Свои чужие люди

Вокруг расстилалось бескрайнее белоснежное пространство. Сережа не был уверен, но кажется что-то такое он видел в последнем фильме о Гарри Поттере, который они с Ингрид смотрели от нечего делать в один из зимних промозглых дней. Кап. Кап. Кап. От каждой капли молочно-белой воды расходились громкие вибрации. Клубящаяся туманная дымка затягивала труп гигантской зелёной рыбы, пожираемой насекомыми, человека, обнимающегося со свиньей, жутковатого вида полусухие растения… Серёжу не покидала уверенность, что он уже где-то видел вот это всё. Все эти образы. Они как будто бы сошли с какой-то картины… — Это всё иллюзия, — выработанная в конце прошлого лета мантра помогала чувствовать себя увереннее. — Этого нет. Словно отвечая ему, вибрации исчезли, погрузив пространство в оглушительную тишину. Сережа дёрнул уголком губ, сделал шаг… И тут же дернулся, когда из ниоткуда, с громким хлопком, появился мим. Он поднес два пальца к губам в притворном ужасе и артистически кивнул головой влево. Сережа послушно повернулся туда и столкнулся лицом к лицу с Ингрид. Мим расположился на невесть откуда возникшем стуле и с непосредственной, почти детской радостью выдул мыльные пузыри из дула игрушечного пистолета. А спустя секунду Ингрид упала на землю, словно марионетка, которой перерезали ниточки. Из ее виска потекла темная, густая кровь… Сережа закричал от ужаса, рванувшись вперёд, проснулся, и с облегчением обнаружил себя на переднем пассажирском сиденье под встревоженно-удивленными взглядами. Он вытер выступивший на лбу холодный пот и выдавил из себя улыбку, почувствовав как родные женские пальцы бережно сжали его плечо. — Все в порядке? — Просто дурацкий сон. — Ему совсем не хотелось грузить ее содержанием своих кошмаров. Особенно сейчас, по пути в детдом. В присутствии посторонних. То есть, ни Олег, ни Юля, конечно же не были посторонними, но… Олег пока так и не стал до конца «своим», хотя после недавнего разговора отношения между ними значительно потеплели. Настолько, что его нареченный брат перестал прятаться в комнате и проводил время с ним, приходя с работы, хоть и маскировал это под тягу к кулинарии. Ну, наверное. — Не то, как я представлял себе работу в спецслужбе, — хмуро пробурчал Олег, яростными движениями перемешивая ингридиенты для соуса. — Одни бумажки. Монотонность. Рутина. Только и было из нормального, что русалка . — Нормального? — Сережа поднял голову от ноутбука и удивленно посмотрел на собеседника. — Человек умер. — Люди умирают каждый день. Как оно там было? Человек смертен? — Человек смертен, и это было бы еще полбеды. Плохо то, что иногда он внезапно смертен, — Сережа окончательно отставил технику в сторону, слишком встревоженный, чтобы продолжать копаться в компьютерной системе С. О. Н., собирая всю возможную информацию по делу Весельчака. — Олег, ты… Так же нельзя. Это слишком походило на разговоры с замаскированным Птицей. В горле мгновенно пересохло. Паника накатила удушливой холодной волной, но почти сразу уступила место агрессии, стоило Олегу в очередной раз раскрыть свой рот. — Размеренность гражданской жизни сводит меня с ума, — брат пожал плечами и принялся отбивать курицу. — Иногда я даже жалею, что тебя не пришлось вытаскивать из психушки или тюряги. — Зря ты начал готовить мясо. — Сережа поспешно перебросил их беседу в другое русло, одновременно пытаясь делать глубокие, размеренные вдохи-выдохи. — Ты же видел, что в прошлый раз Ингрид было нехорошо. В последнее время она стала очень чувствительна к… — Ты не пробовал рассмотреть вариант, что дело в ней, а не в мясе? Например залёт. — Да бред же, — небрежно брошенное предположение невидимой кувалдой ударило куда-то около сердца, перекрыв доступ к кислороду. — Как тебе такое в голову вообще пришло? Олег ничего не ответил, полностью сосредоточившись на готовке, но спустя пару минут все-таки нарушил тишину. — На твоем месте я бы все-таки сводил ее к психиатру. Ты не