Сходство сходству рознь

Где-то в подсознании было понятно, что это временно. Всё вернётся на круги своя. Даниэлю подарили покой, столь необходимый сейчас. Конечно, спал он неспокойно, как и всегда. Кошмары мучали его до замка Бренненбург, даже до проклятого Алжира. Ему снились вещи настолько приближённые к реальности, что порой было тяжело отличить грань между кошмаром и действительностью. Как всегда было прохладно, в таком родном месте принято ощущать тепло как и физическое, так и душевное. У нормального человека появляется некое чувство комфорта, тихое торжество и радость. Ведь недаром говорят: «Мой дом - моя крепость». Юноше казалось, что слово крепость в его случае обозначало бездушную груду хаотичных камней, что-то неприятное и враждебное, чему ни в коем случае нельзя было доверять. Он никогда не смел называть свой дом домом в том смысле, в котором, порой, называл его Александр. Археолог говорил о строении, а барон о загадочных чувствах. В каком-то смысле, он завидовал этой тоске Александра. Тон его становился особенно задумчивым и удивительно тёплым. — Так почему не вернётесь? — Спросил он однажды. — Мой дом очень далеко, и я планирую вернуться. Но перед этим я исполню своё обещание, я не могу бросить тебя в беде, Даниэль. В такие моменты он сдерживал редкие слёзы, что-то внутри него ломалось и ему очень хотелось поделиться чем-то хорошим, чем-то про свой дом. Но у него его не было, поэтому в такие моменты археолог нахваливал архитектуру замка и глубоко задумывался над тем, откуда же барон родом, но не смея спрашивать напрямую. Бренненбург не мог стать полноценным домом для юноши, но в определённые моменты ему было здесь комфортно. Тот факт, что тут живёт Александр, добавлял этому месту особое значение.

***

Песок нежно проскальзывал между пальцами, столь мягкий и приятно прохладный. Кто-то держал над ним зонтик. Лицо археолога было поразительно удовлетворённым, словно у него исполнилась какая-то мечта. — Ты хочешь, чтобы все великие археологические открытия совершил кто-то другой? — Нет... Это буду я. — Даниэль лениво поднялся и отряхнулся, сбрасывая песчинки со своей одежды. — Нам недолго осталось идти. Не хочешь сам понести зонт? — Он нелепый. — Уверенно ответил юноша, поправляя свои волосы и вдыхая побольше воздуха. — Аномально прохладно для пустыни, мне даже не верится. Быть может, это какое-то особое явление? — Это сам мир улыбается нам, Даниэль. — Тогда я улыбнусь ему в ответ. Они вдвоём куда-то шли. Их следы тут же заметало, всё вокруг помогало скрыться путникам где-то в пустыне, чтобы никто их не нашёл.

