасти даже себя, как он может говорить ей о других? Да и хочет ли хоть кто-нибудь из ставших неожиданно дорогими ей людей спасения, если каждый из них уже твердо все решил? А спасать против воли — это так себе затея.       — Но ты гражданская. Мы не можем оставить тебя даже в арьергарде — Лига уже убивала. И убьет еще, если потребуется. Будет убивать, пока не будет побеждена. Или пока не добьется своего. Единственное, что герои могут просить у тебя — отказать в поддержке злодеям. Неужели ты хочешь, чтобы Шигараки и правда уничтожил все?       Анна резко вскидывает голову, и все присутствующие настороженно следят за ее движениями.       Шигараки… Шигараки был тут не при чем. Она разговаривала с ним единственный раз — в Дейку. Поддерживала ли она его? Вряд ли. Все его намерения отдавали, сказать честно, бредом сумасшедшего, и Анна не очень верила в них. Даже целая армия не стоит и выеденного яйца, если не имеет цели, сплочающей их. А цели лидера были, мягко скажем, размытыми. Уничтожить мир — а зачем? Потому что ему там плохо? Потому что другим в Лиге там плохо? Но что тогда будет после, если вдруг злодеям удастся? С одним умением разрушать невозможно уйти далеко, потому что в противовес смерти всегда должна быть жизнь, в противовес распаду — созидание.       Тогда, в Дейку — почти вечность назад — было просто. Одни злодеи убивали других. Занимай сторону тех, кто нравится больше, не имеет значения, кто победит. До Дейку все тоже казалось простым — Анна была далеко. Да, Лига. Но, серьезно, не разнесут же они весь мир к чертям из-за того, что Шигараки заявил, что ему не очень нравится жить здесь и сейчас? Лига напоминала обычную банду оборванцев. Чертовски сильных, но оборванцев. А ей было наплевать, с кем, главное — почувствовать себя хоть немного нужной. Хоть немного имеющей значение, ценность. Уцепиться хотя бы кончиками пальцев за протянутую в пресловутую яму соломинку.       Если честно, злодеи в этом противостоянии автоматически становились неправы, ступая на сторону Шигараки. Потому что идеологией Пятна проникнуться было можно — ее понимали и поддерживали даже некоторые герои. Идеология Шигараки — мечты дорвавшегося до власти подростка.       Анна встречается взглядом со Всемогущим. И понимает, что не видит будущего, построенного руками Лиги.       Закончилось время вольных Снусмумриков, протестующих всеми силами против табличек с запретами.       Анна ведь не имела ничего, в сущности, против мира.

***

      Исцеляющая Девочка напряженно вслушивается в тишину.       — Началось, — тихо проронила она, и Анна понимает ее без лишних слов. Началась война. Далекое зарево пульсирующим ожогом расползлось по светлеющему небу, окрашивая его в багрянец.       Лагерь оказания первой медицинской помощи раскинулся так, чтобы не попасться на глаза случайному врагу, решившему прогуляться по лесу в поисках приключений. При этом добраться до него было просто, если точно знать, где он. Анна трет запястье, пытаясь сдвинуть браслет, не позволяющий использовать Причуду. Чертова железка невероятно тяжелая и похожа на кандалы — достойная альтернатива оным.       «Интересно, позвонил ли Даби?» — тоскливо думает девушка, разглядывая проплывающие над ними пушистые белые облака. — «Где он сейчас?.. Никогда еще сторона справедливости не казалась мне такой отвратной.»       Наверное, он злится. Она бы злилась.       — Герои не убивают без крайней нужды, — тихо говорит старая целительница, и девушка растерянно смотрит на нее, не понимая, к чему все это. — Ты ведь беспокоишься за кого-то по ту сторону?       — Что есть крайняя нужда? — тихо спрашивает Анна и, прежде, чем получает ответ, добавляет: — Тот, за кого волнуюсь я, с большей вероятностью угробит себя сам. Не доверять же такое ответственное дело каким-то героям.       Исцеляющая Девочка вздыхает:       — Остается только надеяться.       — Надежда — глупое чувство.

