Свои чужие люди

Коллектив С. О. Н. был тем, что удивило Ингрид Гром больше всего после того, как она приступила к своим обязанностям. В Центральном Управлении Полиции Санкт-Петербурга новичков встречали за редкими исключениями равнодушно, а люди, в основной своей массе, делили сослуживцев на «своих» и «чужих». Здесь же, она и Лето не только вызвали здоровое любопытство среди коллег, но и получили неожиданно теплое отношение пополам с готовностью помочь освоиться и почувствовать себя своими. Ингрид упорно пыталась найти подвох. Лето, как потом оказалось, тоже. Но подвох так и не отыскался, а вот разговор с Яшиной Лидией Валентиновной, непосредственной руководительницей С. О. Н., подчиняющейся только Борису Ивановичу Хрусталеву, случился. — Я заметила, что вы обе чего-то опасаетесь, — Лидия Валентиновна закрыла дверь своего кабинета и кивнула, приглашая своих подчинённых сесть. — Что-то случилось? Ингрид поджала губы и гордо вскинула голову. Она не собиралась вести откровенные беседы и устраивать разборки. Она устроилась сюда работать. Она честно соблюдала выдвинутое условие: стала командным игроком. Скрепя сердце приняла тот факт, что ей придется работать с напарниками, а не в столь комфортном одиночестве. Этого было более чем достаточно. Судя по выражению лица Августы, занявшей стул по другую сторону стола, она тоже придерживалась такой позиции. — Я знаю, что у вас обеих были… сложные отношения с коллегами, — голос Яшиной разорвал установившуюся в кабинете тишину подобно бомбе. — Но здесь, в С. О. Н. у вас не будет недоброжелателей. Для меня очень важна атмосфера среди сотрудников, и я всегда очень тщательно отбираю себе людей. Здесь нет никаких врагов. Только союзники. И это до сих пор удивляло: от безобидных повседневных подколов, до периодического общения после и вне работы, а также готовности помочь в сложных жизненных обстоятельствах. Например, предложить подкинуть до дома, узнав о том, что в квартире внезапно нарисовался человек, которого уже давным-давно считали мёртвым. — Жень, закинешь? Я потом такси закажу. — Лето нахмурилась и закусила губу. — Гром, ты как? — Нормально, — Ингрид как можно небрежнее пожала плечами и поднялась на ноги. Разумеется, это было ложью, ведь уверенности в том, что это действительно Волков (черт бы его побрал), а не вышедший из-под контроля Птица, у нее не было. А даже если и Волков — не было ни единой гарантии его нормальности. Да и как он вообще нашел ее родительскую квартиру? Почему он вообще на нее вышел? Так или иначе, Сережа был в опасности, а она находилась в часе езды от Питера и была совершенно бессильна что либо сделать. Разумовский. Господи. Блять. Человек-пиздец. Блядская. Ходячая. Катастрофа. …Поездка проходит в молчании. Погодин попытался было выяснить какие-то подробности про Олега Волкова и связанную с ним историю (оперское чутье совершенно правильно подсказало ему, что во всем происходящем есть огромный потайной пласт), но получил максимально грубый посыл нахуй и заткнулся. Ингрид была благодарна ему за это. Да, они хорошо сработались, да, они периодически разговаривали на нерабочие темы, да, он неплохо ладил с Серёжей (она до сих пор не понимала, как так вышло, что пришлось познакомить Разумовского с коллегами), но это вовсе не значило, что между ними было что-то, кроме чисто рабочих отношений. Ей не нужны были лишние уязвимые места. Тех, что уже образовались, более чем хватало. Особенно Разумовского. — Ты точно в порядке? У коллеги взгляд цепкий, но не читаемый, а интонации намекают, что вопрос задан как бы невзначай. Брехня, конечно. Ингрид кивает и прикрывает глаза. Пытается дозвониться Сереже, но в трубке идут длинные гудки. блядствоблядствоблядство …Дорога до родительской квартиры кажется вечностью, хотя на самом деле занимает не больше пары часов. Пара часов. Так много и мало одновременно. Ингрид благодарно кивает коллеге, хлопает дверью машины, отмахиваясь от предложения сопроводить. Если это Птица, а не Олег, то не нужно Погодину это видеть. Его вообще происходящее не