Not Gonna Get Us

Уснуть было сложно. Знание того, что Саша была в соседней комнате и занималась своими делами, не давало покоя. Ее присутствие ощущалось почти физически. Как если бы Саша была сейчас здесь, стояла у двери и препарировала своим прямым, серьёзным взглядом, от которого хотелось то ли прикрыться, то ли ухмыльнуться, давая понять, что он больше не пугал. Часто Саша опускала глаза в пол. В такие моменты у Ани возникало ощущение, что для неё это было как подзарядка. Она копила энергию в какой-то его точке, а потом резко поднимала взгляд, и в нем плескалась такой силы потенция, что долго выдерживать его было сложно. Бывало, глаза Саши не выражали ничего, никакого участия, но вот уже в следующую секунду тяжелели. Тогда Ане казалось, будто Саша злилась на неё за то, через что она вынудила ее проходить. Впрочем, следов внутренней борьбы не обнаруживалось. Саша стала открытой, смягчившейся и гораздо более понятной, чем раньше. Это успокаивало. Ее парфюм был странным. Немного резким, похожим на мужской. Ане нравилось улавливать его ноты по пути от кухни в гостиную или сидя на диване и держа в руках пульт, ещё тёплый от недавнего контакта с рукой Саши. Так, через предметы, она передавала ей привет. Наверное. В привычку вошло ходить в душ после Саши, чтобы первые несколько минут стоять перед запотевшим зеркалом и смотреть на смайлик, оставленный ею как очередной способ сказать «привет», и шумно вдыхать запах ее геля для душа и спрея для волос в тёплом застывшем воздухе. Эти небольшие, трогательные ритуалы, к которым они приучили себя за последние недели, вызывали глупую улыбку и тепло в животе. Аня тоже проявляла находчивость, оставляя смайлики и пожелания хорошего дня на стикерах, которые крепила к холодильнику перед уходом на тренировку. Задачей Саши была простая внимательность, позволявшая сорвать послания до того, как их могли бы заметить родители. И она каждый раз справлялась с ней на отлично. Аня могла судить об этом по новому сообщению в окошках мессенджера: Саша присылала селфи с очередной запиской, закрывая ею половину лица. Это странным образом давало мотивацию на всю тренировку. Уснуть было невозможно. Аня не выдержала и открыла их диалог, быстро напечатав новое сообщение. 0:32 Аня: Что делаешь? 0:34 Саша: Смотрю тиктоки Саша всегда отвечала практически сразу. Это было приятно. 0:35 Аня: Я не могу уснуть. Аня: Может ты могла бы прийти ко мне? Аня: Полежали бы вместе. 0:36 Саша: Идея неплохая Саша: Почему мы раньше до неё не додумались Саша: Все равно родители не спалят Саша: Да? 0:37 Аня: Да. Надеюсь. Аня: Между нами этаж и крепкий сон моего папы. Аня: :) 0:38 Саша: Мама тоже крепко спит Саша: Только давай ты ко мне придёшь? 0:38 Аня: Почему? 0:39 Саша: С твоей кроватью у меня связаны противоречивые воспоминания 0:40 Аня: Эх. Аня: Хорошо. В комнате Саши было темно и прохладно. Белое облако на кровати зашевелилось, приподнимая одеяло вместо приветствия, и Аня легла, пристроившись рядом. Тепло, мягкость и знакомый запах окутали ее. Захотелось прижаться к Саше ближе, уткнуться носом в шею и просто дышать. Вместо этого она лишь убрала ее волосы от своего лица и неловко улыбнулась. — Ну привет. — Давно не виделись. Саша дышала глубоко, медленно и шумно. Вот так вблизи она казалась маленькой и хрупкой, чем-то похожей на котёнка. Но не запуганного, а ласкового и расслабленного. Ее плечи больше не сжимались в напряжении, как тогда ночью, перед одним из лучших и одновременно худших эпизодов на памяти Ани, и от мысли, что теперь, спустя долгие часы разговоров и многозначительных переглядываний в присутствии родителей, их близость, просто как физическое расположение тел рядом, заставляла Сашу раскрываться, от мысли, что теперь к ней можно было прикасаться, можно было обнять ее или погладить по спине, Ане было настолько хорошо и радостно, что это ощущение, казалось, могло заполнить собой всю эту комнату — настолько оно казалось огромным. Саша не была тактильной. Избегала объятий в качестве приветствия с почти незнакомцами, редко позволяла маме поцелуй в щеку, сторонилась случайных соприкосновений с людьми в общественных местах и морщилась от слащавых моментов между влюблёнными в фильмах. Но с Аней она была другой. Ане можно было обнимать ее перед уходом (быстро, немного в спешке, сдерживая желание бросить все дела и задержать телесный контакт), целовать в лоб, поглаживать сбитые, чуть подрагивающие костяшки пальцев после ее тренировок и даже расчесывать волосы. Правда, такое было только однажды. И все же — это было. Это и многое другое. Они не держались за руки, не целовали друг друга в губы и уж тем более не позволяли себе что-то большее. Аня не знала причину этого. Просто так было. Но ей нравилось, очень нравилось сближаться другими способами. Вести переписки на протяжении дня, чувствовать, как с каждым взаимодействием Саша становилась все ближе. Словно так было всегда, словно всегда были «они», а не только Аня. Саша, которая, как казалось в первые дни знакомства, совсем не смогла бы вписаться в устоявшийся быт ее семьи из двух человек, вдруг волшебным образом заполнила собой все, и странным было только то, как раньше все могло быть иначе и почему только сейчас все стало так, как оно есть. Саша заморгала быстро и часто, и когда ее глаза наконец открылись окончательно, будто выплыли из обступившей лицо темноты, Ане показалось, что они смогли рассмотреть на ее лице все эти быстрые, приятные мысли. Потому что Саша вдруг улыбнулась, и с внешней стороны ее глаз появились морщинки. И это было так очаровательно, что их хотелось невесомо коснуться губами. И вся нежность от того, что Аня представила себе, как она делает это, вдруг пролилась в груди и