Свои чужие люди

Кап. Кап. Кап. Разумовский моргнул, выходя из полутрансового состояния и тупым взглядом посмотрел на стекающую на пол лужу воды, разлившуюся по столу из опрокинутого стакана. Кап. Кап. Кап. Лужа, образовавшаяся на полу, была уже довольно внушительной, но Сережа, обычно весьма заморачивающийся поддержанием чистоты, плевать на это хотел. Вместо этого он моргнул еще раз, поднялся на ноги и, дошлепав босыми ногами до вешалки с верхней одеждой, вытащил из плаща Ингрид сигареты, прикурил одну и вернулся на кухню, засунув пачку в карман спортивных штанов. Подскользнулся на луже воды, но не упал, открыл окно и, наконец-то, затянулся как следует, пока сознание пыталось зафиксироваться в реальности. — Я его видела. Ингрид ворвалась в квартиру через полчаса после своего же сообщения о том, что попросит его посмотреть кое-что, когда вернется. Ворвалась, конечно, сильно сказано — скорее ввалилась после того, как он открыл ей дверь — оказывается, она минут пять пыталась достать из кармана ключи прежде, чем додумалась постучать, но не смогла — слишком сильно дрожали руки. — Кого? — Сережа не очень понимал, что происходит, но не мог отделаться от растущего внутри чувства тревоги. Он видел ее в самых разных состояниях, но никогда не видел… такой. — Ты можешь мне внятно объяснить? — Весельчака, — она прошла в кухню и начала судорожно открывать ящики один за другим, успев глотнуть Корвалола залпом, прямо из пузырька (дозатор она отковыряла еще осенью, потому что ее раздражало, что нужная доза отсчитывается слишком медленно), прежде, чем он успел ее остановить. — На улице. С собакой. — Может это и не он был, — Сережа перехватил ее руку, потянувшуюся к ящикам с его алкогольной заначкой и стоически пережил несколько (впрочем, довольно невнятных) попыток освободиться, потому что мешать сердечное лекарство и выпивку было в его глазах плохой идеей. Особенно если учесть, что у нее все еще были проблемы с сердцем. — Давай рассуждать логически. Почему ты решила, что это он? Ты проверяла его отпечатки пальцев? — Мне не нужно ничего проверять! — Подожди, — Сережа подтолкнул ее к стульям, заставив сесть, и поставил чайник под кран, чтобы хоть как-то вникнуть в происходящее. — Давай подумаем… — Я не хочу думать! — она вскочила на ноги и принялась метаться туда-сюда. — Я… я это почувствовала, понимаешь?! — Если честно, нет, — это все больше напоминало театр абсурда, потому что Ингрид никогда не говорила таких вещей. «Не хочу думать…» было настолько не про нее… Где-то внутри головы ударил колокол, незримый и устрашающий. — Воздух. Он был другой. Плотность… Как будто что-то сдвинулось за секунду. Как при смерти той старушки на улице. — Какой старушки? — Она шла и упала, и воздух… — Так. — Тревожность внутри него достигла титанических размеров, но пока что, усилием воли, у Сережи получалось сохранять внешнее спокойствие. — Хорошо. Ты знаешь его лицо. Мы можем… — Я не знаю его лица. Между нами как будто возникла связь. То есть она была, с самого начала, но я только сейчас ее увидела. Та старушка… — Какая старушка? — Да не знаю я! Какая-то! Чего ты ко мне пристал?! Она стремительно унеслась в спальню, хлопнув дверью. Сережа хотел было сразу кинуться следом, но зацепился взглядом за оставленный на столешнице Корвалол. Ей нужно успокоиться. Отдохнуть. Выспаться… Кивнув сам себе, он достал снотворное, оставшееся со времен лечения у психиатра и, не слишком отдавая отчет собственным действиям, растолкал таблетку на разделочной доске, ссыпал получившийся порошок в стакан и залил водой, искренне надеясь на то, что майор будет достаточно невменяема чтобы не заметить у жидкости привкус горечи. …Когда он вошел в спальню, Ингрид была гораздо спокойнее — скорее всего из-за расшвырянных по углам книг, одна из которых была фальшивой, так как являлась хранилищем для ее сбережений. Сбережений, за которые она всегда так беспокоилась. Еще один колокол. Слишком много колоколов за один вечер. — Выпей, — Сережа осторожно приобнял ее за плечи и протянул стакан.… — Тебе нужно отдохнуть. — Что это? — она не сопротивлялась. Теперь, когда основной накал эмоций схлынул, она до боли напоминала сломанную куклу. Ма-ри-о-нет-ку. — Вода, — Сережа поднес стакан к ее губам и наклонил, вынуждая отпить Конечно, она могла бы отказаться. Спросить, какого хрена он делает. Сказать, что она вполне способна сама… Ингрид послушно сделала глоток, потом ещё один, а потом отвернулась и уткнулась головой ему в плечо. Сережа хотел было настоять, чтобы она осушила стакан до дна, но в последний момент передумал и промолчал. — Спасибо, — она позволила довести себя до кровати и уложить. — Не нужно было срываться. — Все хорошо, — Сережа поцеловал ее в макушку и прижался щекой к темной гриве кудряшек. — Ты поймаешь его. — Пока что он ловит меня. Внутренности затянуло стылым холодом. Окружающий мир неожиданно стал качающимся и зыбким. — Откажись от этого дела. — Слова вырвались на свободу прежде, чем он успел осознать их. А когда осознал то понял, что не жалеет о сказанном. — Если это действительно был он, то всё зашло слишком далеко. — Я не могу, — темп ее речи заметно снизился, между словами появились паузы, как будто она сомневалась существует ли то или иное слово. Таблетка постепенно начинала действовать. — Это мое дело. Мое. — Отлично, — вслед за сковывающим тело