Убийственный контракт

      Ментол, несмотря на всю свою холодность, совершенно не помогал остыть. Феромоны альф — самая жестокая их манипуляция. Когда Лиза слышала об этом, то и на одну сотую не представляла боль омег, не умеющих совладать с инстинктами. Нет, не так. Не имеющих ни единого шанса на победу. Кира ехидно скалила зубы, будто бы ей доставляло особое удовольствие наблюдать за чужими метаниями. А для большего удовлетворения не хватало только заманить на дурманящий запах симпатичную омегу. Паутина и бабочка — случайно заденешь, а выбраться получится, только если крылья сломаешь. А бабочка без крыльев летать не может, гибнет.       Лера совершенно спокойна к попыткам Киры устроить животный секс на заднем сидении. Обыденное дело. Но благо, её щадила Лиза, ломающаяся до последнего. Бабочка не хотела залезать в кокон, ей и гусеницей вполне сносно существовать было. Оттого и крылья не сильно жалко — их пока что попросту нет. А ломать-то их самой себе сложнее, чем посторонним. Дурная аксиома.       Основная часть трагедии о бабочке началась в квартире — под дурманом голодный паук обхаживал жертву. Говорил комплименты, позволял лишние касания. А Лиза ни слова в ответ не могла выдавить, запах в носоглотке застрял, в лёгких корни начал пускать, предсказывая конец.       Лиза вовсю проклинала свою любовь к шоколаду. Она как наркоманка в период ломки — была готова даже на горечь броситься и от ментола замёрзнуть. Лишь бы кусок сласти ухватить, чтобы прекратить ломку.       Платье, вставшее в большие деньги, рвалось бесцеремонно и по шву. Лизе на секунду захотелось пустить неуместную шутку о том, что в дорогих магазинах продаётся, а нитки также, как и дешёвые рвутся. Но на то она и неуместная, что с Кирой во время секса не болтают о ерунде, а отдаются без слов, без остатка.       Добыча беззащитна окончательно. Ведь Кира, несмотря на собственную травму, умудрилась раздеть омегу до гола. Обезоружила. Но сама осталась и в рубашке, и в брюках. Сброшенный где-то у порога пиджак не в счёт. Лиза уже вела развязку действия к дивану, на котором привыкала спать последние дни.       — Я предпочла бы сделать всё на большой и прочной кровати, — прошептала Кира, целуя острые ключицы.       Идти ещё с десяток шагов полностью нагишом. Аномальный жар альфы не давал замёрзнуть от хренового отопления, а наоборот распалял до предела. Хищница начала готовить добычу к поеданию.       На хаотично носящихся по мыслям остатках здравого смысла, ещё не сбитого банальными феромонами, держалось ровным счётом ничего. Самовнушение имело огромную силу, но что есть эта сила против природы, взявшей больший разгон?       «Нельзя, тобой просто воспользуются» — кричало, надрывая связки, подсознание. Может, повторило оно это больше ста раз. Но рано или поздно голос сорвётся или охрипнет. Бесполезно. Лизины гормоны слишком долго томились в ожидании, чтобы отдать контроль над телом чему-либо другому.       Пусть пользуются. Не так ли? Какая разница, если это не понесёт за собой никаких обязательств. Лиза тонула в проблемах, но и выплывать из них давно научилась. Давясь водой, но научилась. Эту мелочь в сравнении и считать за что-то плохое глупо. Ошибочно, больно, проблематично — всё это будет в любом случае. И теория Киры о продажности омег вмиг подтвердится. Не Лизе доказывать обратное, пока человек сам поверить не захочет.       Они сваливаются на кровать. Весьма неудивительно, что позиции предрешены. Кира придавливает своим весом Лизу — покрасневшую, податливую, красивую — и впивается в её губы требовательным поцелуем. А Лиза и не против — в её голове не осталось ни единой здравой мысли, они разбежались, опасаясь отравиться настойчивыми феромонами.       Поцелуи Киры мешаются с укусами — подсознательно это самое банальное, что можно предположить в сценарии секса с ней. Лиза старается не отставать — ей давно этого хотелось. Неправда — хотелось омеге, проснувшейся от одного только кириного присутствия. Сама Лиза предпочитала считать интим крайней степенью отношений. Но кто её слушает? Особенно сегодня.       