***

      У одной из палаток ее внимание привлекает тихий шорох. Кто-то из пострадавших? Но почему не с той стороны? И почему никто его не сопровождает? Анна хмурится, оглядывается на остальных и делает нерешительный шаг за пределы лагеря.       Стальная раскаленная хватка смыкается на ее запястье, и Анна, тихо вскрикнув от боли, слепо спотыкается, падая и чувствуя, как чужие пальцы вцепляются в загривок. Даби держит ее, как нашкодившего котенка, встряхивает так, что в глазах пляшут цветные пятна и тащит за собой, грубо заломив одну ее руку, ту самую, что с браслетом, за спиной. металл нагревается и нестерпимо жжет, и не только девушку — пирокинетик шипит, но упрямо не отпускает.       — Дернешься — сожгу.       Анна на мгновение замирает, вслушиваясь в хриплый голос. Ее сердце бьется так часто, что вот-вот выскочит из груди.       — И тебе привет, — шепчет она, чуть расслабляясь, чтобы его рука не давила так сильно.       — Не прокатит.       — Что не прокатит?..       Он с отвращением, даже брезгливо, отталкивает ее, впрочем, не отпуская. Его руки становятся еще горячее, и Анна готова поклясться, что она буквально чувствует, как покрывается тонкая кожа на стыке между плечом и шеей волдырями.       — Прекрати спектакль, Кацураги, — пирокинетик почти шипит. — Ты пропала на сутки, просрала время звонка, а теперь внезапно оказываешься в лагере героев, на одной с ними стороне.       — Даби, мне больно.       — Плевать, — он с силой толкает ее в спину, и Анна, не удержав равновесие, падает на усыпанную мягкой хвоей землю. Она неудачно приземляется на обожженное запястье и сдавленно вскрикивает, тут же закусывая губу — удивительно, что в лагере никто не слышит происходящего, и быть услышанной совсем не хочется. Браслет с оплавленной застежкой теряется в зарослях густой травы, и в голову невовремя приходит мысль, что теперь девушка чем-то похожа на преступников древних времен. По крайней мере мере, раскаленным металлом ее заклеймили точно так же. — Я думал, только Твайс может вляпаться в подобное. Оказалось, я тоже.       Он криво усмехается и сжимает руку в кулак, гася срывающиеся с пальцев трескучие искры.       — Может быть, послушаешь мою версию? — Анна чувствует, что теряет голос, говорить становится нестерпимо больно.       — Нет, — холодно отрезал он. — Ты полгода лила дерьмо в уши всем, кто был готов его слушать, теперь самое время заткнуться. Война и правда вскрывает нарывы. Осталось только прижечь.       — Ну так прижги, — Анна медленно садится, прижимаясь спиной к стволу высокой сосны и осторожно касается шеи. Опаленная кожа отзывается на прикосновение новой вспышкой боли. — Чего ты ждешь? Зачем заговорил со мной?       Возвышающийся над ней пирокинетик достает из внутреннего кармана плаща и практически швыряет ей в лицо маленький сверток. Анна дрожащими руками развязывает тонкий шнурок, разворачивает и с удивлением понимает, что это — жучок на Ястреба.       — Надоело на тебя время тратить, — сухо отвечает Даби. — Герои — такие же убийцы, как и мы, и не думай, что выйдешь чистой из этой войны. Твой драгоценный Ястреб сейчас где-то там убивает Твайса.       — Что? — Анна широко распахивает глаза. — И ты так спокойно говоришь об этом?       Даби равнодушно наблюдает. Нормальные люди злятся, ругаются и кричат, этот — леденеет.       — Заткнись.       — Правый сектор базы. Тринадцатый этаж, — она кашляет, но договаривает: — Высокое здание с плоской крышей, кажется, третье или четвертое.       Пирокинетик склоняется, подцепляет ее за лацкан куртки и резко дергает. Ткань под его руками дымится.       — Если соврала — молись не дожить до конца этого боя.       Уже когда он отходит на пару шагов, Анна, пытаясь медленно подняться с земли, говорит, срываясь на шепот:       — Герои арестовали меня этим утром. Я никогда бы не ушла добровольно. И я по-прежнему люблю тебя.       Не оборачиваясь Даби замедляет шаг.       — А я — нет.       Он уходит, не оборачиваясь, и смутно кажется, что так уже когда-то случалось. Только сейчас выбора у нее нет.