Лисий огонь

      Повозку наконец чинят, и можно продолжать путь. Такао из солидарности не пользуется магией и едет на мокрой лошади под стеной дождя.       На пути встречается небольшая деревенька, и Досё велит старосте отправить людей на тракт, чтобы забрать трупы нападавших. Мысль о том, что Мэй сейчас в относительном тепле и, возможно, пьёт горячий чай, неожиданно греет душу.       На побережье они приезжают к полудню следующего дня. Над портовой деревней высится замок, хлопают полотнища южных знамён, с востока доносится запах моря. Дождь закончился ещё ночью, и сейчас чайки кричат и бьют крыльями в прозрачном, напоенном солнцем воздухе.       Такао подходит к карете и открывает дверцу. Мэй вкладывает свою узкую ладонь в его и слегка сжимает пальцы, выбираясь наружу. Воспоминание, в котором эти пальцы путаются в его волосах, возникает бесконтрольно.       Она с легким удивлением выдыхает, когда впервые видит море:       — Так свободно… Красиво, — темные глаза светятся удовольствием и медовыми бликами.       К ним приближается Досё.       — Госпожа Хаттори, корабль уже должен ждать нас, готовый к отплытию. Либо мы можем задержаться в замке, чтобы ты могла отдохнуть. Наверняка тебе непривычны такие долгие путешествия.       — Благодарю за заботу, господин Досё, — в голосе Мэй кристальная искренность, но Такао видит лукавый отблеск в глубине ее глаз.       И действительно, едва командир собирается отдать распоряжения о подготовке покоев, Мэй медовым голосом заканчивает:       — Отдохнём на корабле, — и Досё осекается.       От замковых ворот к ним торопятся самураи со, скорее всего, командиром гарнизона. Мамору Цай спешивается и движется им навстречу:       — Приветствую, Ксинг Игараси.       — Приветствую и тебя, Мамору Цай. Я получил письмо от сёгуна и жду тебя с самого утра, — от внимательного взгляда командира не укрываются тела, переброшенные через сёдла. — Вижу, путь выдался опасным.       Среди прибывших самураев он безошибочно определяет Досё как командира:       — Мне жаль, — Досё принимает соболезнования кивком головы. — Что я могу сделать для вас?       Цай выходит вперёд и умудряется поклониться одновременно Мэй и всем самураям, Сатоши почти беззвучно хмыкает.       — Позволь представить тебе, — Цай будто раздувается от торжественности момента, — дочь благословенного обладателя и владетеля, единоличной волей и властью правителя империи Нойрё, Мэй Хаттори.       Взгляд Мэй леденеет от такого приветствия. Вся она сейчас — как тонкий замерзший цветок, но не изо льда — из стали. Внутренний стержень будто становится ещё прочнее, когда самураи гарнизона все как один без команды опускаются на одно колено.       — Для меня честь, — Ксинг Игараси склоняется в почтительном поклоне.       — Госпожа Хаттори изволит немедленно отплыть в островную провинцию, — говорит Цай. — Сопроводи нас к пристани.       — Господин Цай, — вмешивается Мэй. С ее голосе мешаются холод и уверенность, — прежде, распорядитесь о погибших.       — Да, конечно, — Цай на секунду тушуется от ее напора.       Мэй уточняет:       — Девушку необходимо похоронить отдельно. Это служанка благородной госпожи Уэто.       — Я знала ее столько лет… — Тиаки всхлипывает было, но под бесстрастным взглядом Мэй быстро берет себя в руки и умолкает.       — Тела воинов, — продолжает Мэй и обращается к командиру, — господин Досё?       — Если в леднике имеется лёд, то отправить во дворец сёгуна, — отвечает тот. Командир гарнизона обещает все устроить.       — Кроме того, к сёгуну необходимо доставить пленников. — Ксинг подаёт знак, и к лошадям бросаются его подчинённые; самураи сёгуна помогают осторожно стаскивать павших товарищей. Их аккуратно перекладывают на повозки и укрывают саванами. Открытыми оставляют только лица, давая выжившим самураям возможность попрощаться.       Мэй наблюдает за этим с нечитаемым выражением лица; когда лица погибших накрывают, она подходит ближе, движением пальцев остановив кинувшегося к ней Цая.       — Спасибо, — голос глубокий и ровный, но и Такао, и самураи видят неподдельное сожаление в ее взгляде. Мэй накрывает лицо самурая, погибшего первым — он выполнил долг, защищая свою принцессу.       Ни Досё, ни тем более другие самураи никак не комментируют действия Мэй, но Такао видит в их глазах преданность и благодарность. Командир гарнизона снова низко ей кланяется.       Когда Тиаки прощается со своей служанкой, Досё приказывает:       — Поднять флаги.       