Апостол поневоле

Дима Пастухов не считал себя суеверным человеком. Ведь суеверия, равно как вера вообще, что собой представляют? Порядок действий, позволяющий тебе защититься или откупиться от некой сверхъестественной силы, будь то барабашка, вечно ворующий один из носков из стиральной машины, добрый боженька на небесах или, наконец, тетя Люда из пятнадцатой квартиры с ее всенощной у дверного глазка. А как откупиться от «них»? Как защититься, когда «им» достаточно посмотреть тебе этак в самую душу – и просто приказать, и ты пойдешь выполнять, веселый и радостный, даже счастливый, что оказался полезен… пока не отступит наваждение, чужой взгляд не рассеется и ледяной ужас не сведет нутро… и будет поздно. Не было способа, или Дима о нем не знал. Потому и не метался из стороны в сторону, не носил образков и просто вел себя как совершенно нормальный человек. И если порой, встретившись в толпе с «их» нечеловеческими глазами, он отворачивался и всеми силами делал вид, что ничего не случилось, то не было никого, чтобы над ним посмеяться. Четырнадцать лет как эта привычка была его единственным оберегом, и Дима с трудом заставил себя ей воспротивиться. Но впервые за четырнадцать лет «он» был ребенком. «Ему» было на вид лет одиннадцать-двенадцать, рыхлое лицо уже обсыпано угрями, но рыхлое же, слабосильное тело еще детское, без единого намека на подростковую угловатость и несоразмерность. Голос уже начал ломаться. Но глаза – глаза были безошибочно нечеловеческие. Хотя бы это были глаза Щенка, подумал Дима отстраненно. Не Волчонка. Хотя бы в этом была еще справедливость. Он аккуратно закрыл за собой дверь в кабинет, и мать ребенка встрепенулась, повернулась к нему. Лицо ее выражало извечную беспомощность человека, который ни в чем не провинился, но чувствует какую-то свою неадекватность и готов начать вымаливать прощение. Дима не любил, когда подобные персонажи попадались ему на допросах, испытывая скорее брезгливость, чем что-либо еще. Но тут он искренне посочувствовал женщине. Больше всего на свете он боялся однажды взять в руки собственного ребенка – и понять, что бессилен. - Бога ради, простите нас, пожалуйста, - заговорила женщина, ломая руки и беспрестанно улыбаясь жалкой испуганной улыбкой, - мне так жаль из-за всего этого неудобства. Кешенька не со зла, это просто слабое здоровье, это бывает, когда он перенервничает или из-за духоты и сутолоки, вы, пожалуйста, поверьте, это не один из тех кошмарных новомодных розыгрышей… Дима поднял руку, надеясь, что хотя бы выглядит спокойно и сдержанно. - Никаких проблем, - произнес он. – Старший сержант Пастухов, а вы?.. - Ольга, Ольга Юрьевна, - ответила она нервно и торопливо добавила: - Толкова. А это мой сын, Иннокентий. Кеша. - Очень приятно, - вежливо сказал Дима. – Ольга Юрьевна, мы с вами просто побеседуем. Вы расскажите, что случилось, и ни о чем не переживайте, хорошо? К вам никаких претензий. Мне просто для отчетности нужно услышать вашу версию, вы же понимаете, аэровокзал, все эти «повышенные меры безопасности», - он нарочито понизил тон, надеясь расположить женщину к разговору, - жуткая бюрократия, только я вам этого не говорил. К счастью, простая уловка подействовала, и Ольга Юрьевна с явным вздохом расслабилась и кивнула. Решительность была ей к лицу. - У Кешеньки бывают эти эпизоды, - начала она. – Мы были у врачей, все говорят, что это из-за проблем при родах, но он перерастет, выправится, а пока мы часто ездим в санатории, на природу, вы знаете, подальше от всего этого городского шума. Но все равно… - она помолчала, посмотрела на сына. К растущему уважению Димы, она не выглядела как одна из тех «особенных» матерей. Не