***

Всё, что было вчера уже и не имело значения сегодня. Он ещё чувствовал песок между своих пальцев и надеялся, что он сделает какое-нибудь открытие, пусть даже самое маленькое. Медленными, но бодрыми шагами он дошёл до архивов, наслаждаясь своим своеобразным выходным. Он разглядывал туманный лес за витражами, а ведь там и не было никаких призраков. Он наслаждался уже знакомыми картинами, висевшими через каждый десяток шагов. Замок сегодня был дружелюбен, поскольку юноша был сам позитивно настроен ко всему живому. Он сел, прижав свою спину к книжной полке. Зелёный томик, находившийся у него в руках, в первую очередь привлёк цветом обложки. Оттенок очень удачно подходил к его жилету. И с того момента, как он открыл первую страницу, Даниэль утонул в потоке абзацев, ему попалась очень удачная книга. Какой-то незамысловатый роман, идеально подходящий под нынешнее настроение археолога. Всё описанное на листах бумаги казалось чем-то загадочным и неизведанным. Точно книга о науке, просто больно красивая! Если бы отец увидел, что сейчас читает его сын, то непременно избил бы его без сожалений. Не имея тепла в мире реальном, археолог привык искать все недоступные ему чувства среди страниц. Он любил истории о приключениях, которые заканчивались хорошо, а не как у него. Он со стыдом и неприятием читал любовные истории, одновременно съёжившись от часто встречающейся приторности и от пугающего осознания того, что он не был способен понять ощущения героев. Даниэль был диким человеком, одним из тех, на кого обычно косятся дети и старики, читая его по взгляду. Любопытный, не из робкого десятка, но при этом чувствительный в каких-то аспектах. Неудивительно, что юноша не обращал ни на что внимание, наслаждаясь своим отдыхом, ныряя в книгу, желая стать её частью, надеясь, что он найдёт в ней кого-то похожего на себя и перенесётся туда, куда его бы ни за что не пустили. К теплу. Ему было плевать на весь шум вокруг: на заинтересованные нечленораздельные звуки, на сваленную с полки книжку, на поднявшееся облако многовековой пыли. Даже периферическим зрением он замечал изуродованную фигуру рядом, но Даниэль был слишком глубоко погружён в чтение. Вот, он тоже на площади среди других людей, ловит на себе необычайно нормальные взгляды, видит вокруг себя слишком приветливых людей, при этом чувствуя себя втянутым в какую-то любовную интригу главных героев. Ему даже мерещилось, что среди очередных диалогов где-то проскочило и его имя, и тогда сердце археолога наполнялось приятной горечью, что-то внутри тянуло. Что-то в высшей степени удовлетворительное, но при этом оставляющее после себя чувство тоски. Словно поверх роскошных одежд ему пришлось накинуть чёрную траурную мантию. И он улыбался, в душе оплакивая самого себя и проклиная. Перевернув очередную страницу, юноша дёрнулся в сторону, увидев, как припухшей перебинтованной рукой кто-то перелистывает страницу назад. Тогда пришлось вернуться в реальность, вновь вкусить то, от чего он бежал. Бинты пахли протухшей водой вперемешку с кровью, само существо, конечно же, было ему знакомо. От них всех примерно так и воняет, Даниэль по-человечески не мог не испытывать к ним отвращения, но кроме этого никаких претензий у него не было. Наверное, Грант хотел что-то сказать, но, естественно, с разорванной пастью он способен издавать исключительно гадкие звуки. Иногда они напоминали собак, скулили и рычали, но сами по себе они звучали грубее животных или людей. — Если ты способен читать, то мог бы и помыться. — Недоброжелательно отозвался Даниэль, осматривая монстра. Тот, точно обиженный щенок, свёл к носу те участки кожи, на которых у нормальных людей находились брови и печально промычал. Даже такое общество было по-своему полезным для археолога. Раньше эти существа слонялись по Бренненбургу в ношенных мантиях, пахнувших как сточная вода. Но в одну ночь, юноша, слоняясь в поисках опиума, наткнулся на монстра без капюшона и очень сильно перепугался. Он был готов отбиваться чем угодно, даже своим единственным спасителем от темноты — фонарём. Но создание не проявляло к нему агрессию, оно было жалким, оно ему подчинялось и уважало. Археолог не считал их людьми, но в равной степени и не считал предметами, что-то вроде очень полезных домашних питомцев. Он понимал, что раньше это были люди, но не сомневался, что они и не помнят своего имени. С такой деформацией тела не грех и потерять память. Утром того дня он рассказал о случившемся Александру, тот, естественно, извинился и заверил: никто из этих существ никогда не поднимет руку на юношу. Даниэль смог прочитать половину этой увесистой книги, а грант, часто не поспевая за ним, жалобными звуками намекал, чтобы человек перевернул страницу назад. И... Он был не против, позволяя немощному уродцу тоже помечтать. Где-то в глубине души он сравнивал себя с этим монстром. Они оба внушают страх, но на деле сами погрязли в нём. — Ты запомнишь страницу? — У него не было никакой закладки. Существо понимающе кивнуло, напоследок ещё раз взглянув на цифры в уголке. — Хорошо... Таких как ты тут несколько, я не смогу тебя узнать среди остальных. Грант неодобрительно промычал, показывая пальцем на себя, а затем на человека. Кажется, они поняли друг друга. Остаток дня он провёл наедине с собой. Это раздражало. С искалеченным слугой было спокойно, но не так интересно. Перед выходом из архивов, Даниэль, совершенно заскучавший, уселся за пианино. Он оглядывался по сторонам так, будто бы был маленьким хулиганом, которого могли в любой момент застать за запретным действием, хотя про пользование музыкальным инструментом барон ничего не говорил. На самом-то деле Александр был бы даже рад увидеть то, как его друг постепенно оживает, интересуется чем-то новым. Аккуратно приоткрыв крышку, юноша медленно провёл указательным пальцем по всем клавишам, сначала в одну сторону, а затем в другую. Он ничего не понимал в музыке. Ему не доводилось быть в опере, да и в принципе его тяга к искусству была очень незначительной. Естественно, играть на пианино он не умел, но наугад пытался воспроизвести какую-нибудь складную мелодию, неловко перебирая пальцами вдоль белых и чёрных клавиш. Звучало это... Странно. Совсем не как то, чем можно было бы наслаждаться, размышляя о чём-то возвышенном. По ночам он слышал, как действительно могут играть люди. Чаще всего играли по-настоящему хорошо, Даниэль был готов ворваться в широкий коридор, позабыв о своём сне, о боли в висках и об обмякших от опиума мышцах. Ему хотелось негромко поаплодировать маэстро, выразить своё восхищение во взгляде и попросить сыграть что-нибудь для его настроения. А изредка случалось так, что играли как-то непонятно, будто бы чего-то не хватало, совсем не как те мелодии, откладывавшиеся у юноши в голове, это было что-то более хаотичное, можно даже сказать, грубое. Словно маэстро забыл половину нотной грамоты и исполнял композиции, используя шестое чувство, а не знания. «Наверное, Александр был пьян, в замке есть хорошее вино», — Предполагал археолог, после чего обычно переворачивался на другой бок, к окну и письменному столу, и старался заснуть. Помучив клавиши ещё какое-то время, юноша всё же бережно закрыл крышку и быстрыми шагами вышел из архивов. Всё оставшееся время, вплоть до ужина, он посвятил прогулкам по замку. Даниэль пытался чем-то себя занять, ведь от чтения он достаточно сильно устал. Извилины не в состоянии воспринимать информацию, поэтому археолог решил уничтожить свои ноги, блуждая по широким и длинным коридорам. Ему, человеку простому, было невозможно понять значение всех комнат в замке. Их было так много, не сосчитать! И каждая новая незнакомая дверь в равной степени отталкивала его и манила. Он такой по природе, и это неотъемлемая часть его сути — изучать. Он не знал, чем мог бы заняться. У Даниэля не было жизни, у него было выживание, а если он не выживал, то терялся и терял всех вокруг. Археолог каждую минуту ждал подвоха, что вот-вот он услышит оглушительный рёв и мясная жижа схватит его за щиколотку и утащит в угол. И он бродил так до заката, погружённый в себя, задыхаясь. Но его вытащили на поверхность. — Даниэль, уже вечер, не желаешь отужинать? — Сзади донёсся узнаваемый голос. Юноша повернулся к барону лицом и кивнул. Взяв археолога под руку, они молча шли до столовой, где уже был накрыт стол. Даниэлю было тяжело понять, кто именно заправлял готовкой в замке, ведь кроме уродцев и самого барона здесь никто не жил. Пленников ни за что бы не подпустили к очагу. Ужин был обыкновенным, за исключением того, что Александр был более разговорчив. — Тебе здесь скучно? — Я сегодня читал. — С недовольством пробубнил он. — Душа не будет сыта одними книгами... Я это к тому, друг мой, что в замке больше развлечений, чем может показаться на первый взгляд. Мы могли бы сыграть пару партий в шахматы или шашки. Где-то ещё должны быть холсты и краски, ещё ты можешь начать писать стихи. Можно попробовать возродить мой чахлый сад, он был чудесен в своё время и... — Что Вы от меня хотите? — Глаза Даниэля были наполнены нечеловеческой злобой и печалью, он не смог долго удерживать зрительный контакт с бароном и, тяжело вздохнув, опустил свою голову, рассматривая полупустую тарелку. — Мне больно смотреть на то, как ты увядаешь, Даниэль.