касается. Она взбегает по лестнице, вытягивая из кобуры пистолет — на всякий случай. Мысленно готовит себя к тому, что обнаружит в квартире Сережин труп. Вероятнее всего — со свернутой шеей. Отстреливает замок — для быстроты, — и врывается внутрь, готовая без колебаний выстрелить, если понадобится. Прежняя Ингрид Гром никогда бы так не поступила, но прежней Ингрид Гром больше не было. Она умерла после похорон своего лучшего друга прошлым летом, выпустив предупредительную пулю в мишень для дартса. Но трупа не обнаруживается. Как и драки. Зато находится только что опрокинутое ведро с приготовленной для стен краской, живой Сережа с ножом в руке (профессиональный хват — машинально отмечает Гром, — отработанный) и ещё один парень, знакомый и незнакомый одновременно. От него пасет потом за километр, его лицо опалено горячим сирийским солнцем, а в льдисто-голубых глазах затаился смертельный холод. Боевая стойка, наведенный на нее ствол, спецодежда и борода. Высокий. Широкоплечий. Более массивный, чем Сережа. На полу — початая бутылка водки, пара одноразовых стаканов и почти не тронутая еда. Что-то китайское. У Серёжи вообще задвиг на азиатской еде. А вот то, что он мешает водку с таблетками — откровенно дерьмово, но он большой мальчик и сам разберется. У нее же были проблемы и поважнее. — Пушку на пол, — происходящее напоминало абсурд. — После вас, — осклабился черт знает откуда взявшийся Олег Волков. — Только мне пришла в голову шутка про два стула? — поинтересовался Сережа, поигрывая кухонным ножом, который она притащила из их квартиры после того, как перебралась сюда на время командировки. Он с беспечным видом сделал шаг вперёд и оказался четко между двумя стволами. — Или вы меряетесь длиной? Тогда я с вами, у меня вот, тоже есть. Ингрид закатила глаза, но оружие опустила, мысленно сделав себе пометку, что Волков поступил также. Хорошо. Значит, скорее всего имел место выработанный за время службы рефлекс, а не агрессия. — Майор Гром, Ингрид Константиновна. — Она сунула пистолет в кобуру и протянула руку. — Спецслужба Особого Назначения. — Это Олег, — зачем-то вмешался с пояснениями Серёжа, уронив нож. — Мой друг. Ситуация становилась всё абсурднее. — А это Ингрид, — щеки и шея миротворца залились краской. — Она моя… мы вместе. Я тебе говорил. — Лучше бы ты трубу взял, — недовольно проворчала Ингрид, ощутив себя полной дурой. — Я с работы сорвалась. Коллегу сдернула. Я думала, что… — Извини, я не подумал, — Сережа покаянно опустил голову. — Это все просто… — Проехали, — она поморщилась и достала из кармана подавший признаки жизни телефон. — У тебя всё нормально? Ингрид закатила глаза и подняла с пола один из стаканов. — Абсолютно, — водка обожгла горло. Пришлось зажмуриться. — Никакого смертоубийства. — Что сказать Яшиной? — Шутишь? — вслед за первым стаканом отправился и второй. — Я сейчас выдвинусь в офис. — Уверена? — в голосе Погодина послышались недоуменные нотки. — А… — Абсолютно. Она догадывалась, что именно он хочет ее спросить, но не собиралась позволить этой теме развиться. У друзей детства явно отыскался контакт, а Сережа прекрасно мог постоять за себя сам. В ее присутствии не было никакой нужды, тем более, что работа стояла. Труп в жёлтой кофте надлежало идентифицировать, орла отдать лаборантам на экспертизу. А заодно почитать про символизм этого самого орла. На тот случай, если он не являлся предметом орлиной коллекции убитой. И, если идентификация произойдет быстро, съездить опросить родственников, друзей, коллег и соседей. Возможно и недоброжелателей тоже, если отыщутся. Мужа, например. Или мужа бывшего. Или сожителя. Или любовника. Или… — …минут через десять, — договорил в трубке коллега, выдергивая ее обратно в реальность. — Ага. — Шаверму взять? — Две. — Договорились. В этом был главный плюс езды в машине Погодина, хотя Ингрид твердо решила: сейчас она закончит с ремонтом квартиры, и будет откладывать на мотоцикл. И кстати о мотоцикле. Осмотр квартиры и личных вещей погибшей. И рабочего места. Вдруг найдётся что-то, что наведёт