страхом подняла голову злость. — Мне что прикажешь делать? Ромашки тебе в психушку носить? Ты что, одна там в вашей долбанной конторе работаешь? — Он пишет записки мне. Но они как будто… Как будто я только посредница перед че… Сон оборвал ее на полуслове. Сережа полежал рядом до тех пор, пока ее дыхание не стало ровным и спокойным, а затем ушел обратно на кухню, и, уже там, внезапно подумал о том, что не стоило это делать. Давать таблетку. Она ведь сердечница и она выпила Корвалол, а он, к тому же, повысил дозу в целях перестраховки… Рука, ставящая стакан на стол дрогнула, и прозрачная жидкость радостно вытекла из тихо звякнувшей, опрокинувшейся посудины. Сережа проигнорировал случившееся и сполз на стул, бездумно уставившись в одну точку. В голове царила пустота, тягучая и звенящая одновременно. Вполне возможно он только что убил любимую женщину своими собственными руками. И если это так, то останется только покончить с собой, так как жизнь без нее не будет иметь никакого смысла. Но с другой стороны, он превысил дозу всего лишь на полтаблетки. Да и выпила она совсем чуть-чуть. У нее крепкий организм. Всё будет хорошо. А вот… Сережа моргнул, поднялся на ноги, сходил за сигаретами и вернулся на кухню. Поскользнулся, но не упал, открыл окно и затянулся, подставив лицо мелкой дождевой пыли. — Видишь, Серёженька? Ты такой же, как и я. — Тебя не существует. — Сережа провел пальцем по подоконнику, наблюдая как капли соединяются в единую мокрую линию. — Ты не можешь отрицать собственную природу. — Птица уселся на подоконник и улыбнулся. — Рано или поздно это всё равно тебя догонит. Можешь отрицать это сколько хочешь, но я всё ещё — часть тебя. Вообще-то, его психотерапевтка тоже говорила об этом. Что процесс пойдет гораздо быстрее, если он признает, что Птица и поступки Птицы — это он, часть него, а не какая-то отдельная личность или сверхъестественный подселенец. Но Сережа упорно отказывался принять это. Не был готов к тому, чтобы принять это. Да, его руки убивали людей, но ведь он совсем этого не хотел. Это был не он. То есть он, но… — Пошел к чёрту. — Ах, Серёженька… Глупый маленький мальчик. Да ещё и трус. Это было правдой. — Просто удивительно как твоя дорогая Гром до сих пор тебя не бросила. Я думаю, что дело в деньгах, а… Сережа улыбнулся и надавил на рукоятку ножа, проведя острой кромкой лезвия по груди — плечи и руки уже привыкли к болевым ощущениям и давали недостаточно сильный эффект. На белой ткани заалела кровь, но и Птица стал куда менее осязаемым. Разумовский ухмыльнулся, облизал пересохшие губы и запрокинул голову. Когда-то он начал носить рубашки исключительно как символ статуса — ослепительная белизна, пошив на заказ, наличие именной монограммы — всё это равняло его с сильными мира сего, которых он презирал, но к которым, тем не менее, стремился. Позднее Ингрид внесла свои коррективы в восприятие, и главным плюсом рубашек стали пуговицы, потому что (Серёже было очень стыдно, но он ничего не мог с собой поделать) ему нравилось, как она торопливо расстёгивает их подрагивающими от нетерпения пальцами, или просто дёргает в стороны, не слишком заботясь о том, что оторванные пуговицы рассыпаются если не по всей квартире, то по комнате точно. Его это тоже не волновало. Кого вообще будут волновать пуговицы, если она здесь, рядом, напористая и податливая одновременно… И вот теперь отыскался новый плюс — возможность быстро оголить нужный участок тела, чтобы резануть по нему ножом. — Ты не можешь защитить ее. Сережа тряхнул головой и сделал еще один надрез. Он пересекал первый и вместе они образовывали крест, который он уже давным-давно поставил на себе. Теперь у этого креста было и физическое воплощение. Может быть оно даже не исчезнет, если лезвие вошло достаточно глубоко, чтобы оставить шрамы. Птица больше не дает о себе знать, но его последние слова продолжают крутиться в мозгу словно назойливые мухи. Чертов ублюдок был прав. Ингрид была в опасности, а он ничего не мог сделать. Не мог защитить. Он даже не всегда знал о том, что она в опасности. Это сводило с ума. Не то чтобы он вообще был в здравом уме, но… Телефон разражается жужжанием. Сережа ожидает, что это что-то рабочее (удивительно, но из дома чем дальше, тем больше работалось значительно продуктивнее, чем из башни. Он даже получил похвалу от Марго за то, что разгреб большую часть авралов), но это оказывается Соня, грустная и уставшая. — Привет. Можно я приеду? Сердце сжалось в приливе теплой, щемящей нежности: это было так мило, что она спрашивала разрешение, хотя вообще-то у нее были ключи. — Конечно. Я могу прислать машину… — Я возьму такси, — кажется, она смутилась. А может быть ему показалось. — Ты извини, я просто… — Все хорошо. Заварить чай? — Я привезу коньяк. — Ладно, — напиться в компании лучшей подруги определенно было лучшим вариантом убийства времени, чем напиваться в одиночестве за работой. — Есть будешь? — Не знаю, — Соня тяжело вздохнула и замолкла, погрузившись в размышления. Тишина в трубке нарушалась цоканьем ее каблуков, соприкасающихся с асфальтом. — Если честно, мне кажется, что меня стошнит от одного только вида. Ещё одна. — Значит будешь. — У-у-у, тиран, — а вот теперь она улыбалась, хоть и пыталась скрыть это за напускной рассерженностью. — Боксище из KFC мне закажи. — Ладно. — Самый большой! — прокричала Соня