***

Несмотря на испорченное настроение, юноша всё же задумался над словами Александра. Быть может, ему действительно стоит попробовать что-то новое, пока он ещё жив. Даниэль не мог представить своё будущее, он даже не мог представить то, как пройдёт завтрашний день. Даже сам барон ни слова не сказал о своих планах, ведь завтра они должны вновь произвести ритуал, отозвать тень. Какие могут быть мысли о всяких цветах и картинах, если ты даже не знаешь, встретишь ли следующий рассвет? В гостевой было что-то не так, тревога накрыла его с головой сразу же после того, как он зашёл в комнату. Подсвечник небрежно валялся у ножки стола. Раньше в углу лежала стопка бумаг, почти что ровная и аккуратная, но сейчас все листы были разбросаны по комнате, словно кто-то впустил сюда ураган. До боли в костяшках, он сжал руку в кулак, выдыхая. Точно бык, увидевший красное полотно. И в нём опять что-то оборвалось, с громким и уродливом звуком, как струна у смычка. Отчаянно, во всеуслышание, он закричал, жмурясь и злобно сводя брови к носу. Археолог резво откинул стул в сторону, залезая под стол, пытаясь что-то найти. Он поднялся обратно, ещё раз оглядывая всю комнату. Он проверил в шкафу, залез под кровать, осмотрел камин и небольшую поленницу рядом. Бешеным взглядом он что-то искал. Поленья с грохотом падали на пол, напольную вешалку опрокинули. И он гневно кричал, пока не осталось сил. В конце концов, горло было истерзано воплями. Всё вокруг мертво, всё вокруг теряет смысл. Даниэль мог только распластаться на постели, закрывая лицо руками и всхлипывая, осознавая свою ужасную беспомощность. Его дневник пропал.