Подарок

– Она сладко стонет. Мне очень хотелось бы, чтобы ты это услышал, Северус. Люциус с нежностью распустил ее косички, изящно дернув за ленты и проведя тонкими пальцами по волосам. Он с удовольствием понаблюдал, как кудри распрямились, а затем спружинили обратно, после чего перебросил их через плечо. – Я прав, моя дорогая? Ты ведь издашь несколько сладостных стонов для нашего гостя, когда я буду пороть тростью твою красивую попку? – Т-тростью? – Да, тростью, – он поднял бровь. – Какие-то проблемы? Вопрос, очевидно, был с подвохом. И Гермиона когда-нибудь намеренно попалась бы в эту ловушку, будь у Люциуса настроение поиграть. Но не сегодня, так как под влиянием Снейпа в нем проявлялись самые холодные и жестокие черты. Для нее было даже удивительно, что она умудрялась наслаждаться происходящим, ведь ее душа наполовину была полна страха. И все же мокрое пятно на внутренней поверхности бедер с головой выдавало ее возбуждение, делая его очевидным и для нее самой, и для мужчин, которых, казалось, забавляло ее смятение. – Посмотри на себя, – прошептал Люциус так тихо, чтобы услышала только она. – Ты вся растрепана, и тушь растеклась, когда ты давилась членом Северуса. Ты выглядишь как настоящая шлюха. Разве прилично так выглядеть? – Нет, папочка. Гермиона постаралась не вздрогнуть, когда он провел подушечкой большого пальца по ее щекам, сильно надавливая и размазывая полузасохшие дорожки слез, которые остались там как напоминание о том, как ее, беспомощную, имели в рот. Она не стала говорить Люциусу, что она специально накрасилась дешевой тушью, зная, что – так или иначе – будет выглядеть в конце вечера как плохая девочка. Люциусу нравилось видеть у нее на лице свидетельство того, что ею попользовались как следует: будь то пот после интенсивного секса либо слезы, бегущие по щекам от жестокого траха в горло или после порки его тяжелой рукой. Он обожал, когда его обычно элегантная девочка приобретала вид дешевой шлюхи, хоть и отчитывал ее за это. Люциус запустил руку в ее распущенные волосы. Он медленно усилил хватку у основания шеи и продолжил сжимать, пока Гермиона не поморщилась от напряжения в волосах. Это был идеальный способ управлять ею: потянуть назад или подтолкнуть вперед, словно марионетку, пытающуюся устоять на ногах. Гермиона застонала, а затем вскрикнула, когда Люциус быстрым движением подтолкнул ее к своему столу, край которого впился ей в ребра. Она пискнула, ощутив холод поверхности теплым телом. – Она и впрямь сладко стонет, – услышала она голос Снейпа сзади. Повернув голову, Гермиона увидела, как Люциус идет к тому краю дивана, где находилась его трость. От одного лишь ее вида у нее задрожали колени, к лицу прилил жар и захотелось кричать от воспоминаний о том, что мог сделать с ней этот жестокий инструмент. Это был излюбленный метод наказаний Люциуса, который напоминал ему о дисциплине давно минувших дней, применяемой в особенности для непослушных девочек, «которые не умеют держать язык за зубами». А Гермиона была сегодня особенно осторожна в высказываниях. Она приложила все усилия, чтобы сдержать свои особо бурные порывы высказаться. Не удержалась она лишь однажды, и ее грубость и спровоцировала все происходящее. – Тебя не пороли тростью уже несколько недель, – проговорил Люциус, снова медленно приближаясь к ней. В одной руке у него была длинная черная трость, на вершине которой виднелась металлическая рукоять в виде змеиной головы. Люциус провел свободной рукой по волосам Гермионы, отбросив их назад и открыв тонкую шею, которая покрылась мурашками на холодном воздухе. – Ты