заполнила ее чем-то густым и тёплым. Позволить себе быть нежной, хотеть этого и не одёргивать себя было ещё одним новым ощущением. С каждым днём количество таких осознаний увеличивалось. — Давно. — Так значит моя кровать теперь стала триггером? — Может быть, — Саша облизнула сухие губы и сделала глубокий вдох, — Осталось только опорочить мою, видимо. И тогда я буду спать на полу. — Спать на твёрдом полезно, — Аня и сама не поняла, почему сказала именно это, никак не маркируя своё удивление от услышанного. — Но есть ещё диван. Твой любимый. — Вот только его трогать не надо. — Я его и не трогаю. Ни тебя, ни диван, ни тебя на диване. Кровь зашумела в ушах и прилила к щекам, будто Аня прислонилась к ракушке в жаркую летнюю погоду. — А меня на моей кровати? — А ты этого хочешь? — Даже не знаю. Спать на диване как-то не очень удобно, — Саша изобразила замешательство. Конечно, притворное. — Но в принципе можно. — Что можно? — Спать на диване. Аня вдохнула и не выдохнула. Воздух застрял в горле, вызывая желание прокашляться и сглотнуть. Это был не первый раз, когда она лежала в кровати Саши, укрывшись одним с ней одеялом, ночью в темноте. Но теперь словно из-за этой самой темноты в голову вдруг полезли такие же темные мысли. Такое уже случалось, но день растворял их в себе, и Аня будто забывала, о чем думала и что представляла себе перед тем, как уснуть. Иногда с приятной усталостью. Это были ее мысли, и делиться ими, а тем более пытаться их осуществить, казалось слишком запретным желанием. Она не знала, как именно работал этот странный механизм психики, но теперь, несколько поцелуев и одну ночь с Сашей спустя, повторять что-то такое было страшно и волнительно. Или страшно волнительно. Как-то сложно. Сложно было подступиться к этому моменту или позволить себе приблизить его нарочно, будто новая правда друг о друге вдруг заслонила собой эти тёмные мысли, и в воображении Ани Саша стала пришельцем, которого можно было только гладить или невинно касаться губами в безопасных местах. Порой Аня смотрела на тело Саши, такое подтянутое и сильное, на ее руки с рельефом гладких мышц и красивые пальцы, и не могла понять, что с ним можно было делать. Образ Саши, просто как человека в своём теле, казался близким и знакомым. Но само это тело — оно вызывало вопросы. Что ему нужно? Аня не могла знать наверняка, хотя, конечно, догадывалась. Но Саша не уточняла, не говорила об этом и ничего не спрашивала. И не предпринимала. Ни разу. У Ани было только своё тело. И к нему она была по-привычному чутка. Не только на тренировках. — Что-то ты сама себе противоречишь, Саша. — Вообще-то нет. Я просто пыталась намекнуть. Но у меня не вышло, — Саша как-то нервно рассмеялась. Хотя бы какой-то их контакт, похожий в известном смысле на интимный, Аня представляла себе как вспышку, которая должна случиться в нужном месте в нужное время, поразить их обеих и притянуть друг к другу настолько, чтобы беспокойное, ослеплённое ею сознание вдруг отключилось. Однажды она ощутила подобие такого озарения во время совместной тренировки в подвале, когда придерживала ноги Саши для пресса, сидя на ее кроссовках. В какой-то момент Саша остановилась, прекратив поток воздуха, обдававший Аню прохладой и запахом порошка (днём ранее тетя Света заботливо постирала все их тренировочные вещи), как-то по-странному замерла и посмотрела на Аню долгим и непонятным взглядом. Впервые за столько времени — непонятным. Но сознание Ани не отключилось. Непонятно почему. Она просто улыбнулась, встала и отошла на другую половину зала, будто боясь, что Саша могла вдруг сделать что-то резкое и неожиданное. И все как-то замялось. — Я не улавливаю намеки и не понимаю их. Скажи мне прямо. — Я не люблю говорить прямо, и ты это знаешь. — Но в последнее время ты была удивительно прямолинейна. И у тебя это отлично получалось, — Аня подняла вверх одну бровь и подмигнула, надеясь, что это можно было разглядеть в темноте. — То было другое. — Вот как. — Вот любишь ты так делать, — следующий шумный вздох Саши был похож на мученический. — Как? — Вытаскивать из меня все, что надо и не надо. — Вовсе нет. Ничего я из тебя не вытаскиваю. Ане хотелось закусить губу, отвернуться и зажмуриться от смущения. В ее ответе не было никаких подразумеваний, и все же она ответила именно так, будто с намёком, с отсылкой ко всей этой темной пропасти мыслей, над которой зависла прямо сейчас. Зависла ли Саша? Ее глаза немного расширились, как от шока, и стали прозрачнее. Если бы только сквозь них, как через окно, можно было увидеть течение ее мыслей. Порой Ане хотелось этого. Особенно сейчас. — Допустим. — Так чего бы ты хотела? Саша придвинулась ближе. На ее лице больше не было смущенной улыбки. Только напряжённая сосредоточенность, словно она силилась произнести что-то, что давалось с трудом. Она на мгновение прикрыла глаза, и ее ресницы затрепетали. — Чтобы ты меня поцеловала. Когда Саша вновь открыла глаза, взгляд ее изменился. Ее глубокий, медленный голос не имел ничего общего с быстрым шепотом, который Аня слышала ещё минуту назад. Он эхом раздался в голове, и от этого мягкого, бархатного звучания пропасть темных мыслей вдруг превратилась в море, и вода всколыхнулась. И Аня подалась вперёд, положила ладонь на мягкие волосы и облизнула губы. Поцелуй ощущался как вхождение в это море, в тёплую воду, и темнота обступила Аню, погружая в себя. В груди что-то сжалось, быстро и не больно, словно ей не хватило воздуха перед погружением, и теперь нужно было срочно сделать ещё один вдох. Рука Саши выплыла из темноты, легла на шею, чуть сжала ее и волосы, притягивая ближе, и потрясение от только что, буквально сию же минуту обнаруженного желания, заставило Аню