Танцуй, взлетай и падай

Темнота и никакого внятного объяснения происходящему. Металлический запах крови, кажется, ощущается даже во рту. А затем Маи сосредотачивается на ощущениях тела и робеет — не кажется. Из-за нервозности она пощёлкивает зубами внутреннюю сторону щеки, вот-вот отгрызёт, словно не кормленная неделю собака. «Плохо, когда я так переживаю». Это правда. Тревоги Маи всегда приводили к тому, что она неосознанно вредила себе. «Спокойно, — приказывает себе Маи. — Думай о дыхании». Но думать не получается. Ран отдает какой-то сигнал, похожий на что-то вроде: «То, чего вы так долго ждали» и все собравшиеся схлёстываются в беспощадной драке. Маи не нужно видеть, чтобы понимать, что происходит: она слышит нечеловеческий рык, злорадный хохот и боевые кличи: «На, так тебе!», «Получай!» Она совсем ничего не понимает. Зачем её привели сюда, если не для участия в бойне? И почему Риндо велел ей терпеть? Терпеть что? Раздражённая, она клацает зубами. Сильно, до боли в коленях хочется стянуть повязку, увидеть наконец это страшное зрелище своими глазами — и в случае беды суметь дать отпор. А потом Маи усмехается. Вытирает потные ладошки о бёдра и, крутанувшись на пятках, прощупывает пространство перед собой. Не сразу, но пройдя чуть дальше, натыкается на другого человека. Она нащупывает грудь — не плоская — и облегчённо выдыхает. Такая же девушка. Как и она, напуганная до изнеможения. — Ты дрожишь, — констатирует факт Маи и прижимается к незнакомке, ища и даря утешение одновременно. — Не бойся, я рядом. Если что-то случится, я помогу тебе. — М-мне не нужна помощь. Маи улыбается почти добродушно. Такие, как эта девушка, больше всего нуждаются в помощи, но не принимают то ли из гордости, то ли из принципа «я сам». Упрямство вызывает лишь умиление, поэтому Маи настаивает: — Дрожь в голосе говорит об обратном. — Это от возбуждения. — Что? — Маи отпрыгивает от незнакомки, как от прокаженной. Если она говорит правду, то это меняет всё. — Ты знаешь, что происходит? — Ещё бы не знать. Победители в драке заберут нас. Мы станем персональными шлюхами на несколько ночей. — Что?! — Ох, ты не знала? Тебя заманили сюда обманом? Бедняжка! Ещё минуту назад Маи чувствовала себя инициатором диалога, но сейчас за интенсивность огня в нём отвечала именно эта девушка. Хриплый словно от простуды голос звучал мелодично и пронизывал до самых костей. В нем угадывалось и предвкушение, и скука. Получается, Маи единственная, кого овивают путы ужаса? — Почему ты хочешь этого? — Просто хочу. Это не твоё дело. — Что мешает мне и вам снять повязки? — Тебе — ничего, а нам — справедливые опасения. — Кого же вы опасаетесь? — Много кого, но в основном… — Братьев Хайтани и их надзирателей, — отзывается кто-то чуть снизу, — они следят за тем, чтобы мы не снимали маски и оставались на месте. Иначе худо будет. — Что они сделают? — Ты отделаешься сломанной рукой в лучшем случае. — А что с повязкой? — Блядь, ты пришла сюда вообще ничего не зная? — девушка снизу огрызается. — Больная… — шёпот доносится откуда-то слева. Сколько же здесь девушек? Они все слушают их разговор, но не вмешиваются. — Просто ответьте на вопрос, — напоминает Маи. Ей важно выяснить, что здесь происходит. — Кто-нибудь. — Это что-то вроде азарта. Насколько мне известно, это прихоть Рана Хайтани. Ему нравится, что мы до последнего остаёмся в неведении по поводу того, кто победит и кто нас заберёт. Драка устроена так: все разбиваются на группы порядком десяти человек. Тот, кто победит всех в своей группе, может забрать любую девушку, при условии, что он победит и того, кто привёл эту девушку. Девушек приводят верхушки Роппонги. Они дерутся только с победителями. — Получается, забрать девушку не так-то просто, да? — Маи выдыхает почти с облегчением. Всё не так плохо, как она представляла. — Ну, да. Но у некоторых получается. Таким образом они зарабатывают… повышение, что ли? Их назначают командирами отрядов и раздают какие-то другие должности. — Если ты действительно ничего не знаешь… Братья Хайтани поставили на кон тебя. — Вместо тебя должна была быть Рюко. Хорошо, что ты пришла. Рюко от прошлого раза не отделалась… — Что с ней стало? — Она залетела. — О Ками… — Маи ахнула не в силах совладать с эмоциями. Эта девушка — Рюко — стала вознаграждением для какого-то гопника; он насиловал её несколько ночей, из-за чего она забеременела. Такой участи и врагу не пожелаешь! — Как тебя зовут? — поинтересовался первый голос, с которым она решила заговорить. Маи солгала, и щёки её даже не вспыхнули алым: — Рен. Не стоит этим девушкам знать настоящее имя. — Рен, тебе нечего бояться, братьев Хайтани ещё никто не побеждал. «Хотелось