на след? Ингрид бросает телефон обратно в карман, поправляет на волосах свою знаменитую кепку, на долю секунды прижимается своими губами к губам Серёжи, и уже готовится вылететь из квартиры, когда ее догоняет вопрос: — Ты не будешь против, е-если Олег пока поживет у нас? Это было ожидаемо. Что-то (наверное интуиция) говорило, что это — плохая идея, но Ингрид предпочитает проигнорировать ощущение. Олег — настоящий. Он друг Серёжи и много для него значит. И раз уж эти двое смогли найти точку потерянного контакта… — Только постирай его, а то воняет, — отмахивается она, и, покинув квартиру, сбегает вниз по ступеням, подумав о том, что нужно будет сделать новый замок. Взамен отстреленного. *** Ингрид проснулась от ощущения чужих пальцев у себя на лице. — Валентина Примакова, сорок четыре года, причина смерти… — на этом моменте мозг наконец-то запустился на полную мощность и она невольно подскочила на месте, раскрыв глаза. — Сколько времени? — Половина шестого, — в растрепанных огненно-рыжих прядях бликовало утреннее солнце. Они составляли яркий контраст с аристократической бледностью кожи и выгодно подчеркивали небесно-голубые глаза. — Извини, я не думал, что ты проснешься. Ингрид широко зевнула и откинулась обратно на подушку, довольно сощурившись. Ей до сих пор было немного странно видеть своего партнера (она пришла к этому определению всего несколько дней назад) с длинными волосами, но ему шло, а ей нравилось путаться в них пальцами. Вполне достойное зрелище на замену дурацкому сну, в котором с нее требовали отчет по убитой, но вместо трупа Примаковой на секционном столе судебно-медицинского морга Питера лежала она сама. В самом центре хоровода из фигур с полотен Иеронима Босха. — Знаешь, — он протянул руку за расческой и Ингрид с трудом подавила порыв съехидничать. — мне снился такой странный сон. Как будто Олег вернулся. — Это не сон, — у нее было еще полчаса на то, чтобы спокойно повалять дурака, поэтому она подалась вперед и забрала у него расческу, чтобы продолжить расчесывать самостоятельно — это помогало сосредоточиться. — Он действительно вернулся. Сережа тяжело вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Ингрид нахмурилась. Это, конечно, было не ее дело, но разве возвращение друга детства не должно было быть поводом для радости? Особенно после всей этой историей с похоронкой и раздвоением личности. — Я плохой человек, — внезапно подал голос Сережа, не убирая ладоней от лица. — И ужасный друг. Ингрид поспешно закусила губу чтобы не брякнуть чего-нибудь в духе «значит ли это, что тебе требуется наказание» и отложила расческу в сторону. — Я не уверен… я не знаю… — его начало трясти. — Я н-не ч-чувствую радости от того, что он вернулся. Поначалу чувствовал, а потом… Ингрид сползла с кровати и подобрала висящие на стуле джинсы. — Мне было бы комфортнее если бы он оставался мертвым, — неожиданно выпалил Сережа, сжимая виски и крепко зажмурившись. — Понимаешь? — Не очень. Это было не совсем правдой. Она чувствовала примерно то же самое до того момента, как не встретила его в больнице после сердечного приступа. По крайней мере, ей так казалось. Но это не отменяло того факта, что ему будет совсем не лишним выговориться. — Я не чувствую ничего. Словно та, давняя, дружеская связь между нами оборвалась. Он свой, понимаешь? Но вчера, когда я смотрел на него, я понимал, что он — совершенно чужой человек. И что я не хочу чтобы он был здесь. Что чужая сила грубо ворвалась в наш уютный маленький мирок и я очень боюсь, что мы не сможем перед ней выстоять, потому что Олег он… ну, Олег. А я… Ингрид тяжело вздохнула и закатила глаза. Она не очень понимала, что именно Сережа имеет ввиду под тем, что Олег это Олег, но предчувствовала огромный гемморой на свою голову. — Ну так выстави его и дело с концом. — Не могу, — больше всего на свете основатель самой популярной социальной сети в данный момент напоминал ей потерявшегося ребенка. — Он ведь мой друг. Мой лучший друг. Он вернулся из-за меня. Потому что думал, что я в беде. Ему некуда