Враги бывают разными

– Пожалуйста, проведи для меня ускоренный ознакомительный курс. Кто ключевые игроки в твоём семействе? Есть ли какие-нибудь запретные темы для разговоров? Я не хочу спросить твоего дядю, где его жена, и выяснить, что она была убита. – Я роюсь в своей сумке. – Ну, до того как прошлым вечером я перетащил в отель на своём горбу 45 цветочных композиций, потому что портье не мог найти грёбаную тележку, я не видел свою мать несколько месяцев. Она звонит мне почти каждое воскресенье и держит в курсе того, что происходит у соседей и друзей, до которых мне нет никакого дела. Она была хирургом, в основном занималась сердцем и трансплантациями. Любительница маленьких детей и праведников. Ты ей наверняка понравишься. Она будет тебя обожать. Вдруг замечаю, что прижала руки к сердцу. Я хочу, чтобы она меня полюбила. Ох, вот было бы здорово! – Она скажет, что не хочет расставаться с тобой никогда. Ну ладно. Мой отец – мясник. – (Я вздрагиваю.) – Это подходящее прозвище для хирурга. Когда увидишь его, сама поймёшь почему. Он в основном делал срочные операции доставленным «скорой помощью». Дома за завтраком я чего только не слышал. «Какой-то идиот проткнул себе кием горло». Автомобильные аварии, драки, неудачные убийства. Он вечно возился с пьяными, которые ободрали себе кожу при падении, или с женщинами, у которых синяки под глазами и поломаны рёбра. Что бы ни случалось, он брался и исправлял всё. – Тяжёлая работа. – Мама тоже была хирургом, но мясником – никогда. Она беспокоилась о пациенте, который лежал у неё на столе. Мой отец… имел дело с мясом. Деймон сидит на подоконнике, на минуту потерявшись в своих мыслях, а я ищу одежду в сумке и даю ему возможность побыть наедине с собой. Иду краситься в ванную. Проходит несколько минут. Я выглядываю через щёлочку в двери. Отражение в зеркале, стоящем на комоде, показывает мне Деймона без рубашки. Картинка славная! К тому же он расстёгивает молнию чехла с моим платьем. Берёт вешалку двумя пальцами, оценивающе склоняет набок голову. Потом трёт ладонью лицо. Думаю, я сделала ошибку, выбрав голубое платье. Побег в маленький бутик рядом с работой в обеденный перерыв в четверг казался мне в тот момент хорошей идеей, но лучше бы я надела что-нибудь из своего гардероба. А теперь поздно. Деймон раскладывает гладильную доску и накрывает её рубашкой. Я ногой отодвигаю в сторону дверь: – Ну и ну! В какой спортзал ты ходишь? Во все? – В тот, что на нижнем этаже здания компании «Макбридж», полквартала от работы. Мне приходится сглотнуть целый рот слюны. – Ты уверен, что мы должны идти на свадьбу твоего брата? Никогда ещё я не видела столько его обнажённого тела, пышущего здоровьем, медово-золотистого, безупречного. Красивые линии ключиц и бёдер впечатляют. Между ними – цепочка переходящих друг в друга мышц. На плоских квадратных мышцах груди закруглённые края. Кожа на животе натянута, под ней – набор мышц, которыми я любуюсь во время финалов чемпионата по плаванию. Деймон гладит рубашку, и все его мышцы играют. Бицепсы и низ живота прорезаны венами, это так по-мужски. Эти вены бегут по мышцам и будто передают вам гордые слова их обладателя: «Я заработал это». На его бёдрах – горные кряжи мускулов, сбегающие к мошонке, скрытой под трусами. Сколько решимости и самопожертвования требуется для того, чтобы просто поддерживать всё это в приличном виде, уму непостижимо. В этом весь Деймон. – Почему ты так выглядишь? – спрашиваю я, задыхаясь, будто у меня сейчас случится сердечный приступ. – Скучища. – Мне вовсе не скучно. Может, останемся здесь, я найду что-нибудь в мини-баре? – Ого, это ты так от одного взгляда возбудилась или ещё от чего? – Он машет в мою сторону утюгом. – Иди докрашивайся. – Для парня с такой внешностью ты ужасно застенчивый. Деймон некоторое время молчит, водит утюгом по воротнику. Я вижу, как ему нелегко стоять передо мной без рубашки. – Почему ты стесняешься? – Раньше я встречался