Perdre contrôle

Это было жаркое воскресенье мая, лето было не за горами, и тепло в моей скромной двухкомнатной квартире в Париже начало ощущаться. Окна были широко открыты, и в комнату входил легкий ветерок. Снаружи можно было услышать щебетание птиц и стерео, кто-то слушает музыку на полной громкости. Типичное воскресенье, как и многие другие, скучное, с небольшой разницей, в то время я была не одна. Я покинула свою комнату в Дворце в первые дни мая, медленно возвращаясь к нормальной жизни после нескольких месяцев, когда ограничения полностью перевернули мою жизнь с ног на голову. Мысль о том, что я больше не смогу видеть Эммануэля в нерабочее время, вскоре была вытеснена, и я была уверена в его постоянном присутствии в моей квартире, когда это позволяла работа. С первого дня, на самом деле, у него появилась привычка приходить ко мне после работы или в выходные, проводить время вместе, вдали от посторонних глаз. Его сразу же сбила моя двухкомнатная квартира. Он признался мне, что ему понравилась квартира. Она была маленькой, конечно, ничего необычного, но гостеприимной и сразу же чувствовалась как свой дом с первой ночи. Все было так по-другому от холодных квартир дворца. Все здесь было обо мне: Книг на полке, фотографии, висящие на стене, множества магнитов на холодильнике, которые свидетельствовали обо всех городах, которые я посетила, многие из них с ним, в многочисленных командировках. Для каждого из них, для каждого посещенного города мы вспомнили несколько анекдотов вместе, и мы были поражены, увидев, насколько глубокой наша связь стала с тех пор. Украденная улыбка, еще одна шутка. Каждый город неизбежно был связан с ним, с тем, что он сделал или сказал. Постоянное присутствие в моей жизни. Я взяла последнюю тарелку, поставила ее на место, напевая песню, которая играла снаружи. Сосед определенно должен был быть большим поклонником Cesare Cremonini, так как он слушал его песни в любое время дня и ночи. Не то чтобы мне было слишком жаль. Эти песни напомнили мне о доме, возвращая воспоминания о лете с моей семьей. «В этот вечер ты прекрасна! Если ты знаешь, что это не конец, обними меня, Даже если ты будешь думать, что всё это не поэтично» Я пела. Я знала каждое слово этой песни наизусть. Эммануэль сидел на диване с книгой в руке, как будто он всегда был там, как будто это тоже часть его дома. Я улыбнулась от мысли о том, что смогу жить с ним в своей двухкомнатной квартире. Я всегда была одна, у меня не было соседей по комнате с колледжа, и удивительно, что, поскольку я была глубоко одиноким человеком, его присутствие было для меня источником жизненной силы. Мы нашли некоторую стабильность в нашей рутине, независимо от того, насколько стабильна наша «ситуация» или как мы хотим ее назвать, может быть стабильной. — Что ты читаешь? — Я спросила, отвлекаясь, заканчивая уборку на кухне. Макрон был там уже два часа. После обеда он сел на диван и больше не вставал и не говорил. Когда он читал, это было невыносимо. Ничто и никто не мог его отвлечь. Он полностью погружался в то, что у него было в руках, и не было никакого способа получить от него малейшего внимания. Он не ответил, поднял книгу, чтобы показать мне название, которое, конечно, я не увидела, а затем сразу же возобновил чтение. Надутый, скучающий. Я ненавидела воскресенья, они вызывали меланхолию. Возможно, они дали мне понять, что последние часы спокойствия прошли слишком быстро перед еженедельным безумием. Я села рядом с Эммануэлем на диване. Я искала пульт дистанционного управления, чтобы включить телевизор, и лечь с головой уложенной на его колени, как я это часто делала, и конечно, не получая никакого сигнала о том, что он заметил меня. Я начала переключать каналы, но, кроме шоу сомнительного вкуса, по телевизору тоже было много скуки. Я решил уйти на Focus, документальный фильм о саванне в то время казался меньшим злом. — Как же скучно! — сказала я, недовольно бросая пульт дистанционного управления. Я лучше устроилась на его ногах, думая, что, возможно, лучшие решение состояло в том, чтобы вздремнуть. Я посмотрела на Эммануэля, сосредоточенного на чтении книги. Его глаза двигались быстро, в восторге от страниц этой книги, его губы слегка приоткрыты. Как бы я ни была расстроена его отсутствием внимания, мне нравилось видеть, как он читает. Я не знала почему, но это серьезное, целенаправленное выражение подпитывало мое воображение, заставляя его блуждать. Однако сегодня скучавшая и раздраженная отсутствием внимания с его стороны, я взяла Макрона за руку, ту, которая не поддерживала книгу, и положила ее под майку, на мою грудь. Он, со своей стороны, не сделал поворота или, по крайней мере, не показал, все еще занят чтением. Моя реакция была другой. Если и была очень маленькая и слабая идея вздремнуть в тот день, даже она вскоре была вытеснена, чтобы