пойти. — Сереж… — И спасибо, что не сказала при нем вчера. Про таблетки. Я знаю, что водку с ними мешать нельзя, но О-Олег… он бы не понял, понимаешь? — Не понял, если бы ты отказался пить? Такие друзья, по мнению Ингрид, заслуживали только одного: вылететь из круга общения как можно дальше. — Нет. Но это тоже. Я ведь… ну в общем… — Сережа начал преувеличенно внимательно рассматривать свои ладони. — Ну в общем, у меня были… сложности. С алкоголем. Ты, н-наверное, замечала. Ингрид пожала плечами. Она не особо обращала на это внимание, но теперь, оглядываясь назад, склонялась к тому, чтобы согласиться. — Еще со студенческих времен. Когда доставать стало просто. Это помогало… — он чрезмерно резко закинул голову вверх и улыбнулся. — А потом начался этот курс лечения и пришлось бросить. Сначала было тяжело, но я не жалею. Хотя теперь, видимо, придется снова начать. — Зачем? — Чтобы он видел, что я все тот же. Что я его друг. — Сереж, — Ингрид присела рядом и подобрала под себя ногу. — Сорян конечно, но рядиться в старые рамки — тупо. Если он действительно друг… — Он вечно пытался меня опекать, — Разумовский нахмурился и подергал ткань своих пижамных штанов. — С этого все началось. Там, в детдоме. Поначалу мне это нравилось, а потом начало раздражать. Даже бесить, потому что... Неважно. Все это было очень… странно. Мы были сильно привязаны друг к другу, но одновременно люто друг друга ненавидели. Я по крайней мере. И если честно… я думаю, он поэтому и пошел дальше. Просто не выдержал. Но я не знаю, сможет ли он принять меня. Не знаю, смогу ли я принять его. И я, — он опустил голову так низко, что Ингрид едва расслышала. — правда боюсь, что он понравится тебе гораздо больше. — Разумовский. — Да? — Пизда! Ты заебал. Сначала был Дубин, потом коллеги, теперь Волков… кто дальше? Прокопенко? Сережа опустил голову еще ниже, после чего пробормотал что-то про то, что про Юлю с Соней и Лето он тоже думал. — Пиздец, — Ингрид рухнула на спину и закрыла лицо руками. — Пиздец. Просто заткнись. — Я тебя люблю. — Я поняла, — он говорил эту фразу при каждом удобном случае и Ингрид здорово раздражалась. Зачем повторять одно и то же, снова и снова? Какой смысл? — И то, что ты считаешь меня способной лечь под каждого первого — очень обидно. — Нет, я… — Знаешь что? — Ин… — Ты достал! И прежде, чем он успел возразить или схватить ее за запястье, выскочила из комнаты хлопнув дверью. Чуть не врезалась в едва успевшего отскочить Олега Волкова, рявкнула: — Пошел вон! просто чтобы слегка разрядить эмоции, подхватила с пола кроссовки и выскочила в парадную. Пробежала пару пролетов вниз, остановилась, выдохнула, прислонилась к стене, чтобы обуться. Поняла, что забыла плащ, но возвращаться не хотелось и она махнула рукой: все равно это лето выдалось в разы теплее, чем предыдущее. Подумала немного и неспешным шагом вышла из парадной, чувствуя, как недавняя вспышка агрессии постепенно сходит на нет. Помнится, на одном из осмотров ей диагностировали проблемы с гневом и рекомендовали пройти курс лечения. Но рекомендация была необязательной, а проблемы — не критичными, и поэтому Ингрид с чистой совестью забила на это всё. …я очень боюсь, что мы не сможем перед ней выстоять… На самом деле, в глубине души, она тоже этого боялась. Иногда ей даже казалось, что это неизбежно: вокруг него — множество красивых женщин, готовых ставить в центр своего мира его, а не свою работу. В красивых платьях, коротких юбках, обтягивающих бедра и жопу штанах, с яркой помадой на губах и белоснежной пеной бюстгальтера в сексуально расстегнутом декольте. У них были сладкие голоса, бритые ноги и туфли на феерически высоких каблуках. И они могли поддержать беседу о технологиях и алгоритмах, а не просто слушать и молчаливо кивать. Ингрид искренне не могла понять, почему вместо всего этого цветника он предпочитает оставаться возле неё. Терпеть вспышки агрессии и ненормированный график, полное нубство в его профессиональной сфере, спортивные топы и мужские трусы, посредственную внешность, шрамы, полнейшее