видел, как она смотрела на того дохлого мужика. — Ты работаешь даже меньше недели, — Сережа резким жестом придвинул ноутбук обратно и запустил программу перекачки файлов. Он уже жалел, что вообще позволил втянуть себя в разговор. От Олега, настоящего Олега, пахло выжженной землей, выпечкой и мертвечиной. Пиздец вспрыгнул на столешницу и требовательно мяукнул. Олег закатил глаза и спихнул его обратно на пол, но наглый кот сразу же запрыгнул назад и слегка боднул «противника», чтобы показать собственную хорошесть. Это стало тем единственным аргументом, который удержал Разумовского от того, чтобы сказать нареченному брату «пошел вон» и решительно захлопнуть за ним входную дверь. Коты никогда не привечают плохих людей, а Пиздецу Олег очень понравился. Ему еще никто настолько не нравился, разве что Елена, постоянно приносящая с собой что-нибудь вкусненькое для «маленькой пушистой жопки»… Юля же… он так и не смог изжить из себя обиду на то, что она считала его способным на предательство и как итог — что-то важное, хрупкое и теплое переломилось и умерло внутри него. Кажется, в свое время Ингрид похожим образом описывала свои сложности с восприятием Димы Дубина. Общаться — да. По необходимости. Но не более. …Словно угадав его мысли Ингрид кивнула и вновь сосредоточилась на дороге. Еще одно нарушение собственных внутренних табу: пустить другого человека за руль личного автомобиля. Не настолько интимно, как позволить себя причесать или подстричь, но… Хотя сейчас Сережа слегка сожалел о своем решении: он хотел хотя бы немного прийти в себя после нескольких бесонных, заполненных работой ночей, но в итоге это не привело ни к чему хорошему. А концентрация на дороге, по крайней мере, помогла бы отвлечься. Поездка в детдом внезапно показалась самой что ни на есть идиотской затеей из всех возможных. Он не был там уже больше года. Он прекрасно бы не ездил туда ещё примерно столько же и даже больше, потому что каждый визит бередил в душе старые воспоминания, ненавистные лица и ощущения, которые обычно получалось запихивать как можно дальше, делая вид, что на самом деле всего этого никогда не существовало. Но нет же. Приспичило. А какой смысл? Маловероятно, что они с Олегом смогут вернуть прежнюю близость из-за возвращения на места детства. Как и то, что это совершенно точно никак не поможет преодолеть сложности в отношениях с Ингрид. Скорее наоборот — подведёт всё к логическому концу, потому что теперь она не сможет обманываться масками, которые он успешно навешал на себя после «Радуги». Увидит, кем он является на самом деле. Невидимка, которого как будто бы не существует. Призрак, чье существование никогда никому не нравилось, потому что он должен был умереть ещё тогда, в семилетнем возрасте, вместе с мамой и папой. И, в общем то, даже умерший, просто слишком трусливый чтобы иметь возможность пройти туда, дальше, за ними… — А ещё предатель. Чудовище. Убийца. — Птица, вольготно расположившийся между Олегом и Юлей облизнулся с крайне довольным видом. — Ты все ещё можешь использовать крышу Vmeste, чтобы освободить этот мир от своей грязи, мой милый мальчик. — Тебя нет, — возражения вслух помогали лучше, но показывать свою слабость вот так открыто желания не было. Только не сейчас. Не здесь. Не перед этими людьми. — Ты иллюзия. — А ведь когда-то я был твоим другом. Единственным другом. Другом, которого твои родители послали, чтобы заботиться о тебе. Но ты предал меня. Дважды. — Убирайся. — Я никуда не уйду, Серёженька. Мои слова это твои слова. Мои поступки это твои поступки. Я — это ты. Лучшая часть тебя. Когтистая рука потянулась к нему, чтобы закопаться в волосы и Сережа поспешно нагнулся так низко, как только смог. Он не хотел, чтобы Птица его касался. С заднего сиденья послышался голос оторвавшейся от телефона Пчелкиной, ввинчивающийся в мозг подобно игле. Неужели так сложно просто воткнуться обратно и не жужжать? Он мог бы надеть ей на шею ошейник, полный