сладкая мерзость.

— за каждый проступок в мафии наказывают жестко, сурово и без всяких промедлений. вид наказания всегда варьируется — это уже зависит от того, кому ты причинил вреда или наделал неприятностей, — в ушах мэтта до сих пор звонко и отчётливо произносились эти слова, некогда услышанные от самого босса.       это «некогда» было около двух лет назад, когда майл прибыл к ним ещё мелким хулиганьём и негодяем, извращенным своими фантазиями и улицами. то, что наказания всегда разные ему очень нравилось — данность позволяла ему воображать и детально воспроизводить в голове моменты, когда он мог бы совершить такой акт правосудия над кем-либо. шестнадцатилетний подросток, ещё толком и не ведавший настоящего насилия со стороны взрослых, жил днями, посвящёнными сплошной мастурбации. грабежи и разбои, что позволяли ему самоутверждаться, начали повторяться с большей периодичностью и частотой. видя, что его боятся и что именно он играет роль главного, мэтт становился безумцем. член в долю секунды приобретал непристойную форму и заметно упирался в потрепанную ткань джинс. сердце набирало темп и учащенно стучало, дыхание подхватывало ожидание чего-то большего, конечности нервно подрагивали. на лице проступала хитростная улыбка во все зубы, к щекам и лбу валил дикий, хаотичный, лихорадочный жар. из-за возбуждённого состояния парня чуть не ловили несколько раз с поличным, но красноволосому чуду удавалось избегать открытых конфликтов с полицией.       конечно же в преступном мире молва о нем шла великая. благодаря именно этой его особенности, он таки попал в лапы мафии (не без связей, но таковую персону упоминать нет смысла, так как ее давно нет в живых). с приходом туда к нему приставили некое подобие учителя, наставника, куратора и друга в одном лице — такой человек обязывался тщательно следить за новоприбывшим и его поступками, а также обучать всему, что ему покажется новым или странным. зная мэтта по слухам, его взяли на тотальный контроль, в то время как многим из его ровесников и равных по чину давали поблажки. самолюбие, естественно, страдало, — на камеру-то ни коим образом не кончишь! — но это помогло ему стать еще опытнее, ещё скрытнее. пускай у него и было желание найти близких по духу, постоянную кровлю и слегка остепениться, прежняя жизнь по сравнению с тяжёлыми нагрузками и бесконечными тренировками казалась райской.       но никто не остаётся в долгу перед кем-либо и поэтому сам глава, будучи заинтересованным в парнише, охотно проявлял себя по отношению к нему. он позволял ему подолгу оставаться у себя в кабинете, разрешал брать книги и игровую приставку, что считались личными вещами. в вопросах разного характера также не имелось ограничений и запретов, и по этой причине весьма любопытный дживас пользовался всеми возможностями новой жизни. понимая, что своя ходячая энциклопедия и так имеется, он выпытывал различные факты из жизни босса. тот же говорил умеренное количество информации, дабы избежать утечки и заодно проверяя, что и кому способен рассказать мэтт. но мэтт в этом плане молчалив и подобен могиле. он лишь мычал и многозначительно кивал в ответ.       следует поговорить и о боссе мафии, что кратко именовали мелло. для многих из его подчинённых он являлся сущей таинственностью, мрачностью, хотя полное его имя мэтт узнал спустя пару дней — михаэль кель звучит очень красиво и он был согласен с этим фактом. высокий восемнадцатилетний мужчина, блондин в обтягивающих чёрных образах изначально казался человеком с вульгарным и едва ли не отталкивающим, эксцентричным поведением, однако спустя дни он неизменно представал в глазах новенького доброй личностью. рассуждая взглядом со стороны, босс мафии становился уж слишком похожим на родительскую фигуру когда вызывался выслушать жалобы, просьбы и анекдоты мэтта, а второй же воспринимал это как хорошую дружбу. но есть довольно-таки хорошая поговорка, что гласит, что «всего хорошего понемногу» — продолжаться это долго не могло, ведь майл дживас — это майл дживас, и хоть ты его убей, но его собственнический, упорный и неуправляемый нрав не претерпит изменений. он, видно, так и остался заебывающей пубертатной и очень похотливой мразью.       