Танцуй, взлетай и падай

Алый — цвет крови, струящейся по венам; цвет любви и разбитых вдребезги сердец. Именно огненно-красные в чёрную крапинку предпочла пятнадцатилетняя Маи, выбирая себе новенькие пуанты для занятий в танцевальной студии. Прыжок. Ещё один. Грациозно оттопыренная ступня, идеальная осанка и вытянутая рука. Нет, не так. Чёрт. Пальцы дрожат от напряжения, сзади слышится голос преподавателя, и меж лопаток ударяется металлический шарик. — Плохо. Сначала. Два слова, только и всего. Никаких объяснений, советов — тем более. Девушка представила, как чопорно поджала губы мадам Жозель, проронив эту обрывистую, сухую фразу. Интересно, она не устала повторять её на протяжении двадцати — или сколько она там работает — лет? Маи раздражённо выдыхает. Понимает — устала. От нездоровой конкуренции, физического истощения и постоянной критики. Расслабляет тело и выдыхает вновь, но уже сквозь зубы свистящим шепотом: — Бесит. — Маи, чего застыла? Уже разогрелась? Или ты заснула? И что ты там, чёрт побери, бормочешь? Взрыв смешков, задиристо покалывающий нервные клетки, раздался сбоку. Маи не ладила с другими девчонками из танцевальной школы. Они высмеивали её за каждую неудачу. Хлопок — Маи вздрагивает. Зычное соприкосновение ладоней оповещало о подурневшем настроении мадам Жозель. — Девочки, тихо. Что скажешь в оправдание, Маи? Она колеблется, однако быстро решается — другого пути нет. Поворачивается лицом к учительнице и спокойно провозглашает: — Я ухожу. Два роковых слова глухим эхом прокатываются по помещению. Мадам деловито поправляет дужку очков. — Это твоё окончательное решение? — Вы этого добивались. Радуйтесь, — Маи дерзит, пока хватает на это смелости, и уходит. В кои-то веки её уход провожает звенящая тишина, а не унизительные смешки.

///

Часы пробили полдень. Высушив волосы феном после освежающего душа, Маи перекидывает сменку, в которой покоятся обычные белые пуанты, через плечо. На стене, прикрепленные к гвоздю, висели старые танцевальные туфли. Красные в чёрную крапинку. Тогда Маи грезила о ярком будущем, теперь — нет. Присвистывая, она поднимается на крышу соседнего дома. Покинув танцевальную школу известной в прошлом французской балерины, перебравшейся в Японию вслед за мужем, Маи поставила крест на своих амбициях. У неё не было связей, которые могли бы помочь продвинуться на творческом поприще в дальнейшем. Лишь диплом об окончании школы мог стать отличительным знаком, но Маи сломалась раньше, чем получила его в руки. И отнюдь не от изнурительных тренировок. Родители страшно обрадовались тому, что их дочь наконец не будет прожигать время впустую. Маи продолжала заниматься, но не так интенсивно, как прежде. Больше она сосредоточилась на учёбе, как и желала мать. Включив музыку на телефоне, Маи принялась разогревать мышцы. Она потянулась к согревающим лучам летнего солнца, вздохнув полной грудью. Всё-таки безоблачное небо — залог хорошего дня. Стоило подуть прохладному ветерку, мурашки тут же пробежались по коже. Девушка надела кофту и осознала, что всё не так и чудесно, как кажется. Проживая в Роппонги на территории неких братьев Хайтани, которых она отродясь в лицо не видела, Маи почти всегда знала обо всех намечающихся крупных драках. Об этом перешёптывались в магазинах, на улицах и в кино. Королями Роппонги определённо управляло безумие. Кто в здравом уме будет ввязываться в криминал? Например, сегодня на свалке назревало что-то по-настоящему специфическое, как она услышала от парней, кормящих голубей в парке. День омрачился этим событием. Какие-то придурки вновь беспричинно проливают кровь. «А, впрочем, какая мне разница?» Действительно; Маи ни холодно, ни горячо от того, что какие-то не шибко умные подростки решили выбить друг другу последние мозги.

///

В Роппонги в последнее время неспокойно. Строительство новых жилых домов, бизнес-центров и увеселительных заведений растёт в геометрической прогрессии. Квартал неизбежно расширяется. Ходят щекотливые слухи: власть сложнее удержать, чем захватить. Как долго братья Хайтани пробудут на своем посту и у кого есть шанс их сместить? Каждого, кто распространял дезинформацию, они жестоко наказывали. Сомнения отравляют разум и заставляют людей терять страх. Авторитет королей должен быть непоколебим. Промелькнувшая на задворках сознания ненавязчивая мысль «А что, если они не так уж и непобедимы, как о них говорят?» заслуживает как минимум вырванных ногтей. Особое внимание Рана привлекло строительство детской площадки. Их старое место жительства было обновлено и это, несомненно, радовало. Прошлое — на свалку лет. Нужно смотреть в будущее. Строительство завершилось, и со дня на день должно было пройти открытие. Их проникновение на закрытую для пользования территорию было незаконным, но они знали, кому позвонить, чтобы решить этот вопрос. Они прошли мимо батута, как вдруг Риндо, тронув брата за локоть, указал пальцем наверх: — Эй, смотри. Ран вскинул подбородок, но ничего не увидел из-за ослепительного солнца. — Внимательнее, — потребовал Риндо, как ребенок. Ран внутренне улыбнулся, не имея возможности отказать. Любовь к младшему — его единственная слабость, напоминание о том, что он, в общем-то, самый настоящий человек. И Ран увидел: на краю крыши в позе ласточки замерла девушка. Сумасшедшая, раз так рискует своей жизнью, но не более, чем они сами. Ему не нужно было произносить вслух желание выследить птичку. Риндо без лишних слов двинулся к лестнице. Таких смелых сажать в клетку веселее всего.