отсутствие общепринятой женственности, нестабильный цикл менструации и трупы, трупы, трупы… Это нелогично. И самое паршивое во всем этом было то, что она ничего не могла с этим поделать. То есть, она могла бы, но не хотела, потому что слишком дорожила своей самостью и полностью устраивала себя такой, какая есть. Но одновременно с этим чувствовала себя отвратительно беспомощной перед лицом грядущего будущего, ведь в изменах подозревают исключительно те, кто и сам имеет рыльце в пушку. Или намерение на это. А теперь ещё и Волков. Где гарантия, что она не была подсознательной заменой лучшего друга? Ингрид тяжело вздохнула и недовольно поморщилась. Тридцать три года, майор, а расклеилась как малолетняя школьница. Это было бы смешно, если бы не было отвратительно. Подумаешь, бросит. Невелика потеря. У нее есть задачи и поважнее — убийство Примаковой, ремонт в квартире, мотоцикл. Нельзя же вечно использовать коллег как частных извозчиков. Опять же, коллеги. Да, у Яшиной был пунктик на групповую работу, но это не значило, что можно ослаблять бдительность. Они все — чужие друг другу люди. Нужно действовать по максимуму отстранённо. В одиночестве. Это будет гораздо быстрее и эффективнее. И Разумовского она бросит. Вот прямо сейчас позвонит и бросит. …Однако, когда Сережа снял трубку, после первого же гудка, Гром смогла сказать только: — Я к тебе забегу сегодня днём, ладно? Мне нужно пробить Примакову. На всякий случай. — Ты опять забыла позавтракать, — отозвался голос из телефона недовольным ворчанием. — Не занудствуй, — поднявшееся было раздражение отступило перед вылезшей на лицо улыбкой. — Перехвачу по дороге. — Ты не можешь питаться одной шавермой. У тебя будет истощение. Снова. Ингрид закатила глаза. — Да, папуль. Где-то на заднем плане раздался незнакомый лающий смех. Ингрид сделала очевидный вывод, что он принадлежит Олегу Волкову. — Я не считаю тебя легкодоступной, — внезапно выдал Разумовский после некоторого молчания, когда майор уже хотела повесить трубку. — Вот только давай не… — Нет, погоди. Просто они все гораздо больше подходят тебе, чем я. Ты знаешь, почему. — Разумовский. — Да? Ингрид прикусила губу. Ей хотелось сказать, что он дурак. Что она не будет забирать вещи и он может их выкинуть к хуям собачьим. Что она прекрасно проживет и без него. Что если он пойдет налево, то она самолично его пристрелит… — Я соскучилась. *** Смерть не имеет к нам никакого отношения. Пока мы существуем смерть еще отсутствует, когда же она приходит, мы уже не существуем. Ингрид тяжело вздохнула и покрутила в руках протянутую Погодиным записку, лежавшую поверх обугленных человеческих останков. Рядом с останками отыскалась уже знакомая по вчерашнему трупу статуэтка орла. — Что скажешь? — поинтересовалась Лето, запрокидывая голову, чтобы выдохнуть сигаретный дым. — Слишком короткий промежуток между убийствами. Это плохо. — А записка? Вчера ее не было. Я осмотрела то место едва ли не с лупой. — Он продолжает спектакль. — В воздухе все еще пахло костром и горелой плотью, невольно навевая ассоциации с делом Чумного Доктора. — Это завязка. — Показывает свою власть? — Лето приподняла пакет для улик, в котором лежала статуэтка. — Над смертью? Ингрид пожала плечами и снова посмотрела на записку. Она совершенно точно видела этот почерк раньше. А интуиция говорила — дело в чем-то другом. Не в господстве над смертью. Но делиться мыслями с коллегой не стала. — Наверное. А может он как-то связан с нашей художницей, — Валентина Примакова была уволена из художественной школы из-за злоупотребления алкоголем. — Ее сожитель сказал, что она с кем только не яшкалась. Так что… — Имеет смысл. — Да. — Ингрид обвела взглядом поросший бурьяном пустырь за проржавевшими гаражами-ракушками — здесь, на окраине города, в не самом благополучном районе, никому не было до них никакого дела. Она попыталась прикинуть, какова вероятность, что это — дело рук Птицы, но пришла к мнению, что это весьма маловероятно. Почерк был хоть и знакомый, но не Сережин. К тому же, у него было алиби. На