помнишь, когда тебя в последний раз пороли тростью? – Да, папочка, – ответила Гермиона, подняв голову и встретившись взглядом с голубыми глазами Люциуса. Он стоял неподвижно. Он мог мастерски сохранять нейтральное выражение лица, когда пристально разглядывал ее. И каждый раз ее охватывал страх, потому что она не знала, как сильно разозлила его. – Поведай-ка нам. Приказ был простым, но из-за него лицо Гермионы полыхнуло жаром. Ее глаза нервно метнулись в поисках Снейпа, который удобно устроился на диване, небрежно закинув одну руку на спинку. Она поймала его взгляд, задержавшийся у нее между ног, и подавила в себе желание сжать их, чтобы лишить его этого вида. Когда Гермиона никак не отреагировала, Снейп наклонился вперед и поднял взгляд на ее лицо. Его губы изогнулись в ухмылке, словно он чувствовал, как растет в ней смущение. – Малышка… – голос Люциуса вернул ее на Землю. – Я… эм… Я играла с собой. – Продолжай. Ты ведь не просто «играла с собой». Говори точнее. – Что ты делала? – голос Северуса вонзился ей точно между ног. «Черт! Чер-р-рт!» Ей не хотелось признаваться ему в чем-то подобном. Уже достаточно постыдным был сам факт, что папочка застал ее прямо на месте преступления. – Говорите сейчас же, юная леди, или вы получите наказание гораздо строже, чем то, что я для вас запланировал. Или ты хочешь добиться того, что не сможешь сидеть в ближайшие недели? – Нет! Ладно… я… я… м-м… Я мастурбировала. Мне было нельзя, и я очень сожалею об этом, папочка! Обещаю, что больше не сделаю этого без разрешения… Гермиона отвернулась в отчаянной попытке убежать от волны стыда, накрывшей ее. Она уткнулась лицом в предплечье, и завеса упавших волос милосердно скрыла ее от изучающих взглядов мужчин. Однако Люциус не мог это стерпеть. Быстрым движением он дернул ее за волосы, заставив поднять голову и явить взглядам покрасневшие щеки и надутые губы. – Вот так-то луч… – начал было Люциус, но Северус его перебил. – Как ты мастурбировала? Я хочу услышать подробности. Гермиона посмотрела на Люциуса широко раскрытыми глазами, безмолвно умоляя прекратить эту унизительную пытку. Однако Малфой, наоборот, перевел на старого друга полный гордости взгляд, словно тот задал блестящий вопрос. – Ну же? – требовательно спросил Люциус. Гермиона поджала губы, раздраженно выдохнув, и воспоминания о той ночи пронеслись у нее в голове. Боже, это было унизительно тогда и еще более унизительно сейчас, когда ей пришлось рассказывать об этом. – Я… была в постели… – В нашей постели, – добавил Люциус, вгоняя дополнительный гвоздь в крышку ее гроба. – Я была в нашей постели. Я трогала… себя. – Как? – спросил Северус. Тон его голоса был резким, и Гермиона в поисках спасения подняла взгляд на Люциуса. Тем же самым тоном Снейп язвительно ответил когда-то на уроке на заданный ею вопрос, который счел слишком глупым. – Как? – переспросила Гермиона упавшим голосом. – Ты лежала на спине? Трогала ли ты клитор? Сколько пальцев было у тебя во влагалище, девочка? Не строй из себя идиотку, ты прекрасно поняла, о чем был вопрос. – Если вам так хочется знать, я могу показать вам! – вырвалось у Гермионы. Она тут же вздрогнула, ожидая мгновенной резкой реакции, но застыла, услышав смех Люциуса. Она приоткрыла зажмуренные от страха глаза и обнаружила у него на лице выражение веселья. – Должен признать, – проговорил Люциус, все еще посмеиваясь, – мне не стоит опасаться, что ты мне когда-нибудь наскучишь. Какая вопиющая наглость с твоей стороны: нагнутая над столом и готовая к порке, ты все равно открываешь свой рот и выдаешь такое! Ну и нахалка же ты! Гермиона