Алфавит

Гарик смотрит на него через отражение. Редкая возможность увидеть и спину, и лицо человека одновременно. Спина — в чёрно-белых ромбах и частично прикрыта широким воротником, лицо обрамляют тёмные кудри, резко контрастирующие с уже "побеленной" половиной. Идрак наносит грим. Гарик знает, он делает это, чтобы сэкономить время гримёршам, которые и так носятся перед каждым показом "Буратино" как угорелые. Сейчас он добелит вторую половину лица и прибежит кто-нибудь из девушек, чтобы дорисовать ему трагично изогнутые брови и чёрную слезу под правым глазом. Гарик думает, что грим Пьеро гораздо красивее и интереснее, чем его Арлекинская глупая улыбка и ярко подкрашенные глаза. Он заменяющий актёр на эту роль и в этом сезоне первый раз выходит на сцену с Идраком: сегодня вместо длинного, острого Кoваля, который и в гриме с трико казался притягательным, Арлекина сыграет он. Вот такой вот бородатый хохмач, пинающий бедного Пьеро. В их скандальном театре и не такое бывает. Например, лису Алису у них играет черноволосая Ксюша, а Тортиллу, всегда бывшую женщиной, — Коля Андреев, никогда не бывший ни женщиной, ни черепахой. В общем, прочтение у них как всегда оригинальное, но тем и привлекательное. Как раз таки "Буратино" и стал одним из самых обсуждаемых спектаклей этого театрального сезона, но сегодня, сегодня крайний прокат. А снова только весной. Гарик этому искренне рад. Хоть они с Идраком и не были лучшими друзьями, но у Гарика почему-то всегда неприятно щемило под сердцем, когда его толкали, и он больно падал на сцену, а затем Дима подпинывал ещё и ещё, и Пьеро катился по полу и плакал на потеху публике. Гарик ловит себя на том, что он всё ещё смотрит на Идрака через зеркало, а тот неожиданно поднимает голову и ловит его взгляд, улыбается своей немного кривой улыбкой и возвращается к гриму. У Гарика сердце заходится как в последний раз, будто старается разом отбить у него в груди все удары, рассчитанные на ближайшие лет 60, и замереть, по инерции тихо звеня, но приходят гримерши и всё проходит, или ему хочется верить, что всё проходит, потому что быть сердечником не входит в его планы. Они отыгрывают свою сцену, и Гарик думает только о том, чтобы толкнуть с минимальной силой, чтобы "пиная" не ткнуть по-настоящему ногой, не сделать больно, и даже когда он уходит со сцены, в мыслях только Идрак и его грустный голос, где-то далеко, за тяжелым бархатом занавеса тянущий песенку о Мальвине. "Лишь бы только Мальвина, Лишь бы только Мальвина, Лишь бы только…" А затем он бодро выбегает на поклон вместе с "куклами" театра Карабаса, кланяется, аплодирует другим актёрам и смотрит на то, как Идрак улыбается маленькой девочке, протягивающей ему букет цветов. И снова гримёрка, и снова они одинаковыми движениями стирают грим, а Гарик смотрит через зеркало, чтобы ловить чужой взгляд и улыбаться. Но Идрак встаёт уже в своей привычной, не театральной одежде, берёт со стола букет, и, наверное, вот прямо в эту секунду он тихо прикроет за собой дверь и исчезнет в холодной ночи, останется навсегда чужим, далеким, милым, смешным, притягательным, но недосягаемым. "Он сейчас уйдёт!" — вопит сознание Гарика, и он вскакивает, спотыкаясь о невидимую неровность пола и оказываясь лицом к лицу с Идраком. Между ними хрустит целлофан букета, и они оба непроизвольно улыбаются. Сердце Гарика в который раз за день заходится как сумасшедшее, и он вспоминает, как это называется. Точнее, как это называл ипохондрик Дима. "У меня, по-моему, аритмия," — выпаливает он на одном дыхании, и они снова расплываются в совсем уж дурацких улыбках. "У меня, по-моему, тоже," — Идрак опускает глаза в пол, но это не особо помогает, когда между вами от силы 15 сантиметров несчастного букета. Хотя, когда у вас обоих аритмия, не помогает уже, наверное, ничего, хотя они не знают, не разбираются, только слушают, как стучит о белые прутья клетки сердце напротив. Они стоят на промёрзшей улице, пьют сомнительный кофе из ближайшей круглосуточной кафешки и ждут Эла, согласившегося их подвезти. Идрак рассматривает цветы, а Гарик Идрака. И они оба думают о том, что быть сердечниками совсем не плохо.