вздрогнуть. Она отбросила край одеяла и чуть выгнулась в спине, когда Саша провела по ней ладонью. Это было немного щекотно, приятно и очень неожиданно, и на секунду захотелось вдруг представить, как ощущалось бы прикосновение, если бы Саша задела ее ногтями, слегка царапая. Аня зажала одеяло между ног и шумно выдохнула. В комнате стало слишком жарко. Они не были парой. Наверное. Они не говорили о статусе своих взаимоотношений, не пытались подогнать их под хотя бы какие-то рамки адекватности и просто делали вид, что все происходящее, вся эта эпизодическая нежность, мимолётная забота, улыбки и переглядывания, были чем-то само собой разумеющимся. И они не целовались и не касались друг друга так смело, как сейчас. А теперь это было. Саша не то чтобы была напряжена, но она почти дрожала, и эта дрожь передавалась Ане через кончики пальцев, которыми она гладила ее лицо, волосы и плечи, и от одной мысли, что Саша не вжималась в стену, не отворачивалась, отмахиваясь от прикосновений, и позволяла себе — быть такой, а Ане — видеть себя такой, признавала, что она могла так чувствовать себя из-за неё, из-за них обеих, от одной этой мысли какое-то тяжелое, распирающее ощущение глубоко в животе ощупывало Аню изнутри, и ей хотелось дрожать ещё сильнее. Ей хотелось скинуть одеяло полностью (хотя, будучи зажатым между ног, оно позволяло сдерживать потребность в давлении), отстраниться и рассматривать Сашу долго и внимательно, впитывая оттенки ее нового состояния во всех возможных подробностях. Как тогда в отеле, поздним вечером, когда Аня попросила Сашу, такую разбитую, слабую, едва стоявшую на ногах, посмотреть на неё, и это нужно было лишь для того, чтобы засвидетельствовать для самой себя, что Саша могла быть такой. Но, конечно, не из желания превосходства. Просто Ане нравилось видеть ее разной. Их поцелуй становился мягче, медленнее, и в определённый момент Аня поймала себя на том, что отсчитывала секунды до отстранения. Саша все еще теплая, чуткая и дрожащая, и к ее телу все еще хотелось прижаться вплотную, прилипнуть, вплавить свое в него, но желание видеть ее почему-то оказалось сильнее. Поэтому Аня отодвинулась, ловя в еще полуоткрытые губы почти разочарованный вздох и отвечая тем же. Саша медленно открыла глаза, вдруг так потемневшие за эти пару минут поцелуя, провела языком по губам, будто хотела собрать послевкусие и свела брови к переносице. Аня успела заметить вспышку чего-то нового в ее взгляде. Чего-то голодного и дикого, и от этого наблюдения захотелось сжаться и замереть. И все же вскоре на смену этому новому пришло знакомое выражение смутной тревоги. Саша закусила губу. — Я хотела спросить твоего разрешения. — На что? — ее голос, хриплый и низкий, едва не заставил застывший воздух завибрировать. — Я хочу… Хочу сесть на тебя. — Что? Аня не могла быть уверена, что Саша поняла ее правильно. — Просто на живот, — она не хотела неловкости, но перемена настроения была слишком внезапной, и это сбило. — Ладно, забудь. — Хорошо, садись. Аня со вздохом убрала одеяло (бывшее щитом и препятствием одновременно), вдруг почувствовав непривычную пустоту между ног, приподнялась и осторожно, словно боясь раздавить Сашу весом, села. Ее пресс напрягся. Кожа Саши была тёплой, а нижнее белье Ани — влажным и холодным, и она ощутила это, когда Саша немного дернулась бёдрами, заставляя устроиться поудобнее. Ее грудь тяжело вздымалась. Очертания можно было разглядеть через тонкую ткань майки. Волосы разметались по подушке. Саша выглядела такой кроткой и удивительно беззащитной от взгляда на неё снизу вверх. Ее руки были раскинуты в стороны, безвольные, спокойные, но таившие в себе такую силу, что от мысли об этом тяжелела голова. На что способны эти руки? Глаза Саши, часто моргавшие и влажные, блестели в темноте. — И что теперь? Это часть твоего плана? — У меня нет плана. — Тебе просто вдруг захотелось сесть на меня? — Да. Аня смотрела на выделившуюся ямку на шее Саши и ее ключицы. Их хотелось поцеловать, но она не могла пошевелиться. Ей нужно было сосредоточиться на месте, где низ ее живота касался чужого тела. Поза, в которой она теперь находилась, заставляла жидкое пламя внутри неё стекать по рёбрам и вниз, прямо к месту их соприкосновения. Так ощущалось. — Это выглядит уже достаточно порочно, — хрип Саши только усиливал дрожь. — Хочешь, чтобы я легла обратно? — Нет. Наверное, если бы Саша сейчас приподнялась на локтях, снова дернулась бедрами или притянула к себе, Аня бы не выдержала и сделала что-то безумное и очень смелое. Потушила бы свет в голове. Но это не было вспышкой. Сознание было здесь, и оно напряжённо работало. Но Саша не двигалась. Только дышала и смотрела своим прямым и внимательным взглядом, который ощупывал и вызывал желание прикрыться, хотя Аня была в одежде для сна. Она была уверена, что смотрела в ответ так же внимательно, но почти жалостно. Аня чувствовала себя переполненной, готовой пролиться. Но Саша не двигалась. — Наклонись ко мне. Аня исполнила просьбу. Она опёрлась руками об матрас, почти машинально сжав пальцами простынь, и волосы спали вниз, закрывая обзор на пространство вокруг их лиц, будто отгораживая. Перед ней было только лицо Саши, ее приоткрытые губы и широко распахнутые, невозможные глаза. Оно словно держалось на поверхности воды. Темной и тёплой. — И что теперь? — голос Ани звучал как чужой. — Что хочешь. — Что хочу? — Да. Аня медленно поцеловала Сашу в лоб. В щеки. В нос. В прикрытые веки. В подбородок. И застыла над губами. Ее руки знали и гораздо большую нагрузку, но теперь они удерживали от падения не только ее тело, но и все это бурлящее нечто внутри неё. Поэтому они задрожали, и она опустилась на локти, чуть выгнувшись в спине. И