с такими девушками… – Он замолкает. Руки у меня скрещены на груди, из ушей едва не валит пар со свистом. – С какими девушками? – Они все… в какой-то момент давали понять, что моя личность не… – Не – что? – Просто я не такой замечательный, чтобы быть со мной. Даже утюг шипит от возмущения. – Кто-то хотел тебя только из-за твоего тела? Тебе так и сказали? – Ага. – Деймон по новой проглаживает манжету. – Это должно льстить, верно? Поначалу я полагал, что так и есть, но то же самое повторялось раз за разом. И вообще, вовсе не приятно постоянно слышать, что ты непригодный для серьёзных отношений материал. – Деймон склоняется над рубашкой и проверяет, нет ли следов от утюга. Наконец-то я понимаю смысл кода, заключённого в модельках машин. Пожалуйста, пойми меня. Настоящего. – Знаешь, что я думаю, на самом деле? Ты всё равно был бы восхитителен, даже если бы выглядел как мистер Локвуд. – Так ли ты в этом убеждена, Печенька? Деймон тихо улыбается и продолжает гладить рубашку. Меня потряхивает от необходимости объяснить ему то, что я сама ещё не до конца понимаю. Точно знаю одно: мне больно думать о его пренебрежительном отношении к столь важной части самого себя. Я решаю меньше смотреть на него как на объект страсти и отворачиваюсь, пока он надевает рубашку. Она голубая, как яйцо малиновки. – Мне нравится эта рубашка. Она, гм, очень подходит к тому, что я собираюсь надеть. – Глядя на платье, я морщусь. Подхожу к своей сумке и роюсь в ней – ищу помаду. – Можно посмотреть? – Деймон, не затянув до конца галстук, берёт у меня из руки тюбик и читает надпись на донышке. – «Огнемёт». Лучше не придумаешь. – Ты хочешь, чтобы я приглушила её? – Я копаюсь в косметичке в поисках чего-нибудь подходящего. – Мне жутко нравится этот твой красный цвет. – Он целует меня в губы, пока я не начала их красить. Потом следит за тем, как я наношу помаду, размазываю её, водя губой по губе, снова подкрашиваю. К тому моменту, как процедура заканчивается, у Деймона такой вид, будто он что-то пережил. – С трудом могу вынести, когда ты это делаешь, – выдавливает он из себя. – Волосы поднять или распустить? Деймону как будто больно. Он собирает мои локоны в руку и говорит: – Поднять. – Потом даёт им упасть и снова набирает полные пригоршни, будто это снег. – Распустить. – То есть половину поднять, половину распустить… Перестань метаться, ты заставляешь меня нервничать. Почему бы тебе не пойти вниз и не опрокинуть стаканчик в баре? Принять внутрь куража в жидком виде. До церкви я нас довезу. – Спускайся вниз минут через пятнадцать, ладно? Деймон уходит, и номер наполняется тишиной, как воздушный шарик. Я сажусь на кровать и смотрю на себя. Волосы рассыпаны по плечам, рот – маленькое красное сердечко. Вид у меня полубезумный. Я скидываю пижаму, надеваю утягивающее белье, чтобы сгладить все неровности тела, пристёгиваю чулки и смотрю на своё платье. Я собиралась купить что-нибудь приглушённо-синее, что можно будет надеть ещё раз, но, увидев голубое платье цвета яйца малиновки, поняла: именно оно мне и нужно. Оттенка, больше подходящего к цвету стен спальни Деймона или его рубашкам не найти, сколько ни старайся. Продавщица убедила, что платье мне очень идёт, но Деймон потирал ладонью лицо так, будто понял, что имеет дело с полной психопаткой. Это отрицать невозможно. Я практически одеваю себя в цвет его спальни. Совершив несколько конвульсивных движений, застёгиваю молнию. Пользоваться лифтом я не стала. Решила спуститься по спиральной лестнице. Будет ли у меня ещё такая возможность? Жизнь стала казаться мне одним большим шансом превратить каждый мелкий штрих в воспоминание. Я спускаюсь вниз по спирали к сидящему у бара прекрасному мужчине в костюме и бледно-голубой рубашке. Он поднимает глаза, и, взглянув в них, я вдруг ощущаю такую робость, что едва могу переставлять ноги. «Психопатка, психопатка», – шепчу самой себе, вставая перед ним и кладя локоть на стойку. – Как ты? – спрашиваю