взрывчатки. Нажать на кнопку и наблюдать, как полное жизненных сил тело разлетается на куски. Можно даже не самому — в конце концов, Олег же хотел побороть скуку? Он поможет. А когда миссия будет выполнена, можно будет расстрелять в Олега обойму: даже если он не сдохнет от пяти пуль, то точно не переживет шестую. Он мог бы… — Сереж. Голос Ингрид доносился как сквозь толщу воды, пробиваясь через образы кровавых рек, шахматных фигур и разлетевшихся по сторонам частей тела. — Сережа. Сережа помотал головой и снова обнаружил себя на переднем сиденье автомобиля. Стоящего на месте автомобиля. Левая задняя дверь громко хлопнула за вышедшей из салона Юлей. Олег молча последовал ее примеру. — Я что-то не то сказал, да? — собственный голос звучал неправильно. Совершенно по идиотски. — Что? С чего ты взял? — Ингрид отстегнула ремень безопасности и мимолетным движением сжала пальцы у него на коленке. — Мы приехали. *** — Мне кажется, ты погорячился. Сережа пожал плечами и, не удержавшись, зацепился своим мизинцем за ее мизинец, порадовавшись собственному решению организовать двухнедельную добровольно-принудительную поездку по пригородам Петербурга для всех здешних обитателей. Он любил общаться с детьми, но сейчас не вывез бы этого. И дело было не столько в его сложностях с социальными контактами, сколько в тех озлобленности на мир, боли, обреченности и отчаянной потребности в любви, которую транслировали их глаза. Потребности, которую он не мог компенсировать подарками в виде сладостей и игрушек, тем более, что все они были безликими. Общими. Без подстройки под индивидуальные вкусы и потребности каждого конкретного ребенка. А свои горести и мечтания ему никогда не поверяли, ведь для них он был посторонний, совершенно чужой человек. Очередной благодетель, снизошедший с Олимпа, чтобы почесать эго. Им же не объяснишь… — …отвратительно. — Что? Разумовский вынырнул из своих мыслей и сам не зная зачем обернулся назад. Олег и Юля продолжали стоять рядом с Татьяной Михайловной, причем со стороны казалось, будто Юля пытается воспитательницу утешить. А может и правда пыталась: заметив, что женщина смотрит на Ингрид и явно готовится сказать что-то нелицеприятное, Сережа позволил себе вылить на нее накопившееся раздражение, испытав невероятное удовольствие от того, что может вести себя как мразь. — С Татьяной Михайловной. — Ингрид дернула плечом, позволяя придержать перед ней дверь. — Я знаю, что должна возмутиться, но… — она скользнула взглядом по витрине, где были выставлены его тетрадки и усмехнулась. — Но?.. — Но мне приятно. Это неправильно. Так не должно быть. — Она пила твою кровь в прошлом году. Образно выражаясь. — Но ничего не сказала сейчас. — Но хотела, — Сережа ощутил острую потребность топнуть ногой, чтобы придать своим словам весомости, но сдержался, не желая выставлять себя идиотом. Нужно было срочно переменить тему. — Знаешь, какая шутка была любимой у меня в детстве? Ингрид оторвалась от изучения вывешенных на стену детских рисунков (все как один посвященные «Светлейшему Празднику Пасхи») и вопросительно посмотрела на него. — Римлянин заходит в бар, показывает два пальца и говорит «пять кружек пива, пожалуйста». — И что? — И всё, — на него снова начинало накатывать ощущение собственной нелепости. — Ну, просто два пальца выглядят как римская цифра пять. Понимаешь? Зря он вообще поднял эту тему. И приехали они сюда тоже — зря. — То есть три пальца это будет четыре пива? — Ингрид очаровательно нахмурилась. Она загнула нужное количество пальцев, и критически осмотрела результат. — Или три? — Или шесть. — Лучше шесть. — А потом я стал Гражданином и решил, что мне нужна политическая сатира. А Египет как раз был римской провинцией. В 30 году до н. э., после смерти Клеопатры. Так вот, вслед за римлянином в бар заходит египтянин, — Сережа мысленно проклинал себя, но не мог остановиться. Его несло. — достаёт член и говорит «а мне десять». — Прости?.. — В египетской