Выбор за тобой

ИЗАБЕЛЛА Я резко распахнула глаза и вскочила с кровати. — Дженна, мне приснился ужасный сон, — я прижалась к сестре, которая ночевала со мной, — самолёт родителей разбился. Это было ужасно, Дженна. Она крепко обняла меня. — Малышка... — всхлипывала она, — это был не сон. В темноте ничего невозможно было различить. Я встала с кровати и включила свет. Взгляд метнулся по всей комнате и задержался на Дженне, которая сидела закрывшись ладонями и плакала. — Дженна, нет... Нет. Прошу тебя, скажи, что это ложь. Умоляю тебя, скажи, что папа с мамой живы, Джен. Я упала на колени и подняла свой взгляд на потолок. Боже, ты не мог у меня их забрать. Ты не мог так поступить с моими родителями. Ты не мог оставить их вот так преждевременно. По моим щекам скатились слезы. Внутрь меня не было боли. Я чувствовала только белую полосу, пустоту. Я ничего не помнила. Я совсем ничего не помнила. Отрезок сознания, кусочек моей памяти за последние часы или дни... просто исчез. Канул, словно в пустоши. Мои родители не могли умереть. Черт возьми, они не могли не умереть!!! — Не могли умереть!!! Не могли! Не могли уйти!!! Я начала барабанить ладонями по полу и кричать. Душераздирающая боль разрывала меня изнутри, сжимала моё сердце так туго, что я не могла даже дышать, и снова отпускала, выход крику через мои уста. Я кричала, била и не могла успокоиться. Я сходила с ума. И мне было все равно. Я не могла так больше!!! — Мама, умоляю тебя вернись ко мне. Папочка, прошу не оставляй меня. Не оставляйте меня... пожалуйста, скажите, что это все неправда, скажите, кто-нибудь что это сон! Пожалуйста... Я почувствовала как кто тронул меня за локоть. — Ты вся ледяная, Изабелла. Господи. У тебя кровь... у тебя кровь, милая. Поднимайся. Я перевела свой взгляд на руку от которой текла горячая кровь. Я смотрела и не могла шевельнуться. Кровь протекала сквозь мою белую ночную сорочку, стекала вниз по руке, а я просто смотрела и не могла ничего почувствовать. — Я очень сильно люблю их, Дженна. И я не могу смириться с этой несправедливостью. Не могу, потому что я ничего не помню! Я не помню абсолютно НИЧЕГО, Дженна! — я заплакала, очень громко и скуля, пытаясь высвободить то, что происходило у меня внутри, — Дженна, ответь прошу тебя, что со мной произошло? Скажи мне, почему я ничего не помню? Почему я ничего не чувствую, Дженна? Почему, Джен? Почему у меня такое ощущение, будто я проспала несколько лет? Будто из моей головы вынули все, связанное с тем днём. Или... может это было вчера? Дженна, объясни мне пожалуйста, что происходит? Она помотала головой, веля мне сначала успокоиться. Я резким движением поднялась с пола, и шатаясь пошла к кровати, где должны были лежать они. — Где они? — вырвалось два слова. — Где что? — Где мои наушники? Я начала ковыряться, швыряя все вокруг по сторонам. И нашла их где-то в конце тумбочки рядом с.... маминым телефоном. Господи, что же ты со мной делаешь? Чем же я так провинились перед тобой? Почему ты отобрал у меня моих самых родных людей? Почему ты это делаешь с нами?! Почему?! Я села на корточки, взяв в руки мамин телефон и прижала его к сердцу. Это единственное, что у меня оставалось сейчас. Кусок металла. *** «Стоя под деревьями, мы смотрим на небо, Путая звёзды со спутниками. Я и мечтать не мог о том, что ты станешь моей, Но сегодня ночью — вот мы здесь вдвоём. И я пою: «Аминь, я жив!» И я пою: «Аминь, я жив! В день, когда люди начнут заботиться о чувствах других, Когда воцарится любовь и не останется места для лжи, Когда люди научатся щедрости и переступят через свою гордость, В этот день они обретут бессмертие. И я пою: Аминь, Аминь, я жив!» В один момент, вся твоя жизнь начинает рушиться, как руины. Ты