Из телеги с багажом достают знамёна с символом императорского Дома, и Сатоши недовольно морщится:       — Конспираторы… А если бы кто-то решил проверить сундуки? Может, сразу глашатая надо было взять?       Такао с ним солидарен, но никак не комментирует происходящее.       — Уже неважно, — возражает Масамунэ. — До порта мы добрались, это главное. А на Острова и так планировали прибыть официально.       Воины поднимают два знамени, густо-фиолетовые полотна тяжело разворачиваются и трепещут на ветру. Одно из полотен покрыто бурыми пятнами, явно оставшимися после вчерашней бойни. Мэй отрывает взгляд от моря и коротко приказывает:       — Заменить.       Как того и хотел сёгун, принцесса империи Нойрё Мэй Хаттори с охраной и свитой поднимается на корабль под флагами своего отца. Хочет ли этого Мэй? Сосредоточена ли на работе, мечется ли внутри своего удивительного сознания? Чувствует ли лиса, что идёт по верному пути? На эти вопросы у Такао нет ответа — Мэй выглядит уверенно и гармонично, ни взглядом, ни жестом не выдавая, что творится в ее душе.       Их встречает капитан по имени Кан Хён — типичный морской волк с обветренным лицом и неопределенного возраста. Он рассыпается перед Мэй в поклонах и заверениях, что для высокой гостьи подготовлены самые лучшие условия. Она пропускает всю лесть мимо ушей, выражение ее лица остаётся нейтральным. Чуть смягчается, лишь когда Сино утягивает ее располагаться и разбирать вещи.       Самураи и ниндзя забавляются, наблюдая за перепалкой капитана с Масамунэ — тот отказывается оставлять на берегу свою лошадь. Капитан в итоге сдаётся и разрешает спустить лошадь в трюм к двум козам, которые обеспечивают моряков молоком во время плаваний.       Такао, Кадзу и Сатоши до последнего наблюдают за пристанью — на отплытие высокородной госпожи сбежались поглазеть едва ли не все местные жители, ненужные сюрпризы сейчас будут очень некстати.       Наконец корабль покидает бухту и берет курс на восток, покачиваясь на волнах. Такао спускается в трюм к Мэй. Самураи, предупрежденные сёгуном, не препятствуют. Такао вдруг думает, что они не возражали бы и в ином случае: все видели демонстрацию магических умений и у своей госпожи, и у ее странного сопровождающего.       Сино понятливо вскакивает и выходит, едва Такао стучит в дверь. Мэй сидит на своей кровати, подогнув ноги под себя, и встречает Такао бледной улыбкой. Под глазами у неё залегли глубокие тени. Бойня, длинная дорога в компании непосвященных в дела аристократок, размышления о потерях и светские расшаркивания в порту — все это не прибавило ей сил, очевидно.       Такао подходит ближе, и Мэй протягивает к нему изящную руку, безмолвно прося опуститься рядом. Едва Такао садится, она с глубоким вздохом перетекает к нему на руки, опускаясь головой на колени.       — Будем считать, что у нас медитация, — негромко говорит она и прикрывает уставшие глаза.       Такао с легкой улыбкой наблюдает за ней, перебирая шелковистые пряди волос. Быть настолько близко и не касаться ее решительно невозможно.       — Как-то раз охотники принесли в деревню маленького лисёнка, — вполголоса начинает Такао. — Лисёнок оказался девочкой, да не простой — кицунэ. В деревне было много детей почти ее возраста, и стала девочка жить и расти с ними. Училась с ними, постигала разные науки. Особенно девочка любила магию огня, потому что сама была огненной лисой. И жил в той деревне мальчик, который тоже любил магию…       Такао прислушивается к дыханию Мэй — стало глубже, ровнее. Лисица у него на коленях уснула. Он осторожно, кончиками пальцев обводит овал расслабившегося лица, отодвигает непослушную прядь волос, чтобы не щекотала щеку. Мэй выглядит хрупкой и беззащитной, настолько доверчиво погрузилась в сон. Такао бесконечно ценит это доверие. С каждым днём она будто проникает глубже, захватывает все его мысли, чувства, цепкими корнями прорастает в самую душу — не выдернешь. Это сладко и страшно одновременно: Мэй уверенно идёт своей дорогой, и пока их пути совпадают. Мысли о том, что будет, когда эти пути разойдутся, Такао малодушно отбрасывает. Будущее все ещё слишком шатко и укрыто тьмой, чтобы мучить себя, не успевая наслаждаться каждым мгновением, которое можно провести рядом. Он осторожно перекладывает Мэй на постель. Она не просыпается, лишь негромко вздыхает во сне. Поцеловав ее на прощание в прохладный лоб, Такао бесшумно выходит.       На палубе он подзывает Сино и просит проследить, чтобы госпоже не мешали отдыхать, после чего отправляется к себе. Кан Хён производит впечатление опытного капитана, к утру они уже должны быть у островов.