///

В шестнадцать лет Маи решила съехать от родителей. Они переживали, не хотели отпускать ее в свободный полёт, но она убедила их, как важно начать самостоятельную жизнь. Квартира с маленькой комнатушкой, расположенная в восточном Роппонги, позволяла добраться до школы за двадцать минут. Когда было хорошее настроение, она прогуливалась пешком, любуясь отражением высоток в дождевых лужах. И всё-таки воздух на крыше был легче, дышалось свободнее. Держа равновесие на одной ноге, Маи встала к самому краю. Она не боялась упасть и разбиться насмерть. В конце концов, она проделывала этот трюк не единожды. Ее доверие к собственному телу всегда было безграничным, однако в этот раз слепая интуиция подвела. Вдруг — хлопок. Обезоруживающий и неожиданный, вызывающий волну мурашек на загривке. С тех пор как Маи попала в школу мадам Жозель, и дня не прошло, чтобы после хлопка не последовал удар меж лопаток. «Спину ровнее, ноги пошире. Расслабь лицо! Ты как будто на собственные похороны пришла». Панический страх подкатывает к горлу. Резкий поворот — и Маи сталкивается с чужими глазами, фиолетовыми, внимательными и пронзающими нутро тысячей игл. Если бы никого не оказалось рядом, то она бы облегчённо выдохнула, уверила себя, что ей показалось, что потерянное самообладание закончилось невольным прыжком с возвышенности. Она бы сохранила его. Но при нынешнем раскладе это невозможно. «Господи, какого чёрта он здесь забыл?!» — успела подумать она на грани срыва. Слёзы во всю терзали глотку, сознание помутилось. Обилие эмоций подкосило ноги, неизбежно обрушивая вниз.

///

Ран присвистнул. Редко доводилось удивить его. — Ты такой непредсказуемый, Риндо. Уверен, из тебя вышел бы пылкий любовник. Ран потешался скорее не над младшим братом, а над миром. Казалось, провались земля под ногами — он бы задорно, упоительно хохотал во всё горло, пока его тело растворялось в адском котле. А котел ему светит. Один, большой и глубокий, для него и для брата. Риндо заметно бледнеет. — Завались, — голос его дрогнул, — смерти ей я не желал. Просто стало… интересно. Непростительное проявление слабости. На лице Рана — первый признак неудовольствия: скептически вздёрнутые брови и угрожающе тихая поступь. Братская рука на плече ощущается тяжёлым бременем. — Ну-ну, не оправдывайся. Может, она жива. Младший смотрит на него так, словно тот тронулся умом. — Издеваешься, что ли? — Чудеса случаются. Ран беззаботно пожимает плечами и подталкивает его к краю. Риндо изумлённо смотрит вниз: девушка упала на батут. Она жива! — в бешеном ритме заходится пульс. Он окликает брата, который уже приблизился к выходу. — Ты это знал. Ты заприметил батут с самого начала. Старший подмигивает, но ничего не говорит.

