Во все цвета

Каждый раз, открывая глаза, он не знал, куда себя девать - он пил до беспамятства, нырял в наркотическую пучину с головой, но это работало слабо и временно. Он выходил на карниз, надеясь красиво упасть, но не падал - он бродил по подворотням, таскался во все клубы подряд, но ничего не происходило: от каждой осознанной минуты почти физически тошнило. В клубах к нему тут же липли, как мухи, какие-то очередные девочки - он знал, что использует их, и ему не было стыдно: главное, за что должно было быть стыдно, уже произошло. -Может, ко мне,- дышала какая-то из них (он даже вряд ли мог бы сказать, как она выглядит) в ухо, обтираясь об него, как кошка - ощутимо пахло алкоголем. Ей было всё равно, что у него пустые глаза - ему было всё равно, что она для него лишь одна из многомиллиардного населения Земли и ничего больше: он находил это довольно честным. -Хватай подружку и погнали,- безэмоционально говорил Глеб, допивая что-то - он давно не знал, что. -Со мной сегодня дружок,- кокетливо хихикала Какая-то Из Многих. -Хватай дружка и погнали,- равнодушно пожимал плечами Глеб - ему было всё равно. Самые сумасбродные способы проводить время казались ему сущей ерундой по сравнению с тем, что он уже сделал со своей жизнью - ему казалось, что дальше попросту некуда, а значит уже и плевать, чем себя добивать. Однажды он проснулся с единственной ясной мыслью - о том, что так, наверное, больше нельзя. О том, что мозг устал от мыслей, душа от боли, а тело - от окончательно съехавшего куда-то образа жизни: проходя мимо зеркала в коридоре, он заметил краем глаза какую-то косматую, инфернальную тень и вздрогнул - потом понял, что это он сам, и остановился. Посмотрел уже прямо - глядя на бледную до полупрозрачности кожу, залегшие под глазами тёмные круги и длинные, растрепавшиеся кудри, ему вдруг стало страшно осознавать, что он смотрит на самого себя: люди так не выглядят, это что-то почти призрачное и, кажется, неживое. Ему показалось, что глаза словно потемнели и вобрали в себя всю отраву, накопившуюся в сердце - стали похожи на два колодца без дна, влажные и потухшие. Ему смертельно надоело. «Я кружу в темноте, там, где слышится смех, Это значит, что теперь зверю конец. Я не буду ждать утра, чтоб не видеть, как он, Пробудившись ото сна, станет другим...» Он плохо отдавал себе отчёт в последующих действиях - наверное, он знал, что скорее всего от них умрёт, но умирать пожалуй что не хотел: скорее хотел перестать чувствовать. Способ сейчас был только один. Прежде, чем ввести дозу, он даже вроде бы подумал, что это всё же слишком много - но это "слишком много" относилось уже ко всему. Разделять грань между смертельным и нет не оставалось сил - он и не успел больше толком ни о чём подумать прежде, чем глухо, но мягко завалиться на ковёр и наконец-то закрыть глаза. ...Именно сегодня, по необъяснимому решению судьбы, Андрей с Сашей держали свой путь к глебовскому дому - Вадим как всегда задерживался по причине нескончаемой битвы с машиной. Времяпрепровождение и общее состояние младшего участника группы вызывало явную тревогу, а потому было единогласно решено, что самое время поговорить с ним напрямую и, желательно, всем вместе - Саша решительно нажал кнопку звонка. Подходить к двери, кажется, никто не планировал - внутри у обоих шелохнулась смутная тревога. -Он часто вообще дверь на ключ не закрывает,- проговорил Котов, обычно к паранойе не склонный, но теперь чувствующий нарастающее внутреннее напряжение. -Попробуй так открыть. Саша нажал на ручку - дверь и в самом деле поддалась. Облегчения это не приносило - обитателя квартиры видно не было. -Глеб?