в трубку и отключилась. Сережа расплылся в улыбке и оформил доставку из круглосуточного KFC. Конечно, ему бы хотелось, чтобы Ингрид к ним присоединилась, но Ингрид спала, усыпленная снотворным. Тем более, что она все равно не смогла бы сидеть в непосредственной близости от мяса, хотя раньше непременно потребовала бы заказать отдельное ведро для себя одной. Чертов психопат планомерно расшатывал ее психику и пил жизненные силы, и никто — ни он сам, ни вся эта чертова спецслужба, — ничего не мог поделать с этим. И даже Олег… При мысли об Олеге что-то внутри щелкнуло и подвисло. Что-то было не так во всей этой ситуации. Какой-то громаднейший пробел, который Серёжа, при всем своем старании, никак не мог ухватить. Только чувствовал совершенно отчётливо: Что-то. Было. Не так. … Шелест ключей в замочной скважине выводит его из полутрансового состояния. Соня осторожно прикрывает за собой дверь и разворачивается, чтобы обнять его, но внезапно отшатывается и бледнеет, словно увидела привидение. — У тебя кровь. — Что? А… — Только теперь Сережа вспоминает о том, что его рубашка залита кровью. — Это н-не то что ты п-подумала. — У тебя кровь, — Соню начало подтрясывать. Кажется, она уверенно скатывалась на грань истерики. — У тебя кровь! — Соня, п-пожалуйста, — он выставил руки перед собой, пытаясь то ли успокоить ее, то ли удержать от вероятного побега из квартиры. — Я не убивал Ингрид. Я… Я вообще никого не убивал. Это… Это в-все я. Это моя кровь. Тебе не о чем… — ТЫ ДУМАЕШЬ, МНЕ СЕЙЧАС СТАЛО ЛЕГЧЕ?! — если бы Ингрид не была под снотворным, то обязательно проснулась бы. — Я ненавижу, что вы все так наплевательски к себе относитесь! Почему бы вам хоть немножечко не подумать обо мне?! — Сонь… Соня в ответ только замахала на него руками, а потом сползла по двери на пол и разревелась. Ровно в тот самый момент когда его телефон зазвонил — это курьер сообщал, что находится у подъезда. Вообще-то Сережа планировал спуститься, но оставлять Соню одну в таком состоянии было страшно, поэтому он со вздохом сообщил код домофона, скомандовав подниматься. Этого времени как раз хватило, чтобы мотнуться в спальню и накинуть поверх рубашки первый попавшийся халат — огненно-красный, с тигровой расцветкой и прикольным пушистым воротником. Ингрид считала его дурацким и выебистым, как и большинство его халатов, но против ничего не говорила, даже прихватизировала иногда, когда ей было лень одеваться, чтобы дойти до кухни. И надо было признать — ей чертовски шло. Он останавливается у кровати на пару минут — проверяет пульс, слушает размеренное дыхание, со вздохом укутывает в дополнительный плед поверх одеяла, вызвав недовольный мявк у потревоженного Пиздеца. — Я люблю тебя. — Говорить это спящей — безумно глупо, но Серёжа ничего не может с собой поделать. — Люблю, слышишь? — он осторожно присел на краешек кровати и, не в силах удержаться, поцеловал в приоткрытые во сне губы. — Милая моя. Чудесная. Самая лучшая. Извини меня пожалуйста. Я правда хотел как лучше, я… Голос дрогнул следом за предательски увлажнившимися глазами. — Ты только окажись в порядке, ладно? Я очень тебя прошу. Телефон снова завибрировал, выдерживая обратно в реальность, где на этаж поднялся курьер, а в коридоре рыдала Соня. Вот черт. Соня. Он совсем про нее забыл… …Соня, как оказалось, за время его отсутствия миновала бурный накал эмоций и теперь просто всхлипывала, обхватив руками голову и раскачиваясь туда-сюда. Сережа мысленно проклял себя, помог подняться, махнул рукой в направлении кухни и, запахнув поплотней халат, выскочил из квартиры; и мысленно проклял вообще всё, когда курьер — быковатый парень славянской внешности, тыкнул в него рукой, отдав пакет. — О, это же вы типа создатель Вместе? — А что, — Сережа на всякий случай поправил халат и облизал мгновенно пересохшие губы. — Похож? — Да, ну вроде, — уверенность нежеланного собеседника слетела как банный лист. — Рожа похожая. И имя. Да и… — он кривляясь обвел рукой парадную. — Баблишко водится. А че, не так что-ли? Сережа пожал плечами, понимая, что если скажет сейчас хоть слово — начнет заикаться и этим только испортит напускной фарс. — Хотя, вроде и не очень похож. На пидора точно похож. А так… Да не, и правда другая рожа. А с первого взгляда и не скажешь. Во везуха, братан, — курьер панибратски хлопнул его по плечу и дружелюбно потрепал по волосам. — Бабы наверное так и клеятся. Хотя, ты же пидор, не ценишь своего счастья. Ну ладно, я типа это того, пошел. Если чо — удачно покувыркаться. Я к этой вашей братии так то нормас, наоборот мне в плюс — за баб меньшая конкуренция. Сережа судорожно закивал и с громадным облегчением нырнул обратно в спасительное пространство. Он ненавидел подобное панибратство. Его физически воротило от подобных прикосновений. И даже тот факт, что ему удалось избежать разоблачения, не облегчал ситуацию. Поэтому он вручил пакет успевшей привести себя в порядок Соне и ломанулся в ближайший душ, которым, обычно, пользовались гости. Конечно, ему было бы гораздо комфортнее в их с Ингрид ванной комнате, но потребность смыть с себя грязь и кинуть халат в стирку оказалась сильнее. О том, что он не взял ни сменную одежду, ни полотенце, по закону подлости вспомнилось только после третьего мытья волос. Пришлось накидывать висящий на теплой трубе халат, чтобы перейти в личную ванную