Воспоминания о лете

Игорь вспоминал о том лете часто: такое на самом деле сложно забыть. Перебирал мелькающие образы, как бусины, нанизанные на леску и обхватывающие его тощее запястье. Самая большая и гладкая голубого цвета — совсем как небо в те ясные дни. Следующая поменьше, но не менее прекрасная жёлтая — солнце, озарявшее их молодые, светящиеся радостью лица. Зелёная — трава под их грязными руками. Пурпурная, красная, белая, серая, синяя, и, наконец, коричневая — цвета шоколадной глазури на конфетах, с которыми они пили чай. В очередной раз прошёлся по кругу, возвращаясь к самой первой, сразу после туго затянутого узелка: май, конец учебного года и долгожданные каникулы. Неделя до их встречи.

***

Игорь перепрыгивал через ступеньку, взлетая по лестнице до пятого этажа. Дверь в квартиру оказалась не заперта — отец недавно вернулся и наверняка до сих пор ходил в форме с ослабленным галстуком, болтающимся на шее. Разувшись, он забежал к себе в комнату, наконец-то сбрасывая с плеч тяжеленный рюкзак, и хотел уже вернуться обратно на улицу в духоту приближающейся грозы, порывистого тёплого — даже горячего — ветра, позволяющего хоть немного, но дышать, пока долгожданный дождь не прибьёт пыль и потяжелевший воздух к земле, а запах озона не распространится на всю округу, щекоча нос. Но Константин выглянул с кухни, когда Игорь собирался уже натянуть кроссовки. — Игорь, — дождавшись внимания сына, Гром качнул головой в сторону стула, — на минуточку. Мальчишка вздохнул, отбрасывая обувь, и протопал пятками по полу в сторону указанного места, усаживаясь и начиная нетерпеливо ёрзать, потому что отец всё молчал. — Пап, меня пацаны уже ждут. Давай быстрее: чё хотел? — Никуда твои пацаны дальше двора не денутся, — Константин усмехнулся в усы. — Ну, хорошо. Я насчёт каникул. Подумал, что тебе было бы неплохо в деревню съездить, бабушку с дедушкой повидать. Что думаешь? — Ну, ладно. Давно их не видел, так что надо бы, — Игорь почесал затылок и продолжил, не чуя подвоха. — Съезжу. Всё? Я побежал тогда. Он даже успел подскочить до того, как отцовская рука усадила его обратно. — Да не торопись ты. Ещё не всё. — Ну что? — мальчик вздохнул, закатив глаза. — Сегодня вечером надо вещи начать собирать, а завтра уже поедешь. — Как завтра? — Игорь уже не порывался куда-то бежать, замирая на месте в удивлении. — А надолго? — На всё лето. Он резко встал, чуть не вписываясь макушкой отцу в подбородок, сбросил с плеча руку. — Какое ещё на всё лето? Я там что вообще делать буду три месяца? Пап, ты чего в самом деле? Константин непривычно замялся, отводя взгляд, поправил галстук. — Там свежий воздух. Природа. Продукты все свои, домашние. Ребятни, наверное, много. Так что найдёшь чем. Игорь медленно моргнул и посмотрел на мужчину со скепсисом во взгляде. — Это твои слова или бабулины? — Да не так уж и важно чьи, — ещё одно недолгое молчание. — В общем, давай, беги, куда ты там хотел. Через открытую форточку донесся глухой крик: «Игорь, ну ты чё там?!» — Вот, и ребята тебя ждут. Иди, а вечером будешь рюкзак собирать. Константин выпроводил опешившего сына на улицу, с облегчённым выдохом закрывая за ним дверь, и покачал головой. — Ну, мама… Надеюсь, пацан мой и правда там не заскучает.