уже пожалела о своих словах. Она сама не понимала, почему выбрала для себя сегодня столь дерзкий стиль поведения – если не считать, конечно, того, что это было у нее в крови. Кроме того, было нечто в голосе Северуса, отчего ей отчаянно захотелось ослушаться его и заставить его заслужить ее лояльность. Однако сама мысль о том, что она прибегла к дерзости в присутствии Люциуса, заставила ее задрожать. – Прости меня, папочка. Я не хотела! Мне так жаль! – О, ты действительно пожалеешь, моя дорогая. Делай, что тебе говорят, отвечай на его вопросы. Гермиона послушалась, но с ее губ сорвался еще один всхлип. – Я играла с… клитором. А внутри меня была… игрушка. Я лежала на спине на кровати. Я была… голой. – Всё так и было. Но что же случилось потом? – Ты вошел и застукал меня. – Продолжай, – одобрительно проговорил Люциус, поглаживая большим пальцем ее бровь. – Ты вошел сразу после того, как я кончила. Люциус посмотрел на нее выжидающе. – А потом… – продолжила Гермиона. – Э, ну, ты наказал меня. Ты сильно разозлился и сказал, что все мои оргазмы принадлежат тебе и что мне должно быть стыдно за то, что я беру то, что должен был дать мне ты. – Очень хорошо. А что я сделал потом? – Ты… – Гермиона умолкла и сглотнула тяжелый ком, который образовался у нее в горле от воспоминаний. – Ты заставил меня ползти за твоей тростью. Ты сказал мне лечь на кровать и… показать, как я играла с собой… Ты приказал мне снова довести себя до грани. Внутри у Гермионы все сжалось, когда она услышала низкий стон со стороны дивана. – М-м-хм-м. – И когда я спросила тебя, можно ли мне кончить еще раз, ты сказал, что меня сначала нужно наказать. – Да, птичка моя, и как же ты была наказана? – Ты… выпорол меня тростью. – Как? Я хочу услышать подробности. Лицо Гермионы приобрело темно-бордовый оттенок. Она чувствовала, как горит ее щека, прижатая к холодной столешнице. Она поёжилась от стыда, когда на нее нахлынули воспоминания. – Ты приказал мне поднять ноги и придерживать их руками под коленями, а сам выпорол меня. Она помнила, как сильно ей не нравилась эта ужасная поза – как будто ей меняют подгузник. Ноги подняты вверх. Задница, промежность и отверстие ануса выставлены на обозрение, и трость тяжело опускается на самые нежные участки кожи. Она кричала без конца, пока Люциус наслаждался ее наказанием, время от времени доводя ее до грани оргазма лишь для того, чтобы прервать его и продолжить порку. Мастурбация без разрешения была настоящим ударом по его самолюбию. Гермиона осознала это, когда он оттрахал ее почти до потери сознания. Он заставил ее кончать снова и снова, напоминая, что эти оргазмы принадлежали ему и только ему. И что именно он контролировал их, вытягивая их из нее независимо от ее желания. – Тебе стыдно рассказывать профессору о своем отвратительном поведении? Я рад этому, моя дорогая, должно ведь быть что-то, чего ты стыдишься. Что ж, поскольку у тебя не было порки тростью уже несколько недель, это будет довольно болезненно. Ты ведь знаешь, что можешь воспользоваться своим стоп-словом, когда больше не сможешь терпеть? Гермиона что-то проскулила в ответ. Слова давались ей с трудом: приходилось бороться со стыдом из-за своих прошлых поступков и новым охватившим ее страхом. Люциус поднял бровь, так и не услышав внятного ответа, а затем Гермиона ощутила на щеке его ладонь, которая прижала ее лицо к твердой деревянной поверхности стола так, что губы расплющились от давления. Несмотря на инстинктивное желание дернуться, Гермиона выдержала его взгляд, который смягчился, когда Люциус провел большим пальцем по ее выпяченным