и, заодно, хорошенько протереть себя, не обращая внимания на порезы, моментально подавшие новые признаки жизни от мочалки и горячей воды. Серёжу это не волновало. Подумаешь, болит и кровоточит. Он заслужил гораздо, гораздо худшего. В памяти почему-то всплыло, как Ингрид предложила принять ванну на пару с ней, когда они были в особняке. Тогда он ответил согласием исключительно ради того, чтобы поддразнить, но сейчас не мог не признать, что картина выглядела заманчиво… Если только она вообще захочет его касаться, после того, как увидит «обновленным». Наверняка не захочет. Ни одна нормальная женщина не захочет соприкасаться с таким уродством. Правда, Ингрид часто касалась шрама, оставшегося от выстрела в самого себя прошлым летом. Касалась пальцами, языком, даже целовала — невероятно бережно, почти невесомо, раз за разом заставляя терять контроль и сходить с ума… Но это был только один шрам. Единственный, чья причина появления была достойной. А вот так… Сережа вздохнул, выбрался из-под душа и поспешно закутался в свежий банный халат — на этот раз свой собственный. Если бы в квартире, помимо него, была только Ингрид, он так и остался бы в одном халате, но это было не так, поэтому пришлось заморочиться со спортивками и футболкой — черной, чтобы не было видно, если снова откроется кровотечение. Однако, когда он вошёл в кухню, Соня, успевшая вытереть лужу, разлить по стаканам коньяк, выложить содержание пластикового ведра на тарелку и даже откопать у себя в сумке аптечку, с которой она не расставалась, решительно приказала раздеться. Благо что только по пояс. Сережа попытался было спорить, но потерпел поражение и, с обречённым вздохом, стянул футболку, позволив подвергнуть себя обработке порезов перекисью (Соня решила не ограничиваться сегодняшними и обработала вообще все, с мастерством, достойным медсестры) и бесконечному матерному запасу. А ведь казалось, что эта милая рыжесть совершенно не умеет материться. — Мне очень жаль, — почему-то шепчет она, убирая аптечку в сумку. — Я хотела бы… Не знаю, как тебе помочь. — Все хорошо, — Сережа поднялся с места, поспешно надел футболку обратно, и взял ее руки в свои. Ее руки были теплые, как и у большинства людей. Его — холодные. Тоже ничего нового. — Правда. Я справлюсь с этим. Ему хочется попросить её поверить ему. В него. Но… — Я знаю, — Соня подаётся вперёд и обнимает его. Проводит руками по его волосам. Отстраняется. Встаёт на цыпочки, тянется, целует в лоб (Серёже от этого жеста хочется разреветься, как маленькому, потому что мама делала также, но вместо этого он подавляет слезы и улыбается). — Ты сильный. Ингрид сильная. Вместе вы справитесь… На слове «вместе» ее голос дрогнул. Сережа прижал её к себе и уткнулся носом в рыжую макушку. От Сони пахло яблоками и осенней листвой. Это вызывало приступ нежности, совершенно несхожей с той нежностью, которую неизменно пробуждала в нем Ингрид Гром. Оно напоминало… наверное, что-то похожее он мог бы чувствовать к своей сестре. Если бы только у него была сестра. Может быть, она даже и появилась бы, если бы не… — Ты сильная. — Сам он совсем не чувствовал в себе никакой силы, только слабость, но спорить с ней об этом сейчас не было никакого смысла. Гораздо важнее было донести тот факт, что она себя недооценивает. — Правда. Ты хорошо справляешься. — Знаешь, в одной из книг главные герои живьём отправляются в царство мертвых. И вот… Их там двое, мальчик и девочка. И у девочки часть ее души была снаружи, в виде животного. И эта часть души не могла пройти туда. Девочке пришлось ее оставить. И когда они отплыли… Ей было так невероятно, безумно больно. И я чувствую себя как она. Части моей души просто нет, и, в отличие от души героини, она никогда ко мне не вернётся. И я пытаюсь отгородиться, потому что мне очень страшно снова встречаться со своими эмоциями лицом к лицу. Эзотерика помогает, но… Я ни черта не справляюсь. Просто не знаю как. — Я… — Давай поговорим о чем-то другом, ладно? Сережа покоряется ее воле и следующие несколько часов они говорят про ее работу, про его работу, про бывших и настоящих друзей, про Ингрид (Соня отвесила ему подзатыльник за историю со снотворным, но тем не менее весело хмыкнула, сообщив, что он теперь совсем как Юля, когда узнала про историю с подозрением на измену), книги, классическую музыку, живопись, Степанова (Соня смущённо рассказала, что недавно он заезжал на чай по ее приглашению и снова попросила не обижаться), ее родителей, убежденных, что все траурные сроки уже прошли и то и дело сватающих ей «очень хороших» кавалеров… После того, как они наконец расходятся, Соня отправляется в свою комнату, а Сережа — в их с Ингрид спальню. Но сна у него ни в одном глазу — из-за тревоги за нее, а ещё… Вы с Юлей — два сапога пара. Сережа не мог отрицать, что это правда. Юля у него за спиной считала его изменником, а он тайком опоил Ингрид снотворным. С абсолютно благими намерениями, да. Но тем не менее… Кажется, он неожиданно начинал понимать её. Её мотивы. Тем более, что по идее он вообще не должен был слышать про её подозрения. Да и поговорить, объяснить причину своей обиды не помешало бы. А то получилось всё как-то по-дурацки. Нечестно. Сережа тяжело вздохнул, поцеловал Ингрид в макушку и протянул руку за телефоном. Исключил журналистку из черного списка и долго смотрел на фотографию контакта — красноволосую, с хитрым прищуром и… Ему не хватало ее. Все это гребанное время. Она была несносной, шумной, невероятно наглой, но… Привет. — пальцы непроизвольно дрожат, пока он набирает сообщение. — Приходи пожалуйста в башню сегодня днём. Нужно поговорить. *** Заснуть в эту ночь у Серёжи так и не получилось и в итоге он потратил оставшиеся ночные часы на максимальную рабочую продуктивность, прерываясь время от времени лишь на то, чтобы проверить у Ингрид пульс, послушать дыхание и самую малость полюбоваться на неё — видимо, сейчас ей не снилось никаких кошмаров, потому что вечно напряжённые мышцы лица расслабились, придавая ее лицу выражение безмятежности. Пока что он ловит меня. Сережа тряхнул головой, отгоняя тревожные мысли, неизменно приводящие за собой желание запереть ее как можно дальше от города, в подвале, на цепи. Да, она возненавидела бы его, но она была бы в безопасности… Ты не можешь отрицать собственную природу. — Пошел ты к черту. — Голос альтера прозвучал в голове невероятно отчётливо. — Я не такой как ты. Мы разные. Да, Ингрид была бы в безопасности, но он хотел видеть ее счастливой. Заточение совершенно точно не принесет ей счастье, оно вообще никогда его не приносит. К тому же он уважал ее желания и выборы, просто… Наверное всё-таки стоило принять приглашение Яшиной и возглавить компьютерный отдел. Тогда он смог бы помочь очистить любимый город, а ещё у них с Ингрид было бы общее дело. Они бы стали ближе. Но чертова, блядская корпорация. И башня. Он достиг всего, к чему так стремился и, чего уж там, ему нравилось обладать властью и неограниченным запасом денег, нравилось возиться с кодами и технологиями, просто… Просто чем дальше, тем яснее он понимал, что не хочет провести всю жизнь за экраном, потому что технологии должны улучшать реальность, а не заменять ее. И что даже богатство в конечном итоге оказалось не более чем утешительным призом, потому что вся остальная жизнь пошла прахом. В тот момент, когда ничто другое уже не радовало, оставалось лишь тупое зарабатывание денег. От которых, в конечном итоге, никакой пользы, потому что у него не было возможности пустить их туда, куда он действительно хотел бы их пустить; и решить с их помощью те проблемы, которые он действительно хотел бы решить. Он даже не мог купить на них её безопасность… Мысль о покупке безопасности вызвала в голове уже знакомое ощущение незаполненного пробела, ощущение, что что-то не так, что он упускает нечто безумно важное… Но Ингрид пошевелилась и ощущение улетучилось также быстро, как и пришло. — Время… — она все ещё балансировала на грани сна, поэтому ее голос звучал невнятно и хрипло. — Сколько… — Восемь, — ее будильник прозвонил ещё полтора часа назад, но Сережа проигнорировал его точно также, как и свой. — Семь пятьдесят девять, — поправился он, вспомнив о ее любви к точным цифрам. — Как ты? Ингрид с тихим стоном откинулась обратно на подушку, но уже через полминуты медленно приняла сидячее положение. — Спасибо, — она попыталась было спустить с кровати ноги, но запуталась в одеяле. — Но больше не надо так. Лады? Сердце упало куда-то в район ступней. В горле моментально образовалась пустыня. — Я… — Вода горчила. Но может… — обычно, при редких случаях просыпания, она носилась по квартире с громкими матами и тем самым задерживалась ещё сильнее. Но сейчас продолжала сидеть на кровати, вялая и сонная. — Оно в итоге и к лучшему. Мне не снилось ничего. — Собирайся, — Сережа отложил ноутбук в сторону и слез с кровати. — Я тебя отвезу. — А… — кажется, она продолжала сомневаться в существовании тех или иных слов, которые произносила или собиралась произнести. — Твоя? Ну, работа. — Я босс и я решаю, — Сережа поморщился, подумав о том, что сжечь башню не такая уж плохая идея. В идеале — со всеми бесящими его людьми. — Собирайся. Ингрид пожала плечами, но с кровати все-таки слезла. Разумовский довольно кивнул, и, предоставив ей возможность побыть наедине с собой, отправился на кухню: раз уж ему предоставилась возможность проконтролировать ее питание, следовало этой возможностью воспользоваться. Соня, судя по отсутствию пакета в мусорке и туфель в коридоре, уже ушла, хоть и успела немного покашеварить — на столе обнаружилась накрытая крышкой тарелка с оладушками, которой совершенно точно не было накануне. И даже забрала с собой окровавленную рубашку, про которую он совсем забыл вчера. Что было очень кстати, потому что Ингрид про его методы самолечения знать не следовало. Она, конечно, все равно узнает, но потом. Чем позже, тем лучше. Все равно Птица никуда не исчезнет ближайшие несколько лет… …Ингрид выходит из спальни через десять минут. Она широко зевает, даже не думая прикрыть рот рукой, по ее лицу и волосам стекают капли воды — она умылась, но даже не подумала воспользоваться полотенцем. Последнее, впрочем, классика. Чаще всего она использовала в качестве полотенца собственные рукава, неизменно намоченные по краям. Сережа никогда не понимал, как можно пользоваться краном настолько неаккуратно, но с претензиями (больше) не выступал — в самом начале совместного проживания быстро выяснилось, что бороться с многолетней привычкой к повседневной расхлябанности бесполезно. В конце концов, это был не самый страшный из недочетов (привычка Олега постоянно держать окно открытым бесила куда сильнее), и он не шел ни в