я с трудом, но Деймон не отвечает, только смотрит на меня. – Знаю, выгляжу психичкой, которая оделась в цвет стен твоей спальни. Я застенчиво одёргиваю платье. Оно в ретростиле, как для выпускного вечера, вырез глубокий, заужено в талии. Улавливаю запахи ланча, который подают в ресторане отеля, и мой живот жалобно подвывает. Деймон качает головой, мол, я идиотка. – Ты прекрасна. Ты всегда прекрасна. Удовольствие от этих трёх слов теплом разливается в груди, и тут я вспоминаю о манерах. – Спасибо за розы. Я ведь тебя так и не поблагодарила? Мне они понравились. Ещё никто никогда не присылал мне цветов. – Красные, как твоя помада. «Огнемёт». Я никогда не чувствовал себя таким куском дерьма, как тогда. – Я простила тебя, помнишь? – Я делаю шаг вперёд и встаю между его коленями, беру в руку стакан. Принюхиваюсь. – Вау, чистый кул-эйд. (Кул-Эйд — популярный в США растворимый безалкогольный напиток) – Мне это нужно. – Он осушает стакан не моргнув глазом. – Я тоже никогда не получал цветов. – Все эти глупые женщины понятия не имеют, как правильно обращаться с мужчинами. Я всё ещё возбуждена недавними откровениями Деймона. Конечно, сорок процентов времени он упрямый, расчётливый, неуступчивый осёл, но шестьдесят процентов – полон юмора, обходителен и раним. Кажется, я сама наглоталась кул-эйда. (Выражение «выпить кул-эйда» означает слепо верить во что-то; оно вошло в употребление после массового самоубийства членов тоталитарной секты Храм народов (Peoples Temple) в Джонстауне в 1978 году. Тогда погибли 918 человек; они выпили цианид, растворенный в кул-эйде) – Готова? – Пошли. Мы ждём, пока не пригонят машину. Я смотрю на небо: – Говорят, дождь в день свадьбы – это к удаче. – После нескольких минут, проведённых за рулём, я кладу ладонь на подскакивающее колено Деймона. – Пожалуйста, успокойся. Я не понимаю, что тут такого. Он не отвечает. Маленькая церковь расположена в десяти минутах езды от отеля. На парковке – стая холодных с виду женщин в платьях пастельных тонов. Обхватив себя руками за плечи, они пытаются приструнить своих мужчин и детей. Я тоже вот-вот съёжусь от холода, но Деймон сгребает меня в охапку и сразу заводит внутрь, бросив на ходу: «Привет, поговорим позже» – нескольким родственникам, которые удивлённо здороваются с ним, после чего мельком оглядывают меня. – Ты грубишь. – Я улыбаюсь всем, мимо кого мы проходим, и пытаюсь держаться своей линии. Деймон поглаживает пальцем тыльную сторону моего запястья. Он вздыхает, командует: – В первый ряд, – и тянет меня вдоль прохода. Я маленькое облачко в воздушном потоке, который тянется вслед за истребителем. Органистка берёт несколько пробных аккордов. Выражение лица Деймона, вероятно, заставляет её нажать на клавиши и извлечь из инструмента звук, каким предупреждают об опасности блуждающие в тумане корабли. Мы подходим к передней скамье. Деймон сжимает мою руку как в тисках. – Привет, – произносит он таким скучающим тоном, что, думаю, вполне может получить «Оскар». – Вот и мы. – Деймон! – Его мать – предположительно, это она – вскакивает, чтобы обнять сына. Деймон оставляет мою руку, и я вижу, как он заключает мать в объятия. Надо отдать ему должное. Хотя Деймон колюч, как опунция, этим объятиям отдаётся полностью и от души. – Привет, – говорит он, целуя мать в щёку. – Ты хорошо выглядишь. – Чуть не опоздал, – отпускает замечание сидящий на скамье мужчина, но, кажется, Деймон намеренно пропускает это мимо ушей. Мать Деймона – миниатюрная женщина с тёмными волосами и веснушками на щеках. Её серо-зелёно-голубые глаза туманятся, когда она откидывает назад голову, чтобы посмотреть на своего высокого красавца-сына. – О! Да! – Она лучится от удовольствия, получив комплимент, и смотрит на меня. – А это?.. – Да. Это Елена Гилберт. Елена, это моя мама, доктор Лили Сальваторе. – Рада познакомиться с вами, доктор Сальваторе. Я не успеваю и глазом моргнуть, как она привлекает меня к себе в