настаивала на некой замечательности ребенка, не щеголяла собственным героизмом. – Кеша легко устает и много нервничает, и самолеты, вы же знаете, даже взрослые люди иногда не справляются со страхом полета. Мы вернулись из Испании, это такой долгий перелет, и все было хорошо, но на таможне была огромная очередь, и наши чемоданы почему-то оказались на чужой ленте, и потом столько людей в переходах, и разница во времени, сержант Пастухов, вы знаете… - Можно Дмитрий, - сказал он, когда женщина прервалась, чтобы вдохнуть. – Вы совершенно правы, Ольга Юрьевна, не все взрослые люди ведут себя достойно в подобной обстановке. Она кивнула с горячей благодарностью, и Дима, глянув на ее рыхлого, прыщавого, имеющего «эпизоды» ребенка, вдруг понял, что Ольга Юрьевна невероятно одинока. - Пожалуйста, продолжайте, - сказал он мягко, и Кеша Толков взглянул на него из-под лохматой потной челки и быстро отвел глаза. - Да. В общем, усталость, шум, кондиционеры – вот у Кеши и случился эпизод, - сказала Ольга Юрьевна просто. – Он начал говорить какую-то ерунду – скорее всего, что-то из книжки или кино застряло в памяти, или недавний сон, потому что это всегда какая-то бессмыслица, стал требовать найти кого-то, пойти куда-то. Вы знаете, как когда просыпаешься утром и еще толком не соображаешь, и думаешь что-то вроде «Ох, я забыл на работе салат из вчерашней тетради и должен бежать на встречу на корабле»? – Дима посмеялся и покивал, и она, наконец, улыбнулась по-настоящему, с чем-то живым и ярким во взгляде. – Это все выглядит странно и отталкивающе для людей вокруг, обычно спрашивают, не эпилепсия ли это, или, бывает, думают, что это истерика, Кеша же еще такой ребенок, и это правда похоже на истерику. Но в этот раз он был совсем неуправляемый, и люди, конечно, испугались, кто-то возмутился, и пока Кеша успокоился и пришел в себя, кто-то уже вызвал охрану, и нас привели сюда. Дима слушал ее и размышлял, как несправедлива жизнь. Вот живет женщина: красивая, откровенно говоря, и умная, и решительная. У нее рождается ребенок, и начинаются проблемы. Бог весть, что там с отцом; но судя по постоянному «мы», отец картину покинул скорее преждевременно. Значит: одна живет, тянет ребенка и хозяйство, и неплохо ведь зарабатывает, раз хватает на врачей и на курорты. И будь ее ребенок обычным, истосковалась бы эта женщина по простому человеческому сочувствию так, что расцвела от дежурных улыбок полицейского, допрашивающего ее из-за нарушения общественного порядка? - Что ж, - сказал он, - я вижу, что все это – простое недопонимание, и единственное, что требуется в данной ситуации, это поскорее отправить вас отдыхать, - он улыбнулся в ответ на неприкрытое облегчение Ольги Юрьевны. И на этом было бы все, Ольга Юрьевна со своим Кешей уехала бы домой, Дима продолжил бы патрулирование, делая вид, что ничего не случилось, и на этом их пути разошлись бы навсегда. Но когда Ольга Юрьевна наклонилась вперед, собираясь встать со своего стула, Кеша поймал мать за рукав и повернулся к Диме, впервые выпрямившись в его присутствии. - Я не всегда, - заговорил он взволнованно, сбивчиво, своим высоким ломающимся голосом, - не всегда запоминаю. Это как мама сказала, как сны. Я помню, что все имело смысл. А потом потеряло. Ольга Юрьевна взглянула на Диму с немым ужасом. - Все в порядке, - сказал он ей. Борясь с собой, шагнул к Кеше и присел на корточки, чтобы мальчик мог смотреть на него сверху вниз. Чтобы мальчик меньше боялся. Дима очень не хотел, чтобы этот мальчик его боялся. Ему самому было страшно за двоих. - Если ты хочешь что-то сказать, - начал он медленно, подбирая каждое слово, - и если это не против каких-то особенных