***

Дед встретил Игоря у станции, открывая дверь изнутри, когда тот безуспешно подёргал ручку старой кряхтящей колымаги, которую дедушка по ошибке считал машиной. — Тьфу ты, опять поломалась, — морщинистое лицо нахмурилось, очерчивая возрастные складочки. — Залазь давай, кого ждёшь? Гром запрыгнул на переднее сидение, захлопывая за собой дверь. — Не закрыл. Игорь дёрнул ручку и попробовал ещё раз. И ещё. На третий дед уже не выдержал, выскакивая из машины, и закрыл сам, возвращаясь обратно на водительское сидение. — Каши утром не ел, шо ли? Ну, ды-к ничего, щас приедем, и бабка нас накормит как следует. Масло сегодня утресь взбила — к твоему приезду, — старик на мгновение глянул на него, подмигивая. По дороге Гром даже умудрился уснуть — встать пришлось рано, да и в электричке на жёстких лавках о комфорте и речи не шло, — пропуская мимо все пейзажи, но ничего: у него ещё много времени, чтобы увидеть их все и не по одному разу. Очнулся он от потряхивания за плечо. Щурясь, Игорь вывалился из машины, потирая глаза, чтобы убрать мешающую видеть пелену. За забором уже встречала бабушка, обтирая о передник руки и поправляя косынку, съехавшую на бок, рядом сидела пушистая, как меховой шар, подпалая кошка по кличке Мурка. «Она здесь заместо собаки», — как любила говорить бабуля. И действительно, шерстяная команды выполняла с упорством тренированной овчарки с батиной работы, ходила следом, как привязанная, но под ногами не путалась, оставаясь в сторонке и наблюдая за человечьими делами. — Ох, Игорёша, как давно я тебя не видела! — старушка поймала его в объятия, прижимая к мягкой груди. — Какой ты большой стал. Только худющий — ужас! Ну это ничего. Ты у меня здеся на свежем воздухе и парном молочке быстро силёнок наберёшься. Пожилая женщина вертела внуком, как могла, целуя в краснеющие щёки, несмотря на его вялые попытки отбиваться. Дед уже скрылся в доме, стараясь не бряцать стеклом в пакете, чтобы не привлекать внимание жены. — Ну ба, — наконец Игорь выпутался из старческих рук, потирая обслюнявленную кожу. — Да ладно, ладно, — она отступилась, складывая руки в замок на груди в районе сердца. — Дай старой хоть поглядеть на тебя ещё немного. Соскучилась по тебе смерть как. Но всё же не сдержалась, вновь стискивая его, потрепала по лицу и увела в дом.