какое сравнение с многочисленными плюсами. Зачем тратить время на бесполезные споры, если можно провести его с куда большей пользой? Например накормить ее. Особенно сейчас. Ингрид, что удивительно, даже не спорит. Она послушно сжевывает поставленную перед ней еду, послушно поднимается на ноги, когда слышит, что пора выходить… Разумовского это тревожит неимоверно: да, Ингрид проснулась, почти вовремя, но она все равно выглядела так, словно вот-вот уснет обратно, если только вообще осознавала происходящее. — Может возьмешь отгул? Она помотала головой. Хорошо. Значит, все уже было не так уж плохо. — Надо работать. — Тебе надо отдохнуть. — И пускай Лидия Яшина убьет его. Да, работа, трудовой кодекс и все такое. Плевать. Ингрид Гром заслужила хотя бы неделю полноценного отдыха. — На том свете отдохну. — Чтобы я такого не слышал больше. Ингрид кивнула, забралась на переднее сиденье машины и закрыла глаза. Весь путь до офиса спецслужбы она дремала, но на второй раз проснулась уже бодрее, чем в первый. Хотела было выйти, но Сережа молча загреб ее в объятья и зарылся лицом в буйные кудри, совершенно не ощущая готовности отпустить свою валькирию в рабочий полет. Он бы с удовольствием увез бы ее сейчас куда подальше — в особняк. Чтобы вокруг не было никого, кроме них двоих, чем дольше, тем лучше… Но разумеется, вместо этого он со вздохом разжал руки, прикрыл глаза, когда она коснулась его губ своими перед тем, как выползти из салона, и проводил взглядом до того, как входные двери поглотили ее. А минут через сорок ему позвонила Лидия Яшина, поинтересовавшаяся, понимает ли он, что от непредумышленного убийства его спас чертов счастливый случай. Стечение обстоятельств. Спорить Сережа не пытался: упреки были вполне себе справедливыми. И слишком мягкими. Сочувствующими. Лучше бы она на него кричала. Или сразу кинула бы в карцер, или что там у них. Он заслужил. — Я же говорил, что ты — чудовище. Сережа закрыл глаза, вслушался в голос как раз закончившей читать нотации Яшиной и со вздохом откинулся на спинку кресла. Он ненавидел эту башню. Этот кабинет. Себя. — …понимаю, что ты волнуешься, но давай как-то поосторожнее? — Посоветуете ей уйти? — не то, что он собирался ответить, но отступать назад было поздно. Если Ингрид уйдет, это будет больно, но правильно. Он не заслуживает оставаться рядом с ней. Он не заслуживает ничего хорошего в этой жизни. — Зачем? Ты хороший парень. Дурной просто. Вынеси этот случай на терапию, хорошо? — Ладно. — С ней всё в порядке. — Яшина, кажется улыбнулась. — Не переживай. Вечером получишь свою воительницу в целости и сохранности. — Спасибо. Я… Но полковница уже повесила трубку. Сережа тяжело вздохнул и заглянул во входящие сообщения. Юля прочитала его послание, но не ответила. Ну и пожалуйста. Не больно-то и хотелось. …День проходит в повседневной рабочей рутине с примесью ненависти к себе, а ближе к вечеру, когда Сережа подумал о том, что еще немного — и он начнет задыхаться под весом блядского стекла и железа, Марго оповестила, что к нему посетитель. Значит, Юля все-таки решила… Но это не Юля. Это незнакомый, очень растерянный мужчина, сообщивший, что его сейчас остановили на улице и за вознаграждение попросили передать Разумовскому Сергею Викторовичу вот это… «Вот этим» оказывается непрозрачный пластиковый конверт черного цвета. Внутри конверта обнаруживаются какие-то бумажки, но посмотреть их Сережа не успевает — Марго в очередной раз подает признаки жизни, сообщив, что к нему пришла журналистка. — Благодарю. Вы можете быть свободны. Курьер судорожно кивает и пятится к двери, но потом все-таки разворачивается и выходит как положено. Растерянность на его лице начинает уступать место любопытству, а Разумовский усмехается, подумав о том, что Ингрид была бы в ужасе от подобной безалаберности — кто знает, что там внутри конверта и не является ли посетитель опасным. Впрочем, теперь уже поздно об этом думать. Посылка подождет, у него есть дела и поважнее. «Дела поважнее» входят в кабинет, когда он кладёт конверт в ящик стола. Она совсем не изменилась за это время, разве что круги под глазами стали больше. — Привет. — Не стой, садись. Чай? Кофе? Газировку? — Нет, спасибо, — девушка улыбнулась. — Я уж думала, что так никогда и не узнаю, что случилось. — Ну… — он внезапно почувствовал себя невероятно глупо. — Ты сказала Ингрид, что у меня кто-то есть кроме нее. Это было… Ты же знаешь, как она для меня важна. Что я люблю её. Больше всего на свете. — То есть… — Юля демонстративно нахмурилась и сделала несколько шагов вперед. Сережа не мог заставить себя посмотреть ей в лицо, а потому чрезмерно сосредоточенно смотрел на ее туфли. Красные, лакированные, на невероятно высокой шпильке. — Ты все это время трепал мне нервы из-за того, что… Блять, Сереж. — Она сердито топнула правой ногой и Сережа поспешно поднял глаза. — Ты дебил? Я просто… Блять, просто блять. У меня нет слов! И она рассмеялась. Громко, истерически, яростными движениями смахивая выступившие на глаза слезы. — Нет, я просто не понимаю! — смех постепенно спал, и теперь она наступала на него, уперев руки в бока. — Какого хрена? Что я должна была подумать? — Что для начала неплохо бы спросить меня? — Сережу накрыла отступившая было после разговора с Соней злость. — А не доносить моей… Ингрид с-свои ф-фантазии! Да еще и у меня за