правил? Я обещаю, что выслушаю тебя очень внимательно. И ничего плохого не случится от того, что ты что-то скажешь. Лицо Кеши дернулось в странной нервной гримасе, как будто он хотел посмеяться, но то ли был слишком напуган, то ли Дима сказал что-то настолько фундаментально неверное, что смеяться было даже неловко. - Кешенька, - сказала Ольга Юрьевна слабо. - Я обещаю, - повторил Дима твердо. Кеша вперился в него тем ненавистным изучающим взглядом, и Дима почему-то не чувствовал потребности отвернуться. Что-то на задворках его разума кричало потому, что впервые за четырнадцать лет «он» намеренно смотрел на Диму, и Диме не захотелось сбежать. Но правда была в том, что «он» – Щенок – Кешенька Толков – был ребенком. Это было глупо, смешно и наивно, но глядя на Кешу, Дима вспомнил, что когда-то давно он пришел в милицию с искренним желанием защищать. Творить добро. - Я видел эту женщину, - сказал Кеша. – Мне надо ее найти, но я только знаю, что ее зовут Анна. И потом, когда я увидел вас, я знал, что вы можете мне помочь. Помедлив, Дима выпрямился, прошел пару шагов по комнате. Ольга Юрьевна смотрела на него со страхом, и ее рука крепко сжимала руку сына. Вздохнув, он посмотрел ей в глаза. - Не беспокойтесь, - сказал он, чувствуя, как сами собой кривятся в горькой усмешке губы. – Я… я не такой, как ваш сын, но я видел кое-что на этой работе. – Потом он повернулся к Кеше. – Ты уверен, что должен именно найти эту Анну? Мальчик кивнул, очень серьезно. - Зачем? – попытался Дима. - Она… - Кеша задумчиво нахмурился, наклонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то. – Она нас всех… - и потом он вздрогнул, поморгал и виновато улыбнулся. – Я опять что-то говорил, да, мам? Ольга Юрьевна прижала свободную ладонь ко рту и кивнула. - Ладно, - сказал Дима. – Ладно. Пойдемте. Вы можете пока оставить вещи тут, я предупрежу ребят… Нам придется вернуться в терминал. - Вы уверены? – прошептала Ольга Юрьевна. – Я ничего в этом не понимаю, честно. - Я тоже, - признался Дима. – Но я знаю, где найти людей, которые могут помочь. Надеюсь, добавил он про себя. Убедить своих, что все в порядке и не происходит ничего особенного, Дима сумел за полминуты. Еще минут десять они шли по служебным коридорам, большой галерее перехода и лабиринту терминала, миновали одну за другой разнообразные стойки. Наконец, у неприметной двери в углу зала Дима остановился, перевел дыхание и посмотрел на своих подзащитных. - Все в порядке, - повторил он убежденно, повернулся и коротко постучал в дверь. Ему открыли почти сразу же, и Дима сглотнул. Вставший на пороге мужчина однозначно был Волком, и дело было не только в хищном взгляде, но и во всем облике. Жизнь быстро отучила Диму судить по одежке, но Волк перед ним был – попросту говоря, стереотипным. Байкерские штаны и футболка, несколько тяжелых серебряных перстней и одиночная костяная сережка в виде клыка (или просто клык, оформленный под сережку?), уложенные шипами темные волосы. Стереотип, мысленно повторил Дима и едва не фыркнул, расслабившись. Волк оглядел его с ленивым интересом. - Заблудились, товарищ? – спросил он почти миролюбиво. - Хотел бы я, - ответил Дима сокрушенно. – Но нет. Могу я поговорить с вашим коллегой? - С которым? – уточнил Волк, слегка оживившись. - С тем, который сегодня на смене, - сказал Дима. – Вы и… ваши, вы обычно работаете в паре. Мне нужно поговорить с тем другим. Брови Волка взмыли в искреннем удивлении. Потом он озадаченно нахмурился, пожал плечами, повернулся и позвал в глубину помещения: - Светлый, к тебе человек! Если не знать наверняка, оцепенело подумал Дима, то ничего такого и не подумаешь… Волки и Псы. Волки и Псы, и