это… Это пустило разряд по всему телу, будто обожгло, и ей так захотелось двинуться вперёд и назад, так захотелось скулить, прижаться ещё теснее, вдавив себя в тело под собой. Аня закрыла глаза и увидела красные вспышки, мелькнувшие и затухавшие в темноте. Саша была просто безжалостна. Как Аня могла сделать то, что хотела? Вот так просто, прямо сейчас? А если она хотела чего-то настолько бесстыдного, настолько смелого, настолько ошеломляющего, что от одной лишь попытки мысленно представить себе это кружилась голова? Это было безумием. Тело било тревогу. Оно плавилось, изнывало и мечтало вырваться за пределы самого себя. Но Аня умела его контролировать, ведь так? Именно этим она занималась вот уже четырнадцать лет. И именно в этом она так преуспела. — Думаю, нам все-таки нужно поспать, — Аня не сказала, скорее выдохнула это прямо в тёплые губы и тут же слезла, болезненно ощутив, как тело сжалось вокруг воздуха и пустоты. Это было скорее как я не могу, но ведь она так и не поняла, почему она не может. Она просто не могла. И все. Если бы Саша остановила ее, начала трясти за плечи или вдруг сама легла на неё, а может выругалась, словом, сделала хоть что-то, то Аня, которая, вообще-то, зависла на самом краю, ответила бы ей, сделав что-то очень безумное в ответ. Ее вдруг испугало осознание, насколько безумное. Она бы потеряла голову. Но Саша не остановила ее. Она лишь шумно выдохнула, и лицо у неё было такое, будто ей вдруг стало больно. Аня не выдержала и отвернулась. Ей хотелось плакать. Тело покалывало, а желание никуда не делось. Оно просто билось внутри неё, и она злилась на себя за то, что не могла удовлетворить его прямо сейчас. По непонятной причине. Она ждала, что Саша сейчас отвернётся к стене в ответ, цокнет или попросит ее уйти, ведь зачем было так дразнить, чтобы потом так все закончить. Если бы она это сделала, Аня бы поняла ее и не обиделась. Но ей не хотелось, чтобы Саша так поступила. Она уже была слишком на пределе из-за самой себя. Конечно, непривычное не равно неправильное. Аня ещё никогда не чувствовала себя настолько возбужденной, и это не ощущалось как что-то запретное. Скорее как что-то естественное и закономерное. Но ее сознание было с ней. Оно не отключилось, не освободило ее. Вот и все. — Ты в порядке? — голос Саши раздался у самого уха, обжег его горячим дыханием, и Аня поежилась. — Почти. Извини, что я… Эм… Ты поняла. — Все нормально. Но нормально не было. Настроение вдруг изменилось так резко, что перестроиться было сложно. Хотелось плакать и накрыться одеялом, как тогда утром, после ночи, озаренной той самой вспышкой, после которой в голове была только темнота и пустота, а в теле — удивительная лёгкость, как после растяжки или сауны, любимых массажистов или долгого пребывания на солнце. — Я не знаю, что тебе нужно, — Аня сосредоточила взгляд на белом прямоугольнике двери, и он начал терять очертания. — В каком смысле? — Даже не знаю, как это сказать. Я не знаю, чего ты хочешь. Вдруг не того же, чего хочу я. — А чего ты хочешь? Чего она хотела? Она хотела всего. Она хотела, чтобы Саша хотела от неё точно также не понять чего, как она от неё. И всё. Но как это сказать? Как можно было высказать, объяснить это сейчас, лёжа на ее кровати, мучась от огня в животе, мучаясь от того, что Саша была за спиной, спокойно лежала рядом? Потому что если переводить эти ощущения на слова человеческого языка, то они звучали пошло, грязно и неправильно. Потому что все это было неправильно. И ее желание тоже. Но как, как все это могло быть неправильным? Как эта пустота в животе, которая разрасталась, просачивалась через рёбра от одного вида Саши в темноте, от одного ее вздоха, как она могла быть неправильной, если она уже была, если Аня чувствовала ее так остро, так отчётливо, даже больше, чем она ощущала саму себя? Что было делать с этой пустотой, если она не могла быть выпущена из неё? И что делать с Сашей — такой, какой она была? — Я не могу сказать. Вдруг опять все будет по новой, и ты закроешься от меня. Не хочу, чтобы так было. Плакать хотелось невыносимо. Но Аня держалась. Ее голос даже почти не дрожал. — Оу, — она услышала за спиной шорох и тяжёлый вздох. — Так не будет. Не волнуйся об этом. — Точно? — Точно. Нервное возбуждение отпускало. Ладонь Саши легла на предплечье. Она была тёплой и мягкой, а Саша — неожиданно тихой и понимающей. И это грело, и Аня закрыла глаза. Ей хотелось сказать что-то ещё, что-нибудь нежное, выражавшее признательность за молчаливое принятие и отсутствие вопросов, но вода расступилась, пропасть исчезла, и остался только сон. Глубокий и обволакивающий. Как голос Саши. Как ее взгляд. Как мысли о ней. . . . Стук. Ее разбудил стук. Кто мог стучать в ее комнату в такое время? Черт. Саша открыла глаза, наткнувшись на ещё сонный, но встревоженный взгляд Ани, и ей вдруг стало грустно, что она не проснулась раньше, ведь тогда у неё была бы возможность немного понаблюдать за тем, как Аня спала. Во сне ее лицо смягчалось, становилось ещё более гладким, чем обычно, и смотреть на него хотелось внимательно и долго. Но в этом моменте был только стук, шорох за дверью и лёгкая паника от осознания того, что они с Аней были в одной кровати. Саша приложила палец к губам и быстро, но бесшумно вскочила с кровати, взяла со стола айпад и вернулась на своё место, положив его на живот. Секунду спустя дверная ручка зашевелилась, и в проеме выросла фигура мамы. Они с Аней синхронно и вовремя закрыли глаза. Черт. — Саша, вст… Ой, Аня, и ты здесь. Щебетание мамы вытеснило тишину резко и неожиданно. С утра она всегда выглядела особенно довольной и готовой жить, громко говорила и энергично жестикулировала. Обычно Саше прилетало за то, что она