губам. Под давлением его руки она едва смогла кивнуть, но этого оказалось достаточно, чтобы он одобрительно кивнул в ответ. – Хорошая девочка. Ты же поплачешь для меня в честь дня моего рождения, моя сладкая? Глаза Гермионы расширились от ужаса. Поплакать? Она рвано выдохнула и непроизвольно всхлипнула, словно намекая на будущие слезы. Она, бывало, плакала из-за тяжелой руки Люциуса, особенно когда творила достаточно серьезные вещи, чтобы заработать суровое наказание – и мастурбация без разрешения входила в число этих вещей. Бывало несколько раз и такое, что Люциус доводил ее до слез ради собственного удовольствия, однако он всегда компенсировал это поцелуями в те места, куда попадали удары. Гермиона страшилась не слез, а того, как ей придется к ним прийти, и пути эти Люциус считал особенно приятными – для себя. Ее боль. И все те мучения, что приходили ему в голову – для нее. – Ты так прекрасна со слезами, выступившими на глазах, и дрожащими губами – да, вот так. Ты ведь не хочешь, чтобы наш гость ушел разочарованным, не так ли? Чего Гермиона точно не хотела, так это разочаровать Люциуса. Но слезы! О господи. – Не так ли? – Н-нет, папочка. – Хорошая девочка. Он убрал от нее руку и отошел назад, исчезнув из поля зрения и оставив ее тихо паниковать. – Руки на стол. Да, детка, вот так. Ноги раздвинуть. Гермиона едва не подпрыгнула, услышав свист рассекаемого тростью воздуха позади себя. Она была уже знакома именно с этой тростью, которая была у Люциуса любимой. Его фирменная трость, с которой он расхаживал на публике и грозил Гермионе, когда она плохо себя вела. Постоянное напоминание ей, что он мог в любой момент загнуть ее на любой поверхности и мгновенно наказать. – Скажи, за что ты заслужила порку. Гермиона хмуро поджала губы, борясь с желанием бросить свирепый взгляд на Снейпа. Провокатор. – Мне слишком понравилось предыдущее наказание. – Все верно. Ты промокла насквозь! Что совершенно недопустимо. А ведь я даже не ласкал тебя: ты крутила сиськами у Северуса перед лицом и закапала смазкой ему брюки. Я прав? Гермиона не нашла подходящих слов, чтобы выразить свое крайнее смущение от того, что всё действительно так и было. Люциус был прав. – Скажи мне, за что еще ты заслужила порку. Еще один свист трости заставил ее подпрыгнуть. Она встала на цыпочки, слегка согнув ноги в коленях, чтобы не упасть, и изо всех сил вцепилась в край стола. Казалось, переполошилась каждая клеточка в ее теле – кроме тех, что действительно были нужны ей прямо сейчас – тех, что находились в мозгу. – Я… Глаза Гермионы панически расширились. Еще? Что еще там было? Не успел ее разум собрать в кучу воспоминания и придумать ответ, как трость тяжело опустилась на ее упругую задницу, и там образовалась огненная полоса. Гермиона вскрикнула. Боль сводила с ума. Несмотря на то, что она уже имела возможность ощутить на себе воздействие этого злого инструмента, все равно он всякий раз заставлял ее дрожать всем телом, поскольку не приносил исцеляющего утешения. После каждого удара не следовало теплого успокаивающего прикосновения руки Люциуса, как бывало, когда он порол ее ладонью. Не было и разливающегося по телу тепла, которое сосредотачивалось между ног, что случалось при порке паддлом. Трость была холодной и жестокой и была предназначена для того, чтобы причинять боль. – Твой ответ, девочка? – Она не помнит, – услышала Гермиона сзади тягучий баритон Снейпа. – Это правда? Ее охватила паника. Все тело горело огнем, пока она пыталась судорожно вспомнить, что еще она сделала, чтобы заслужить такую участь. Гермиона медленно и прерывисто