их горящие взгляды, будь они прокляты… - Эй, - резко сказал Волк; Дима осознал, что он остался ждать, и его яркие серо-зеленые глаза стали злыми и настороженными. – Грубо. - Что – грубо? – не понял он. - Разбрасываться проклятиями вот так ни за что, - сказал Волк, на мгновение глянул в воздух и сделал странный жест рукой. Его лицо вдруг стало совсем чуждым, словно отраженным в зеркале в темной комнате. Дима моргнул, и ощущение пропало. - Виноват, - сказал он. – Больше не повторится. Волк наклонил голову, наблюдая. - Странный человек, - пробормотал он. К счастью, в этот момент, наконец, появился его коллега, к невероятному облегчению Димы – в той же степени стереотипный Пес. Джинсы, рубашка, серый свитер-жилетка, аккуратно приглаженные волосы и приятная улыбка, он мог бы сниматься в социальной рекламе, но главным было то характерное выражение стоицизма в пронзительном взгляде. На всякий случай Дима уточнил: - Это вы – Светлый? Пес, покосившись на Волка, кивнул в ответ: - Образцово-показательный, говорят, - сказал он непонятно. Волк захихикал и пробормотал что-то себе под нос. Светлый сдвинул брови. – Боюсь, я не припомню ваше лицо, вы из новых агентов? - Эм, - сказал Дима. – Ладно, хорошо, вкратце, я понятия не имею, кто вы и чем занимаетесь, но одна из ваших несколько лет назад заставила меня… окей, не важно, но с тех пор я различаю вас в толпе. – Он заговорил быстрее, отметив, как Волк и Пес одинаково выпрямились и направили на него все свое внимание, и это не было самым приятным чувством на свете, ладно? – Я встретил ребенка, мальчика, который явно один из вас, но ни он, ни его мама не знают, что с этим делать, и у него было это – предвидение, я думаю? И он такой, как вы, - он вежливо кивнул Светлому, потому что будь он – ах да, не разбрасываться проклятиями; в общем, он не собирался называть одного из «них» Псом в лицо. – Так что я вспомнил, что в этом месте всегда можно найти кого-то из ваших, и привел их сюда. Они столь же одинаково заморгали и наклонились в разные стороны, выглядывая Толковых, стоявших у Димы за спиной. Дима вновь увидел тот странный мираж, как исказились на долю секунды их лица, и когда иллюзия пропала, у Волка на лице появилось странно расчетливое выражение. Пес же стал выглядеть еще строже. - Потрясающе, - сказал он и кивнул Диме. – Пожалуйста, заходите. Меня зовут Василь, мой коллега-Темный – Ярослав. - Дмитрий Пастухов, старший сержант полиции, - представился Дима и, поколебавшись, представил остальных: - Толковы, Ольга Юрьевна и ее сын Иннокентий. - Здравствуйте, - тихо сказал Кеша. Василь улыбнулся ему, явственно просветлев. - Здравствуйте, Иннокентий, - сказал он, - Ольга Юрьевна. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь на диван и – извините, я должен сделать звонок. Не теряя ни секунды, он выудил новенький смартфон из кармана и с гримасой в сторону Ярослава набрал номер. - Гарик… да, Шереметьево, - сказал он. – Внештатная, инициация плюс контакт при чрезвычайных обстоятельствах. Да, пожалуй, лучше всего, и я… секунду… Ярослав, - прошипел он, и Волк подпрыгнул с телефоном в руках и обиженно надул губы, - прекрати немедленно, или Светом клянусь! Да, а когда бывало иначе? Хорошо, спасибо. Убрав телефон, он повернулся к ним и снова улыбнулся. - Сейчас из офиса прибудут мои коллеги, они займутся вашим случаем. Я бы рад сам, но, видите ли, уже почти пересменка и мы с Ярославом должны будем выйти в зону прилета, - он подмигнул Волку. – Пока мы ждем, могу я предложить чай, кофе? - Лови, ребенок, - одновременно позвал Ярослав, и Дима с интересом проследил, как Кеша выхватил из воздуха огромное желто-зеленое яблоко, не моргнув и