системе счисления цифра десять обозначалась пенисом. — Блин, — они миновали главный коридор (одну из его стен украшал портрет президента и это вызывало вопросы. Это была территория детей, а значит стены должны украшать дети. Ну или их творчество. Желательно, не на тему религии. Нужно будет перед отъездом устроить директору втык за самоуправство.) и теперь поднимались по лестнице. На чердак. — Ты даже в детстве был блядский интеллигент. Чувствую себя быдлом. — А какая была твоя любимая шутка? — Это неважно, — Ингрид закатила глаза и скрестила руки на груди. — Не твое дело. — Ну расскажи. — Нет. — Ну пожалуйста. «Радуга» была непривычно тихой. Ни Олега, ни Юли видно не было — судя по всему они решили остаться с Татьяной Михайловной. Ну или просто оставить их наедине. Это было немного грустно, ведь чердак был и убежищем Олега тоже. Лет с пятнадцати в основном Олега, чем его: братец водил туда девчонок, парочку раз употреблял шмаль и бесчисленное количество раз трезвел. Но Сережу задевали только девчонки. Они были чужими. Они оскверняли их секретное место своим присутствием, они отнимали у него брата, он чувствовал себя брошенным… …Чердак наверняка перестроили при ремонте, а он сам впервые отклонился от своего обычного маршрута «двор-кабинет директора-холл, если дождь». Может быть и к лучшему, что Олег поднимется туда отдельно от него, если только вообще поднимется. — У женщины было 4 собаки: Абас, Руся, Пиро и Гами. Они потерялись на даче, она идет по поселку и зовет их по именам. Сосед услышал и говорит: «Да хоть блинами! Только не на моем участке». — В голосе Ингрид звучало неприкрытое раздражение. — Доволен? Это слишком походило на подростковый юмор Олега. И вообще — детдомников, которых Сережа всегда считал чем-то наподобие стаи тупых и агрессивных животных. Но в ее исполнении звучало не так уж и плохо. Даже забавно. А может быть дело было в нем самом, ведь сейчас, с высоты своих двадцати девяти лет он понимал, что их поколение ничем не отличалось от тех детей, которые жили в «Радуге» сегодня. Такие же озлобленные и нуждающиеся в любви. Пытающиеся занять ну хоть какое-нибудь место под солнцем. Выжить. — А как же особые полицейские шутки, которые рассказываются исключительно в кругу семьи? Ингрид внезапно помрачнела. — Папа считал, что эта работа слишком серьезна, чтобы шутить. В детстве я обижалась. Думала он скрывает от нас с мамой что-то очень веселое и интересное. Но когда начала работать сама, то поняла, что он был прав. Хотя случаются конечно всякие забавные истории типа лечения зуба в морге… — И, заметив его невысказанный вопрос, улыбнулась. — Визиты в морг всегда были любимой частью моей работы. По крайней мере в Главке. — Но как… До чердака остался всего один лестничный пролет. Ингрид остановилась, почесала бровь и уселась прямо на ступеньку, собираясь с мыслями. — Я была стажером. У меня заболел зуб и я решила, что если проигнорировать проблему, она решится сама собой, потому что я боюсь зубных, и мне нужно было работать… В общем, я довела до абсцесса, а Петр Степанович, санитар, работал дантистом до того, как пойти на пенсию… Он и лечил. Меня просто поставили перед фактом в один из моих заходов. Я слабо что помню, потому что криминалист влил в меня медицинский спирт — для храбрости и дезинфекции. Но вот что я помню — это звонит мой телефон, и Петр Степанович берет трубку, и такой «Это морг. Ваша Гром у нас, мы ее только что вскрыли». Как оказалось, это был мой куратор. Приехал меньше чем за полчаса, бледный, как полотно. Настоял на том, чтобы отвезти меня домой. — Тут она усмехнулась. — Я отказывалась. Говорила, что мне нужно работать. Чуть не выпрыгнула из его машины на проезжую часть… Впрочем, это уже совсем другая история. Сережа не удержался от смешка, представив лицо куратора. Но сразу же вздрогнул, представив себя на его месте. Ваша Гром у нас, мы ее только что вскрыли. Образ из сна любезно нарисовался перед глазами. Потому что