Свои чужие люди

Здешний морг сильно отличался от судебно-медицинского морга Питера, так и не сумев стать для Ингрид Гром местом покоя и безопасности. Ее раздражало здесь абсолютно всё. До трясучки. Ей не нравился запах грейпфрута — от дезинфектора, которым обрабатывали руки до и после вскрытия, не нравилось обилие металла и то, что это всё располагалось на тех же этажах, что и С. О. Н., в непосредственной близости от живых, не нравились здешние специалисты… Она очень скучала по старому-доброму зданию в дворцовом стиле. По обитым кафельной плиткой коридорам, по отваливающейся табличке на кабинете заведующего, по персоналу… Она даже навещала их несколько раз до тех пор, пока не вышла на работу. И каждый раз поражалась тому, насколько безжалостно время. Завморгом в их последнюю встречу сильно сдал. Он осунулся, похудел и даже признался, что подумывает оставить работу и наконец-то уехать в деревню, чтобы предаваться радостям рыбацкой и огородной жизни. Любовь Сергеевна, ненавидящая свою невестку и активно сватавшая ей своего сына, умерла. Пришла на работу, упала и больше не поднялась. Это случилось в тот самый день, когда Ингрид проникла на прием в честь открытия казино. Евгений Борисович стал чаще прикладываться к коньяку и завел себе ассистента, которого готовил на роль преемника. Петр Степанович оставался бодрячком, но Гром все равно заметила, что его движения стали медленнее. А может быть это не они сдали, а она, не ослепленная более собственными потребностями, наконец-то увидела истинное положение дел. …— …заходите. Ингрид тряхнула головой, возвращаясь в настоящее, и послушно шагнула в дверной проем следом за Лето и Волковым. Три холодных, белых луча разогнали темноту и высветили небольшой постамент, на котором располагалось тело. Почти инсталляция. — Он действительно сгорел заживо? Ингрид удивлённо посмотрела на подавшего голос Волкова. Они ведь совсем недавно разложили ему всё по полочкам. Не верит выданной информации? Проверяет? Или просто тупой? — Да, вы не ошиблись, — в голосе судмеда слышалось неприкрытое недовольство. — Разве ваши напарницы не показали вам заключение? Ингрид поморщилась, с огромным трудом удержав себя от ответной колкости и сделала пару шагов вперёд. Голоса постепенно затихали. Она услышала, как ее окликнули, собираясь перейти к Примаковой, но отмахнулась, сообщая, что задержится здесь. Вообще-то, такое не допускалось, но здешние работники уже успели смириться с ее характером. И это тоже был огромный минус. Дядь Саша никогда бы не допустил такого в своих владениях. Сгоревший скелет скалился ей в лицо. Будучи единственным освещённым предметом в темной комнате, он создавал впечатление фантасмагории. Ингрид словно завороженная протянула к нему руку… но в последний момент развернулась и вышла обратно в коридор. Все равно ничего нового им не скажут. Лучше уж предпринять очередной заход в разгребании архива, тем более что на оперативке Яшина сняла с их тройки остальные дела до тех пор, пока Весельчак не будет пойман. Ингрид, как и Лето, была оскорблена до глубины души — в конце концов, они проделали огромную работу, а значит — их сменщики просто придут на всё готовенькое, но полковница была непреклонна, заявив, что это станет отличной мотивацией побыстрее схватить преступника. Ингрид по прежнему была уверена, что просирает время впустую, но спорить с начальством не осмелилась. В том числе потому, что практически не сомневалась: Яшина просто решила держать ее под присмотром. В свете сегодняшнего — довольно разумная политика. … Остаток дня проходит в монотонной рутине. Она опять засиживается допоздна, пока буквы перед глазами не начинают в буквальном смысле плясать. Всерьёз задумывается о том, чтобы заночевать прямо здесь, но в итоге всё-таки едет домой. Если Сережа не останется ночевать в башне, что он начал делать время от времени после того, как перенес свой офис на первый этаж и полномерно погрузился в работу; у них получится повидаться. Можно будет забраться к нему на коленки и уткнуться головой в