не могла разделить такое настроение, угрюмо и молча слоняясь, скажем, по кухне в поисках чистого стакана или какой-нибудь конфеты. Но сейчас — сейчас было не обычное утро. Сейчас рядом лежала Аня, которая, кажется, перестала дышать, а на входе в комнату стояла мама, которая, кажется, очень удивилась. Ещё бы. — Мам, — Саша лениво потянулась, изображая человека, которого разбудили внезапно и против воли. — Ты чего так рано? — И давно сестрички спят в одной кроватке? Господи. Серьезно? Кажется, в тоне мамы прозвучала ирония. Ее гетеросексуальный мозг наверняка не мог допустить и мысли, что контекст положения их тел в одной кровати мог означать что-то большее, чем обычный совместный сон двух сводных сестёр. Сердце Саши забилось быстро и беспокойно. Но она не подала виду. — Мы сериал смотрели вчера, — Саша похлопала по выключенному айпаду, боковым зрением ловя изумлённый взгляд Ани. — И как-то уснули одновременно. Я даже не убрала его, просто вырубилась. Ну и Аня, видимо, тоже. — Да, — Аня прокашлялась. — У меня была тяжелая тренировка после обеда, я весь день ходила сонная. Жутко хотела спать. Вот и уснула прямо тут, даже не смогла дойти до своей кровати. — Ну вы даёте, клуши. Зубы-то хоть почистили? — Почистили. — Сериалы ваши — дело прекрасное. Но и про учебу не забываем, хорошо? На носу ЕГЭ и… — Мам, да поняли мы. — Александра, тебя это особенно касается, — мама сделала акцент на ее имени, и Саша поморщилась. — Аня хотя бы с репетиторами готовится. А ты у нас в свободном плавании? — Ага, без компаса. У меня все нормально. — Не очень заметно. Пробники писала? — Нет ещё. — Ну вот. А лицо можно и попроще сделать. — Мам, можно мы это самое, — Саше не хотелось типичных утренних разборок в присутствии Ани. — Встанем, примем человеческий облик и потом уже поговорим? Наедине. — Разумеется. Ты у меня не отвертишься, — мама перевела взгляд на Аню, и он смягчился. — Жду вас на завтрак. — Мы скоро, теть Свет. Дайте нам пять минут. — Конечно, Аня. Не торопись. — А мне тоже можно не торопиться? — Тебе нельзя. — Эм. — Да шучу я, господи. Что ж я, монстр какой, родного ребёнка подгонять в прекрасное воскресное утро, — мама рассмеялась. — Вообще-то ты пришла, чтобы разбудить меня, так что это спорный момент… — Так, давай без вот этого. — Без чего? — Не нарывайся. Вот возьму и в кашу тебе соль вместо сахара добавлю, — глаза мамы улыбались. — Одни угрозы. — Эм, ладно, — Аня наконец подала голос, прокашлявшись. — Я, пожалуй, пойду умываться. — Стой, я с тобой. Аня пожала плечами и скинула одеяло. Когда они встали, ее взгляд упал на пижамный комплект Саши, и она застыла на месте. Саша одними губами произнесла «что?» и, не получив ответа, осмотрела себя в зеркале. Майка и шорты были безбожно мятыми. — Саш, мне теперь тебе даже одежду для сна гладить что ли? Блять. Блять! — Я ворочаюсь во сне. Оно само. Аня закрыла лицо ладонью и отвернулась. — Все у тебя само. Марш в ванную! Они неловко протиснулись в дверной проем, обходя маму. Аня продолжала держать руку на лице и то ли смеялась, то ли ругалась. Саша смогла расслышать слово «пиздец». Надо же. Мат от нее звучал довольно противоестественно. Вообще все в это утро было противоестественным. — Я думала умру на месте, — Аня захлопнула дверь ванной, закрыв ее на щеколду. — Я тоже. Саша взглянула на неё в отражении зеркала, и воспоминания с ночи сами возникли в голове. Силуэт Ани, очерченный в полутьме, когда она сидела на Саше, удивительно лёгкая, почти невесомая. Ее плавная линия плеч. Тогда хотелось провести по ним пальцем — от ключиц к косточке перед предплечьем. Хотелось смотреть на ее тонкие руки и струящиеся волосы, на ее лицо, такое открытое, смелое. На ее губы. И не совестно Ане иметь такие губы? Им ведь место на… — Ты чего зависла? — Аня щелкнула пальцами. — Задумалась. — О чем? Она подошла к раковине и взяла щетку. Ее пальцы напряглись, когда она выдавила на нее густую каплю почти кончившейся зубной пасты. Саша сглотнула. — О своём, о девичьем. — Хах, понятно. И все. И они просто начали день. Под строгим надзором мамы Саша просидела всю первую его половину за учебниками. Аня уехала на тренировку. Дверь комнаты была закрыта, но Саша слышала тихие причитания мамы из-за робота-пылесоса, с наличием в доме которого она никак не могла смириться. Зря. Саша была бы не против, если бы в ее будущей квартире появилось такое чудо техники. Она не очень любила делать уборку и всегда старалась закончить с ней как можно скорее. Как-то не хватало тщательности. Хотя с Аней наводить порядок было проще. Она была перфекционисткой, и при своих заданных качествах они отлично дополняли друг друга. Саша мыла полы, а Аня следом протирала плинтусы. Саша убирала с полок миллион разных предметов, а Аня проходилась по ним тряпкой, смоченной водой и кондиционером для белья. Это был ее секретный лайфхак — так пыль оседала на мебели меньше. Она вообще была очень практичной. Мама шутила, что однажды Аня станет для кого-то замечательной женой. Этакой находкой. Что ж. Думать об этом не хотелось. Саша со вздохом закрыла алгебру и опустила голову на холодную поверхность стола. Сосредоточиться было сложно. Она старалась, но мысли об Ане вытесняли из головы все остальное. Саша и без того провела последние дни, держа ее где-то на периферии своего сознания, если Ани не было дома. Но сегодня ее отсутствие ощущалось особенно остро. Сашу вдруг удивила мысль, что вот прямо сейчас Аня была на тренировке, в кругу людей, с которыми она была знакома много лет. Ее удивила и даже немного уязвила мысль, что в жизни Ани была такая важная, необходимая часть жизни как спорт, ее тренировки, и эта часть жизни была целиком ее, и в ней совсем не было Саши. Это было чем-то, что