***

      С утра Такао ощущает себя выспавшимся и отдохнувшим. Когда он, приведя себя в порядок, поднимается на палубу, Мэй уже там, негромко разговаривает с Мамору Цаем, стоящим по правую руку от госпожи. На ней жемчужно-серое кимоно, пояс завязан в стиле островной провинции. Сино не разбирается в модных веяниях, значит, инициатива исходила от Мэй. Демонстрация тонкого вкуса или дальновидный политический ход? Выбрать наряд цвета, который и прославил острова — много поколений здесь добывают жемчуг, мудро и дальновидно.       Присмотревшись, Такао замечает в волосах Мэй уже знакомые спицы. Своим внешним видом и ценностью украшение, безусловно, подходит к наряду, но внутри все равно рождается чувство сродни тому, когда он впервые подчинил себе магический поток — восторг, ощущение безграничных возможностей и крылья за спиной. Одним тонким, незаметным для окружающих жестом Мэй подарила ему чувство свободного полёта.       — Почему мы замедляемся? — спрашивает она у Цая.       — Даём возможность рассмотреть корабль и знамёна, — с поклоном отвечает тот. — Императорские флаги не разворачивались у Островов уже очень давно. Заодно демонстрируем отсутствие враждебных намерений.       К ним приближаются два небольших корабля с зелёными флагами. Глядя на то, как они встают по обе стороны от палубы, Мэй приподнимает бровь и иронично спрашивает в пустоту:       — Почетное сопровождение? Или конвой?       Такао не даёт советнику ответить и выступает вперёд. Встав по левую руку от нее, он отвечает:       — Ты вольна выбрать сама, госпожа. Но осторожность не помешает.       Мэй поворачивается к нему, в бесстрастных глазах вспыхивает пламя, показывающее ему одному: она услышала его верно. Такао предлагает ей выбор: смириться с тем, что роль наследницы Ириса подходит ей как нельзя лучше и начать получать удовольствие от своего статуса, либо относиться к происходящему как к очередному испытанию, после которого Мэй вольна идти, куда захочет. Возможно, настоящая лисья нора окажется и не в императорском дворце.       Берег все приближается. Встречающих… много. И почти все — с оружием. Такао видит, как каменеет лицо Мэй, и внутренне подбирается.       — Как расценят наши флаги? — холодно спрашивает она. — Император меня не признавал.       — Тебя признал сёгун. И тебя сопровождают его воины, он взял на себя ответственность, — отвечает Такао. — Вряд ли острова решатся сомневаться в его словах.       К краю палубы подбегает Лин Кая. Такао и Мамору Цай переглядываются и одновременно делают шаг назад. Мэй наклоняется к ней и что-то шепчет, прикрыв лицо широким рукавом; Лин так же тихо отвечает. Кажется, Мэй заводит союзников, ещё не ступив на острова.       На палубу выходят и остальные. Кадзу незаметно оказывается справа от Мэй; теперь они закрывают ее от возможных угроз вдвоём. Сопровождающие постепенно отстают и пропускают корабль к пристани. Кормчий умело подводит корабль к причалу, и Кан Хён отдаёт приказ швартоваться. Первыми на берег ступают самураи во главе с Юдзуру Досё.       Воинов в зелёном вполне хватит, чтобы захватить корабль и всех на нем приплывших. По крайней мере, если Мэй не выйдет из себя и не начнёт швыряться огнём. А она не начнёт — среди воинов Такао видит и обычных горожан, их жизнями Мэй рисковать не станет. И стража, и обыватели — все напряжены и внимательно рассматривают корабль и приплывших.       Вперёд выходит наиболее представительно выглядящий островитянин. Несмотря на молодое лицо, в чёрных волосах виднеется седая прядь — колдун? Такао занимается магией с детства и несколько раз чуть не отправился в забвение — вытаскивали травы Чонгана да поскуливающая в обличье лисы Мэй. Как бы то ни было, изменения пигментации волос, глаз и кожи необратимы.       — Приветствую, господа, — говорит островитянин. — Мое имя — Хван Одзаки. Я представляю даймё островной провинции, господина Нгаи Ше. Вот документы, подтверждающие мои слова.       Из-за его спины выныривает невысокий человек с подушечкой для документов, на которой лежит свиток с печатями.       — Поэтому я требую объяснений. Кто прибыл под знамёнами императора? Кого имею честь приветствовать?       Мэй хранит ледяное молчание. Вперёд выступает Мамору Цай; не зря сёгун назначил его ответственным за переговоры, Цай явно ощущает себя как рыба в воде.       — Я назначен доверенным лицом Ясухары Савады, сёгуна империи Нойрё, Мамору Цай, — отвечает он. На подушечку укладываются и его сопроводительные документы. Оба мужчины одновременно изучают печати и содержимое свитков, после чего обмениваются церемонными поклонами. Сатоши тихо фыркает, но, к счастью, молчит.       — Эти воины — люди сёгуна, — Цай указывает на самураев и в наступившей тишине торжественно продолжает, — и мы сопровождаем кровь от крови рода Ирисов, благословенную принцессу Нойрё Мэй Хаттори. Со свитой.       — Хаттори? — растерянно уточняет Хван.       — Дочь императора Кина, — отвечает Цай.       Такао чуть сжимает локоть Мэй и одними глазами кивает Кадзу. Лязгают доспехи, и воины Савады разделяются на две шеренги. Такао шагает влево, Кадзу — вправо. Вместе с самураями они образуют короткий коридор перед той, кого до этого прятали за своими спинами.       Мэй аккуратно и очень изящно спускается по сходням. Спина у неё идеально прямая, и Такао может только гадать, страшно ли ей сейчас.       Она приветствует Хвана едва заметным наклоном головы:       — Господин Одзаки.       Хван ошеломлённо смотрит на неё. Как и все остальные, он знает — у императора нет признанных детей, но бумаги сёгуна говорят об обратном. Бедняга растерян и не знает, как реагировать и как вести себя с гостями. При виде этой растерянности взгляд Мэй леденеет настолько, что, кажется, Хван начинает подрагивать. Остальные тоже не знают, как скрыть удивление. Мэй вновь поступила как Мэй, пусть и не по собственной воле.       — Позволь представить тебе свиту госпожи Хаттори, — продолжает Цай. — Благородные Тиаки Уэто и Лин Кая.       При упоминании знакомого имени Хван как будто приходит в себя:       — Лин, я и не узнал тебя.       — Здравствуй, — тепло улыбается Лин. — Все ли хорошо дома?       — Да, на островах все спокойно.       Такао мысленно ухмыляется — с Мэй покой очень скоро закончится.       Цай не даёт Хвану возможности как следует поразмышлять о возможных последствиях появления никому не известной принцессы и поторапливает:       — У нас важные вести для даймё.       Хван, по прежнему пребывая в легкой растерянности, рассеянно отвечает:       — Да, да, конечно… — и учтиво кланяется Мэй. Учтиво, но не так глубоко, как поклонился бы принцессе, и она тоже замечает это. На мгновение сжимает губы, но тут же расслабляется, на лице вновь лишь спокойная маска холодной доброжелательности. Кадзу по праву может гордиться своей ученицей, не зря вместе со старым дзёнином настаивал на важности медитации для сохранения чистого разума.       — Прошу следовать за мной, — говорит Хван, и вся процессия движется прочь от причала.       Традиционное «добро пожаловать» доверенный даймё не произносит. Вряд ли это связано со спешкой, Хван просто не торопится демонстрировать своё расположение. Такао вдруг понимает, что дорого бы заплатил за возможность понаблюдать за разговором Мэй и островного даймё.       Та вполголоса переговаривается с Лин. Лиса сразу поняла, что открытыми расспросами ничего не добьётся, и обратилась к единственному доступному источнику; действует, как хищник на мягких лапах.       Аристократок усаживают в паланкины, остальные идут пешком. Самураи зорко следят за носилками, синоби незаметно наблюдают за окружением. Цай выглядит расслабленным, Хван не может до конца скрыть напряжение и растерянность. Чуть колышется занавеска паланкина — темные глаза с золотистыми переливами рассматривают причудливую архитектуру города.       