Чувствуется, как зубы Киры впиваются в шею сильнее, прокусывая нежную кожу до крови. Неприятно, но терпимо. Рычание Киры слегка отвлекает и почему-то даже расслабляет, словно всё происходящее под её контролем, а значит, плохо не будет точно. У человека богатый опыт, даже слишком. И истинность, она по идее удовольствие неземное приносит. В этот момент Лиза чувствует именно так, как, наверное, и чувствуют себя омеги рядом со своими альфами — покорной, ожидающей и желающей большего. Мерзко ли ей от этой слабости? Может быть. Но думать ей по прежнему не разрешали.       На месте укуса выступают красные капли, которые ловко катятся вниз, открывая вид на ранки. Неожиданно нежный поцелуй — словно извинение за предоставленные неудобства. Поразительно. Не в стиле Киры Медведевой.       Длинные, чуть грубоватые пальцы Киры небрежно изучают чужое тело. Касаются выступающих ключиц, небольшой груди, ребер. После некоторых хватаний за кожу остаются красные отпечатки. То, как мнётся её кожа явно доставляет ей удовольствие.       Не сразу падает взгляд на то, что рубашка окончательно пропиталась кровью.       — Стой, — громко шепчет, когда пальцы стали бесцеремонно ощупывать бёдра.       Верно, Лизе не дозволялось думать. Но даже феромоны не убили в ней инстинкт к жизни.       — Боишься? — спрашивает с вызовом, зная, что берёт этим на слабо. Сильно уж она старалась взять себе победу в этой охоте.       — У тебя всё в крови… — скептический тон удаётся с трудом. Грёбанное возбуждение.       — Правда? — ещё больший вызов. Не удивлена и знает, замечает.       Ей далеко не плевать. И не страшно. Другое что-то. Руки перемещаются к рубашке. Кира манерно расстёгивает одну пуговицу за другой, не отрывая взгляда от обнажённого тела. Пожирает его взглядом, как принято говорить. И жаждет получить то же в ответ. Спектр эмоций Лизы переключается от растерянности к удивлению, а от него к предвкушению.       Повязка пропиталась кровью полностью.       — Каждый мой шрам, м-м-м, — поджимает и после облизывает губы, закатывая глаза. Экстаз от воспоминаний. — От своей смерти я получаю удовольствие, оргазм. А самый явный признак того, что я умру — кровь…       Дальше Лиза пропускает мимо ушей большую часть слов. На место встаёт сразу всё и ничего. Ясно почему Кира рисковать любит и раны свои спокойно принимает. Но откуда такой скелет в шкафу?       -… Больше самой себя ненавижу только свою жизнью, — как чувствует, знает, какими словами из транса вывести. — На мгновение на грани смерти. И сразу жить хочется. Пиздец как…       — Парадоксально, — Лиза подобрала слово вместо замешкавшейся Киры.       В ответ лишь кивок. Из кармана достаётся нож, которым разрывается кровавая тряпка. Демонстрация силы. Произнесла пронзительную речь и дальше, как ни в чём не бывало принялась осуществлять свой план по соблазнению омеги. Некоторые рубцы не представляли опасность, однако глубокая рана сочилась малым количеством крови до сих пор, заливая полностью кровавый живот новой краской.       — Можешь рисовать любую картину, которую посчитаешь нужным, — наклоняется к уху и и произносит на выдохе. неровном, рваном.       Новый щелчок в голове. Воздуха резко становится мало. Новая порция феромонов подоспела в срок. У Лизы внутри уже собирался психологический консилиум по проблеме альфы, однако ему было приказано сдвинуть сроки собрания на неопределённое время.       — Я совершено бездарный художник, — Лиза пытается отвертеться остатками от прихода в себя и честностью. Новый мир её будоражит до мурашек, пугает, но буквально открывается перед ней во всей красе.       — Тогда я научу тебя пиздато рисовать с азов, — Кира берёт в руки нож, тот самый, которым избавила рану от оков.       Острый инструмент хорош в умелых руках. Убийца других и себя виртуозно вычерчивает длинную прямую от локтя до кисти. Специально по стороне, где нет вен. Так не интересно, банально. Порез не глубокий, местами едва появляются сами очертания крови, как будто заполняя узкое русло высохшей реки. Кира в очередной раз зажимает зубами губы и после облизывает, расслабляя с характерным чмоканьем. Ебучий кайф полностью в её голове.       