Весельчак дискутирует со мной. Паника удушливой волной подступала к горлу. Голова кружилась, перед глазами опустилась завеса тьмы. Он словно барахтался в невидимой холодной воде, теряя контроль над собой и происходящим. — Мы вернемся так быстро, что ты даже соскучиться не успеешь. В лицо ударило запахом маминых сиреневых духов. Следом за ней, словно по условленному сигналу, пришел холодный мокрый песок на берегу Финского залива; привкус крови от разбитого ударом мусорской дубинки лица; ухмылка Каменщика… — …дыши, — голос Ингрид доносился откуда-то издалека, постепенно перекрывая громкий смех стаи озлобленных на жизнь детей. — просто… Он начинал чувствовать теплоту женских рук на своем лице. Паника отступала медленно, но верно; забирая с собой удушье и темноту. Сережа подался вперед и крепко прижал Ингрид к себе, зарываясь лицом в пахнущие кленом волосы. Она была его оберегом от темноты и воспоминаний, невидимой вереницей кружащих в воздухе. — Ох, Разумовский, насколько было бы проще, если бы тебя не существовало. — Эй, парни, давайте преподадим этому павлину урок манер. — Твоих мамы с папой больше нет. — Извини, что заставил тебя поехать, — Они еще даже до чердака не дошли, а его уже с головой накрывало прошлое. Нужно было остаться дома. За масками. — Я совсем не так это планировал. — Слабак. Альтер возник из ниоткуда, но у Сережа чувствовал себя слишком уставшим чтобы выдать в ответ хоть какую-нибудь реакцию. Да и какой смысл спорить? Да, слабак. Да, тряпка. Да, бесполезен. Да, его близким будет лучше без него. Ничего нового. Ничего из того, чего он не слышал или не знал. Сил возражать и пытаться прогнать Птицу больше не было. — Я пыталась зайти на свою бывшую работу до того, как попала в С.О.Н., — голос Ингрид дрогнул на долю секунды, но лицо осталось непроницаемым. — Хотела извиниться перед куратором. Я ведь его послала. Тогда, после казино. Сережа кивнул и накрыл ее руку своей — на всякий случай. Он прекрасно помнил тот вечер — начиная от своего намерения поехать к ней сразу после того как выскажет Бехтиеву свои претензии (а еще нажрется, чтобы заглушить страх, ведь у него не было никаких гарантий, что она ничего с собой не сделала) до облегчения, когда она позвонила после побега из «Золотого дракона». Облегчения, которое длилось ровно до момента поднятия трубки, потому что… — Забери меня. Пожалуйста. Я так больше не могу. Не так страшно как «Я уже умерла», сказанное в больнице, но тоже — страшно. Он и не подозревал до того момента, что она может быть настолько хрупкой. Куда более хрупкой чем когда ее сорвало при первом неофициальном визите в башню. Да и потом, в больнице и после нее она тоже была… крепче. — …не получилось. Не смогла заставить себя. Даже подойти. Просто стояла в прилегающей улочке и смотрела. А потом убегала. — Ты мне об этом не рассказывала. Да, она периодически уходила на долгие одинокие прогулки, но ему и в голову не приходило… — Теперь рассказала. — Ингрид пожала плечами. — Ты говорил, что тут есть выход к заливу. Покажешь? Или следуем прежним маршрутом? Конечно же, правильным ответом было «следуем прежним маршрутом». Взять себя в руки. Зайти на чердак, хоть и перестроенный. Вспомнить… — Я покажу. *** Если чердак служил убежищем для двоих, то берег Финского залива был особенным местом для него одного — Олег побаивался приближаться к воде (однажды Волков старший пытался научить сына плавать вот в этом самом заливе, но в итоге чуть было не утопил.), а Серёже нравилось смотреть на волны. Поначалу он фантазировал, что мама с папой на самом деле выжили и однажды обязательно приедут за ним на катере, но потом просто полюбил наблюдать за стихией. Это помогало очистить голову от лишних мыслей, да и отсутствие других людей было огромным плюсом. Да, порой его уединение нарушали, иногда даже случались разборки — как тогда, из-за собаки, но в целом сюда почти никто не ходил кроме него. А когда надоедало смотреть, можно было снять обувь