выдохнула. Обычно разум не подводил ее, но туман возбуждения и прилив страха, струящегося по венам, мешали связно думать. – Ты ставишь меня в неловкое положение, девочка. Еще один свист трости, и боль впилась в кожу, проникнув глубоко внутрь и заставив резко вскрикнуть. Казалось, тело отчаянно пыталось облегчить ее состояние, топчась с ноги на ногу, но все было бесполезно, так как боль пульсировала глубоко в мышцах. – Пожалуйста, папочка, прости! Пожалуйста! – Оставь свои мольбы до случая, когда они действительно тебе понадобятся. А я только начал. Третий удар пришелся прямиком между двумя предыдущими, и боль от них вспыхнула снова, пульсируя в тройном размере. Гермиона знала, что там уже образуются рубцы. На этот раз Люциус ударил сильнее, явно пытаясь что-то выбить из нее – раскаяние? Мольбы, что звучали музыкой для его ушей? И тогда, словно назло, ее горло просто перестало издавать звуки. Словно не существовало на свете крика, достаточно громкого, чтобы передать ее муки. Лицо Гермионы исказилось от невыносимого страдания, тело сжалось в ответ на удары, но она так и не издала ни звука. Она ощущала все движения воздуха позади себя, но ей было все равно. Кончики ее пальцев похолодели, что было естественной реакцией на боль, а в кровь выбросились успокаивающие эндорфины, отчего ей стало казаться, будто она парит. А задница горела. Ей было страшно подумать, как она будет сидеть завтра. А также ужасала мысль о следующем ударе, который был неизбежен. От этого ей хотелось плакать, но она не желала доставлять Северусу такое удовольствие. Последовал четвертый удар, который лег выше, чем предыдущие три. Он был достаточно сильным, и она безвольно обмякла на столе, на котором стало сложно удерживаться, потому что кожа стала липкой и скользкой от пота. Она слышала собственное дыхание – прерывистое и дрожащее, а ее тело пыталось приспособиться к этому состоянию. – Сколько ударов осталось? – Шестнадцать, так ведь? Изначально было десять за неподчинение. Но затем количество удвоилось из-за ее неспособности вспомнить даже то, что происходило несколько минут назад. Гермионе показалось, что она вот-вот упадет в обморок от этой новости. Еще шестнадцать. Ей хватило сполна уже четырех. Она дрожала всем телом. Ее мышцы были напряжены сильнее, чем после тысячи оргазмов, однако возбуждение между ног никуда не девалось, наоборот, даже росло, несмотря на коварство мужчин. Ее промежность была выставлена напоказ, и ей стало интересно, достаточно ли удовлетворительно она блестела от смазки для Снейпа, или он нашел бы, к чему придраться даже в этом. Гермиона невольно всхлипнула, когда Люциус сильно сжал ее ягодицы. Он намеренно нацелился на те места, куда приходились удары, чтобы вызвать новый прилив крови к рубцам, украшающим покрасневшую кожу. – Нас ждет долгая ночь, не так ли, милая? Почему бы тебе не показать своему профессору то, чем он мог бы заняться позже, если пожелает? Гермиона обернулась и, взглянув на серебристые волосы Люциуса Малфоя и его теплую улыбку, попыталась шевельнуть ногой, чтобы раздвинуть их еще шире, как он и хотел. Она все еще пыталась унять дрожь в коленях, поэтому стояла, пошатываясь, потому что мышцы затекли. – Нет, не это, моя дорогая. Люциус схватил ее за запястья, кое-как заставив оторвать руки от стола, а затем завел их назад. Положив ее ладони на половинки ягодиц, он накрыл их своими и впился пальцами в плоть, отчего она ощутила каждый рубец и вскрикнула. Ее кожа горела так, словно она как минимум полчаса стояла обнаженная перед пылающим костром. – Твоя прекрасная киска, безусловно, очевидный