чувствуешь себя маленькой девочкой, которая не понимает куда бежать и где спрятаться. Ты отчаянно нуждаешься, чтобы кто-то объяснил тебе, что происходит, чтобы кто-то обнял тебя, сказал, что «все будет хорошо, я рядом». И этими людьми обычно всегда оказываются родители. Те самые которые казались тебе бессмертными в твоих глазах, героями, которые всегда будут защищать тебя от всего мира. Но что произойдёт с этой девочкой после того, как эти герои исчезнут? Исчезнут навсегда, без записки, без подсказок о том, как жить без них дальше, что тогда с ней будет? Я сидела на пороге нашего дома и смотрела на небо. Впервые в жизни мне захотелось курить. Впервые в жизнь мне захотелось напиться и забыть обо всем. Впервые в жизни я хотела покончить с собой, лишь бы это не чувствовать. Мир казался в моих глазах совершенно другим. Каждый человек вплоть до каждой ветки и листочка дерева меняли свои очертания также умеренно, с какой скоростью таяло мороженое в солнечное пекло. Происходящее не лезло ни в какие рамки. Это было полной чертовской несправедливостью, которая не давала мне покоя ни на секунду. Вы хотя бы понимаете о чем я? Люди, которые всю жизнь заботились обо мне, которые растили меня, которые кормили меня, которые любили меня несмотря ни на что, были не просто мертвы. Они погибли в диких мучениях, сгорая заживо в собственном самолёте, и не могли ничего с этим поделать. Они видели огонь, чувствовали его на своей коже, ощущали как он их поглощает, убивает. Убивает медленно и мучительно, без жалости и сострадания. Это было несправедливо! Это было так несправедливо, что они погибли таким жестоким образом, после всего того добра, что сделали людям! После того, что сделали для всех нас! Жизнь отняла этих людей у нас. И сделала это не по человечному жестоко. Мои родители покидали этот мир, как если бы покидали Ад. Они покидали этот мир с мольбами о пощаде. И никто даже представить не может какую боль и страдания, они тогда испытывали. Я в том числе. Мои слезы были ничем по сравнению с тем, что чувствовали они перед смертью. Ничем. Это как пожар и спичечный коробок. Лужа и наводнение. Как капля, среди огромного океана. Рядом со мной кто-то сел. Я повернула свою голову в его сторону. Джейсон. Видимо, он оставался ночевать у нас. — Сколько всего я пропустила, Джей? — спросила я, надломленным голосом. На улице было прохладно, и почти не было машин. Лишь густой туман виднелся где-то на горизонте. Обычно в это время, я часто пробиралась в комнату родителей и засыпала между ними. — Тебе было очень плохо, Бэлла. Врачи, медсестра, никто не мог удержать тебя на больничной койке. В тебя вкололи две дозы снотворных, но это не должно было отразиться на твоей памяти. Возможно, твоё подсознание само провело всю эту работу. — Сколько дней прошло со дня их смерти? — Четыре дня. Сегодня в девять часов будут проводиться похороны. Я кивнула и закусила губу, что не заорать на всю глотку прямо на улице. — Оставь меня одну. — Бэлла... — Оставь меня одну, Джей... пожалуйста. Если ты меня хоть немного уважаешь, сделай то, что я попросила. Мне не хотелось ни о чем думать. И кажется именно это со мной и происходило. Было ощущение, что мой мозг отключился. Тишина. Кромешная. И ничего больше внутри не было. Мой взгляд был обращён на поднимающееся Солнце. Я хотела кричать и плакать. Но я точно знала, Мир меня не услышит. Бог меня не услышит. Меня никто не услышит. Никто не вернёт мне моих родителей. Никто мне их не вернёт. Я провела рукой по щеке, вытирая подступившие слезы. «Не могу смириться с мыслью, мама, что я больше тебя никогда не увижу.» «Не могу смириться, папа, что больше никогда не услышу твой голос.» «Не могу смириться с этой несправедливостью, что с