и походить по кромке мелководья, а то и окунуться целиком, нарушая детдомовские правила — однажды, ещё до его заселения, тут утонул ребенок, и с тех пор на купание и любые контакты с большой водой был наложен наистрожайший запрет. Сережа на этот запрет плевать хотел. Лучше бы они так смотрели за издевательствами одних детей над другими, особенно после того как вторая потенциальная медалистка приюта была найдена в петле на одном из деревьев. Никто толком не знал, что произошло, но ходили слухи, что над ней надругался кто-то из старших — чтобы не мнила себя чрезмерно умной. Это стало единственным разом, когда они с Олегом и Каменщик, не переносящие друг друга на дух, заключили союз — прямо под деревом, на котором висело тело — Оля была таким же средняком, а значит, хоть и очень условно, но своей. А за своих полагалось мстить. Их собственное расследование зашло в тупик, а взрослые просто спустили дело на тормозах. Как и милиция. Девочка покончила с собой и всем было наплевать. Ничего нового. Но был и плюс: активная фаза вражды наконец закончилась и это позволило выделить больше времени на подготовку к экзаменам, потому что тратить кучу времени на покрас травы Сережа не собирался. Так поступали только тупые ватники. Олег, правда, тоже порывался, но перед ультиматумом «или я, или армия», выбрал его. По крайней мере, на время. Сейчас у Сережи не осталось уверенности в том, насколько правильно было ставить подобный выбор. Может быть, прими он тогда изначальное решение брата, обошлось бы без всей этой тихой ненависти и финальной ссоры? Вероятно. Но в семнадцать лет будущее туманно, а способность рассуждать здраво и вовсе отсутствует как класс. А иногда — Сережа вспомнил идею «Олега» про квест со смертельным исходом для всяких отбросов общества, специально приобретенный для этого особняк с огромным садом, до сих пор одиноко простаивающий под Питером; и поморщился от приступа отвращения к самому себе — ее отсутствие зависит от чего угодно, но не от возраста. Тот период его жизни проходил словно в тумане: Олег наконец-то вернулся, живым и здоровым, и единственным, что было по-настоящему важно — заслужить его прощение… Так ему казалось. Но сейчас всё наконец-то расставилось по местам: никакого Олега не было. Только похоронка, Птица и собственный энтузиазм. — Потому что именно я — лучшая часть тебя. Сережа проигнорировал альтера, перевел взгляд на Ингрид и улыбнулся, попытавшись представить что было бы, не забрось он «Сад грешников» в долгий ящик. Она, конечно, разоблачила бы его личность. И ни о каких даже мало-мальски теплых отношениях речи бы более не шло. И она наверняка приняла бы противоядие ещё до того как встретиться с ним лицом к лицу (но это не точно). И хотя картина получалась какой угодно, но не веселой и заканчивалась полным крахом — для того, кто проиграет; ему всё равно стало весело. В том числе из-за того, что не смотря на все его попытки в возвышенное, эта история чем дальше, тем больше напоминала кадры из фильма для извращенцев — наподобие тех, что временами смотрел Олег. И кстати, об Олеге… Взгляд выцепил названного брата возле того самого дерева, где когда-то качалось тело Оли и где трое мальчишек поклялись прекратить «военные действия» до тех пор, пока справедливость не будет торжествовать. Олег сидел на земле, прислонившись спиной к стволу и… курил. — И ты туда же? Олег приоткрыл глаза и посмотрел на него с молчаливым посланием пойти нахуй. Сережа послание проигнорировал, потому что мало ему было одной курильщицы, так теперь ещё и второй нарисовался. — И давно? — Только что, — брат пожал плечами и, поняв, что отъебаться от компании не получится, мотнул головой, давая знак что они могут присесть. — Стрельнул у какого-то пацана. Он тут откосил от твоей поездки. Наша Буренка за ним присматривает. — Какого пацана? Сережа почувствовал, как напряглась Ингрид и на всякий случай приобнял ее за плечи. — Да средняк какой-то. Представился Лехой. Пока