плечо, прячась от мира. Или отвесить шуточку по поводу щетины, начавшей подавать признаки жизни — он довольно рьяно следил за отсутствием растительности на своем теле, но иногда, в пучине рабочих будней, всё-таки обзаводился лёгкой колючестью. А ещё она могла сделать кусь. Или попросить почитать, прижавшись к тёплому боку как можно крепче. А ещё могла бы толкнуть его на кровать, оседлать бедра и целовать — от шеи к губам, либо наоборот, до тех пор, пока у нее не перехватят инициативу… Но эта опция была временно недоступна. До тех пор, пока проблема с Птицей не разрешится. То есть, на неопределенный период времени. Возможно даже на несколько десятков лет… Ингрид непроизвольно дергает уголком губ, щелкая зажигалкой. Несколько десятков лет. Можно подумать, они продержатся вместе такой внушительный срок. Хотя, наверное, было бы здорово. Чтобы как во всех этих дурацких историях — долго и счастливо. Только оно не будет счастливо. Да и долго — тоже не будет. Ингрид ловит себя на том, что ей хочется плакать от навалившихся на плечи злости и пустоты — холодных и острых, но сердито встряхивает головой и решительно прижимает к запястью сигаретный бычок. Боль такая яркая, что на долю секунды возникает ощущение, будто она ослепла. Но ощущение проходит и забирает с собой нахлынувшие эмоции. Ожог противно пульсирует, но это мелочи, потому что спонтанное, необдуманное действие оказалось невероятно эффективным. Кажется, теперь она поняла, что имела ввиду мама, когда говорила «боль отрезвляет». И, — эта мысль пронзила мозг подобно удару тока, — множество мелких, беспорядочных, постоянно увеличивающиеся в количествах шрамов на ее руках и запястьях, только подтверждали этот тезис. Как и тот факт, что мама всегда ходила на работу только в одежде с максимально длинными рукавами. …— Помни, милая: родить дочь — величайшее счастье и самое страшное проклятье одновременно. — Почему? — Ингрид пересадила плюшевого котенка на подоконник, осторожно потрогала до сих пор горящую после пощечины щеку и с любопытством посмотрела на маму, остервенело расчесывающую недавно заживший порез. Из-под сорванной защитной корки по руке стекала алая струйка крови. — Потому что сын — отрезанный ломоть, но дочь — это сердце женщины. Самое дорогое и ценное, что только может у нее быть. Ты можешь оставить ломоть, но никогда не оставишь сердце, — в мамином голосе послышались нотки, полные обреченности и тоски. — Хотела бы я, чтобы у меня был сын. Интересно, а родись она как и ожидалось — Игорем, они с Сережей смогли бы стать друзьями? Интуиция говорила: вряд ли. Ингрид хмыкнула, затушила очередную сигарету недокурив и нырнула в парадную, попутно застегивая пуговки на манжетах любимой клетчатой рубашки — чтобы скрыть след от бычка. Нужно будет купить завтра тональный крем. И заодно приобрести пижаму с длинным рукавом. Благо теперь она может аргументировать это тем, что хочет выглядеть как можно более асексуально. Чтобы ему было проще держать контроль, а значит и Птицу. В идеале, конечно, если он заночует сегодня в офисе… …Сережа отыскивается на кухне, вместе с шныряющим у плиты Волковым. Он сидит на кресле, совершенно по птичьи поджав ноги и что-то печатает на ноутбуке с видом максимально сосредоточенным. Рядом с ним — почти пустая упаковка каких-то сладостей и почти нетронутый бокал с шампанским. В кухне жарко, словно в парилке, а еще… — Волков. Что это. — Свинина, — лаконично отзывается наемник, не выказывая ни малейшей радости или удивления, в отличие от вскинувшего голову и просиявшего Разумовского. — А что… Ингрид не стала дослушивать конец фразы и поспешно передислоцировалась из провонявшей кухни в туалетную комнату. Как раз вовремя, чтобы успеть склониться над белым другом и выблевать закинутый в себя по пути домой пирожок с картошкой. — Ты в порядке? Ингрид сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять очередной приступ тошноты и страдальчески помотала головой перед тем, как снова склониться над унитазом. Почувствовала, как Сережа опустился рядом, осторожно