бы верить… — Маи слабо улыбается, и эта улыбка предназначается скорее не ближним девушкам, а ей самой. — как в легенде говорилось: найдется герой… Не дай бог этот герой найдется». Спустя какое-то время Ран приводит победителя. Они стоят в нескольких метрах от неё, и Маи порывается дотянуться до Рана, пристыдить его, назвать всё происходящее вздором несусветным, потребовать отпустить… и понимает, что это бессмысленно. Ей следует выдержать это испытание судьбы и уповать на удачу. — Кто приглянулся? Победитель тычет на одну из девушек, пока Маи продолжает молиться Будде, чтобы этой «счастливицей» оказалась не она, и склабится. Маи слышит нетерпеливый скрежет его зубов. — Хороший выбор. Я боялся, что у тебя нет чувства вкуса. Ран даже присвистывает, а в следующий миг бьёт победителя в челюсть, выбивает его зубы вместе с дёснами будто. Маи переводит дыхание. Тот парень совершенно точно выбрал её, иначе Ран не стал бы колотить его. «О небо! Неужели все происходящее взаправду?» Слабость наваливается на тело пуховым одеялом. Неспешно и приятно до тех пор, пока ноги не подгибаются. Пульсация вен. Страх колотится в жилах, разгоняя кровь. Часто-часто дыша, Маи садится на корты. Запах крови становится ощутимее, сильнее. Хочется проблеваться от едкости, которая ударяет в ноздри, через повязку закрадывается в глазницы и прожигает там дыру. — Следующий, — голос Рана сочится леностью: Маи завидует его безмятежности. Он привык к обществу гопников. Похотливые взгляды и кулаки, направленные на него, не страшат. И всё же, надежда — подлая штука. Она сильнее всего на свете. Подгоняемая ею, Маи на ватных ногах встаёт и лепечет: — Ран. Ран, пожалуйста, давай договоримся, только забери меня отсюда. — Не Ран. До боли знакомый голос принадлежит Риндо. Голос, как сорвавшийся с дерева лист, покинувший родной край и медленно разлагающийся в земле. Он словно чужой среди своих, на посторонней территории. Ему чужд и далек мир преступности. В это хочется верить Маи. Эта вера — единственное, что держит сейчас на плаву. Если она лишится надежды, то лишится части себя. Следует сделать логический вывод. Если братьев двое, значит каждый раз, когда с ними кто-то хочет сразиться за право обладать ею, на «защиту» выступает кто-то один — очевидно, они меняются по очереди. Лихорадочные сомнения жалили подкорки сознания. «А что, если кто-нибудь угадает слабость Рана или Риндо и воспользуется случаем? Неужели высокое положение в иерархии гопников так ценится? Это же чушь!». Для Маи — чушь несусветная. Для людей, которые крутятся в водовороте преступного мира, это единственное, ради чего они падают, а после встают. — Риндо, прошу. — Нет. — Но почему? — Я попросил тебя потерпеть. Так будет лучше. — Кому? — она срывается на истерику во всём: в том, как дрожит ее нижняя губа, как у обиженного ребенка; в том, как хлопают ресницы, под которыми закипают жгучие слёзы несправедливости. — Тебе же, — он сохраняет невозмутимость. Контраст по сравнению с ее подорванными нервами. — А теперь замолчи, мы не одни. «Ох, тебя это смущает? Ладно!» Внешне Маи притихает, но внутри ужасное чувство одиночества — одиночества в толпе! — холодило сердце и натягивало нервы. Она стояла среди таких же, как она, но отличие было в том, что они знали правила игры, а её пригласили, не удосужившись объяснить, кто водит. Она чувствовала себя причалившей к необитаемому острову шлюпкой, такой же покинутой всеми, не ожидающей помощи ниоткуда. Кошмар наяву. Двух девушек забирают, и они не роняют и слова на прощание, прежде чем уйти. Диапазон ужаса зашкаливает. Они смирились со своей участью. Маи никогда не примет подобное отношение как норму. Ран и Риндо, меняясь, дерутся ещё несколько раз и каждый выходит победителем, однако она всё не может перевести дыхание. Кислород почти не поступает, словно трахею перекрыли. Наконец, Ран объявляет, что все могут расходиться. Девушки снимают повязки и разбредаются в разные стороны. Маи все ещё страшно. Страшно, что если она увидит реки крови, не оправится от этого так просто. Она не монстр. Для неё это слишком. Чьи-то пальцы, до одури холодные, приспускают повязку — ослабленная, она скользит по носу, останавливается на плечах и спадает на циновку, когда Ран развязывает бант на затылке. Злорадное лицо, место которому на дне преисподней. В глазах у него горел красный огонек триумфа, а на губах играла улыбка, которой мог бы гордиться сам Иуда. «Чему ты радуешься?» — внутри огненный шар разгорается — в голове мельтешат беспорядочными мошками сотни вопросов и ни одного ответа. — Молчишь? — он обманчиво-ласково заправляет прядь за ухо, улыбается — так мягко, так вкрадчиво, так демонически, что