Когда процессия огибает холм, перед ними предстаёт замок даймё, внушительно, но изящно нависающий над городом. И простолюдины, и более богато одетые горожане спешат убраться с дороги, едва завидев воинов с фиолетовыми флагами. Кто не успевает скрыться — падают ниц на землю или склоняются в низких поклонах, не смея поднять глаз. Знамёна императора здесь помнят и чтят. Кланялись бы они, зная, кто скрывается за занавеской?       Процессия прибывает к вратам замка.       — Я распоряжусь, чтобы вам приготовили покои, — говорит Хван, — чтобы вы могли отдохнуть с дороги.       Когда он уходит, Мэй с помощью Цая выбирается из паланкина и заглядывает ему в глаза.       — Путешествие отняло не так много времени, — констатирует она очевидное. — Не могу сказать, что нам требуется отдых.       — Разумеется, — с поклоном отвечает тот. — Однако соблюдение подобных церемоний обеспечит господину Ше дополнительное время на раздумья. Полагаю, он даст аудиенцию не раньше полудня.       Мэй холодно усмехается, принимая ответ. Появляются перепуганные приездом таких высоких гостей слуги. В окнах замка то и дело шевелятся занавески, скрывая любопытствующих обитателей. Это не ускользает от внимания Мэй, и она снова переводит взгляд на Цая, ожидая пояснений.       — К вечеру о нас будет говорить весь город, — негромко говорит тот. — Завтра весть дойдёт до соседних островов.       «А потом и до рэйки», — читается в медовых переливах, вспыхивающих в непроницаемых темных глазах.       Для благородной госпожи с сопровождением выделяют два десятка комнат. У дверей в покои Досё ставит двух самураев. Коротко посовещавшись с Масамунэ, синоби решают, что кто-то из них будет наблюдать за комнатами самой Мэй.       Едва Такао и остальные располагаются, приходит Сино. Госпожа изволит прогуляться и осмотреть город, и ей нужно сопровождение. Половина самураев сёгуна, Такао и Сатоши вскоре покидают замок в составе охраны принцессы. Для дополнительной охраны, но все понимают, что для наблюдения, Хван Одзаки отправляет с ними десяток самураев даймё. Сино и служанка Лин идут позади аристократок, Сино демонстрирует чудеса обучаемости ёкаев, одновременно прислуживая Мэй и высматривая óни в окружающих.       Лицо Мэй частично скрывает тонкий, полупрозрачный платок — элемент местной моды. Из каких бы соображений Мэй его ни надела, будь то защита от солнца или очередной политический крючок, выглядит она потрясающе. Жемчужно-серый шифон подчеркивает белизну кожи, темные с золотистыми крапинками глаза, не скрытые платком, чаруют и затягивают в свои омуты.       Дело не в том, что Такао видит ее особенную красоту — Мэй притягивает все взгляды. Но Такао видит и красоту самой Мэй, видит внутреннюю силу и стержень. Она старается постичь окружающую действительность и задается вопросами, которые несвойственны избалованным аристократкам.       Мэй вполголоса о чем-то переговаривается со своими спутницами, и Лин оборачивается к своей служанке:       — Сёген, попроси самураев даймё выделить тебе охрану. Узнай, где нам предоставят зал. В первую очередь зайди… — Лин раздает указания, и служанка с поклоном спешит прочь. Высокородная принцесса хочет примерить и выбрать украшения, но согласно статусу не может ходить по рынку. Мысль о том, как Мэй выбирает что-то сдержанное, вызывает улыбку. Всем она запомнится как госпожа с утонченным вкусом, и только пара человек из присутствующих знают, что все драгоценности Мэй рассматривает с двух точек зрения: возможно ли использовать в качестве оружия, и сильно ли шумит при движении.       — За городом есть водопад, — говорит Лин. — считается, что он волшебный. — Мэй вопросительно поднимает бровь, и Лин поясняет. — Каждый, кто оказался там впервые, может загадать желание, и оно непременно сбудется. Хотите попробовать?       — Обязательно, — сдержанно улыбается Мэй, — сбудется или нет, все равно интересно.       Водопад находится в глубине острова. Мощеная дорога с живописными мостиками широкой лентой стелется через лес. Такао чувствует укол сожаления: он может лишь догадываться, насколько Мэй сейчас хочется обратиться лисой и нырнуть в густые заросли по обе стороны от дороги. Островитяне явно не стремятся обживать каждый уголок острова, отдавая предпочтение морю.       