вариант. Покажи Северусу, какие есть еще. Он снова накрыл ее руки своими и потянул половинки ягодиц в разные стороны, заставив их раздвинуть. Гермиона напряглась от шока, наконец осознав его слова затуманенным разумом. Ее глаза медленно расширились от ужаса. Она подняла взгляд и увидела садистскую улыбку Люциуса, смотрящего на нее сверху вниз. Ее еще никогда не брали туда. Они обсуждали это на будущее, но… Но сегодня?! Да еще и другим мужчиной! Не успела Гермиона решить, а не отказать ли Люциусу в день его рождения, два пальца проникли ей в рот, с силой прижавшись к языку и по-хозяйски покрутившись, после чего исчезли. Малфой одобрительно кивнул, увидев, насколько влажными они стали, а затем исчез у нее за спиной. Гермиона застряслась – теперь уже от настоящего ужаса. Она не выдержит. Она не была к этому готова – ни психологически, ни эмоционально, ни физически! И неужели он только что приготовился ввести ей два пальца в задницу без должной подготовки? Она задрожала и захныкала про себя, крепче схватившись за ягодицы и широко раздвигая их. Ее маленькое розовое отверстие было выставление на обозрение двоих мужчин, в то время как самой Гермионе больше всего на свете хотелось свернуться клубочком и чтобы ее нежно трахнул Люциус. Но не так. Только не так. Все ее тело застыло в напряженном ожидании, когда его пальцы вонзятся в нее и растянут до боли, так что ей захочется убежать на другую сторону комнаты. Дрожь прошла по спине, когда Гермиона вспомнила последний раз, когда Люциус хотел подготовить ее узкое отверстие для себя. Она отпрянула от него и съежилась в углу, а он медленно приближался к ней с ледяным хищническим блеском в глазах и двумя пальцами, блестящими от смазки. Конечно же, по его приказу она тут же встала на четвереньки. И конечно же, стоило ей раздвинуть ноги, внутренняя поверхность бедер оказалась покрыта влагой. А Люциус ввел один палец ей в анус и напомнил о том, какая она хорошая девочка. Господи, это ведь было совсем другое. Правда же? Она крепко зажмурилась, переминаясь с ноги на ногу, и судорожно вздохнула, понимая, что надолго задержала дыхание из-за страха шевельнуться. Вш-ш-ш. Сильнейший удар пришелся чуть ниже ягодиц, и ее легкие словно обрели второе дыхание, испустив из себя крик, который заполнил кабинет. Вгрызаясь в кожу, боль поднялась вверх по позвоночнику, жестоко напоминая ей о том, кто здесь был главным. Гермиона резко втянула воздух, скорчившись всем телом от напряжения, которое достигло невыносимого предела. Этого уже было достаточно, чтобы она не выдержала. Сила. Страх. Всего этого хватило, чтобы легкие наполнились и разразились криком. Этого хватило, чтобы комок в груди пролился слезами по щекам. Всего этого было достаточно, чтобы она просто зарыдала на столе. – Вот так, девочка, отпусти все это. Она все еще рыдала, когда Люциус подошел к ней сзади и, обхватив одной рукой ее бедра, воспользовался маленьким отверстием, которое она предлагала ему. Она почувствовала, как два пальца наносят быстрые резкие удары между ягодицами, нацелившись на анальное отверстие, которое сжималось от каждого шлепка. – П-пожалуйста, – взмолилась Гермиона, задыхаясь и заливаясь слезами. – Теперь умоляешь, хм-м-м? Уже сдалась? Раздвигай – шире. Ты заслуживаешь каждый из этих ударов. С громкими шлепками его пальцы пороли ее анальное отверстие, и Гермиону охватило унижение. Люциус не останавливался, пока все ее тело не начало содрогаться от рыданий, а она сама больше не могла вымолвить ни слова. И тогда он наконец отпустил ее. У нее перехватило дыхание, когда она внезапно ощутила, как что-то