тучи

      Детройт, оказывается, неспроста зовут «мертвым» городом. В этом я убеждаюсь собственнолично. Он пуст. Просто пуст. Я не вижу людей вокруг, не вижу машин на дороге. Что за чертовщина? Возможно, это нормально, что ночью на улицах не видно толп с плакатами, но днем-то... Точнее, утром. Кто живет во всех этих домах? Кто работает в магазинах? Жуть.       Забавно, но прежде я никогда не боялась одиночества. Родители во времена моего детства называли это качество «самодостаточностью», и это всегда добавляло мне толику гордости. Друзей тоже было не так уж много, но никогда это меня не смущало. Тишина, покой — вот компоненты моей формулы счастья: почитать книгу, посмотреть фильм вместо шумной вечеринки. Майк никогда до конца не понимал, когда я пыталась ему это объяснить. Он всегда округлял свои карие глаза, когда я в очередной раз не принимала его приглашение на тусовку в честь дня Святого Патрика, в честь начала отношений Анджелины Джоли и Брэда Питта, в честь открытия новой закусочной в центре и т.д.       Меня такое редко интересует. И Майк в этом плане — полная моя противоположность. Он — вечное «ЧП». Человек-происшествие. Человек-праздник. Он являлся определением слова «амбиции», и меня это, если честно, это восхищает. А еще Майк может найти подход к любому с помощью обаяния и меткой шутки. Всегда ему в этом завидовала, и сама часто задумывалась о том, почему все-таки мы с ним подружились.       Наверное, дело тут не только в схожих интересах. Хотя даже на различных мероприятиях нас редко можно увидеть вместе — как ни старается он меня вытащить, я чаще выбираю диван и чашку чая с жасмином. Тем не менее, когда дело доходит до личного общения, тут все иначе: в нем, вероятно, и кроется одна из основных причин нашей многолетней дружбы. Мы можем говорить часами. Обо всем — об американской политике, о причудливых законах квантовой физики, о том, почему спецэффекты во «Властелине колец» такие качественные. Много философствуем, вслух размышляем о будущем. Возможно, мы просто похожи в наших внутренних установках и принципах, и это позволяет сгладить разницу в темпераментах.       Я внезапно чувствую себя особенно, неприятно, по-настоящему одиноко. Увидев меня в таком состоянии, Майк наверняка сказал бы что-то вроде: «Я придумал! Сегодня мы никуда не идем, а смотрим дома тот японский ужастик» или «Не-е-ет, ну из-за тебя в салоне скоро пойдет дождь. У меня зонта с собой нет, так что высади меня у пиццерии. Возьму нам “четыре сыра”». Чувствую, как губы растягиваются в невольную улыбку.       Правда, в последнее время мы общаемся не очень много. Уже несколько месяцев я его не видела вживую, если не считать редких звонков в «Скайпе». Майк в разъездах, подобных «детроитскому», а я чуть ли не веревками привязана к своему стулу на колесиках. Мне вообще иногда кажется, что он теперь чаще видится с Джимми, чем со мной. Обида колет меня куда-то в солнечное сплетение и на глазах выступают слезы, но я быстро их смаргиваю. Я просто скучаю. Сейчас распускать нюни нельзя.       Вырулив к одноэтажному зданию полиции, я паркуюсь неподалеку. Прежде чем выйти, я из машины наблюдаю за тем, что происходит вокруг: улица такая же пустая, как и вся дорога по пути из мотеля. Солнце освещает город, будто бы подсвечивая его изнутри, но вкупе с пустотой это смотрится не вдохновляюще, а только еще «призрачнее». Все мое нутро бьет тревогу и умоляет уехать, убежать, покинуть как можно скорее это место. Обхватываю себя руками, чтобы унять мелкую дрожь. Я бы сейчас с большим удовольствием злилась, ведь это подстегнуло бы меня, но чувствую просто удрученность на границе с отчаянием. Никогда так себя не ощущала.       Затолкав сумку под сиденье (здравый смысл подсказывает, что не нужно нести ее в участок), я заставляю себя выйти из машины. Просто нужно дойти. Дальше будет проще. Возможно, хоть полиция сможет помочь. Медленно шагаю к зданию.       Металлическая дверь оказывается заперта. На табличке, по виду которой можно сказать, что повешена она относительно недавно, выбито: «Полицейский участок города Детройт. Время работы: 9:00 утра — 11:30 вечера». Фантастика, а это как вообще? То есть до девяти утра помощи полицейских народ не дожидается? Что за город...       Телефон показывает без десяти девять — ну хоть ждать по идее не так долго, если рассчитывать на пунктуальность здешних стражей закона. Оборачиваюсь и прислоняюсь спиной к двери. Жду. Смотрю по сторонам и с тоской вспоминаю про «Сникерс», оставленный в машине. Он ведь наверняка там расплавится. А организм видимо уже давно функционирует с помощью святого духа. Меня тошнит. От голода. И от страха.       Ну же, Гвен. Дыши глубже. Здесь никого нет.       Только я об этом думаю, тут же откуда-то слышится странный лязгающий звук. Клац. Клац. Тут же воображение нарисовало картину: огромный робот-паук с клацающими челюстями движется по городу и похищает людей для своей паутины. Кошмар. Мне становится весело из-за своих же фантазий. И пока я тихо фыркаю наедине с собой, словно умалишенная, не замечаю, как кто-то подходит ко мне с левого боку. Я щурюсь, повернув голову в направлении пришедшего, — солнце поднялось выше и теперь слепит глаза. Именно поэтому не сразу могу разглядеть пришельца.       