придержав ей уже успевшие слегка испачкаться в рвоте волосы и благодарно кивнула. Пирожок в ее организме уже давно кончился и теперь наружу стремилась отвратительная желтая желчь. — Мясо, — прохрипела она спустя какое-то время, когда на смену желчи пришли пустые рвотные спазмы. — Оно пахнет как… Как заживо сожженный Весельчаком бомж. Лето была права. *** Третий труп случается на третий день после того, как Волкова полноценно оформили на службу в С. О. Н. Авдотьев Анатолий Васильевич, двадцать шесть лет. Трезвенник. Из профессорской семьи. Подающий большие надежды молодой адвокат с впечатляющими амбициями. Утопленник. Плавать мы обязаны, жить не обязаны. Ингрид закурила четвертую по счету сигарету и перевела взгляд на молодого, слегка смущенного полицейского. — Еле с проволоки сняли, — судя по погонам на его кителе, он ходил в звании капитана. — Окоченел весь. Его мальчишки нашли, когда пришли на рыбалку. — Записку где нашли? — На краю пристани, — если капитан и был недоволен влезшим в разговор Волковым, то никак этого не показал. — А что в ней? — Слова и буквы, — Ингрид сделала еще одну затяжку и поднялась на ноги. — Он появлялся здесь раньше? — У их семьи тут дача недалеко. Он иногда приезжал на выходные. Заносчивый был. Никогда ни с кем не здоровался. — Конфликты с местными? — ладно, стоит признать: мозги у Волкова есть. — Каких-либо серьезных, насколько я знаю, нет… Ингрид сделала себе мысленную пометку: опросить местных. И сразу же перевела взгляд на распрощавшуюся с водолазами Лето. — Ничего, — напарница развела руками. — На дне чисто. Вот же скользкая тварь — умудрился установить эту махину и справиться со здоровым парнем так, что никто ничего и не заметил. «Махина», представлявшая собой конструкцию из колес, опускающих прикреплённую к каркасу проволоку вверх и вниз действительно впечатляла. Ингрид в очередной раз порадовалась тому, что у Серёжи алиби на вчерашнюю ночь (он читал ей «Дублинцев» Джеймса Джойса, возобновив прервавшуюся с обоюдным погружением в работу традицию) — его деньги и физическая сила Птицы вполне позволили бы провернуть что-то подобное. — Как думаешь, это может быть группировка? — Нет, — Ингрид помотала головой и внутренне содрогнулась, почему-то вспомнив ощущение от врезающегося в тело грузовика. — Нужно поговорить с местными. Может быть, это наведёт нас на связь… — Хорошо бы. Ингрид скользнула взглядом по Волкову, который все ещё разговаривал с капитаном, и рассеянно кивнула перед тем, как оставить коллегу в одиночестве. Утопленник лежал рядом с пристанью. Ингрид вздохнула и присела на корточки, расстегнув черный мешок, в который его укомплектовали для перевоза в морг Спецслужбы Особого Назначения. В зелёных, остекленевших глазах подающего надежды заносчивого адвоката до сих пор застыла смесь из обречённости, мольбы и страха. Его черные как смоль волосы мокрыми прядями липли к лицу, а кожа была холодной и бледной. Ингрид не могла заставить себя отвести от него взгляд. Она протянула руку и, словно загипнотизированная, скользнула по скуле мертвеца самыми кончиками пальцев. Она чувствовала с ним странную связь. Он как будто бы… звал её. Плавать мы обязаны, жить не обязаны. Ингрид провела ладонью по лицу, сделала шаг вперёд и погрузила руку в прохладную воду, представив, как она смыкается над её головой. Совсем как в детстве, до того как тетя Лена спасла ей жизнь. У смерти есть лицо. Ты его увидишь. Они делали неправильно. Всё. С самого начала. Они строили свое расследование по привычке цепляясь за жизнь, но в этом деле балом правила смерть. Ингрид потерла лоб, чувствуя лёгкое головокружение и вернула внимание покойнику. Анатолий Авдотьев одобряюще улыбнулся ей и протянул руку… — …в порядке? Ингрид моргнула несколько раз. Рядом стояла Лето и глаза ее были широко раскрыты. — Что… — Ты отскочила в сторону с таким видом, словно нашла гранату. Самая длинная фраза Олега Волкова на ее памяти. — Он… пошевелился, — собственный голос был сиплым и жалким. — Покойник. Его рука… — Ты бы сходила проверить психику, пока