Во все цвета

Вадим снова ощущал своим законным местом стульчик возле больничной койки: сейчас, когда брат только-только успел шагнуть за черту, ему всё ещё было страшно, что он там останется, даже с пониманием того, что две клинических смерти подряд - это как-то даже для Глеба перебор и в целом осуществимо, пожалуй, только в каких-то совсем уж редких случаях. Нет, не быть сейчас здесь он всё равно не мог - тем более, каким будет Глеб, когда окончательно придёт в себя? Что он там видел, какой отпечаток оно оставило? Сейчас он только лежал, спокойно прикрыв глаза - впрочем, теперь это не производило того ужасного мертвенного впечатления: сейчас было видно, что он отдыхает. Глядя на всё ту же (успевшую стать пугающе привычной) картину разметавшихся по больничной подушке кудрей и самую малость заострённого носа, Вадим невольно задумался - в который раз за последние пару лет он оказывается в этих белых помещениях? Как он вообще ухитряется собирать столько неприятностей, болезней и экстренных ситуаций разом? Вадим осторожно погладил бледную руку, лежащую поверх одеяла - по-прежнему ощущалась какая-то острая необходимость удержать его здесь. Хоть как-то. -Папа?- вдруг тихо, но отчётливо сказал Глеб - Вадим невольно вздрогнул. Об отце не было даже никаких упоминаний или разговоров ещё с тех пор, как тот умер: папа - он в том мире, ему туда совсем не нужно. Он только оттуда вернулся. -Это я, ты чего,- собрав всё возможное спокойствие отозвался Вадим, по-прежнему глядя на его лицо и аккуратно беря короткие пальчики в широкую ладонь - тот открыл глаза. Посмотрел так, словно вспоминал, кто перед ним - наконец взгляд голубых глаз будто разом прояснился, словно с них спала та страшная пелена. Казалось, он немного смутился. -Да, извини - это что-то... перепуталось. Он немного помолчал. -Помоги мне сесть, пожалуйста. Вадим вгляделся в него пристальнее - Глеб никогда не жаловался ни на какие недомогания, никогда не просил помощи и принципиально яростно отвергал малейшие попытки хоть какой-то поддержки в болезнях, стоя на том, что всё нормально, пока вообще мог разговаривать. Сейчас он был до непривычного тихим, если не сказать смиренным - и очень, очень слабым; Вадим особенно почувствовал это, поправляя подушку так, чтобы тот мог принять полулежачее положение, и касаясь его плеч. Глеб молча кивнул в знак благодарности, глядя куда-то перед собой. Он будто был чем-то занят или на чём-то сосредоточен - только посмотрев на ходящие под каким-то больничным балахоном туда-сюда рёбра, старший Самойлов понял, на чём именно. Он дышал - вернее сказать, заново осознавал, что всё ещё это делает. -Вы ведь все испугались, да?- вдруг как-то виновато спросил Глеб, будто взял конфету без разрешения - Вадим неосознанно вновь ощутил его "младшесть", сейчас граничащую с какой-то обострившейся беззащитностью. Они испугались - а что успел прожить за это время он сам? -Ну конечно испугались - только... Это всё позади, главное - понимаешь? Это только потому, что мы тебя любим. Знал бы ты, как. Глеб снова кивнул. Посмотрел куда-то на край одеяла. -И я вас тоже,- наконец всё-таки сказал он - просто и честно, как, впрочем, почти всё, что говорит Глеб Самойлов. -И я... я не хотел умирать, на самом деле. Я не хотел вас оставлять. Мне просто было плохо. Вадим, успевший перевести взгляд куда-то на светлые стены вокруг, снова посмотрел на него, до боли правдивого. -Я знаю, Глебка. Ты всё-таки с нами - остальное мы решим. Чем бы оно ни было. Глеб в который раз кивнул - по телу всё больше расползалась какая-то непреодолимая усталость, лишающая всякой силы: преодолевая туман в голове, он подумал о том, что рано или поздно снова останется один в этой квартире. Что рано или поздно у него начнётся ломка, жестокая и почти что всесильная - что он будет делать тогда? А что если он повторит, когда рядом уже никого не окажется? Туда, где он уже побывал, ему совсем не хотелось - душу леденило непривычное ощущение. -Вадик, мне страшно,- неожиданно чуть слышно сказал он, с трудом преодолевая это бессилие - Вадим наконец пересел на край койки. Обнял его, сгребая вместе с одеялом и, когда тот лишь устало привалился к груди, снова замечая, что он всё же сильно ослабел. -Ну чего ты,- успокаивающе проговорил Вадим, стараясь как-то отвлечься от бесконечно-белых стен и по-прежнему обнимая глебовские плечи через одеяло - тот не то медленно засыпал, не то отключался: вымотанный организм просил покоя. -Я здесь, ты сам здесь - это главное. Потом хочешь, я останусь у тебя, пока тебя не переломает? Вместе справимся. Глеб ответил негромким "угу", прикрывая глаза - он продолжил: -Я тебе потом сюда книгу какую-нибудь принесу - только не Агаты Кристи, я помню. А потом и альбом ещё сделаем, вот увидишь. -Я не смогу больше ничего написать,- вяло заметил Глеб - Вадим посмотрел на кудрявую макушку с долей удивления. -Ты это с чего взял - сможешь, конечно. Просто время нужно. Ты так уже говорил, получалось же - и теперь получится, просто не сразу, может. Он говорил и говорил - об альбоме, о своих котах, о том, что они всем ещё о себе напомнят, о том, что близится юбилей группы, а значит всё ещё будет, раз они добрались до такой даты - тот слушал и постепенно обмякал. -У тебя руки совсем как у него когда-то были,- вдруг пробормотал Глеб в полусне - Вадим умолк и ещё раз на него посмотрел. -Я поэтому и перепутал. Вадим аккуратно переложил его на подушку - поднявшись, снова подумал о том, что они друг у друга одни. О том, что сейчас, кажется, время выводить на первый план семью, а не работу - иначе не будет ни семьи, ни работы: а тогда какой вообще смысл? Дома Вадим немного неожиданно для себя же в первый раз в жизни открыл Библию - она просто лежала где-то там, на полочке, а он просто взял и открыл: на первой попавшейся странице. «...брат твой сей был мёртв, и ожил, пропадал, и нашёлся» Он положил книгу на колени - всё так же в первый раз в жизни в их судьбах чувствовалось присутствие кого-то ещё. Глеб на удивление верил в Бога столько, сколько Вадим его в общем-то помнил - старший Самойлов не то что бы отрицал, но никогда особенно не углублялся в эти взаимоотношения. Он слишком привык полагаться на себя, чтобы о таком задумываться - однако, в этот раз его брата спас совсем не он сам. Вероятно, это даже был Сашин адреналин, но тогда сам собой возникает другой вопрос - почему именно Саша, с высшим медицинским образованием, оказался там именно в нужный день? Почему не оказалось слишком поздно? Почему сначала ничего не помогло, а потом он просто взял и начал дышать? На эти вопросы так называемый "холодный и трезвый разум" чёткого ответа дать никак не мог бы - значит, там всё же было нечто. И это нечто всё же упорно было к ним благосклонно - наверное, это и называется настоящими чудесами в полном их понимании.