вами обоями произошла.» Я поднялась с места и снова замерла, глядя на горизонт. Я больше не знала, куда мне идти. В какую сторону мне двигаться? Я больше не знала, где я, а где нет. Все происходящее вокруг казалось чем-то нереальным, будто я нахожусь во сне. В очень страшном кошмаре. И не могу найти выход... *** Из моих рук упало две кроваво-красные розы на гроб и слеза. «Одна единственная слеза, которую ты видишь от меня, мама, ведь я никогда не любила плакаться перед тобой. И ваш гроб засыпали землёй. Холодной и сырой землёй.» Здесь собрались все наши родные и друзья, а Дженна стоически все это выдерживала. Я не знаю, как у неё хватило сил заниматься ещё и похоронами, я не знаю, как она могла вынести присутствия стольких незнакомых людей и их разговоры, потому что я не могла... потому во мне хватило сил только на прощанье. Может я была бессовестной эгоисткой, которая никого не уважает. Вполне. Мне было наплевать. Я не хотела ни с кем говорить, и я не хотела никого видеть в этот день, кроме своей сестры. Мой взор обратился на автомобили, которые стояли недалеко от кладбища, и я увидела его. Тёмный костюм, чёрные очки, высокий силуэт направился в эту сторону. И я отвернулась. «Что ты здесь забыл, Рафаэль? Какое отношение ты имеешь к моему отцу? Пришёл принести соболезнования, соболезнования о смерти, которая оказалось лишь на руку тебе и твоему альтер папочке?!» По рассказам Дженны, Стенфорд был одним из первых, кто узнал о смерти родителей. Он и его жена всё это время находились рядом с нами, с сестрой, помогли организовать похороны и занялись всем необходимым. Интересно, по какой причине? Потому что счастье в штаны не помещалось? Нет? Им было их жаль? Почему, черт возьми?! Я не верю в благие намерения чужих людей. Не верю. Я не верю в благие намерения врагов или конкурентов! Я их обвиняю. Я услышала разговор Рафаэля с Дженной за своей спиной. — Она ничего не помнит о тех днях, поэтому не напоминай ей пожалуйста. Не нужно ничего рассказывать. Дженна сказала это достаточно тихо. Почти шепотом. Но того расстояния на котором они от меня находились было достаточно, чтобы я все услышала. Я не знаю, что такого в «те дни» случилось. Может я билась головой об стенку. Может кричала, орала и у меня случился нервный срыв. Мне параллельно, даже если бы я опозорилась на весь мир и оказалась бы одной ногой в могиле. Я услышала его шаги когда он оказался рядом со мной. Злость кипела внутри меня. Пожирала, съедала и поглощала мои клетки словно вирус. Мои кулаки сжались так сильно, что я уверена, что на коже остались чёткие следы от ногтей. Он молчал. А я и не хотела ничего слышать. — Я знаю, что чувствуешь, Изабелла, — его голос раздался над ухом, — и я знаю, как ты сейчас злишься на весь мир. — Ты не можешь это знать, Рафаэль, — процедила я, сквозь сомкнутую челюсть. — Знаю. — Человек не злиться, когда его родители погибают. Он скорбит. Если ты об этом не знал. Я напоминаю. — Скорбь и ярость идут рука об руку. Я знаю, что ты чувствуешь, потому что пережил тоже самое, потому что мои родители погибли точно также. Сгорели заживо в автомобиле из-за неисправных тормозов. Ты не можешь не злиться на весь мим, когда твои родные люди умирают в адских мучениях. Ты не можешь просто скорбеть. Ты хочешь знать почему жизнь так несправедливо с ними поступила. За что так с ними обошлась? За что всё это выпало на их долю? ...