Буйная растительность пестрит цветами и всеми оттенками зелёного, что-то постоянно шуршит, в кронах деревьев виднеются яркие птицы. Сино тоже осматривается с огромным любопытством — наверняка присоединилась бы к Мэй в своём родном обличье. Сам Такао увлечённо осматривает некоторые растения, иногда ненадолго останавливаясь. Свойства и эффекты островных трав и цветов наверняка отличаются от южных и северных, которые достать не в пример проще. Совсем рядом слышно шум водопада, и вскоре они выходят из леса.       Маска холодного безразличия слетает с Мэй, темные глаза широко распахиваются в удивлении. Место действительно поражает своей красотой и масштабностью, но не давит. Даже молчаливая и задумчивая Тиаки подаёт голос:       — Это место… просто…       — Волшебное? — с улыбкой заканчивает фразу Мэй и ловит взгляд Такао. В глазах вспыхивают и гаснут медовые волны, затягивая в свою колдовскую глубину.       — Да, пожалуй, — Такао улыбается в ответ, но не готов поручиться, на какой именно вопрос сейчас отвечает.       — Когда будете загадывать желание, никому не говорите, иначе не сбудется, — говорит Лин.       Мэй с легкой улыбкой прикрывает глаза и становится серьезнее, формулируя про себя желание. Она похожа на волшебный цветок, сотканный из лунного света и туманов, непонятно как оказавшийся в буйстве экзотических красок. Такао, наблюдая за ней, тоже загадывает желание.       «Пусть она выживет».

***

      Перед высокородными госпожами с радостью распахивает свои двери «Белый корабль» — один из лучших постоялых дворов города. Очевидно, хозяин уговорил постояльцев не покидать свои комнаты и не беспокоить аристократок. Мэй слегка хмурится, но быстро возвращает своему лицу нейтральное выражение. Даже если ей не нравится мысль о причиненном неудобстве, сейчас ее роль важнее.       Сатоши и основная часть охраны остаются снаружи, Такао с парой самураев сопровождает Мэй. Украшения уже разложены и дожидаются, чтобы их осмотрели, но прежде — угощения. Мэй аккуратно пробует новые блюда, изучающим взглядом скользит по всему, что ее окружает. Охране тоже почтительно накрывают отдельный стол.       Девушки негромко общаются, периодически слышен веселый ненаигранный смех — она слегка расслабилась и позволяет себе острые и точные замечания. Такао с улыбкой вспоминает общие трапезы в клане, когда Мэй и Сатоши соревновались в остроумии. Обычно это заканчивалось тем, что отец выставлял одного или сразу обоих из-за стола. Сейчас Мэй куда сдержаннее, но привычки не утратила.       Когда Мэй примеряет украшения, Такао уже не может отвести от неё взгляд. Она наверняка это чувствует — чуть подрагивает прямая спина, шея напряженнее обычного, движения тонких пальцев более резкие, чем необходимо; но смотреть на что-то иное Такао не в состоянии. Мэй хочется осыпать драгоценностями и дорогими камнями, что подчеркивают ослепительно-белую кожу и тонкие черты. Ее хочется раздеть и оставить на ней только узкие полоски браслетов и колец.       Наконец Мэй останавливает свой выбор на жемчужных серьгах, что как нельзя лучше подходят к ее наряду. Такао в очередной раз восхищает ее способность выстраивать гармоничную композицию из всего, что ее окружает — будь то украшения, цветы или рассуждения.       На отдельном столике лежат морские раковины самых причудливых форм и цветов. Мэй, заинтересовавшись, прикладывает одну к уху и оказывается лицом к Такао. Лисий взгляд становится задумчивым и мечтательным. Она перехватывает его взгляд и произносит одними губами:       — Шумит… — после чего аккуратно кладёт раковину на место.       После примерки украшений, сменяющейся чаепитием и разговорами, к вечеру все возвращаются в замок. Выясняется, что даймё так и не назначил время аудиенции. Услышав об этом, Мэй снова леденеет, утратив легкое настроение. Повернувшись к ниндзя, просит:       — Если будут вести от господина Цая, сообщите, — после чего отправляется в свои покои.