не понял с кем я приехал, затирал что-то про то, что ему тошно от живучих, словно саранча, богачей и полицаев, продвигающихся по званиям всем понятно каким способом. Ингрид медленно задрала голову и стиснула челюсти, вывернувшись из-под его руки. — Он не уточнил, каким? — Не успел, — Олега, кажется, забавляло происходящее. Серёжу тоже позабавило бы, если бы не… — Ты спросил, откуда он знает? Ему самому было глубоко наплевать, чем дальше, тем больше, но Ингрид очень боялась, что их связь, — сначала дружеская, а затем и не очень — станет достоянием общественности. Особенно после того, как ей пришлось раскрыться перед коллегами. — Знает что? — Олег молча забрал сигарету из ее затрясшихся рук, раскурил и протянул обратно, заработав благодарный кивок. — Скорее всего увидел, как вы свалили, вот и надумал. Нет ни единого доказательства, если только вы… — Нет, — если бы можно было провалиться под землю от неловкости, Сережа с радостью это сделал бы. — Ну и не парьтесь. Никому и в голову не придет… — Где Юля? — перевести тему куда угодно показалось самым правильным решением. — С Буренкой, — Олег потянулся и подсполз вниз, устраиваясь поудобнее. — Ах, Сереженька, ну как же так? Такой хороший был мальчик, такой тихий, милый, воспитанный, — передразнил он воспитательницу, демонстративно закатывая глаза. — Еле утихла. Поит нас чаем, страдает из-за тебя, травит байки из жизни детдома. Я испугался, что умру от скуки и сбежал. — Бросил даму в беде? — Беде? Да она там строчит в телефоне как одержимая. Собирается делать очередной подкаст на тему профессий. Даже не заметила, как я свалил. На мое счастье. В этом была вся Юля и еще совсем недавно внутри разгорелся бы азарт и стремление помочь… Но сейчас там не было ничего. — Ясно. — Малец свалил в сторону берега, если вам это актуально. Сережа посмотрел на Ингрид. Игрид посмотрела на него… — Ну его нахер, — вынесла она общий молчаливый вердикт. Возможно, стоило сформулировать это иначе, но Разумовский смолчал. Он помнил, что у нее свои счеты с этим ребенком, хотя так и не смог до конца вникнуть в причины. Из-за того случая в казино? Глупо. Разумеется, спорить он не стал, но в глубине души не был уверен, что не поступил бы также. И дело было не в собственной детской ненависти к тем, у кого все было (хотя и это, конечно, тоже); а в том, что как и для всех остальных детдомовцев, «Сергей Разумовский» было ничего не значащим именем и дурацкими старыми тетрадями в показушных витринах. Ну и что, что патрон? Он все равно был для них никем. …Порыв ветра всколыхнул листву на древесной кроне. Ее листья громко зашелестели, отвлекая от царящей внутри мысленной и эмоциональной каши. В памяти всплыл образ Оли, покачивающейся на легком ноябрьском ветерке. Туда-сюда. Туда-сюда. Вероятно, ее смерть была быстрой — по крайней мере ему хотелось так считать. Интересно, нынешние дети знают, что когда-то этого великана называли «Деревом Висельницы»? А сколько еще таких Оль было за эти годы — сломленных, одиноких, не нужных никому даже после смерти? …и если смерть есть отсутствие всякого ощущения, — что-то вроде сна, когда спящий не видит далее никаких снов, то она была бы удивительно выгодной… Ингрид улеглась прямо на землю, и, скрестив руки на груди, наблюдала за облачными кучами на голубом небе. Со стороны Олега донесся храп. Сережа непроизвольно улыбнулся и последовал примеру своей валькирии, подумав о том, что взять с собой Юлю было не такой уж плохой идеей, ведь должен же кто-то оттянуть на себя Буренку. Он планировал провести эту поездку совсем не так, но в конце концов, все обернулось не так уж плохо. Двое близких людей были рядом, а солнечные лучи только подогревали навалившуюся усталость. Шевелиться было слишком лениво, да и бессмысленно. Его медленно, но верно утягивало в похожую на невидимые, но теплые и уютные воды воронку. Он просто полежит с закрытыми глазами. Совсем чуть-чуть. Об остальном вполне успеется подумать после.