и на твою, ведь ты просто ребёнок. Последняя его фраза адресовалась не мне. Я повернула свою голову в его сторону. — Сколько тебе было? На секунду, он замолчал. Но мешкаясь, ответил. — Пять. По моему телу прошлась волна ужаса. Господи. До меня только сейчас дошло.. Я даже не представляла, что он переживал, не имела понятия, как больно было ему. Он был ребёнком. А я уже нет. У меня была сестра. А у него не было никого, кто мог бы его понять. Я смотрела на него. И мой взгляд говорил сам за себя. Он понимал меня. И никакие слова не были не нужны. Он видел меня. Чувствовал ту же боль, что и я... — Что я буду делать дальше, Рафаэль? Как я буду с этим жить? Как ты живешь? Мой голос был совсем надломленным. А моё тело с трудом удерживало меня на ногах. — Хочешь знать честно? Я кивнула. — Тебе будет сложно. Очень. Трудно мириться с жизнью, когда её покидают твои любимые люди, но их душа... она ведь не умирает. Тело — это всего лишь оболочка. Всего лишь начало чего-то большего. — Мы все равно не можем этого знать, Раф, — мой тон выдал меня, и он притянул меня к себе. — Не можем, Изабелла. Но мы должны заставить себя в это поверить, иначе просто сойдём с ума. Он вытирал мои слезы и гладил волосы, обнимаю одной рукой за плечи. Я так не хотела, чтобы он уходил. Посреди целого мира, посреди близких людей, лишь сейчас, рядом с ним, в его объятиях, в его словах... я могла найти успокоение. Свой уже никогда непостижимый покой. — Рафаэль. Его подбородок подтирался об мои волосы. — Поцелуй меня... — слова вылетели из губ. Слова, которые я и так хотела произнести. Мысли, что вызывали стыд. Но мне уже было всё равно на других людей. Мне уже было все равно на кричащую о чём-то разумном внутри, совесть. — Изабелла... Я подняла своё лицо на него и с бесстыдной смелостью посмотрела в глаза. Я ведь ему нравилась. Нравилась, да? Иначе, зачем он столько возился со мной? Зачем пытался утешить? Зачем стоял рядом и обнимал. Ведь он никогда не был моим другом. — Я этого не сделаю. *** Внутри всё разрывалось от чувства собственного ничтожества. Мне было самое место в Аду. Я заслуживала этого. Заслуживала этого, как никто другой. Я не была никогда религиозной и даже верующей, но я всегда поддерживала гуманистические взгляды. Сейчас я напоминала себе лишь змею. Змею из того самого сада. Она никогда не казалась мне злой или плохой. Всего лишь одинокой и несчастной. Всего лишь никем не любимой, прямо как я. За все эти годы, её перемешивали с грязью, оскверняли, и будь возможность, растоптали бы в землю, как порох. А ведь ей всего лишь нужна была милость. В Мире всё казалось мне обратным тому, что все видят. Всегда так было. Бог с самых ранних лет вызывал во мне сомнения и очень много вопросов. Нечто, кого никто не видел, кого никто не слышал, но кто требовал слепого поклонения и повиновения, не мог быть источником всего добра в мире и милосердия. Пазел полный самолюбия не мог сложиться с картиной, полной безграничной любви, как бы схоже они не звучали. Это было просто невозможно. Это был всего лишь обман, в которой заставляли меня верить... Но я не могла. Веры внутри меня не было. Также как и ничего святого. Я не знаю, кем я была в этой истории. Кем была в своей жизни. Плохой или хорошей? Героем или злодеем? А может просто грязью, мусором. Тем самым мусором, который в конечном итоге, сжигают. Кто бы, что ни говорил, этот мир делился на чёрное и белое. На добро и зло. На грешников и святых. На верующих и атеистов. На религиозных и сатанистов. Все вокруг боялись дьявола. Но ни один не мог ответить на вопрос: почему? Ведь дьявол не требовал поклонения, не требовал повиновения, он не приказывал никому стоять перед ним на коленях, он даже не приказывал убивать. Ещё ни разу в истории не было такого, чтобы по новостям говорили о том, что человек убил другого «во имя сатаны». Ни разу и никогда. Разве, что козлят в средневековье. Но было такое, что один человек убивал другого «во имя Аллаха», было такое, что погибло огромное количество женщин, потому что католическая церковь не давала им права