спиной! — Я спрашивала! — Ты не об этом спрашивала! — Нет, погоди! — она наставила на него палец. — Я… — осеклась на полуслове, задумалась и замолчала, потерев лоб. — Ладно, ты прав. Я не подумала. В моей голове было все так очевидно, что я забыла, что это неочевидно другим. Чертово расследование. Чертов Олег. Это все из-за него. — Юля закрыла глаза, запрокинула голову и тяжело вздохнула. — Прости пожалуйста. Хотя вообще-то Ингрид могла бы и не рассказывать. — Она не рассказывала. Она соврала тебе, что меня нет поблизости, — ему начинало становиться смешно. — Вот ведь… — Юля возмущенно пристукнула каблуком. — Кошка хитрая! Блин, прости пожалуйста. Это так… нелепо. — Да уж… — Сережа сделал шаг вперед и улыбнулся. Злость внутри него затихала, сменяясь неловкостью. — Вообще-то мне тоже нужно было объяснить тебе. Но просто… Я просто… разозлился. — Я бы тоже разозлилась. Какое-то время они молчали, глядя куда угодно, но не на друг друга. — Если честно, — внезапно нарушила тишину Юля. — Меня триггернуло. Когда… я была студенткой, моя подруга переспала с моим парнем. С той поры я… В общем, меня перекрыло в какой-то момент. Предубеждением. Глупо получилось. — Она заметила, что сжимает кулаки и поспешно разжала их. Развела руками в стороны и деланно-беззаботно улыбнулась. Сережа молчал, ожидая продолжения, но Юля только смахнула со своего ярко-синего платья невидимую пылинку. — Предложение о газировке ещё в силе? — Автомат у стены, — Разумовский махнул рукой, уточняя направление: в отличие от старого кабинета его новое хранилище газировки занимало только скромный угол и наполнялось по большей части колой, на тот случай если Ингрид, которая ее любила, решит зайти. Правда, после поступления в спецслужбу она почти никогда этого не делала. Это… огорчало, самую малость. Ее присутствие добавило бы скиллов его выживаемости в этой башне, не говоря уже о том, что он просто был бы рад дополнительной возможности ее увидеть. — Просто набери нужный код. — Что, бесплатно? — в зелёных глазах блеснули знакомые лукавые огоньки. — Чек вышлю в конце месяца, — Сережа попытался было сделать серьезное лицо, но не выдержал и улыбнулся. — Если хочешь. — Не хочу, — Юля улыбнулась в ответ и направилась «на охоту». — Вот от интервью я бы не отказалась. Ты морозишь мой запрос уже полтора года. Только и делаешь, что обещаешь. — Товарищ журналист, где ваши манеры? — Какие манеры? — Юля достала газировку и прошла к креслу, но поровнявшись с ним притормозила и мимоходом чмокнула его в щеку. — Значит мир? Сережа непроизвольно отступил в сторону и потёр место поцелуя, мысленно вздохнув о вопиющей бесцеремонности, от которой уже успел отвыкнуть. Но тут же осадил себя, подумав о том, что это выглядело не очень красиво. Юля делала так уже много раз. Ничего нового не случилось. Просто одна неимоверно наглая рыжая бестия оказалась выведенной из класса «чужих». — Значит мир. *** — …я совсем забыла тебя поздравить. Сережа устроился поудобнее в рабочем кресле и укоризненно посмотрел на собеседницу, оккупировавшую стол. Изначально он планировал… ничего. Не знал, что делать дальше после того, как они подтвердили заключение мира рукопожатием. Зато знала Юля, моментально втянувшая его в приятный, но малозначащий разговор. Это было логично, но утомительно: эйфория, пришедшая после примирения, испарилась также резко, как и возникла, приведя на смену усталость, перемешанную с равнодушием. Больше всего на свете хотелось, чтобы вокруг оказалась тишина, а рядом — Ингрид, но Ингрид была на работе и он чуть было не убил ее своими собственными руками; а выставлять Юлю сразу после примирения означало бы продолжить конфликт. Серёже совсем не хотелось продолжать какие бы то ни было конфликты. Ни открыто, ни, тем более, исподтишка. — С чем? — С помолвкой, — она кивнула на его правую руку, заставляя невольно залиться краской. — Это… — Рассказывать правду не хотелось. История с кольцами не касалась никого, кроме него и Ингрид Гром. Слишком сокровенное. Слишком личное. — Пока только обещание. Мы ещё не говорили о браке всерьёз. Слишком рано. — Ясно. А… — Юля соскользнула со стола и с повышенно беззаботным видом отошла к автомату. Сережа воспользовался этим, чтобы снять блокировку с экрана и ответить на важное сообщение. — Олег. Как он там? — Нормально, — имя лучшего друга неприятно царапнуло в районе солнечного сплетения. Олег бросил его. Переехал и не поставил в известность. Не доглядел за Ингрид, позволив ей довести себя до обморока. И даже домой после этого ее привез Каменщик, а не он. — А что? — Просто, — Юля набрала на автомате код очередной газировки и пожала плечами. — Вчера вечером я видела, как он обнимал коллегу, эту, как её… Такую летнюю. Я конечно не следила за ним, случайно вышло. Ты не подумай, что мне есть дело, просто… — Юль, послушай, — не то чтобы Сережа был против её присутствия, просто настроения «поговорить по душам» так и не появилось. Особенно если разговор собирался виться вокруг Олега, потому что теперь было очевидно, что на самом деле именно о нём она и хотела поговорить. Типичное журналистское хитрожопие. — У меня много работы. — Ладно, — пару секунд она выглядела растерянной, но быстро взяла себя в руки. Сережа подумал о том, что его ответ прозвучал агрессивнее, чем следовало, но махнул на это рукой. — Напишу тебе? — Разумеется. Выход