не поздно. — Завали ебло и научись общаться с людьми нормально… Ингрид благодарно кивнула Лето, вывернувшись из цепких мужских пальцев ровно в тот момент, когда санитары застегнули мешок обратно и приступили к транспортировке. Озеро продолжало плескаться. Смерть не имеет к нам никакого отношения. Пока мы существуем смерть еще отсутствует, когда же она приходит, мы уже не существуем. Чтобы раскрыть это дело, нужна смерть. Ингрид тяжело вздохнула и набрала Соне. *** — …и если смерть есть отсутствие всякого ощущения, — что-то вроде сна, когда спящий не видит далее никаких снов, то она была бы удивительно выгодной… — М? — лежащий рядом Сережа повернул голову и приоткрыл глаз, давая понять, что слушает. Ингрид улыбнулась ему и придвинулась чуть поближе. — Раймонд Моуди. «Жизнь после жизни». — Променяла атеизм на веру в реинкарнацию? Ингрид смешливо фыркнула и, загнув уголок страницы, отложила книгу в сторону. — Мне для расследования. Сережа открыл второй глаз и принял полусидячее положение. — Мы пытались найти мотивы в жизни, но в истоках этого дела стоит смерть. Вот я и позаимствовала у Сони… — Гром кивнула на стопку книг возле кровати. Сережа подался вперёд, заключив ее в теплое и крепкое кольцо объятий. — У меня плохое предчувствие, — пробормотал он, прижавшись губами к ее виску. — Можешь обозвать меня параноиком, но слушая тебя я не могу отделаться от ощущения катастрофы. Ингрид извернулась и поцеловала его в уголок губ. — Всё будет хорошо. На самом деле она не была в этом уверена. Ни в чем не была уверена кроме того, что наконец-то вывела правильную линию расследования и что практически слышала, как шепот внутри головы говорил ей «иди ко мне». — …почему ты не хочешь разделить эти книги с Лето? Или Олегом? Она и не заметила, как почти утратила линию разговора. — Потому что Весельчак дискутирует со мной. — Ингрид сказала это раньше, чем поняла, что именно было сказано. И сразу же внутренне чертыхнулась, потому что это было совсем не то, что Серёже следовало знать. — То есть? — сонливость окончательно ушла из его голоса, сменившись тревогой. Блядство. Блядство. Блядство. — Ничего серьезного, честно. Просто записки с высказываниями про смерть. Ну типа знаешь, «плавать мы обязаны, жить не обязаны». — Чем-то похоже на Помпея. — Наверное, — она пожала плечами и обняла его в ответ. — Это из Фрейда. А до этого был Эпикур. Убийца-интеллигент. Ингрид прикрыла глаза и позволила Серёже поцеловать себя. Вообще-то, она не собиралась заводить этот разговор, но в глубине души испытала облегчение от того, что он все-таки случился. — Я сегодня посмотрела в глаза утопленнику. — Она немного помолчала перед тем, как продолжить. — Никогда раньше этого не делала, а тут… — Зачем? — Сама не знаю. Как будто что-то подмывало. Звало. Это было самое верное описание. Весельчак, а вместе с ним и смерть, звали её. Пытались что-то донести до и через нее посредством этих записок. Но она не понимала, что именно. Раз за разом упускала какую-то маленькую, но невероятно важную деталь. — Ингрид. Сережа отстранился и осторожно взял ее лицо в свои ладони, заглянув прямо в глаза. На нее пахнуло апельсинами. Внутри всколыхнулась мимолетная волна теплоты. Красивый. Какой же он, сука, все-таки красивый. Особенно теперь, когда вернул себе свою старую прическу. — Чтобы я этих разговоров больше не слышал. Иначе я разнесу всю вашу контору к чертовой матери. — Разумовский говорил тихо и мягко, почти ласково. Но именно это подтверждало серьёзность сказанного. — Но, наверное, это к лучшему, что заглянула, — Ингрид предпочла проигнорировать его реплику. — Иначе я бы так и искала ответы не там где нужно. А теперь… — Пообещай мне, что будешь беречь себя. Разумеется, она не могла сделать так, как ее просили, потому что именно в максимальном риске был рецепт её служебных успехов. Но Серёже об этом знать не стоило. Особенно теперь, когда альтер вырвался на свободу. Ингрид скрестила пальцы, пользуясь тем, что он этого не видит и заставила себя не отвести взгляда в сторону. — Обещаю.