вчерашнюю ночь уж точно. — Имеет. *** — …его звали Дмитрий Сорокин и он был бомжом, — сообщила Ингрид, пока они с Сережей неспешно двигались вдоль Дворцовой набережной. Когда она забежала к нему в офис сегодня днем, он предложил ей вспомнить старые-добрые времена и прогуляться по вечернему городу. Ингрид попробовала было отбрехаться обилием работы (что было правдой), но в итоге согласилась. Не в последнюю очередь из-за того, что он любезно захватил на работу ее плащ. — …мы нашли его паспорт неподалеку от тела. Но на нем отпечатки только хозяина и потому неясно — сам он обронил, или убийца выкинул. И еще он никак не связан с Примаковой. Вообще, ни капельки. Сережа остановился и облокотился на гранитную набережную, устремив взгляд на мазки городских огней, отражающихся в воде. Ингрид последовала его примеру. — А в ночлежке, возле которой он ошивался, нам сказали что в последний раз его видели с солидным и представительным мужчиной… — она поежилась. — Его сожгли. Заживо. Я сначала боялась, что это ты. Ну, то есть Птица. Какое-то время они молчали, плечом к плечу наблюдая за плещущейся в гранитных оковах рекой Невой. — Я так и не рассказал Олегу. Про него. — Сережа склонил голову ей на плечо и тяжело вздохнул. — Не могу заставить себя. Никогда не думал, что когда-нибудь снова почувствую себя намного комфортнее в офисе, а не дома. А еще ты ему не нравишься. Олегу. Ингрид недовольно фыркнула. — Он мне тоже. — Он считает тебя мутной. Психически нестабильной. Хотя и с чувством юмора. — А ты? — Ингрид постаралась задать вопрос максимально похуистично. — А я тебя люблю. — Разумовский залился краской и пару раз глубоко вдохнул. — В-в-выходи за меня. — Че? — Ингрид на всякий случай отодвинулась в сторону и внимательно всмотрелась в его лицо, ища признаки розыгрыша. — Это не смешно. — Я с-серьезно. Я просто… ну… я бы очень хотел… Внутренности заволокло ледяной пленкой. Ингрид почувствовала, как у нее перехватывает дыхание и поспешно схватилась за гранит, чтобы не упасть. Она видела слишком много браков, чтобы не знать, чем все закончится. Лучше умереть. — Сережа, — голос отказывался повиноваться. Воздуха не хватало. Перед глазами плясали цветные пятна. — Нет. Об этом не может быть и речи. Она ожидала, что он будет настаивать, но Разумовский только вздохнул и прошептал что-то похожее на «ладно». Ингрид даже показалось на доли секунды, что он вот-вот расплачется. Дурак. Было бы из-за чего… — Дело не в тебе, — зачем-то пояснила она, ощущая, что паника пошла на спад. — Просто я не хочу замуж. — Ты выглядишь не очень, — кажется, он решил не развивать тему и Ингрид была благодарна. — Голова кружится, — взгляд выцепил стоящий неподалеку лоток уличной торговки. — Можешь купить воды? — Да, конечно. Ингрид тяжело выдохнула и вытерла выступивший на лбу холодный пот рукавом плаща. И почувствовала, как сердце пропустило удар, озарив мозг внезапной догадкой. Она судорожно засунула руку в карман и извлекла найденное под дверью послание. У смерти есть лицо. Ты его увидишь. Почерк совпадал с почерком из записки, найденной на теле Сорокина. А это значило, что весь этот спектакль с трупами — для нее. И она понятия не имела, куда копать. Она даже не понимала, что именно до нее пытаются донести… — Вот, держи, — Сережа вернулся так неожиданно, что Ингрид непроизвольно дернулась. — Ингрид, что с тобой? На тебе лица нет. Это из-за… — Нет, я просто… Просто стала причиной смерти двух человек. Чую, что он на этом не остановится. Изо всех сил пытаюсь надеяться, что дело не во мне. Не слишком успешно. — Знаешь, ты наверное был прав насчет истощения, — она заставила себя выдавить на лицо улыбку. — Нужно поесть. Если Сережа и не поверил ей, то виду не подал. Ингрид позволила ему утянуть себя в сторону ближайшей кафешки, подумав о том, что она обязана поймать этого психа, чем раньше, тем лучше. И что она не расскажет об этой записке ни одной живой душе. Потому что это — только ее дело. Она, в конце концов, майор. Она не позволит эмоциям возобладать над умом и логикой. Она справится.