принадлежало только Ане, ее личной страстью, фактом ее биографии, и так было до прихода Саши в ее жизнь, и так будет после того, как их пути разойдутся. Разойдутся? Почему они должны разойтись? Ладно. В теории. Саша удручённо вздохнула. У ее непонятных чувств ведь должны быть какие-то пределы. Просто — ревновать Аню к спорту, серьезно? Раньше Саша просто завидовала, пусть и немного, не признаваясь себе в этом. Но так было. А теперь — что это были за эмоции? Но она уже ощутила их. И они уже добрались до ее головы, наполняя ее картинками и мыслями. Саша представляла себе других ребят из их команды, с которыми Аня делила лёд. Представляла, как они смотрят на неё, как говорят с ней, как она смеётся с их шуток. Как вместе они идут на массаж после заминки и переодеваются в одной раздевалке. Господи. Ещё она представляла себе мысли Ани, целиком погруженные в спорт. В самое важное, что только есть в ее жизни. Саша думала о том, как Аня думала о своём будущем. Пыталась понять, куда направлены ее стремления. Потому что, хотя Аня и стала более открытой, в то же самое время она оставалась собой прежде всего для самой себя. Или как это сказать? Она была у себя, и у нее была ее жизнь и мысли по поводу нее. Она чего-то хотела, к чему-то стремилась, о чём-то мечтала и на что-то надеялась. И это касалось только ее, и в это не нужно было посвящать Сашу. Это нормально. Это личное пространство, частная жизнь и чужие сокровенные мысли. Но почему Саше, которая сама не любила, когда кто-то пытался лезть в душу и уж тем более там обосноваться, так хотелось знать о них больше? Хотелось знать все. Она не имела права требовать большего. Им обеим и без того было тяжело привести друг друга к тому уровню доверия, который был сейчас. И все же принять это почему-то было непросто. Впервые Саша осознала это ясно. Словно она ревновала, но непонятно к чему или к кому. Просто так. Но пока тебе не скрещу на груди персты – О проклятие! – у тебя остаешься – ты! Саша закрыла глаза и представила себя на трибунах спортивного комплекса. Вокруг полутьма, только прожекторы бегали по гладкой поверхности льда, а по периметру зажигались синие огоньки. Она представила, что сидела на первом ряду, и кроме неё больше не было никого, и было тихо. И вот из мрака перед ней появилась Аня. На коньках, в белом платье с длинными рукавами, стилизованными под крылья. Саша представила, как пространство вдруг наполнилось звуками музыки, и Аня начала прокат, и луч прожектора выхватывал ее тонкую фигуру из темноты, и она вела его за собой. Плавная, нежная и гибкая. Аня каталась, расправляя руки-крылья, а Саша с трибун смотрела, задержав дыхание. Она воплощалась в каждом своём движении, в каждом изгибе рук, в каждом вращении, такая лёгкая, чистая и живая. Такая близкая и далёкая. Саше нравилось представлять это. Как Аня катается для неё одной. Только для ее глаз. А затем, когда дышать стало немного легче, Саша вдруг вспомнила прошедшую ночь. Они не обсуждали ее, и это не казалось чем-то катастрофическим. Это просто был очередной совместный эпизод, и Саше не хотелось смущаться или опускать взгляд утром, будто стыдясь за свои реакции. И Аня не выглядела напряжённой или задумчивой. И от этого было хорошо и спокойно. Саша вспомнила, как Аня сидела на ней, разгоряченная, взволнованная, но вместе с тем какая-то по-новому таинственная и незнакомая. Ее так хотелось коснуться, хотелось погладить ее бёдра, и тогда ещё, ночью, Саша подумала, что если бы она сделала это, то пальцы бы обожглись о кожу. Почему-то так казалось. Было жарко, и простыня под ней была немного влажной, потому что она вспотела. Она застыла тогда и не могла пошевелиться. Саша не знала почему. Аня выглядела слишком прекрасной, сидя вот так на ее животе, настолько, что она казалась недосягаемой, но при этом была с ней. И в это стоило поверить. В то, что она правда была с ней, так близко к ней, грела ее кожу собой и смотрела беззастенчиво, томно, но почему-то поверить не удавалось. Воздух был густой, его приходилось тянуть, и к нему прилип запах ее духов, когда Аня наклонилась к самому лицу. Он давно выветрился. В комнате теперь пахло моющим средством, потому что мама делала уборку. Саша зажмурилась, силясь вспомнить еще. Аня сидела на ней, чуть двинувшись только раз. Саша не сказала тогда вслух, но ей хотелось, чтобы она… Чтобы она, возможно, легла на неё полностью или позволила прикоснуться к себе. И тогда Саша бы сделала что-то такое, что облегчило бы участь их обеих. Ей хотелось. В какой-то момент даже настолько сильно, что она была готова вцепиться в талию Ани и прижать ее сильнее. Хотелось сделать что-то грубое и смелое, но при этом нежное и медленное. Саша не понимала, как можно было совместить это, и что именно нужно было сделать. Ей просто хотелось. Саша представила себе, точнее попыталась сделать это, как бы Аня отреагировала, если бы, скажем, она провела ладонью по ее плоскому животу. Наверное, кожа сразу бы покрылась мурашками, и Саша бы почувствовала это. А если бы — если бы она опустила ее ниже, чуть царапая кожу ногтями? Или наоборот медленно подняла выше, задевая… О нет. Нет. Слишком. Это слишком. Но остановиться было сложно. Почти так же сложно, как заставить себя пошевелиться ночью. Саша представила, как Аня закусывает губу и запрокидывает голову, чуть выгибаясь в спине от таких прикосновений. От ее прикосновений. Как она вздрагивает и шумно выдыхает воздух, чуть дёргается и делает жалостное лицо, вдруг попросив тихим, изменившимися голосом не останавливаться и трогать ее везде и… Ох… Черт! Саша вдруг дернулась и открыла глаза. В уши словно наложили ваты. Ноги были свинцовыми. Виски пульсировали. Одна рука до побелевших костяшек вцепилась