Во все цвета

Холодная война с Катей набирала обороты, пуская в ход всё более тяжёлую артиллерию - Глеб пропадал на концертах, вызывая этим ещё бóльшие упрёки, корил её в отсутствии личной свободы, немилосердно язвил, дразнился и захлопывался, как моллюск. Катя устраивала скандалы, пыталась смягчить голубые льдинки и красиво плакала ему вслед - в ответ замученный не хуже неё Глеб страдальчески покупал цветы и конфеты, откупаясь от выставляемых как счета претензий. Решающий бой состоялся одновременно после двух немаловажных событий - обсуждения переезда в Москву с Вадимом и устройства Катей на работу, вытрепавшего нервы чуть ли не всем, кто вообще хоть как-то о нём знал. -То есть ты так и не спросишь? Как всё прошло, например,- не удержалась она после почти получасового молчания, которое Глеб, очевидно, в ближайшее время прерывать не планировал - тот вяло повернул к ней голову, всё ещё не вставая с дивана. -Кать, я только после концерта, воттт только,- заплетающимся языком пояснил Глеб, снова понемногу внедряя долю язвительной колкости. -Ты вот как думаешь... я ничё - вот чест-тно - ничё вот сейчас спрашивать не хочу. Могла бы просто со мной по...молчать. Катя невольно фыркнула - предложения "вместе помолчать" поступали всё чаще и совершенно не радовали. -Могла бы, как же... Ты пьян, что ли? -Я не пьян - не поверишь, я элементарно устал,- огрызнулся уязвлённый Глеб, по-прежнему еле ворочая языком, но как по щелчку переставая заикаться - эти предположения, усугубляемые не самой внятной дикцией, раз за разом начинали выводить из себя. От неё, знавшей, что он всегда так разговаривает - тем более. -И если ты так и будешь мне вот это нудеть, быстрее я от этого не отдохну. -Да!- вдруг сорвалась Катя, даже вынуждая неумолимого кавалера как минимум встать. -Устал - а я, можно подумать, не устала! Тебе как будто кроме твоей музыки вообще ничего не надо! Я... -Уймись на минуту,- вдруг как будто не своим, ровным голосом прервал её Глеб - на этот раз на диван села уже Катя, почему-то внутренне потрясённая этой интонацией. Не грубой - зато настолько властной, что она даже разом забыла, что перед ней тот самый маленький, круглолицый мальчишка с пушистыми кудрями и щербинкой между зубами. Она снова заглянула в его глаза - те вдруг стали синими-синими. -Уймись и норррмально меня выслушай хоть раз,- глухо добавил Глеб - его манера порой тянуть "р" то забавляла её, то, как сейчас, больше напоминала приглушённое рычание. Перебивать она не смела. -Да, я живу музыкой - ты это, кажется, знала с самого начала. Не надо мне сейчас устраивать концерты, мне своих хватает. Я не могу постоянно всё проявлять и демонстрировать - если я в этом виноват, то извини. Но и дальше не смогу. Я могу только любить - замечать это или нет, решать уже тебе. Если ты этого без вечных подтверждений не принимаешь - дело твоё, Бог с тобой. Я скоро уезжаю, Кать,- добавил Глеб уже немного мягче, опираясь о стол - Катя подняла на него полные слёз глаза, понимая, что это уже не работает. -И ты не скажешь, куда, ведь так? -Нет,- сухо подтвердил Глеб - если жечь мосты, то уж все и сразу. Это он умел. -Не скажу. А это,- вдруг продолжил он, нечаянно задевая взглядом бутылку портвейна и заодно прихватывая и её тоже - начиналось портвейном, им же и закончится. -Это я беру с собой. Шоб вопросов уже не возникало. Бывай, кис. На этот раз прощальные слёзы не сработали. ...