глазом, словно точно знал, куда и когда протянуть руку. – Опля! Кеша тонко захихикал, и Василь с Димой обменялись понимающими взглядами. Ярослав просто самодовольно засиял, и Дима подумал, что почти может увидеть радостно виляющий хвост. Ольга Юрьевна попросила кофе, Дима вежливо отказался, и Кеша впился зубами в свое яблоко с таким смаком, словно не ел вечность. Впрочем, подумал Дима, скорее всего, последнюю кормежку ребенок получил на борту – два часа назад? Четыре? Бедолага. Он порылся в карманах, но нашел только пустой фантик от конфеты «козинак» и уныло вздохнул. - Не переживайте, - сказала женщина от двери, - у нас в офисе хорошая столовая, и для гостей обед бесплатный. Подняв голову, он увидел незнакомку из Псов – Светлых, напомнил он себе, они называют себя Светлыми и Темными, не Псами и Волками, - невысокую молодую женщину с короткими темными волосами, одуряюще привлекательную. Рядом с ней стоял мужчина восточной наружности, слегка бизнесменистый и мрачноватый. На обоих было сложно сфокусироваться, но хоть убей, Дима не смог бы сказать, почему. - Ольга! – поприветствовал Василь. – Добрый день, шеф. - Ну, блин, - проворчал Ярослав. Рядом с Димой Кеша торопливо проглотил кусок яблока и повернулся к Ярославу. - Извините, - сказал он. – Но они меня ни за что не отпустят. Ярослав улыбнулся и пожал плечами. - Да ладно, - сказал он веселее. – Это просто игра, малыш, кто первый подберет новичка. Но твой человечек все равно уже решил, что тебе идти в Светлые. - Тут и сомнений быть не может, - заметила Ольга. – Ты у нас Иннокентий Толков? - А вы Ольга, Высшая Светлая Волшебница, - сказал Кеша. Дима отметил ставший знакомым отвлеченный вид ребенка. – И вы – Гесер. Новоприбывшие взглянули друг на друга, Ольга дернула одной бровью – Дима затруднялся сказать, намеренно или же это проявился нервный тик. Василь и Ярослав в это время повернулись с прежней удивительной синхронностью и уставились на Кешу как в первый раз. - Это еще что, - сказал им Дима. – Спросите его, кто такая Анна. Едва закончив говорить, он понял, что зря раскрыл рот, потому что в глазах Ольги полыхнул такой огонь, что Дима удивился отсутствию ожогов на себе. Не заметивший ничего Ярослав живо спросил Кешу: - Анна – это Анна Городецкая? Кеша просиял. - Вы ее знаете? Я должен ее найти, а дядя Дмитрий мне помогает. Я пытался увидеть ее столько раз, но это как будто она прячется, я только однажды увидел ее вместе с Надей, но это тоже было прошлое, как когда она заколдовала дядю Дмитрия. Дима почувствовал, словно пол проваливается у него под ногами. По спине у него потек холодный пот. - А ну-ка подожди, - сказал он не своим голосом. – Та девушка – та – та Светлая – которая четырнадцать лет назад заставила меня – она – это твоя Анна? И ты хочешь, чтобы я помог ее найти?! Кеша смущенно кивнул. Дима уставился на него, растеряв все слова, все мысли. Одно он знал точно – вернись к нему дар речи, он проклял бы себя, Кешу, Светлых, Темных и Анну Городецкую такими многоэтажными проклятиями, что Ярослав бы в жизни с ним не заговорил. - Вот черт, - сказала Ольга. Именно, машинально согласился Дима. Но потом он взглянул на Ольгу и понял, что она подразумевала вовсе не его бедственное положение, но скорее поприветствовала еще одного из своих. И там, где на нее и Гесера было тяжело смотреть, от взгляда на этого «черта» – высокого Темного в безупречном сером костюме и с тонкой улыбкой на бескровных губах – у Димы заболело за грудиной. Незнакомец встал в дверях, насмешливо озирая их группу, и в наступившей тишине неожиданно громко прозвучало шипение Василя: - Ярослав! - Что? – запротестовал тот. – Все справедливо в любви и на войне!