в ручку стула, а несколько пальцев второй были зажаты в зубах. Она расслабила челюсть, с удивлением обнаружив, что на побелевшей коже отпечатались глубокие следы укуса. Она только что. Черт. Нет. Да. Именно это. Блять. Саша с усилием встала, дошла до кровати и легла, стараясь не обращать внимание на… Неважно. Тело было будто без костей и мышц. Хотелось не двигаться. Хотелось спать. Интересно, а как бы это ощущалось, если бы ночью Аня… Стоп. Ее отвлёк крик из гостиной. Мама звала к себе. Прекрасно. — Саша! — Чего? Путь от комнаты до места, где стояла мама, показался испытанием. Саша еле переставляла ноги. Хотелось опереться на дверной косяк и застыть. Или сесть. Хотя нет, тогда она бы почувствовала, каким неприятно-влажным стало белье. За что ей все это? — Мы поедем в магазин. Стасик подъезжает, собирайся. «Стасик». Ох. — А без меня никак? Я хотела поспать. — Никак. Аню заберём с тренировки ещё, а она поди уставшая будет. Не ей же одной пакеты тащить? О. Аня. — А Стасик не поможет? — Пакетов будет много. — Ладно. Сейчас оденусь. Саша нехотя переоделась и заплела волосы. Истома все никак не отпускала, но делать было нечего. Мысли об Ане не выходили из головы. Правда, ту их часть, которая относилась к неприличным фантазиям (боже!), Саша отправила в самую глубь и прикрыла предстоящими заботами. Нужно было как-то пережить поездку в гипермаркет. Она поморщилась, представив, сколько там будет людей и как долго мама будет выбирать каждую мелочь — от пакета молока до формы для выпечки. . . . Аня села в машину, принося в салон запах ветра и своих духов. Они улыбнулись друг другу. Сашу невыносимо клонило в сон. Настолько, что вид Ани в бесформенной толстовке и широких спортивных штанах даже не смутил. А ведь это могло случиться, учитывая, что в мыслях Саши она была практически обнаженной и… — Как твой день? Аня сияла. Видимо, тренировка прошла хорошо. Ее щеки немного покраснели, а волосы разметались в разные стороны, словно она доверила свою укладку ветру. — Хорошо. Я почти все время просидела за учебниками. Ключевое слово — почти. — Я рада. — Как тренировка? — Тоже хорошо. Сегодня хореография затянулась, поэтому на льду мы просто отработали дорожки и кое-какие элементы, — Аня мягко улыбнулась. — Круто, — Саша ответила тем же. — Ты какая-то уставшая. — Не выспалась. — Знакомо. Они посмотрели друг на друга долгим красноречивым взглядом. Аня первая отвернулась к окну. Станислав подмигнул ей в зеркале заднего вида и включил музыку. Откуда ты на мою голову взялась Со всех сторон одновременно. Нежданная и неизбежная пришла, Взяла и потекла по венам. Боже. Меладзе. Аня одними губами подпевала, пытливым взглядом рассматривая происходящее за окном. Саша смотрела на неё, не отрываясь. Благо мама была занята разговором со Станиславом и не замечала этого. Неправильно и не спокойно мне с тобой, А без тебя обыкновенно. А стало быть - ты настоящая любовь, Любовь не во время совсем, но… — И никакого нет смысла в этой жизни кроме, — Станислав вдруг пропел вслух строчки из припева. — И никакого нет смысла в жизни кроме любви. Голос Ани раздался так близко. Она улыбнулась ему и, подавшись вперёд, погладила его по плечу. Мама умилилась и захлопала в ладоши. Саша застыла на месте. — Запутанны хитросплетения твои, — снова пропел Станислав, кивнув на маму. — И правило твоё неверно, — она подхватила эстафету. Саша даже не думала, что мама могла знать слова этой песни. — И делится одна подушка на двоих, — пропела Аня, коснувшись ее руки и тут же убрав ладонь. — И все, и каждый раз как первый, — выдавила из себя Саша. Дальше снова был припев. Мама смеялась и говорила что-то Станиславу, но Саша уже не слышала, что. Она смотрела на Аню, и Аня смотрела на неё. — Однажды вы, девчата, поймёте, — голос Станислава вернул ее в реальность. — Поймём что? — Аня прервала зрительный контакт, посмотрев на него. — Про что поёт Меладзе. С годами его тексты приобретают актуальность. Начинаешь понимать их смысл. — Да мы вроде уже понимаем. Мужик поёт про любовь. Что тут непонятного? — Саша, — мама обернулась, — Что ещё за мужик! — Ну а что? Ладно, Меладзе. Так лучше? Мама не ответила, заглушив улыбку глубоким обречённым вздохом. — Это само собой. Но вот когда полюбишь, тогда поймёшь ещё лучше, что именно он имеет в виду, — Станислав махнул рукой водителю, пропустившему их вперёд на перекрёстке. Но Саша уже понимала. Или почти понимала. Она обернулась на Аню, вновь уставившуюся в окно. Аня скрестила руки на груди, очевидно, думая о чём-то своём. Ее лицо почему-то было серьёзным, почти угрюмым. — Что ж, с нетерпением буду ждать этого озарения, — Саша прокашлялась. — Вот поступишь и начнётся любовь-морковь. — Мам. — Она права, Саша. В университете влюбиться — проще простого. Мы как раз там с мамой Ани познакомились. Плечи Ани дрогнули. Она прислонилась лбом к стеклу. — Я об этом как-то вообще пока не думала. — Ещё успеешь подумать. Главное про учебу не забывай. — Хорошо, мам. Обязательно, — Саша состроила рожицу. — Пап, только ты сказал про маму, и она мне написала, — Аня тяжело вздохнула. Ее пальцы быстро забегали по экрану телефона. Видимо, она печатала ответное сообщение. — Что пишет? — Станислав взглянул на неё в зеркало заднего вида. — Да так, ничего особенного, — Аня заблокировала экран и отбросила телефон на свободное сидение посередине. И снова уставилась в окно. Саше хотелось спросить, в порядке ли она. Перемена в настроении была очевидной. Настолько, что она даже растерялась. Но она не спросила, и в салоне повисло молчание. А потом они наконец приехали. . . . — С тобой все нормально? Аня остановила тележку, наполненную доверху, и посмотрела на Сашу с выражением беспокойства. Как ей вообще