на аборт. Во имя своей верности Богу, люди убивали друг друга. Не раз. И не два. Потому что, таких людей всегда оправдывали. Потому что они служили Ему. Самому милосердному, самому справедливому, великому Богу создателю всего нашего Мира. Моего создателя. Создателя каждого из нас. Которого я бессовестно отвергала. — Ты голодна? — спросила Дженна будто простуженным голосом из-за слез, пока мы находились на родительской кухне, и она мыла какую-то посуду после очередных гостей. — Нет. Я просто сидела с чашкой кофе в руках, из которой так и не сделала ни одного глотка. — Ты не ела ничего уже четыре дня. — Ты тоже. И меня не надо опекать, Дженна. Пожалуйста. Не нужно. Я и сама могу о себе позаботиться. — Ты моя младшая сестра. — Согласна. Сестра. Но не ребёнок. Дженна не стала спорить и просто кивнула. — Ты права. Сестра. Я положила руки на стол и легла на них. Мне жутко хотелось спать. И глаза просто захлопывались находу, в то время как, я решила подняться в свою комнату. Ноги подкашивались, и я просто с огромной радостью упала на свою кровать. Прохладная постель. Я даже забыла снять свои грязные ботинки. Блин, мама снова будет ругаться. За секунду пришло осознание в мою голову. Уже не будет. Она уже не будет ругаться. Уже никто не будет ругать меня за не придерживание правилам этикета, за некультурность и «дикое» поведение, как часто она любила выражаться. Уже никто. Один месяц, пролетел как сон. Дженна переехала в родительский дом, в центре города, а свою квартиру решила продать. Бабушка, можно сказать, тоже переехала к нам, большинство своего свободного времени, вне школы она проводила с нами, а мы с ней. Мы втроём были единственными, кто у нас оставался, и мы держались друг за друга за последние веточки яблони. Дженна бросила свою карьеру в журнале и головой бросилась в бизнес отца. К нашему общему удивлению, проблем с юристами у нас никаких не возникло. Незадолго до взлёта в Берлин, папа отдал все акции фирмы до последней капли мне и Дженне, словно... словно он знал чего-то, чего не знали мы. Будто знал, что это могло произойти с ними. Такие мысли нередко приходили мне в голову, потому что у такого человека, как папа вполне могли найтись люди, не просто какие-то недоброжелатели. А те, кто всерьёз желали ему смерти, те у кого были настоящие мотивы для этого. Например, Стенфорд Блэкфэлл. Я совершенно не доверяла этому человеку. Несмотря на то какое сильное участие приняла его семья в организации похорон, вместе с бабушкой, и помощь в фирме Дженне с документами. Сестра ему почти полностью доверяла, совсем по неизвестным мне причинам, точно также, как и Рафаэлю, который снова исчез из моей жизни после того нашего разговора на кладбище. Школу я не пропускала. Точнее, старалась не пропускать. Я даже старалась учиться и что-то делать. Проводила больше времени в разных школьных клубах, с друзьями и разными парнями. Джессика рассказала о своей беременности родителям, но они не стали устраивать скандал, как Джесс предполагала, а просто поддержали её, как и я, и Джейсон, в отличии от Луиса, который перевёлся в другую более элитную школу на другом конце нашего города. Ни один из нас не ожидал от него такого. Луис всегда напоминал мне принца благородного и честного. А оказался просто обманщиком. В одни моменты, мне казалось что моя жизнь замедлилась. В другие, что ускорилась. Уроки я просиживала спокойнее, чем когда-либо. Это был мой последний учебный год. И в следующем, уже нужно было поступать в колледж. Все мои подруги выбирали колледж, отправляли документы, готовились к экзаменам. Даже, Джейсон. Я была рада за него. Правда. Между нами никогда не возникало неловких ситуаций или разговоров на тему, того, что произошло. Жизнь