мэтт ощутил сильный прилив эмоций не в штанах, а в душе, больше походивший на мощный удар током, заставивший волосы дыбом встать и позволивший мурашкам пробежаться по коже. руки беспокойно скользили по телу в поисках покоя, в ногах не проходило приятное покалывание нового вида. в голове начиналась твориться каша при одном лишь упоминании его — что уж тут говорить о виде! парень был шокирован тем, что спустя полтора года что-то начинает шевелиться в нем, бурлить, вскипать. щеки заливались ебаной краской — и она не была той, что он испытывает при возбуждении. это было нечто другое, нечто возвышенное, нечто не осязаемое и не такое доступное, как желание обладать в паре с шаловливым и игривым настроением. «ого, блять, впервые доводится чувствовать не членом! это типа что, любовь? симпатия? ну нихуя прикол и нихеровое открытие! я, сука, гей!» — если уж откровенно выражаться, то наш главный герой совсем не умеет вести себя романтично. для него в отношениях, видимо, самое главное — секс. для счастья и здоровья ему необходим именно он, однако происходит неизбежное и вот наступает момент, когда ему открывается мир чувственности, нежности. неужели это ярко очерченный период перехода из ебнутого бунтаря-подростка во взрослую персону? дживас не верит ни себе, ни кому-либо ещё, и чтобы точно знать хоть одну вещь о себе, он часами бродит по округе, сидит на скамеечке и размышляет. работы, требующей физического труда нет — время пораскинуть мозгами, покопаться в себе — может, какая-то информация завалялась на пыльных полках подсознания и плохой памяти.       «да, я прибыл в мафию почти полтора года назад! я хорошо помню этот день — пятнадцатое июня. стояла жара невыносимая, не успевал укладываться во время и делать все в срок, но есть большое «но»: я предвкушал новое. был, конечно, глуп тогда, ведь единственное, чего я не предусмотрел это была усталость. усталость от тренировок и задач, от невозможности дотянуться до высоко заданной планки. и в эйфорию-то свою я проваливаться не мог — каково же обидно было! но я, судя по всему, пришёлся мафиози по вкусу, иначе как объяснить то, что даже их глава захотел стать кентами со мной?! я особо и не понимал, по каким причинам он так трепетен по отношению ко мне, но стоило один раз прислушаться к ходившим слухам, как я понял, что эта мразь — гейская задница! так-то мне было похуй, но когда мелло решил приглашать меня на частые обеды и ужины, его внимание мне стало надоедать. я слишком быстро поднялся по карьерной лестнице в этом злоебучем мирке и именно из-за этого чувствовал себя подавленно — аж либидо резко упало» — к каким примерно выводам приходил мэтт, а дальше он размышлял таким образом: «мне хотелось избегать его, но я ведь уже сдружился с ним! бросить его означает предать и его, и всю мафию заодно, а также оказаться дерьма наполненной тряпкой. поэтому я решил поговорить с ним начистоту, ничего не утаивая и не удерживая в секрете; как самый настоящий вор, спецагент и убийца с самым настоящим лидером воров, спецагентов и убийц. споить его надумывал, но затем испытал жёсткую перезагрузку и понял, что это нечестно, и этот пиздабол хуйни спиздануть может!».       он не думал, так как считал, что это не его дело, не его фишка и по таким причинам, включая и вышеперечисленные, он за ужином шестого декабря задал следующий откровенный вопрос: — слушай, мелло, почему ты так… добр ко мне? я имею в виду, что ты заботишься очень смущая, а не как это делал бы друг! я тебя считаю прекрасной личностью и замечательным приятелем, товарищем, но вот что думаешь обо мне ты? я бы хотел знать все причины, если это, конечно, не секрет.       он не стал упоминать факт наличия слухов об ориентации и личной жизни мелло — красноволосый паренёк и так слова очень долго, тщательно подбирал и речь сочинял, хорошенько обдумывал из-за собственного нежелания показаться грубым невеждой перед такой персоной, как босс. в целом, он всегда так делал, но в этот раз по-особенному. не слишком-таки отличающийся умом мелло, сам ни капли не понимая того, что он перед ним полностью открылся, подняв карты мастью вверх, начал изливать душу, без всяческого стеснения и стыда рассказывая о своём намерении заботиться о майле: — ты мне ещё слухами понравился, вот решил к себе и подобрать. я попросил кое-каких людей помочь мне с налаживанием связи с тобой и тогда наверняка прознал, что харизма твоя так и блещет. ты — в буквальном смысле! — меня сразил наповал, с ног сшиб, поразил и удивил в хорошем смысле, поэтому я захотел видеть такого человека как ты у себя в организации каждый день. после нашего знакомства и после парочки удачных разговоров твоя личность мне стала импонировать больше, чем внешность, и я начал думать о своих чувствах. прошло немало времени и раз уж ты спрашиваешь, значит догадываешься. я не могу тебе сказать плохое слово, лишь надеюсь, что ты тут счастлив.       