Маи сразу понимает: он что-то замышляет. — Ты поставил на кон ночь со мной! Моё тело! Маи начинает с обвинений, потому что не может больше терпеть. Пожар внутри должен охватить лес, сжечь тысячи гектаров, и всё равно он останется ненастным — настолько подло с ней обошлись. — Потрясающее умозаключение, — он ехидничает, склоняется к ней и треплет по макушке, точно домашнего питомца. — Не подскажешь, как додумалась? — Ты, ты!.. — Если тебе нужно подтверждение, то вот оно. Ты права. Довольна теперь? — Но ты обошелся со мной как с вещью, а мы даже не знакомы толком! Это наглость! — Да, и что? — Что значит «и что»? Я не принадлежу тебе — держу в курсе. — Правда? Переспим и исправим положение. Видок у тебя, к слову, не лучший. Так и пойдешь? — Ран насмешливо выгибает бровь и снисходительно выслушивает ее обвинения, кивнув на бёдра. Она смущается, порывается отойти, но он крепко держит запястье. Смешно и колоритно. Ран, участник драки, выглядит прилежно, а она растрёпана, испугана и, похоже, плачет. Дешёвая тушь урывками стекает по щекам. Ран снимает кардиган и протягивает ей. Она надевает почти машинально. Не помня себя, опирается о его руку и переступает циновку, надевает носки, вмиг впитавшие кровь стоп, и кеды. — Боюсь, мир не устроен настолько просто, — шепчет она словно в прострации. — Секс не решает проблемы, а усугубляет их. Ты мне омерзителен… Пока Маи, озлобленная и не слышавшая ничего, кроме своих гневных воплей, пыталась достучаться до Рана, он взял её под локоть и повел прочь. Риндо семенил где-то сзади, чуть поодаль, не вмешивался в разговор. — Тебе нужны деньги, — Ран не спрашивает, а утверждает. Кивает на мятый и перепачканный кровью спортивный костюм. Она досадливо поджимает губы, словно её поймали за кражей. Маи косится в сторону. Она и не заметила, что Хайтани проводили её до дома. — А кому нет? — 30% — тебе. В подтверждение своих слов Ран пересчитывает купюры, полученные за неё, и смиряет взглядом василиска, который почти парализовывает. — Что, серьёзно? — Маи не верит, что может забрать протянутые деньги. Есть в этом что-то унизительное. — Ты вот так просто отдаёшь мне эти деньги? — Разве не ты говорила, что я поставил на кон твоё тело? Не думала же ты, что за бесплатно? Я не настолько бесчестен. Но с другой стороны… Неужели она пережила тот ужас напрасно? Это достойная плата. — Деньги я возьму, — она едва ли не вырывает купюры из его рук, будто боясь, что он скажет, что это шутка и спрячет их в толстом кошельке, — но тебя ни за что не прощу. — Мне это не нужно. Следующая драка в четверг в это же время. Не опаздывай. И вот, — он встаёт вплотную, без разрешения вторгается в личное пространство и кладёт визитку в нагрудный карман. — Вернёшь кардиган. Неспешной, если не величественной походкой Ран разворачивается и идёт по направлению к брату. Маи окликает его, прямо как в первый раз: — Стой, Ран! Почему я? Этот вопрос действительно мучает её. Из всевозможных девушек он выбрал её. Что особенного он нашёл в ней? — Потому что танцовщицам следует научиться драться. Размытый ответ, как и в прошлый раз. Это ни о чем ей не говорит. — Мне нужна конкретика, — догоняет, останавливается напротив и смотрит требовательно, неумолимо. Он закатывает глаза и выдыхает, будто делая одолжение: — Ладно. За тебя хорошая выручка. Ты красивая, стройная и у тебя шикарная растяжка. Такое ценится. Я столько искал новых девушек и ни одна не подходила. Устал. Ты как постоянная, вечно желанная добыча — охуенный вариант. Чем дольше осёл видит морковку, тем она желаннее. Сечёшь? — В общих чертах. Но это какое-то безумие. Ран пожимает плечами, мол, ничего нового, и удаляется. Маи не смотрит вслед Хайтани — боится, что побежит за ними. А потом, оказавшись под успокоительными струями душа в квартире, до неё доходит горькое осознание: «Выбора у меня в любом случае не было. Если бы я не пришла — поплатилась бы. Я просто сначала этого не поняла, была на эмоциях. Они знают, где я живу. Подстерегли бы и всё тут. Пиши-пропало». Сотни взглядов, облепивших тело второй кожей, возжелали её в тот самый момент, когда она, босая, ступила на циновку; в тот момент стала для них добычей, ценным приобретением, которое добавило бы Хайтани чести в глазах «сослуживцев». Они пускали по ней слюни, раздевали глазами. Отнюдь неважно, во что она была одета — это не умоляло их аппетитов. Маи выходит из душа и в глотке щекочется немой крик. Она не отрывает взгляда от денег. Ей хватит их на неделю. Не то чтобы она жаловалась на жизнь: её родители из среднего класса и могли обеспечить ей приемлемое проживание, но хотелось большего. Вопрос лишь в том, на что она готова ради лучшей жизни.