объятья. – Лили, прошу тебя, называй меня так. Наконец-то здесь Елена! – восклицает она, потом отстраняется и изучает меня. – Деймон, она хороша! – Очень хороша. – Ну, я тебя теперь никуда не отпущу, – произносит она мне, и я не могу удержаться от дурацкой улыбки. Деймон подмигивает мне: «Ну вот видишь». Он с ошалелым видом вытирает ладони о брюки. Наверное, у него церквофобия. – Я бы держала её у себя в кармане. Какая куколка! Давай-ка садись здесь впереди вместе с нами. Это отец Деймона. Джузеппе, погляди-ка на эту крошку. Джузеппе, это Елена. Он нацеливает на меня свои устрашающие глаза-лазеры. Не перестаю удивляться чудесам генетики. – Приятно познакомиться, – отвечаю я на его взгляд. Мы смотрим друг на друга. Наверное, мне надо попытаться очаровать его. Это старый рефлекс. Я беру паузу. Изучаю его. Но решаю не следовать первому порыву. – Привет, Деймон, – говорит мистер Сальваторе, перенаправляя свои лазеры на сына. – Давно не виделись. – Привет, – отвечает Деймон и дёргает меня за запястье, чтобы я села между ним и его матерью. Буфер. Делаю мысленную пометку: надо будет потом высказать ему всё по этому поводу. Лили становится между коленями Джузеппе и приглаживает его волосы. Красота приручила это животное. Потом она садится, и я поворачиваюсь к ней: – Вы, наверное, очень волнуетесь. Я однажды видела Стефана, к сожалению в не слишком приятной ситуации. – О да, Стефан упоминал об этом во время одного из наших воскресных телефонных разговоров. Он сказал, ты плохо себя чувствовала. Пищевое отравление. – Думаю, это был вирус, – говорит Деймон, беря меня за руку и гладя её, словно впавший в транс колдун. – И вообще, зачем он обсуждал её болезнь с другими людьми? Мать смотрит на него, потом на наши соединённые руки и улыбается. – Ну, что бы это ни было, – встреваю в разговор матери с сыном, – я была совершенно разбита. Стефан, наверное, совершенно не узнает меня сегодня. Надеюсь. Я очень благодарна вашим сыновьям за то, что помогли мне справиться с этой напастью. Лили смотрит на Джузеппе. Я невольно подвела Деймона слишком близко к слону в гостиной, которого все сознательно обходят стороной, будто не замечая отсутствия у него на груди стетоскопа. – Цветы очень красивые. – Я показываю на букеты розовых лилий, которые стоят у каждого ряда скамей. Лили понижает голос до шёпота: – Спасибо, что пришла с ним. Для него это нелегко. – Она бросает на Деймона встревоженный взгляд. Как мать жениха, Лили вскорости просит прощения и отправляется приветствовать родителей Керолайн, а потом помогает нескольким пугающе пожилым людям занять предназначенные для них места. Церковь постепенно заполняется, раздаётся смех и радостные возгласы удивления, отмечающие встречи давно не видевшихся друзей и родственников. Честно говоря, я не понимаю, что такого тяжёлого в этой ситуации. Всё выглядит достойно. Ничего не упущено. Джузеппе кивает гостям. Он явно не любитель праздных разговоров. Лили целует и обнимает каждого, с кем говорит. А я позволяю отцу с сыном молча сидеть на полированной деревянной скамье, держу Деймона за руку и про себя размышляю: какой тут от меня толк? Наконец Деймон ловит мой взгляд. – Спасибо, что ты здесь, – говорит он мне на ухо. – Так уже легче. Я раздумываю над этим, пока Лили не садится на своё место. Звучит музыка. Стефан стоит у алтаря, бросая косые взгляды на брата, а меня оглядывая мельком, будто оценивая, полностью ли я поправилась. Он улыбается родителям и шумно выдыхает. Появляется Керолайн, в широком бледно-розовом, как маршмэллоу, платье. Оно слишком экстравагантно. Но девушка выглядит такой счастливой, когда идёт по проходу, одновременно улыбаясь и плача, будто потеряла рассудок, что мне её наряд начинает нравиться. Керолайн встаёт перед Стефаном, и теперь мне хорошо её видно. Ёлки-палки. Эта женщина сногсшибательна. Не подкачай, Стефан! Свадьбы для меня всегда заканчиваются тем, что я начинаю вести себя странно. Когда друзья