И песни снова стали писаться - не пишется только если всё хорошо. Одна из них зародилась ещё тогда, одной лишь фразой "как на войне": теперь же, когда их личная война была окончена, он понял, осознал и прожил её всю - от и до. Услышав её в полном виде в первый раз, Вадим, шедший по коридору, встал как вкопанный - Глеб так не звучал никогда, что бы ни исполнял. Сейчас его голос, обычно низкий и гулкий, звучал чисто и звонко, как хрусталь - чутьё на хиты Самойлова-старшего не подводило ещё ни разу, и сейчас, в маленькой обшарпанной квартирке, он ощутил это как никогда ясно. Это хит. -Я на тебе, как на войне, А на войне, как на тебе Но я устал, окончен бой Беру портвейн... -Глебка,- сбивчиво проговорил Вадим, окрылённый идеей, залетая в комнату вопреки всем "стучать можно" - на этот раз ни шагу назад. -Глебушка. Ты если это споёшь на следующем концерте, весь зал будет наш, вот увидишь - это просто ну никак нельзя пропускать, понимаешь? -Хватит того, что я тебе подпеваю своим унитазным голосом,- резко отозвался Глеб, вытаскивать нечто настолько личное под софиты совершенно не планирующий - однако, нашла коса на камень. -Да никакой не унитазный,- не отступался Вадим, садясь рядом и мысленно молясь кому угодно, чтобы только сдвинуть брата с этой точки - путь к успеху виделся как никогда отчётливо. -Если мы оба будем петь, это фурор - у нас больше нет ни одной группы, где бы пели братья. У тебя лирический баритон, это раз в сто лет попадается - как можно его в комнате просиживать, ну сам подумай... Глебсон, я в конце концов всё там же,- наконец пустил он в ход всю проникновенность, на какую только был способен. -На сцене. Ты ж там не один будешь, ну... Я подпою где надо - только спой её. Можешь одну только её, если больше не хочешь, этого уже хватит. Споёшь? Глеб молча искал что-то во взгляде карих глаз, судя по всему, постепенно находя - за всю его жизнь ещё ни разу от того, что предлагал старший брат, хуже не вышло. Не должно и теперь - если закрыть глаза и просто шагнуть. -Спою. На концерте Глеб был заметно сосредоточеннее обычного, то и дело утирая со лба пот - впрочем, Вадим, внешне как всегда собранный и уравновешенный, тоже чувствовал это напряжение. Не чувствовали его, казалось, только Саша в своих неизменных тёмных очках, да Андрей Котов, горланящий все песни за компанию даже несмотря на то, что его всё равно не слышно - на Ответственном Моменте Глеб окончательно подозрительно притих, бледнея ещё подозрительнее. Первые "Ляг, отдохни и послушай, что я скажу" вышли, действительно, дребезжащими, едва не плачущими и даже немножечко мимо нот - однако, пока Вадим уже мысленно готовил утешительные фразы, Глеб вдруг встрепенулся, пободрел, перестал бледнеть и... ...И полилось. Стоя в кругу прожектора с гитарой и растворяясь в этом охватывающем всю вселенную голосе с миллионном обертонов, Вадим понял и почувствовал по-настоящему в первый раз за всё время существования "Агаты Кристи" - вот оно. То, для чего они, все четверо, подобранные судьбой как нарочно, находятся здесь и сейчас; то, чего он хотел всю жизнь - это и есть музыка. Это и есть творчество, искусство, боль и приятная нега, взрывная энергия и успокоение с утешением - это и есть жизнь, та, которую они выбрали, и та, которая выбрала их. И "весь зал" пока ещё совсем не был их, и песню как всегда толком никто не понял, но было удивительно неважно - то, что сдвинулось там, внутри, оказалось несравнимо важнее. Конца концерта уже не помнил никто из агатовцев - только сияющие глаза, от чёрных до незабудково-голубых, после выступления, и крепкие объятия всех подряд со всеми подряд. Братьев оказалось больше, чем двое.