уступить место гораздо более насыщенной красками идее. Как будто этого было недостаточно, его пальцы начали лениво играть с моим соском, и я чувствовала себя взволнованной при этом контакте. Я посмотрела на него. Он проигнорировала снова, все ещё погружаясь в свою книгу. Он достал руку из-под майки, чтобы перевернуть страницу, и с безразличием положил ее обратно, снова обхватив мою грудь. Я посмотрела на его руку, дразнящую сосок, небрежно проходя его между большим и указательным пальцем, как будто это его личное средство для снятия стресса. Мое дыхание становилось все быстрее и быстрее. Мое тело, полностью порабощенное его руками, начало дрожать под этим прикосновением. Я подняла бровь, обнаружив, что он все еще настаивает на том, чтобы не отказаться от этой чертовой книги. Я встала с дивана и увидела, как он смотрит на меня с нейтральным выражением лица. Я сняла майку: никакой реакции. «Какой придурок, он делает это нарочно!» Я думала. Я увидела, как он незаметно улыбался, а затем вернулся к своей книге. Он провоцировал меня. Я решила, что победа в этом «вызове» теперь является принципиальным вопросом. Мне пришлось сделать невозможным для него снова читать эту чертову книгу. Я подошла к нему, вставая на колени между ног. Я услышала, как он прокашлял, заметив это движение. Я мягко двигала руки по его коленях, бедрам, паху. Я почувствовала, как он задержал дыхание при этом контакте. — Что ты делаешь? — Президент спросил апатичным тоном, не отрывая глаз от книги. Я очень хорошо знала, что он не читает ни слова из этой чертовой книги. Он просто притворился. Моя рука начала прокрадываться под шорты, которые он носил. — Мне скучно, — невинно ответила я. Пальцами я начал гладить и дразнить его. Я улыбалась, чувствуя, что его эрекция все больше и больше растет в моей руке. Он сразу же закрыл книгу, бросив ее на другую сторону дивана. Желание видеть меня там, между ног, сильнее, чем любая игра или провокация. Радуясь, как мало было достаточно, чтобы возбудить его, я сняла с него штаны и боксеры. Он немного поднял таз, чтобы помочь мне. Я посмотрела на него, едва касаясь губами его бедра, слегка прикусывая зубами коду, поднимаясь все выше и выше. Он казался в экстазе. Он не сказал ни слова. Его дыхание становилось тяжелее. — Ты закрыл книгу? — Я невинно спросила, посвятив себя поцелуям в другое бедро. — Я вижу у тебя есть идея получше, — сказал Макрон хриплым голосом. — Я всегда могу остановиться, если ты не хочешь. Ты хочешь, чтобы я продолжила? Он пробежал руками по лицу: «Да… Я хотел бы», — сказал шепотом. Я старалась не смеяться, услышав этот ответ таким спокойным и вежливым даже в таких обстоятельствах. — Да, что? Пожалу-…? — Я предложила, желая увидеть, как он потеряет свой типичный самоконтроль. — Ты серьезно? — Президент сказал, раздражённый. В ответ я остановилась, ожидая, когда он поддастся моим провокациям. — Пожалуйста… — сказал он с трудом. Я видела, как его глаза становились все темнее и темнее. Не отрывая от него глаз, я начала полизать его член. Я слышал, как он затаил дыхание на этот контакт, постанывая как знак одобрения. Его рука подняла мои волосы, слегка давя на мой затылок. Почувствовав на себе мои мокрые губы, готовые принять его, он повел голову назад, стоня и повторяя мое имя. — Пао, — едва сказал он, — Я не думаю, что продержусь долго. Радуясь видеть его полностью подчиненным моему вниманию, я продолжала посвящать себя его удовольствию. Слышать, как он дышит и стонет под моим прикосновением, было чрезвычайно захватывающим. Его бедра, неспособные сдержаться, двигались в темпе моего рта. Он входил во всю длину, слюна медленно собиралась на моем подбородке. Вся комната заполнилась звуками наших тел. Эммануэль был весь красный, быстро и неглубоко дыша, его член пульсировал, что я чувствовала губами и гортанью. Движения были быстрые, глубокие, я ловко работала языком. Но Макрон сильно нажал на мой затылок, заставляя меня остановить темп и прочувствовать его ещё сильнее. Я подняла свои глаза на него, у меня выступило пару слез, но я улыбалась ему, видя как хорошо он себя ощущает, его член был полностью у меня во рту. — Паола, — сказал он хриплым голосом, — Я больше не могу сдерживаться. — Это почти казалось молитвой, просьбой. Его лицо исказилось гримасами возвышенной радости. Это полностью вышло из-под контроля. Я не останавливалась, решив довести его до вершины удовольствия. Он полностью вошел последний раз с глоточным и освобождающим стоном. Это было невероятно красиво. Я встала, счастливая, что выиграл этот вызов. Он поймал меня за запястье, заставив меня сесть на ноги. — Ты меня отправишь в дурдом, — сказал Эммануэль, улыбаясь. — Но теперь это моя очередь», — хитрая улыбка появилась на его лице, пока он целовал меня. «Может быть, — подумала я, — воскресенье было не так уж плохо».