найдёшь? — Уже нашла, — Юля кокетливо подмигнула и стремительным, лёгким шагом пересекла кабинет, направляясь к входной двери. — Хорошо, что поговорили. — Да. И… — Сережа вспомнил, что так и не отреагировал на ее откровение и поспешил исправить ошибку. Всё-таки она была его подругой и расставаться на плохой ноте желания не было. — Я соболезную. Твой парень и подруга. Они были неправы. Это было некрасиво. На самом деле следовало сказать «отвратительно». Низко. Подло. Но ему слишком хотелось поскорее остаться в одиночестве, чтобы заморачиваться с грамотным подбором слов. Он едва не убил Ингрид, хотя клялся оберегать её и защищать. Сам. Своими собственными руками… Я его видела. А еще что-то было не так во всей этой истории. Он что-то упускал. Что-то очень страшное, даже если учесть, что ситуация в любом случае была пиздец, вне зависимости от того был ли это действительно Весельчак или Ингрид приняла (не)желаемое за действительное. Она его видела. Она его видела. Видела… Сережа выбрался из-за стола и начал нарезать круги по кабинету, будучи не в силах сидеть на месте. Она его видела. Что-то было не так. Вчера вечером я видела, как он обнимал коллегу, эту, как её… Такую летнюю. Понимание обрушилось на него подобно Везувию, извергшемуся на Помпеи. Сережа отчаянно замотал головой, не желая верить очевидному, даже позвонил было Ингрид, чтобы опровергнуть несусветную чушь, потому что Юля наверняка ошиблась, ей показалось, Олег просто не мог… — Сереж, пожалуйста, — голос майора Гром уставший и тихий, почти обреченный. — Все хорошо. Никакого Олега со мною не было. Ты… — Я т-тебя люблю, — сейчас это прозвучало машинально, потому что бросить трубку не сказав вообще ничего, было бы грубостью. Она бы не поняла. — Прости меня. — Ты такой дурак. Давай поговорим дома? У меня тут… — Да, конечно. — Ноги перестали держать и Сережа медленно опустился на пол, каменными пальцами нажав на кнопку отбоя. Хотелось орать и царапать ногтями пол, но вместо этого он продолжал неподвижно сидеть, уставившись невидящим взглядом куда-то в стену. Олега не было рядом с Ингрид. Олег откровенно забил на ее безопасность. Олег шлялся непонятно где. Наплевал на все. Ингрид была в опасности. Она могла умереть. А он… Пустота смешалась с ощущением горящей лавы растекающейся по венам. Олег Волков бросил его. Олег Волков ни во что не ставил его и его просьбы, даже если от просьбы зависела если не жизнь, то как минимум безопасность другого человека. А ведь они клялись друг другу, что всегда будут друг за друга, что всегда прикроют друг другу спину, что останутся братьями несмотря ни на что, что… Для Сережи это всегда имело первостепенное значение, было важно и серьезно, даже если шло порой вразрез с его собственными принципами и точкой зрения. Для Олега же, как выяснилось, не значило ничего, потому что Олег предал его. Отмахнулся от клятвы как от назойливой мухи просто потому, что Ингрид не понравилась ему. Решил, что может забить на ее безопасность. Решил, что может распоряжаться жизнью другого человека по своему собственному усмотрению… Сережа медленно провел ладонями по лицу и поднялся на ноги. Ему было так жарко, что по лицу и телу катился пот. Мир вокруг приобрел легкий красноватый оттенок, чем-то похожий на летнее марево. Он сделал несколько шагов к стене, открыл сейф и долго смотрел на лежащий среди документов откидной нож, который Ингрид подарила ему на Новый Год. Это был странный подарок, и она сама признавалась, что не очень понимает, почему ее выбор оказался именно таким, но Сережу это не волновало. Какая разница? Даже если бы это была речная галька, для него это все равно было бы во сто крат ценнее любой многомиллионной драгоценности. Он протянул руку и, словно во сне, сжал ладонь вокруг перламутровой рукояти. Выкинул лезвие и зачарованно провел кончиком пальца по острой кромке. Холодный металл распорол кожу, выпустив наружу горячую красную кровь. — Ах, Сереженька… Сережа поднял голову и встретился взглядом со своим собственным альтером. Какое-то время они разглядывали друг друга. Во взгляде Птицы отразилось тщательно замаскированное недоумение. Даже растерянность. — Пошел вон, — собственный голос звучал настолько шипяще, холодно и равнодушно, что Сережа испугался. Впрочем, испуг быстро прошел, вытесненный чистой, незамутненной яростью. — Я прекрасно справлюсь с этим и без тебя. Птица пытался что-то сказать, но он отказывался слушать, выскочив из башни в ласковый прохладный воздух летнего вечера. Хватит с него этих вкрадчивых, уничижительных речей. Он сам. Сам способен справиться со своими проблемами. Он уже не маленький мальчик в коридоре детского дома. Ему двадцать девять. У него есть деньги. Есть власть. Есть любимая женщина, которую требуется защитить… И друг, которого уже давно следовало хорошенько впечатать в стену. Друг ли? Тяжесть ножа приятно оттягивала карман. Сережа отмахнулся от устремившегося к нему с любезностями охранника башенной парковки, схватил со стойки первые попавшиеся ключи и, усевшись за руль, рванул с места, мысленно послав к черту все возможные ПДД. Ему нужно увидеть Волкова. Посмотреть в глаза. А потом, в зависимости от того, что там отразится, принять решение, хотя в глубине себя он уже знал, какое решение примет. Потому что Волков предал его. А предательство ни в коем случае не должно оставаться безнаказанным.