скользнуло по ее выпоротому заду, и толстый член проник между скользкими половыми губами и заполнил влагалище. И точно так же быстро, как вошел, он выскользнул из нее и медленно и дразняще поднялся между горящими ягодицами и надавил на вход в задницу. Гермиона всхлипнула и начала беспомощно извиваться, уткнувшись лицом в стол, на котором теперь блестели капельки от слез. Давления головки на тугое отверстие было достаточно, чтобы заставить ее сжать колени. С ее губ слетали отчаянные мольбы снова и снова. – Папочка… – Я здесь, принцесса, – услышала она ласковый голос Люциуса, и тот появился в поле ее зрения. Он был полностью одет – и тем не менее чей-то член все еще вжимался в нее, игриво описывая круги вокруг плотно сжатого отверстия. Глаза Гермионы расширились от ужаса, когда она осознала, что член, который вот-вот лишит ее анальной девственности, принадлежал не Люциусу, а Северусу. – О боже, нет! Пожалуйста, папочка… – Тс-с-с, – проворковал он, проводя руками по ее волосам и наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. – Все хорошо, моя сладкая. Будет всего лишь чуть-чуть больно. Раздвинь ягодицы широко для профессора. – Пожалуйста, – захныкала она, отчаянно пытаясь встретиться с ним взглядом. Люциус был невероятно нежен, касаясь ее. Он провел подушечкой большого пальца по ее лбу, откинув несколько волосков челки и стерев тонкий слой пота, который собрался там из-за того, что она нервничала. – О! – воскликнула она, закатив глаза, когда ощутила, как член скользнул обратно ко входу во влагалище. Чья-то умелая рука проникла ей между ног и надавила на пульсирующий от напряжения клитор, начав обводить его по кругу. Еще один стон сорвался с ее губ, когда Северус, отстранившись, вытащил член, а затем жестко ворвался обратно во влагалище. – Вот так, дорогая, – услышала она тихий голос Люциуса. Ее глаза остекленели, а ресницы затрепетали. Она могла поклясться, что ему на руку натекла из нее лужица смазки, и именно тогда к ней пришло осознание, что у нее на клиторе были пальцы Люциуса, которые доводили ее тело до состояния блаженства от собственной покорности. Внезапно ей захотелось дать ему доступ к каждому из своих отверстий. Она жаждала опуститься на пол и выпятить задницу, предлагая ему взять ее – туда, куда ему захочется. – Черт… папочка, черт… – Ну-ну. Не нужно ругательств. Гермиона прикусила нижнюю губу, вдруг осознав, что слабо способна фильтровать слова, срывающиеся с ее губ из-за двигающегося в ней члена Северуса, чьи стоны и рычание вызывали новые вспышки желания между ног. Она крепко впилась пальцами себе в ягодицы. Анус по-прежнему оставался на виду, и, если бы Северус захотел взглянуть на свой член, блестящий от ее смазки, то увидел бы и это розовое отверстие, сжимающееся и разжимающее от внезапного желания быть наполненным. Ее голова кружилась от удовольствия. Северус жадно брал ее на столе, а Люциус играл с клитором, гордясь тем, что принадлежало ему, и от всего этого эндорфины побежали по телу и заставили ее содрогнуться от невыносимого желания. Она вскрикнула, когда он убрал пальцы. Ощущая потерю, она наблюдала, как Люциус отошел на несколько шагов от нее, потянувшись к вороту рубашки. Чувствуя, как твердый член Снейпа наполняет ее изголодавшееся влагалище, вызывая стоны с каждым толчком, Гермиона смотрела, как Люциус медленно расстегивает пуговицы рубашки. Она упивалась зрелищем того, как он грациозно распахнул дорогую ткань, открывая твердый живот. Его губы растянулись в теплой улыбке, а взгляд не отрывался от нее. – Ты готова показать мне, как сильно меня любишь, малышка?