///

Страх смерти — древнейший из всех возможных. Как бы человек ни кичился своей храбростью, он всё равно не прыгнет в бездну по доброй воле. Вот и Маи прыгать не планировала, однако оступилась, не удержала равновесие рухнула, зажмурившись и готовясь расплющиться о землю. Но этого не произошло. Маи не сразу осознала, что упала на батут и только когда открыла глаза, увидев небо, облегченно выдохнула и провела рукой по покрывшемуся холодным потом лбу. Она жива. Чудо, не иначе. Подобное случается раз в столетие. Она лежала, раскинув руки и понимая силу любви к жизни как никогда прежде. Каждое мгновение стало ценнее. На ресницах задрожали слёзы вселенской благодарности ласковому солнцу. «Ками-сама, Будда, Моисей, — неважно, чье это благословение, — спасибо, что сохранили мне жизнь». Недолго продлилась её нирвана. Совсем рядом раздались новые, приглушённые хлопки, и Маи насторожилась. Она слезла с батута, одарив хмурым взглядом двух высоких парней. Один смотрел со скукой, другой — с нервным ожиданием. Второй передал ей сменку. — Кажется, это твоё. — Спасибо. Она поклонилась из соображений безопасности. Что-то нехорошее читалось в ауре этих двоих, какая-то притаившаяся хищность, будить которую вовсе не хотелось. — То, что ты выжила — чудо, — сказал парень пониже с голубыми прожилками во взъерошенных светлых волосах. — А ты не хотел, чтобы я выжила? Маи тяжело сглотнула слюну, которая ощутилась сгустком грязи. На кончике языка гноился яд. Выплюни она его, разбередились бы старые раны и чужое недовольство. «Нужно уходить», — решила Маи, начиная медленно пятиться. Но её, похоже, не собирались отпускать так просто. — В древности тебя бы прозвали либо благословенная, либо проклятая, — второй, приближаясь к ней, нацепил надменную кошачью ухмылку. — Покажи, на что ты способна, — растягивая гласные, добавил он. Стянул с руки перчатку и бросил ей под ноги. Выросшая во французских традициях Маи побелела подобно полотну начинающего художника. Не может быть… — Ран, ты же не собираешься… — Именно этого я и хочу, Риндо. Она всё понимает. Правда, котик? — Во-первых, не зови меня так. А во-вторых… Маи пригнулась, когда он рвано замахнулся. Попади она под точное и жёсткое движение летящей руки, то несомненно в подарок получила бы синяк. — Ты больной? — она отступила, бросив мешающуюся сменку на землю. — Что ты делаешь?! — Ещё раз. Нутро Маи вопило «беги», но она не двигалась, точно к земле приросла. Что происходит? Зачем он это делает? — сотни вопросов мошками пролетали в голове, но не остановили время, когда Ран с размаху впечатал в её лицо не пойми откуда взявшуюся телескопическую дубинку. Адская боль пронзила виски. Вены будто бы вздулись. Маи простонала, схватившись за голову. Посмотрела на руки и, увидев кровь, вскрикнула. Он что, намерен её убить? — Ты кровь никогда не видела, что ли? Маи едва ли не задохнулась от возмущения: он действительно ударил её! И продолжал потешаться, словно это нормально — бить других людей. Рывок. Маи несётся в атаку. Она отталкивается от земли, ставит ему подножку, которую он игнорирует, намереваясь сгрести в охапку и сбить с ног ударом в живот, но она изворачивается и, оказавшись сзади, со всей силы лупит его по голени. Секунда — он теряется. Это шанс. Но её ошибка — забыть, что на арене три участника. Захват — и она не может вырваться из цепкой хватки, вынужденная наблюдать, как обидчик поворачивается к ней, как ни в чём ни бывало. Ни одна эмоции не колыхнулась на безупречно красивом лице. — Отпусти меня, — зарычала она на второго, — пусти же, кому говорю! Вы первые это начали, так имейте честь играть достойно. — Лишь те, кто играют по-грязному, становятся королями, — Ран подходит к ней вплотную и гладит по щеке холодными пальцами. Озноб прошибает до основания костей. — Попытка засчитана, но танцовщица должна уметь драться. — Танцы — это не драка. Танцы — это красота момента. — То же самое можно сказать и про драки. — Но драки — это кровь и жестокость! — А кровь и жестокость, по-твоему, лишены красоты? — Не знаю, — Маи покачала головой, сбитая с толку. Она не представляла, чего он добивался этой беседой, — но во всяком случае лишены человечности. — Знаешь, что отличает человека от животного? — Разум, — рявкнула она как самое очевидное, что только можно было спросить. Разум — это нечто, недоступное тебе, — колотилась в мозгу гневная мысль. Он снисходительно улыбнулся, словно разговаривал с ребенком, и наконец перестал трогать девичье лицо. Хуже твоих прикосновений только смерть. — Человечность и осознанный садизм. Животные нападают друг на друга ради пропитания, лишь люди — ради развлечения. Садизм и человечность не противоположности. — Хочешь сказать, это одно и то же? И в твоём садизме, может быть, от человека больше, чем в филантропе? Ты жалок. Такой философией руководствуются лишь моральные уроды. — Мораль — социальный конструкт. — Мне непонятно, что тобой движет. Ты увязался за мной, чтобы избить или читать нотации? — И то, и другое. Слышала, сегодня на свалке состоится драка? В восемь. Приходи. Ран кивнул и Риндо отпустил её. У Маи чесались руки набить ему морду, но вопреки собственным ощущениям она сдержалась. Сейчас не время и не место. Не следует забывать, что их двое. Она не справится даже с одним. Не боец, всё-таки. — Я не приду, — с уверенностью заявляет она, бесстрашно ткнув высокого в грудь и, подобрав с земли сменку, отворачивается от них. Нужно драпать, ради всего святого. — Посмотрим. Или ей чудится, или — когда она провожает их взглядом, — Риндо одними губами шепчет: «не ходи». — Кто вы?! — кричит она им вслед, пытаясь перебить ветер. Ран даже не останавливается — только закидывает на плечо телескопическую дубинку и небрежно отвечает: — Братья Хайтани. Маи вдруг безумно улыбается. Она определённо магнитом притягивает неприятности.