Во все цвета

Глеб и Таня в который раз сидели на одной и той же скамейке, глядя на один и тот же фонтанчик - почему-то не надоедало. То ли от разнообразия танцев струек, замысловато переплетающихся друг с другом, следом наоборот отскакивающих в разные стороны и задорно подпрыгивающих, то ли дело было просто вообще не в скамейках и фонтанах - к тому же, именно здесь и именно ближе к вечеру, ласковому летнему вечеру, когда лучи солнца перестают жалить и начинают приятно греть, будто гладя по голове и щекам, здесь почти никого не было. Важность данного фактора Таня поняла ещё сразу же, не пытаясь заставлять через него переступать - рядом с ней Глеб до очевидного боялся лишних глаз, обсуждающих, кто кого старше, выше и стройнее, а потому не выбираться в людные места становилось практически негласным правилом. Он устал - от указывающих на него со всех сторон пальцев, от критикующих наперебой голосов, устал пытаться быть независимым, этакой железобетонной стеной, через которую жестокие слова не долетают. Это неправда - долетают и бьют в цель. -Возможно, я скажу странную вещь,- наконец подала голос Таня после очередного непродолжительного разговора о том, почему люди такие слепые, тупые и всезнающие, и как вообще в таких условиях ещё что-то сочинять - Глеб по-прежнему смотрел в фонтан, но стал заметно сосредоточеннее. -Но мне кажется, что ты просто слишком добрый человек - на самом деле. Добрый и светлый. Хотя, может, сам это не во всём понимаешь или принимаешь. Глеб даже хмыкнул и сощурился, как хищный кот - знала бы она, сколько раз за день ему, такому "слишком доброму", хочется порвать всех в клочки к чертям собачьим. И знала бы, какое жгучее "я всех ненавижу" он то и дело заливает водкой, чтобы хоть иногда всех любить. -Не надо так, Тань,- не сразу отозвался он, на этот раз рассматривая на скамейке письменные свидетельства каких-то Лёшей, очень любящих неких Кать и считающих необходимым запечатлеть это в истории. -Это неправда, ты просто... Да короче ни фига не добрый и уж тем более не светлый. На самом деле скорее просто больной на голову. Таня упорно вгляделась в голубые-голубые глаза - всё равно что-то в них подтверждало именно первоначальную версию. Что-то грустное, но всё ж таки - несмотря на все внешние шипы - очень нежное к человечеству как таковому. Вдруг Глеб поднял голову, и что-то грустное сменилось огоньком очередной шальной идеи - с таким выражением от него могли исходить запредельно фантастические, если не сказать безумные предложения, и сейчас, судя по всему, готовилось что-то в подобном духе. -Хочешь знать, насколько больной?- вдруг быстро заговорил он, сжимая пальцами край скамейки и закрывая все старания Лёшей. -Да я б даже хоть сейчас... Вот ты бы за меня вышла? Даже как правило спокойная Таня от такого поворота не удержалась и удивлённо распахнула глаза, глядя на Глеба, начинающего слегка ёрзать от нетерпения, как школьник за партой - пожалуй, через полторы недели после знакомства ей ещё предложения не делали. -Глеб, ты как завернёшь иногда конечно - я даже... -Нет, ты скажи,- с тем же порывом, что и при первой встрече настоял Глеб, на этот раз сам неотрывно глядящий ей в глаза. Что-то в этом почти что юношеском напоре не оставляло ровным счётом никакого пути назад. -Ты вот возьми и скажи - выйдешь? Внутри невольно шелохнулся лёгкий смешок, но при виде сосредоточенности в его взгляде Таня всё же сдержалась и взяла себя в руки - только, покачав головой, немного обескураженно ответила: -Я-то выйду, только... Глеб, ты сейчас правда серьёзно, или это твои... -Нет, я серьёзно,- настойчиво вмешался Глеб, снова слегка поёрзав для убедительности и внезапно даже беря её за руку - Таня только приподняла брови. -Я, может... Я, может, как никогда серьёзно - ты понимаешь? Я вот сейчас пойду к Лене и так и скажу, слышишь, я очень даже серьёзно - ты если думаешь, что раз я без своей квартиры и денег мало, так я не серьёзно, то... На этот раз сдержаться не удалось, и Татьяна негромко засмеялась от такой всесокрушающей уверенности - сейчас он, маленький, взъерошенный и такой ужасно упёртый, казался куда бóльшим мужчиной, нежели все, кого она только встречала раньше. -Ничего я не думаю, не сочиняй,- наконец по-доброму сказала она, целуя его в щёку - как и тогда. -И совсем даже не в квартирах дело. Не за квартиру ведь выходить. ...Тем временем Вадим с каждым днём всё больше убеждался в том, что как это ни неприятно признавать, но Спартак прав по крайней мере в одном - финансовое положение группы оставляет желать лучшего, и он не исключение. Извернувшись с мастерством акробата и ухитрившись подарить Насте на День Рождения какие-то совсем уж невиданные и неслыханные духи, "отец-основатель" разом оказался перед неожиданно-резкой и совсем не радужной перспективой - даже если забыть о долгожданном ремонте по-прежнему неистовствующей машины, становилось почти что нечем платить за самые примитивные человеческие нужды. Наконец, одним не предвещающим беды и на удивление спокойным летним утром, ранее глубокомысленная морщинка между тёмными бровями приобрела какую-то совсем уж пугающую решительность и убедительность - такую, что при виде неё ощутила некоторое беспокойство даже безмятежно пьющая кофе Кручинина. -Что-нибудь случилось?- не удержалась она от самого собой напрашивающегося вопроса, переводя взгляд с пугающе-решительной морщинки к сосредоточенным карим глазам - Вадим оторвался от утренней газеты и усилием воли вник в суть разговора. -Ничего,- несколько рассеянно и заметно менее убедительно отозвался Самойлов - и вдруг добавил, словно подводя итог чему-то для себя же: -Насть, я продам гитару. Ту, ещё из Чехословакии. На этот раз даже Настя не могла не почувствовать, как что-то внутри слегка ёкнуло - иногда ей казалось, что к этой гитаре Вадим относится чуть ли не трепетнее, чем к ней самой, за счёт чего наличие данного инструмента в квартире временами даже начинало слегка раздражать: но сейчас осознание того, с чем именно он надумал расставаться, производило ещё большее впечатление, чем морщинка. -Она ведь ещё первая,- решилась подать голос Настя настолько осторожным тоном, будто речь шла только что не о трепетной первой любви. -Может, не надо всё-таки - я могу... -Я продам,- с тем же настораживающим упрямством повторил Вадим, окончательно откладывая газету и, очевидно, убеждая в финальном шаге самого себя - глядя в непроницаемые карие глаза, Кручинина только больше убеждалась, что если этот человек что-то решает, его не свернёт с намеченного уже никто и ничто. -У меня есть ещё одна, эта скорее как память - ничего ужасного здесь нет, не надо так на меня смотреть, будто я кого-то в рабство продаю. Это только гитара. Для музыканта "только гитары" не бывает, и это Настя тоже давно успела понять - однако, в общей ситуации лёгких путей не намечалось. Вынужденное затишье "Агаты" всё больше давало о себе знать для каждого из "уральских декадентов", ныне декадентствующих в полной мере и даже с лихвой.