продолжалась. Я наблюдала за этим, видела это. Но моя мне такой не казалась. Внутри все менялось. С каждым днём я все больше убеждалась в том, что все происходящее со мной, это был не сон. То, что мои родители погибли. И они уже никогда бы не вернулись. Надежды покидали меня. Но внутри появлялась железо бетонная опора. Я не знаю чего я хотела от жизни. Я не выбирала себе колледж или университет. Но я часто после школы ходила в компанию отца и училась. Училась управлять. Стенфорд очень помогал нам, в особенности, Дженне. Я не знаю как папа мог справляться со столькими делами САМ. И речь идёт не о физических делах, ведь у него были помощники. Речь шла об огромной отвественности, потому что я её не выдерживала. Я и Джессика гуляли по центральному парку нашего города. Осень с каждым днём все больше давала о себе знать. Листья желтели и начинали спадать. В один из дней было так холодно, что мне даже казалось, что пойдёт снег. Но он не пошёл. Хотя, я бы хотела. Я любила снег. А зима была моим любимым временем года, белоснежные сугробы, игры в снежки и лепку снеговика, катания на санках и льдинки замерзающие на стёклах окон. Да... я определенно скучала. А ещё мой день рождения был зимой, и... собственно, это было ещё одной причиной её любить. — Когда можно будет узнать пол малыша? — спросила я, бросив свой любопытный взгляд на подругу. Она рассмеялась. — Изабелла, прошло всего четыре недели. Этого срока недостаточно, чтобы выявить его пол. Да и это разве важно? Я пожала плечами. — Мне просто интересно. Я просто вчера думала и... представляла девочку с такими голубыми глазами как у тебя, или мальчика с такими кучеряшками на голове. И я бы так хотела, чтобы ребёнка звали Мишель. — А что? Мне нравится, — заявила Джессика, придержав одной рукой свой живот. Джессика почти не изменилась физиологически. Разве, что только щечки появились и взгляд стал более ясным, более счастливым. — Что будешь делать с университетом? — спросила она, — собираешься поступать? Я пожала плечами. — Честно говоря, не знаю. Я с учебой никогда не ладила. Да и... не интересно мне это. Гарварды, оксфорды... не моё это всё. — Тебя бы в них и так не взяли, — рассмеялась Джесс, и я конечно же, кивнула. — На самом деле, Джесс... Дженна сама следит за всем, что происходит в компании. Я не могу её оставить с этим одну. Это было бы не честно. Ей пришлось отказаться от своей мечты, от своих целей... да всей своей жизни! А я не могу вести себя так, будто не вижу этого. Будто не вижу, какая она уставшая приходит домой, какие у неё тусклые стали глаза. Видишь ли, Джесс, Дженна всегда была смелой, сильной, достаточно сильной, чтобы следовать за своим сердцем и мечтой. Но сейчас... всё это навалилось на неё, точно также как и на меня, но... и мою ношу Дженна приняла на себя. Я не могу и дальше продолжать так жить. Будь моя воля, я бы бросила школу и работала бы вместе с ней в компании. Но ведь ни она, ни бабушка мне просто этого не позволят. — Этот год... ни одна из нас не думала и даже не догадывалась чем это могло для нас обернуться. Особенно тебе, Изабелла и твоей семье. Мне безумно жаль, что всё это произошло. Ты даже не представляешь как сильно. Я кивнула. «Всем было жаль. Вот только это бы не вернуло моих родителей. И слышать о жалости было выше моих сил.» В конце парка Джессику ждал её водитель, а меня такси. Мне нужно было встретиться со Стенфордом. Он предложил мне для начала попробовать работу ассистента директора в одном из наших отелей в центре города, потому что невозможно управлять сетью целой корпорации, не зная даже основ. А одной теории, никогда не было достаточно для опыта. И для меня тоже. И я приняла решение согласиться, так как моей учебе это бы не помешало