***

Спустя пять дней безделья Гром готов был взвыть от скуки: из развлечений в этом захолустье был выгул коров, сорняки на огороде и вечная стройка деда, который с видом знатока кружил вокруг досок то с карандашом, то с рулеткой, то с уровнем. В детстве, конечно, было весело подавать ему молоток да гвозди, но сейчас подобное занятие восторга не вызывало. По старым воспоминаниям здесь недалеко ещё была речка и озерцо. Можно на рыбалку сходить, да только с кем: бабушка в теплицах, дедушка в инструментах, а Игорь… Игорь ел. И такими темпами он наберётся на таком питании не силёнок, а жиру, который потом по приезде домой на карате растрясёт. Вяло ковыряясь в тарелке с творогом, политым сметаной и посыпанным ложкой сахара, он тяжело вздохнул, откладывая прибор в сторону. Бабушка, протиравшая какой-то тряпицей чашку, глянула на него, забрасывая кусочек ткани на плечо, и уселась напротив, грузно опираясь о стол. — Не вкусно, шо ль? Али сахарку мало? Да-к давай подсыплем, — старушка мягко улыбнулась. — Лучше б я с пацанами по полю мяч гонял, — Игорь поджал губы, хмурясь. Морщинистая ладонь коснулась гладкой юношеской кожи, дотрагиваясь лишь кончиками пальцев. — Ды-к у нас тоже поле есть. И мальчишки, и девчоночки — кого хошь, — она подмигнула, хитро хмыкая. — Вон на соседнем участке Олежа есть. Чем тебе не друг? На мгновение он погрузился в раздумья, пытаясь припомнить хоть кого-нибудь из соседей с таким именем или тех, у кого могли бы быть дети или внуки. — У баб Тони, что ли? — Та не, — старушка отмахнулась. — У Антонины помощников уж давно не видать. Вздохнула и даже как-то погрустнела, дёргая челюстью, будто мусоля что-то во рту. — Валентины внучок: сынок у ней умер — царство ему небесное. Вот она теперь с дитём одна осталась, — ещё раз вздохнула. — Жалко мальчонку-то. Такой молоденький, а уже сиротинушка. Игорь только хмыкнул, но всё же зацепился за мысль о том, как тяжело и тоскливо ему было бы, если б отец вдруг умер. А ведь такое могло случиться: работа опасная. Полицейский — это вам не бумажки перебирать. Там и погони, и стрельба под вой сирен. Он хотел стать похожим на отца: таким же бесстрашным, целеустремлённым, — хотел спасать людей, попавших в беду. Да-к чем мальчик, оставшийся без родителей, мог не заслуживать его помощи? — А сколько дитю лет? — он звучал незаинтересованно, но искренне надеялся, что его ждёт не общество трёхлетнего карапуза или ребёнка лет десяти: что он тогда будет с ним делать, Игорь не представлял. — А я пошто знаю? Твоего возраста. Ну, мож, помладше на годок али два. Хороший мальчик: деду нашему иногда помогает — я ему за это яблочек даю, а то у Валентины-то яблони не прижилися: захворали, и вся листва пожелтела. Ну я уж ей новый череночек дала. Авось да выйдет. Но только вот… Дальше он уже не вслушивался, пропуская болтовню о том, как же правильно нужно сажать, прививать и удобрять деревья, мимо ушей. Подумал, что его возраста — это хорошо. Может, у него и мяч найдётся — погоняют один на один. У деда можно свистнуть три дощечки и смолотить импровизированные ворота. И, может быть, Игорь даже уступит пару голов для начала, чтоб этому Олеже не скучно было. Остановившись на этом, он встал, с шумом отодвигая от стола лавку. Бабушка удивлённо охнула, смотря ему вслед. — Игорёш, ты куда? — К Олеже твоему! — кричал, уже скрываясь за дверью. И только выйдя за калитку, Игорь осознал, что понятия не имеет, где этот самый Олежа живёт. Соседей на их улице не так уж и много — он мог бы обойти всех: за исключением бабы Тони, всего-то шесть домов. И, засунув руки в карманы, направился в сторону ближайшего: невысокий заборчик, выкрашенный в небесно-голубой, приоткрытая калитка, которая жалобно заскрипела, когда он её толкнул. — Здрасте! Из кустов неподалёку от домишки выбралась сухонькая старушка: смуглая, с седой косой, в которой мелькали чёрные пряди. Она вся взопрела, утирая капли со лба предплечьем из-за надетых на руки перчаток, испачканных землёй. — Здравствуй, — глаза у неё были каким-то по-особому живыми, с блеском — не всякий человек в её возрасте мог такими похвастаться. — Чей будешь? — Сосед ваш, вон с того участка, — он качнул большим пальцем, выставленным из кулака, туда, откуда пришёл. — Ааа, Петровны внучок, значит, — она сняла перчатки, стаскивая с головы платок, и начала обтирать им шею. — Ну, зачем послали? За яблоньку поди переживает? Да-к я посадила её уж. Полить только осталось. Подсобишь? Игорь кивнул, кидая: «Да без проблем», и, закатав рукава, набрал полную лейку воды из бака, подтащил к свежевскопанной земле, орошая саженец. — Вооот, давай-давай. Лей ещё — не стесняйся, — когда тара опустела, она похлопала его по плечу. — Вот спасибо! Удружил. — Да не за что, — ему правда было не сложно. — Я, собственно, зачем пришёл-то. Олеж… То есть Олег у вас живёт? — У нас, у нас. Где ж ему ещё быть, — старушка выглядела погрустневшей: веки чуть опустились, прикрывая печальные глаза, скорбящие по сыну и жалеющие внука. Игорю даже стало как-то неудобно, что он вот так вот пришёл, напомнил. А с другой стороны, у неё под боком и так есть ежедневное напоминание в виде осиротевшего мальчишки, а уж Гром со своими вопросами — это так, соринка в глазу. — Это хорошо, что у вас. Я за ним как раз и зашёл, — пожилая женщина смотрела растерянно. — Я вот недавно совсем приехал, так что никого тут особо не знаю. Ну так, по старой памяти ещё, может, кого и назову из местных долгожителей. А меня сюда на всё лето сослали, так что, может, Олег ваш мне компанию составит? Если он не против, конечно? — Не против! Не против! — она даже как-то засуетилась вся. — Ох, это что ж, позвать его, что ли? Погоди малёк. Валентина убежала в дом, откуда спустя несколько секунд раздался крик, который он услышал, даже стоя у забора: «Олежа! Олежа, вставай! Там к тебе пришли». Оттуда же отозвался и ответ: «Что?!» — Не чтокай мне! Спускайся, говорю. За тобой мальчишка соседский пришёл. Шторка на втором этаже дернулась, и из-за неё показался любопытный нос, обладателя которого Игорь не смог рассмотреть из-за бликов на стекле, а потом ткань опустилась на место, вовсе скрывая. Топот босых ног по ступеням Гром слышал так же отчётливо, а потом на порог выскочил он — Олег. И Игорь даже замер, потому что пацан действительно выглядел его ровесником: высокий, такой же чернобровый, как и его бабушка в прошлом, с карими, распахнутыми в удивлении глазами. Штаны были подкатаны до колена — может, тоже до этого возился в огороде, а в дом забежал ненадолго, чтоб отдохнуть, — футболка драная в нескольких местах и Гром прикусил язык, чтобы не предложить ему поиграть в крючки, как это делала бабуля, заметив не штопанную дыру на одежде. — Здарова, — он подошёл поближе, двигаясь навстречу спускающемуся на дорожку Олегу, и протянул руку. — Игорь. Гром. А ты, значит, Олежа? Чернобровый мальчишка вцепился в его ладонь, сжимая до боли, и оскалился в улыбке. — Волков. Что ж, кажется, это лето всё же будет весёлым.