- с набирающей обороты долей беспокойства позвал Саша, пока Андрей заглянул на кухню. -Ты тут вообще? Вдруг Котов, зайдя в соседнюю комнату, наглядно убедился, что Глеб всё-таки здесь - он лежал на полу неестественно спокойно, заломив одну руку куда-то в сторону и чуть повернув голову вбок. Со стороны казалось, что он спит - опустившись возле него на колени, Андрей понял, что это не так. -Саша, пульса нет!- крикнул он, тщетно пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки жизни, пока Козлов уже забегал на порог - то, что жизнь оставила это тело, подтвердил бы любой врач. -И сердце не бьётся... Ничего нет, Саня. Он же... -Адреналин нужен,- коротко бросил Саша, как никогда включая Александра Константиновича и, также убедившись в отсутствии всех показателей, так же поспешно поднимаясь. -Я сейчас вернусь... попробуй пока массаж сердца, вдруг всё-таки получится - и вызывай скорую. Андрей только молча набрал номер, для чего-то всё ещё придерживая кудрявую голову - сейчас он впервые в жизни настолько ощутил, что они просто не могут взять и его потерять. Если он и ушёл, они сделают так, чтобы вернулся - потому что такого у них не предусмотрено. Когда Вадим наконец добрался до нужного дома, первым делом ему в глаза бросилась машина скорой помощи - почему-то он сразу понял, к кому из всего разнообразия квартир она приехала. Возле подъезда о чём-то говорили с врачами Саша и Андрей, бледные и взволнованные - когда он увидел, как санитары выносят из подъезда чёрный мешок, внутри похолодело. Живых так не носят. -Что случилось,- едва сумел выговорить Вадим, кидаясь к эпицентру происходящего и чувствуя, как то и дело подкашиваются ноги - Саша тревожно ухватил его за локоть. -Вадик, мы всё перепробовали - я даже сделал два укола адреналина... там слишком сильная передозировка. Ни пульса, ни сердцебиения - ты сам знаешь, насколько нам всем жаль, но... Вадим бессмысленно уставился на этот проклятый мешок, скрывающий его родного брата - того, чей голос он слышал ещё вчера, кого обнимал ещё вчера и чьи колкости он выслушивал ещё только вчера. Так просто не могло быть - вернее, так могло быть с кем угодно, но только не с Глебом. Он почему-то всегда думал, что Глеб переживёт их всех - в голове пульсировала мысль о том, что ему ещё нет и двадцати восьми. Или не было. Он что, решил пополнить роковой "Клуб 27"? Такого попросту не могло быть - Глеб был несносно саркастичным, то ласковым, то невыносимым, но в первую очередь живым. Вадим опустился на бордюр, чувствуя, что ноги больше не держат - солнце, поющие птички, тёплый ветерок: всё разом отключилось, становясь бессмысленным, бесцветным и беззвучным. Вдруг чёрный мешок резко зашевелился, вынудив санитаров едва не выронить его с перепугу - Вадим вскочил и метнулся к нему. -Откройте, откройте уже, Господи,- бормотал он, пытаясь расстегнуть его трясущимися руками самому - один из санитаров на всякий случай отошёл чуть поодаль. -Мёртвый же был, ей-богу - даже зафиксировали уже... Вадим его не слышал - он вытаскивал из такого неуместного здесь чёрного савана смерти своего брата, обнимая, целуя то в щёки, то в макушку, и поливая слезами пушистые кудряшки - Глеб был бледен, смотрел прямо перед собой и молчал: главным было другое. Он дышал. Саша, никогда не верящий в Бога, впервые в жизни перекрестился и прошептал что-то одними губами. -Никогда больше так меня не пугай,- едва слышно пробормотал Вадим, всё ещё прижимая по-прежнему дезориентированного Глеба к себе, словно боясь, что иначе его снова упакуют в этот чудовищный мешок и увезут раз и навсегда. -Ты слышишь? Никогда.