Им оказывается крупный мужчина лет сорока, в солнечных очках, коричневом кителе военного образца с прикрепленным к нему значком городского шерифа. На значке красовался аллигатор — главный символ этого странного города.       — Доброе утро, — дружелюбно здороваюсь, вкладывая в это приветствие все свое обаяние.       — Здравствуйте, — сдержанно отвечает шериф, и я мысленно ставлю галочку напротив пункта «Первый человек в городе, который поздоровался со мной в ответ».       — Мне нужна ваша помощь, — я мгновенно принимаю решение не расшаркиваться и перейти к делу прямо на пороге. Однако новоявленный шериф явно не того же мнения, что я. Низким, рокочущим голосом он прерывает мой еще не начавшийся поток информации:       — Давайте не будем делать это на пороге. Тем более, что мне нужно открыть участок. Пройдемте.       Он достает большую связку ключей. Тут мои глаза расширяются: в ней я замечаю точно такой же ключ, какой сейчас находится на дне моей спортивной сумки. Ошибки быть не может. Такой же маленький, бронзовый, как и бейджик Уэсли. Ключ от платяного шкафа в мотеле «Сонная лощина».       Чтобы не выдать своего замешательства, я притворяюсь, что меня вдруг жутко заинтересовала одна из машин, стоящих на парковке, пока шериф возится с замком, а другой — большой и ржавый — ключ в его руках неприятно позвякивает. Вскоре он пропускает меня внутрь.       Пока мужчина не включает свет, вокруг кромешная тьма, но тут щелкает выключатель и оказывается, что окна в здании плотно закрыты металлическими жалюзи. Сам участок выглядит по- американски обычно — серые стены, двери с табличками, офисные «боксы», и... полно грязи на полу. А вот это уже не очень обычно. Я вопросительно смотрю на шерифа, но тот и не думает мне что-то объяснять. Он просто направляется к одной из множеств дверей, на которой значится: «Шериф Б. Стоун». Он достает из связки сероватый, под стать стенам, ключик и отпирает тяжелую дверь.       — Это мой кабинет. Присаживайтесь, — коротко предлагает мистер Б. Стоун, и я принимаю предложение. — А теперь назовите свое имя, город проживания, если это не Детройт, и предъявите ваше удостоверение личности, чтобы я мог записать ваш запрос в реестр.       — Мое полное имя Гвендолин Элизабет Лэйн, и я проживаю в Мичиган-Сити, штат Индиана. А, и мой «АйДи». — Я достаю из сумки кошелек и протягиваю ему замусоленную карточку. Шериф долго смотрит на фото. Думаю, ему стоит снять солнечные очки, но вслух говорю: — Мои волосы не всегда были длинной со спичку. Это фото пятилетней давности — в те времена мне стричься не разрешала мама. — Я неловко улыбаюсь, пытаясь растопить лед.       Мужчина молча протягивает мне карточку и включает компьютерный блок, который тут же запыхтел так, будто им давно не пользовались. Когда экран наконец освещает его лицо, он бьет по клавишам и параллельно задает мне вопрос:       — Что у вас случилось, мисс Лейн?       А может я «миссис». Откуда ему-то знать.       — Дорогой мне человек пропал в вашем городе. С ним был его коллега.       Шериф стучит по клавишам, слушая мою историю. Когда я замолкаю, он еще продолжает печатать, а затем поднимает голову. — Вы говорите, мистер Монтгомери — репортер? А его коллега мистер Харпер — его оператор? — Все верно.       Молчание. Пожалуй, я рановато поставила галочку.       Не выдержав, я позволяю себе главный вопрос:       — Вы сможете мне помочь? — В моем голосе почти что умоляющие нотки.       Шериф молчит. Он перестал стучать по клавишам.       Я начинаю чувствовать неловкость в смеси с подступающим раздражением. Мы так и будем играть в молчанку? Или таким образом у господина шерифа проходит мыслительный процесс?       Тут он медленно поднимается со своего места. Я тоже машинально встаю. Шериф все также, не торопясь, идет к двери, полностью игнорируя мое недоуменное выражение лица.       Я снова не выдерживаю:       — Мистер Стоун, Вы мне ответите или нет?       Тут шериф наконец поворачивается ко мне, одной рукой закрывая дверь в кабинет на ключ. На его губах играет жуткая полуулыбка.       — Мисс Лейн, — вкрадчиво начинает он, — А почему вы решили, что меня так зовут?       Мое сердце пускается вскачь. Я до конца не могу понять, что происходит, но мои инстинкты, видимо, поняли.       — Мисс Лейн, — повторяет мужчина. Его голос утратил низость и рокот — он стал неприятно-пронзительным, будто на октаву выше. — Не стоит верить костюмам актеров во время представления.       Он нежно проводит пальцами по своему значку. Мне становится дурно.       И тут он снимает солнечные очки.       За ними глаза — ввалившиеся, стеклянные. Мертвые. Как у того продавца с заправки.       Мои ноги становятся ватными. Я готова лишиться чувств.       И прежде, чем я это делаю, мужчина резким скачком оказывается рядом и зажимает мне нос и рот тряпкой.       Через несколько секунд мир теряет очертания.