повисла неловкая тишина, разъедавшая обоих парней изнутри. мэтту хотелось убежать, но стоявший рядом мелло напрягал. он ведь так хотел узнать его получше, так желал узнать причины всей эмоциональной заварушки. и тут, конечно, ясен пень: меньше знаешь — крепче спишь! «вот черт, лучше б я не интересовался этим! и что мне теперь ответить? не нагло же проигнорировать!» — мэтт резко обратился в ничего не понимающего, не смыслящего и не знающего глупца, хотя скорее это ступор… — если ты не понял, то причины очень просты, все оставшиеся выводы делай сам: ты мне нравишься.       блондин делал акцент на последних предложениях, потихоньку вставая с мягкого кресла, а оставшиеся же три слова произнёс уже наклоняясь над вторым парнем. он смущал его ещё больше — серо-голубые блестевшие глаза мэтта забегали повсюду, не позволяя настроить первому долгий зрительный контакт. стоило окинуть взглядом нижнее веко, как оканчивая осмотр у ушей можно было разглядеть розоватость, очевидно вызванную обстановкой. михаэль, пусть слегка дурень, но все-таки не эмоциональный столб: — ладно, прости… — пробормотал он, отворачиваясь и резко садясь.       столько мыслей среди запутанных мозгов мелло и ни одной годной, ни одной путной! зачем он только это сказал? ради чего? лишь переживание не покидало его голову: «а если мэтт — олицетворение полного ебантяя с гомофобными взглядами? ох, блять, ох, сука! если он это распиздит всем подряд, то проблем не оберёшься!». и поэтому, чтобы не вгонять в ещё большую краску второго, он перестал сверлить его взглядом, переведя его на иную точку, находящуюся где-то на улице.       солнце уже успело полностью уйти за горизонт, но все небо ещё не погрузилось в цвета отчаяния. огни повсюду зажигались, неторопливые люди расхаживали недалеко от здания ресторана, воздух облеплял всех вокруг отсутствием лёгкого ветерка, а машины с дикой скоростью проезжали, рыча и не поддаваясь совестливому желанию остановиться. сентябрь был необычным, а последовавший за ним октябрь выдался не менее странным, поскольку мелло заметил, что мэтт, пусть и бессознательно, но очень тянется к нему. не спадавшая жарень первого месяца осени чутка поостыла ко второму месяцу, но мелло не нужны ни куртки, ни пиджаки — его согревает его желание обладать таким красивым и притягательным, нехитро устроенным и не требующим многого для счастья мэттом. он сгорал внутри себя из-за знания того, что все, что он сделает в большинстве случаев окажется неудачным опытом, с треском провалится в действительную бездну стыда. но влажные фантазии были намного сильнее и могущественнее, имели не только громадное преимущество над своей беззащитной жертвой, но и самого мелло. невольно возникало чувство недосказанности при виде выпиравшего бугорком члена. да, он взаправду терял голову от своих эмоций, ведь те были настоящими. да, он ненавидел себя за невозможность и боязнь рассказать все таковые вещи мэтту, но он возненавидел себя пуще прежнего за то, что позволил своей собственной персоне так глупо проболтаться. он мог бы креативно или романтично, сексуально или очень умно подойти к решению этой проблемы, но всё-таки опозорился.       отсутствие стоп-слова и все эти тяжелые и глубокие мысли вогнали его в тоску, но услышав сигнальный кашель мэтта и следующие его слова, он покраснел и едва ли не поперхнулся кусочком мяса: — ну раз такая пьянка, то надо и мне высказать свои мысли — чтоб все по-честному было, а то так дело не пойдёт и вообще, не буду тянуть! я сам достаточно долго думал над тем, кого бы я хотел видеть в своей постели и понял, что мне безразлично! неа, это, конечно же, не в смысле, что я хоть с ребёнком буду трахаться — не подумай ничего плохого про меня! мне просто плевать на пол человека. девушка? окей. парень? вообще без базара. мне даже похуй на то, буду ли ебать я или будут ебать меня, понимаешь? но вскоре случилось кое-какое жизненное обстоятельство, заставившее меня понять, что мне интересны только парни. я понял, что обманывал себя и заблуждался, навязывая влечение к противоположному полу. я признался в себе в том, что я гей после произошедшего и это произошедшее то, что я влюбился в тебя…       примерно на середине монолога кель зарделся, но продолжал усердно жевать пищу, а ближе к концу его охватил холодный пот. заложник сюрпризов, казусов и позоров окончательно добил своё нормальное состояние тем, что начал кашлять и задыхаться. мэтту пришлось вскочить с нагретого, тёплого места и попытаться оказать помощь мелло. он сотрясался и издавал ужасные звуки, и понимал, что в данный момент позорится ещё хуже. ему следовало взять себя в руки, чтобы наконец отряхнуться от всего. — ну что, полегчало? — мягко гладя по спине и похлопывая по плечу, спрашивал мэтт, одновременно глядя боссу прямо в глаза. искренность купалась в море любви и заинтересованности; оба парня были рады знать, что все взаимно, не напрасно и не ушло впустую…