молодожёнов стали читать специально к этому дню написанные стихи, я расчувствовалась. Когда жених и невеста произносили обеты, я стала задыхаться, взяла у Лили бумажный носовой платок и промокнула уголки глаз. Затаив дыхание, я следила, как молодые обменивались кольцами, и вздохнула с облегчением, когда золотые обручи, легко скользнув по пальцам, оказались на своих местах. А когда произнесли магические слова: «Теперь жених может поцеловать невесту», я испустила счастливый вздох, словно увидела надпись «КОНЕЦ», развернувшуюся поверх этого прекрасного, застывшего во времени кинокадра. Я смотрю на Лили, мы обе издаём одинаковые радостные смешки и начинаем аплодировать. Мужчины по обе стороны от нас снисходительно вздыхают. Молодые идут по проходу с новёхонькими кольцами на руках, все гости встают, начинают поздравлять героев дня и выражать свои восторги. Звуки старинного органа почти тонут в этом шуме. В первый раз замечаю несколько многозначительных взглядов, брошенных на Деймона. К чему бы это? – Они идут фотографироваться, – говорит мне Лили, вежливо махая кому-то рукой. – Мы все сейчас отправимся в отель, немного выпьем, потом будет ранний обед и речи. В какой-то момент мы заберём Деймона ненадолго, чтобы сделать пару семейных фотографий. – Звучит неплохо. Верно, Деймон? – Я сжимаю его руку. Последние несколько минут он был слегка рассеян. Вздрогнув, приходит в себя. – Конечно. Пошли. Я бросаю взгляд через плечо на его родителей. Надеюсь, он скорее радостный, чем тревожный, а Деймон тем временем берёт меня под руку и выметается из церкви. – Помедленнее, Деймон. Погоди… Мои туфли… – Я едва поспеваю за ним. Он заползает на пассажирское сиденье и со стоном выдыхает. Я с трудом даю задний ход. Все одновременно покидают парковку. – Ты хочешь сразу вернуться? Или предпочитаешь немного покататься по округе? – Лучше покататься. По пути домой. Выезжай на шоссе. – Я независимый наблюдатель. Уверяю тебя, всё прошло отлично. – Полагаю, ты права, – невесело отзывается Деймон. – Пардон? Ты не мог бы повторить это ещё раз, чтобы я записала на диктофон? Поставлю в качестве оповещения, когда приходят смс. «Елена Гилберт, ты права». Я дразню его, чтобы вывести из состояния уныния. Деймон смотрит на меня: – Могу записать текст для голосовой почты, если хочешь. Вы позвонили Елене Гилберт. Она сейчас занята – обливается слезами на свадьбе какого-то незнакомого парня и не может ответить на ваш звонок, оставьте сообщение. – Заткнись! Наверное, я смотрю слишком много фильмов. Это было так романтично! – Ты милашка. – Деймон Сальваторе думает, что я милашка. Он точно отмороженный. Мы ухмыляемся, глядя друг на друга. – У тебя, наверное, были причины пустить слезу. Мечтаешь о собственной свадьбе? Я смотрю на него, готовая дать отпор: – Нет. Разумеется, нет. Придумаешь же. Кроме того, мой жених – невидимка, помнишь? – Но почему тогда свадьба чужого человека вызвала у тебя слёзы? – Наверное, бракосочетание – это один из последних старинных обрядов, сохранённых цивилизацией. Каждый хочет иметь кого-нибудь, кто будет любить его настолько, что согласится носить золотое кольцо. Ну, понимаешь, чтобы показать другим – его сердце занято. – Не уверен, что в наши дни это имеет значение. Я задумываюсь, как объяснить свои чувства. – Это абсолютно примитивно. Он носит моё кольцо. Он мой. И никогда не будет твоим. Медленная процессия машин приводит нас обратно к отелю. Я передаю ключи служителю парковки, и Деймон пытается увести меня в сторону от входа в ресторан при отеле. – Деймон. Нет. Пойдём. – Поднимемся в номер. – Он упирается – не сдвинуть. Весит тонну. – Ты ведёшь себя глупо. Объясни, что с тобой происходит. – Глупо, – бормочет он. – Ничего не происходит. – Ну, тогда мы войдём внутрь. – Я крепко беру его за руку и провожу через двери, которые открывают для нас. Набираю в грудь столько воздуха, сколько туда помещается, и вхожу в зал, наполовину заполненный Сальваторе.