Лизе никогда не была понятна культура секса в принципе, прикольно, местами, на начальных этапах. И только. Эмоционально это как-то могло повлиять на альф и омег за счёт возбуждения их рецепторов природой, но будучи бетой плевать на подобные вещи. Она и сейчас рассматривала данный процесс как способ удовлетворить собственное идиотское желание. И Кира занималась тем же. Они квиты. Просто даже будучи омегой она остаётся неправильной, ей больше важна эмоциональная близость. Физическая лишь наваждение, временное влияние гормонов, с которыми жизнь оставшуюся проживать придётся. Но и то, что всё происходящее завораживало своей интересностью, отрицать глупо.       Интересно. Странно. Ново.       — У меня плохо с фантазией, поэтому можешь подкинуть идей, — принимает нож из рук Киры, привстав на колени. Теперь они в одинаковых позициях. За исключением одетости нижней части альфы. Нечестно, но позже данное неравенство будет уничтожено.       — Напиши своё имя, — дерзко откликается, смотря в глаза.       Великолепно. Сколько же таких имён у неё по телу в виде шрамов? Самое банальное, что можно предложить. Но пока игра по прежнему остаётся «странной», поэтому Лиза поддаëтся её правилам. Когда-то в детстве её прозвали Индиго, когда-то в подростковом возрасте она набила тату на всю шею, год назад ожоги от её сведения вовсе пропали, оставив лишь некоторые плохозаметные следы. В этом мире её ещё никто так не называл. Между «Индиго», говорящем о её отличии от других, и банальным «Лиза» выбор становится очевиден. В любом случае им не стать нормальными истинными, так пусть останется метка от Лизы, говорящая, что альфа ей всё же должна принадлежать. У неё всё равно много таких, быстро забудется.       Раны выходят кривоватые, Лизе страшно причинять боль другому. А мысль о том, что это всё только в удовольствие ни капли не выручает. Заинтересованное каждым действием голодное лицо Киры, смотрящее сверху вниз не внушало доверия. Однако, где-то на подсознательном уровне сдерживаемое желание пару раз конкретно побить девушку за то, что она местами мудила редкостная, разрешает Лизе скромно вычертить шесть букв.       — Поздравляю, ты научилась давать автограф, — опускает голову к ключицам Кира и шепчет это.       Кровь, что возникла на месте новейшего художества появляется более тёмная, видимо Лиза перегнула палку с глубиной пореза.       Альфа же плюёт на всё и в экстазе слизывает выступающую дорожку.       Становится незаметно как омегу снова придавливают к кровати. Нож под давлением сильных рук и неожиданности падает на пол.       — На сегодня художник выдохся и ему нужно вдохновение, не находишь?       Находит. Поэтому молча кивает в ответ.       Кира грубо, без церемоний продвигает свою коленку чуть дальше, разводя одной рукой ноги пошире. Теперь ей удобно наблюдать со своей позиции. Смущает до беспамятства. Позор тот ещё. У Лизы от волнения из лёгких выбивается воздух.       Губы припадают к груди. Отвлечение от резко вошедшего пальца. Благо, омегам не приходится тратиться на смазку, и при должном возбуждении она сама производится организмом. Не больно. Непривычно ощущать что-то внутри — может быть.       — Можешь двигаться вообще-то, — как-то грубовато, но смущённо выдаёт омега, отводя взгляд.       Ни слова больше. Укусы вовсю украшали красным грудь, когда ещё два пальца вторглись в Лизу. А вот это оказалось неожиданным и непривычным. Всё внутри сжалось. Эксперт в Кире понял, что стоит переждать период привыкания и продолжать кусать. Сладкие следы удивляют Лизу, ведь теперь они просто побаливают, но не кровоточат, как тот на шее. Видимо у человека не до конца уснуло чувство меры.       — Можно, — спустя минуту выдаёт девушка.       Пальцы внутри творят нечто волшебное. Лизу никогда в жизни не доводили до оргазма пальцами, да и впринципе почти ничего ими не делали. Но это оказалось очень даже хорошо. Может, дело в их длине и ширине? Или это голимый опыт, сказывающийся на качестве результата? К чёрту, ей уже плевать. Ещё немного и она кончает со сдерживаемым полустоном.       — Я всё, — сообщает о собственном бессилие.       — Для начала на тебя действительно хватит, — Кира кусает за ухо и впервые говорит не шепотом. — Но ты можешь убрать ту кровь, что испачкала всё моё тело… Полунамёк-полупросьба. И совесть Лизы понимает простую вещь — Кира ещё не кончила.       — Тогда можешь раздеться полностью, я снова хочу порисовать, — присаживается на край кровати и поднимает художественный инструмент. Совесть Лизы должна говорить: никто никому ничего не должен. И Кире очевидно требуется больше.