***

— Там все ещё кто-то слушает Cremonini? — Эммануэль спросил, улыбаясь, подходя ко мне на балконе с двумя бокалами вина в руке. После очень продуктивного дня он решил, к моей большой радости, остаться со мной даже на ужин. Я на мгновение задалась вопросом, ждет ли его кто-нибудь в его доме или скучает по нему? Мне было интересно, какие отговорки он придумывал, чтобы оправдать свое отсутствие. Я пыталась уничтожить те негативные мысли, которые, к сожалению, с течением времени становились все более громоздкими. Прошло почти два месяца с начала этих «встреч», «Отношений»? Как я должна была это называть? Мне было интересно, кем мы являемся, кем мы можем быть в будущем, кроме того, чтобы быть любовниками, которые могут глубоко понимать друг друга. Было ли у нас будущее? Мне пришло в голову та ночь, когда я призналась, что неумолимо влюбилась в него. После его молчания я больше никогда не выражал свою любовь. Мысль о том, чтобы быть подавленной его молчанием, снова напугала меня до смерти. Я была уверена в том, что чувствовала к нему. Но его поведение не позволило мне расшифровать то, что он действительно чувствовал ко мне. Однако стало ясно, что это был не просто секс, этого никогда не было с самого начала. Что это со мной сделало? Сомнение в том, что все может закончиться в любой момент, охватило меня и иногда делало невозможным наслаждаться тем, что было передо мной. Эммануэль подошел ко мне и вручил бокал вина. Он вздохнул, возможно, почувствовав мысли, которые наполнили мой разум в тот момент. Мы оба молча, смотрели на освещенный парк под домом. — Могу? — Он спросил, указывая на сигарету. Я подняла бровь, передавая сигарету, не комментируя. — Не смотри на меня так, — сказал президент, улыбаясь. — Я не знала, что ты куришь, — ответила я. Все еще странно видеть, как он подносит сигарету в рот. — На самом деле я этого не делаю. Или, по крайней мере, не всегда. Только когда я в хорошей компании, — сказал он, улыбаясь мне. — И потом ты смеешь говорить мне, что я должен бросить? — Я спросила, принося руки к груди, смеясь. — Ты, — сказал он серьезно, вернув мою сигарету, — куришь очень много. — Макрон посмотрел на меня на мгновение, поднося руку мне к щеке. Он переживал о чём-то, я прочитала это по его лицу. — Ты уверена, что это правильно для тебя, Паола? — Он спросил серьезно. Я думала, что мое сердце остановилось на мгновение. Я знала, что он не имел в виду курение этим вопросом. Но я знала, что он также имел в виду отношения между нами. Пришло время наконец-то поговорить об этом? Мне было интересно. Было время поговорить о нем? Испуганная простой мыслью о том, что все может быть уничтожено в тот момент, я не смеялась больше. Я опустила глаза, не имея сил смотреть на него. Я хорошо знала ответ. И это было то, что я постоянно повторяла себе всякий раз, когда мысль о Бриджит приходила мне в голову. Он, поглаживая мою щеку и поднимая лицо, чтобы заставить меня смотреть ему в глаза, продолжил: «Ты умная девушка, ты молодая, красивая… — Его взгляд становился все более грустным. Беспокойство пронизывало меня. «Вот, — подумала я, — теперь он говорит, что лучше нам перестать видеться». — Ты никогда не думала…» — сказал президент шепотом: «Что люди могут сказать? Ты когда-нибудь задумывалась о том, что значит быть рядом со мной? Я не простой человек, Паола». Он посмотрел на меня грустно, почти испугавшись того, что я могу ответить. — Мне все равно, что говорят люди, — ответила я, поглаживая его руку на моей щеке. — Я хочу… — продолжила я: «Я хочу быть с тобой, Эммануэль. Но не как второй вариант», — сказала я, вынимая этот валун из груди. Он улыбнулся, более спокойный, становясь еще ближе ко мне. Наши лбы встретились. — Ты никогда не была вторым вариантом, — сказал он шепотом, — я поговорю с ней. Обещаю тебе. Я не видел ее с февраля. Я поговорю с ней и все расскажу». Не было необходимости называть не, чтобы понять, кто был предметом нашего разговора. Ее тень всегда присутствовала. — Я больше не могу этого терпеть, — сказал он в боли, закрывая глаза, — «Я больше не могу лгать, я чувствую себя худшим человеком на свете. Ты этого не заслуживаешь. Я тебя не заслуживаю. Я положила руку ему на лицо. Я должна был сказать ему снова. Мне пришлось повторять эти чертовы слова, иначе я бы пожалела об этом потом, понимая, что упустила возможность. — Я… Я люблю тебя, Эммануэль. И я хочу быть с тобой, — нерешительно сказала я. На мгновение его молчание заставило меня пожалеть о том, что меня снова разоблачили. Но потом я услышала, как он шепчет мне в губы: «Я тоже тебя люблю». Мы оставались такими, крепко в теплых объятиях, слушая и напевая ноты Cesare «Poetica», которые резонировали как саундтрек из окна соседа, думая, что в конце концов было бы неплохо остановить время в этот момент, навсегда.