хватало сил катить ее? Сначала ее вообще катила сама Саша. Но у неё резко заболел живот. Пришлось передать полномочия. Родители затерялись где-то между стеллажей. — Да. То есть нет. — Что случилось? — Я кажется… У меня похоже начались месячные. Как же неловко. И неудобно. Прямо посреди этого дурацкого гипермаркета, наполненного людьми. Как Саша и предполагала — кругом одни толпы. И это бесило. — Так, ладно. Сейчас все решим, — Аня полезла в рюкзак. Надо же. Саша думала, что она оставила его в камере хранения. — У меня нет прокладок. А в такой гигантской очереди я не выстою. — У меня есть, — она вытащила пачку и тут же спрятала ее обратно в рюкзак. — Откуда? — Я всегда с собой ношу на тренировки, — Аня пожала плечами. — Вдруг кому-то понадобятся. Ну что за ангел. — Святой ты человек, — Саша опёрлась руками о колени и поморщилась. — Так, давай скорее искать наших взрослых. Вручим им тележку и побежим в туалет. — Ты собираешься пойти со мной? — Да… Я просто знаю, где здесь туалет. А ты знаешь? — Нет. — Ну вот и все, — Аня ухмыльнулась. — Пошли. Она вручила тележку родителям, застрявшим в отделе бытовых товаров и, взяв Сашу за руку, протиснулась через толпу к выходу из касс и спасительному коридору, который вёл к уборной. Ещё раз. Аня взяла ее за руку. Вот так просто взяла и взяла. Пусть и для дела — надо же было как-то вывести их из этого ада. И все-таки. Боже. Чего между ними только не было. Но это — это ощущалось как что-то новое. Саша вышла из кабинки. Помощь подоспела в нужный момент. Аня ждала ее, облокотившись на раковину. Саша посмотрела на неё, пытаясь выразить во взгляде всю степень своей признательности. — Ты знала, что мастурбация помогает облегчить боль во время месячных? Ой. Саша с чувством выключила кран и встряхнула мокрые руки. Аня произнесла вопрос самым будничным тоном. И он смутил. — Нет, не знала. Теперь знаю. Но откуда такая информация? — Проводилось клиническое исследование. Я как-то наткнулась на статью. — А ты проверяла этот тезис на практике? Аня и бровью не повела. Черт. — Нет, Саша. Я не проверяла. Но вот ты вполне можешь проверить. Ох уж этот смеющийся взгляд. — Спасибо, обойдусь. — Как скажешь, — Аня подмигнула. — Просто ночью я как раз подкинула тебе идей для воображения. Что. Что? Это точно Аня? Может кто-то ее украл и заменил клоном, пока она была на тренировке? Саша вспомнила дневной инцидент и нервно сглотнула. — Тебе доставляет особое удовольствие смущать меня? — Вполне, — Аня рассмеялась. — Ты очень милая когда смущаешься. — Вообще-то я не представляю тебя когда… Ты поняла. Наглая ложь. Но Саша не хотела давать Ане повод для гордости и превосходства. — Когда что? Они точно одни в этом туалете? Господи. — Когда занимаюсь этим. — Занимаешься чем? — Аня невинно подняла одну бровь. — Господи. Мастурбацией. Довольна? — Не упоминай имя Господа всуе, — она звонко рассмеялась. — Ну а ты? — А что я? — Брось, не прикидывайся, — Саша подошла ближе. — Ты представляешь меня, да? — Саша, я вижу тебя каждый день, ты и без того заняла собой все, что только можно. Поэтому я решила, что хотя бы в моих интимных фантазиях тебя быть не должно. Так что нет. Надо же. Даже не покраснела. — Врешь поди. Я же настолько горяча, передо мной невозможно устоять. Тем более в мыслях. Кринж. Но надо идти до конца. — А вот и не вру. Но приятно, что у тебя здоровая самооценка. Рада за тебя, — Аня хихикнула. Саша вдруг, сама не зная почему, подошла к ней вплотную. И вот здесь уже было не до шуток. — Посмотри мне в глаза и повтори это ещё раз, — она нарочно постаралась звучать на тон ниже обычного. — Не хочу. Ты все слышала. — Зрачки человека меняются, когда он врет. Так что давай, скажи ещё раз, — Саша едва не прижала Аню к раковине. В ушах зашумело. — А ты заставь меня. Ее взгляд опустился на губы Ани, изогнувшиеся в усмешке. — Я ведь могу. — Правда можешь? — Аня прошептала это, склонившись к самому уху. Блять. Только не это. Только не здесь. К боли в животе добавилось что-то тяжелое и горячее. И Саша не знала, что из этого хуже. Да. Она хотела Аню. Не признавать этот факт было уже просто смешно. — Правда. Саша закрыла глаза, чтобы… Дверь со скрипом открылась. Две бабушки вошли в туалет, и Аня оттолкнула ее быстро и не больно. Да что же. Это. Такое. Они ничего не заметили. Зато Аня заметила. Теперь она уже не улыбалась. Только смотрела долго и прямо. И снова молча взяла за руку, погружая их в толпу очереди. . . . — Мам, можешь ответить на один вопрос? Их сумасшедшая семья (точнее, как минимум два ее члена) выехала из магазина на закате. Иронично, но Саша действительно увидела свет уходящего солнца в глазах Ани, когда она, положив рюкзак в багажник ещё на парковке, подняла взгляд к небу. Станислав был не прав. Саша уже понимала, о чем пел Меладзе. — Какой? — Зачем нам столько продуктов? Мы буквально скупили весь магазин. — Затем, что мы уезжаем и не можем оставить своих детей голодными. Аня с Сашей синхронно переглянулись. — Опять? Куда? — Папа, ты мне ничего не говорил! — В Казань, — Станислав подал голос. — Небольшая командировка. Где-то на неделю. — Эм. — Жесть. — Я не говорил, потому что ещё ничего не было известно. Мне сегодня сообщили, — он улыбнулся. — Мам, а тебе обязательно тоже ехать? — Саша постаралась изобразить разочарование, но, если честно, на самом деле чувствовала совсем иное. — Обязательно. Да и в этот раз мы ненадолго, вы даже соскучиться не успеете. — Согласен. Главное не поубивайте друг друга, пожалуйста, пока нас не будет. Просьба лично от меня, — Станислав рассмеялся. — Не волнуйся, пап. Мы с Сашей сейчас прекрасно ладим. Так вот как это теперь называется? Саша закрыла лицо руками, сдерживая смех. Значит вот как. Неделя. Отлично.