***

      Наступает очередь Масамунэ дежурить у покоев Мэй.       — Совсем кисло? — спрашивает Кадзу.       — Мы прибыли под флагами императора, — отвечает Такао. — По сути, сёгун лишает острова возможности остаться в стороне. И у даймё только два варианта — признать Мэй наследницей или самозванкой.       — Легко не будет, — хмурится Кадзу. — Подвалы, допросы, все на самом высоком уровне. Убедится, что не врём, все равно выступит на стороне сёгуна.       — Выступит, — соглашается Такао. Мысль о возможном близком знакомстве Мэй и местного палача заставляет внутренности холодеть. Она будет держаться до конца и одним своим упорством откроет свою принадлежность к клану синоби. Либо начнёт драку, будет пробиваться с огнём. Тогда ни о какой поддержке Островов можно и не мечтать.       — Если выяснится, что даймё пытал наследницу престола… — они мыслят в одном направлении.       — Ему этого не простят, разумеется. Поэтому выгоднее, чтобы с Мэй что-то случилось до того, как определится судьба трона.       Взгляд Кадзу ожесточается.       — Надо предупредить.       — Я схожу, — поднимается Такао.       Дверь в покои принцессы открывает Сино-Одори. Распущенные волосы Мэй тяжелой волной спускаются на плечи, она явно готовится ко сну. При виде Такао она с оттенком смущения откладывает боевой веер.       — Прости, — указывает на волосы, — я уже собиралась ложиться.       — Не за что извиняться, — улыбается Такао. — Я принёс новости от Сатоши, который успел пообщаться с местными, пока мы были в «Белом корабле». По его словам, своим появлением ты подняла ажиотаж среди местной знати. Сейчас они должны спорить, как поступить. За ужином дело почти дошло до драки. Самураев Савады тоже пытаются расспросить, но сёгун предоставил достаточно надежных людей.       — Возможно, даймё поэтому не спешит принять нас? — похоже, Мэй занимают те же мысли, что и синоби. — Слушает, что скажет аристократия?       — Вполне возможно, — соглашается он. — И Кадзу передаёт, за этими окнами наблюдают с улицы. Учитывай это.       Мэй подбирается, как перед броском, и какое-то время напряженно размышляет. Наконец поднимает взгляд и спрашивает:       — Как вы устроились? Все в порядке?       — Все прекрасно, — заверяет ее Такао, — контакт с охраной налажен в должной мере, тебе не о чем волноваться.       Она уточняет с тёплой улыбкой:       — Я о вас спросила, Такао.       — У нас хорошие комнаты, — он не может не вернуть улыбку, — и они совсем близко к твоим, что многое сильно облегчает.       Повисает молчание, и Сино переводит взгляд с Мэй на Такао и обратно, после чего бесшумно выходит в другую комнату.       Взгляд Мэй неуловимо меняется, становится глубже; Такао наблюдает за медовыми переливами в глубине глаз и неосознанно делает шаг вперёд. Мэй… Ее близость пьянит и лишает воли.       — Твой взгляд обжигает, дзёнин, — шепчет у самых губ, — сегодня на постоялом дворе я чувствовала, как ты на меня смотришь. Я не смотрела в ответ, но ощущала отчетливо.       Она читает его как открытую книгу. Такао может быть каким угодно хорошим колдуном и дзенином, чей статус она так любит подчеркивать, но перед ее женскими чарами он бессилен и не хочет противиться.       Такао вплетает пальцы в густую тёмную волну волос и слегка тянет назад, открывая взгляду точеную шею с бьющимся пульсом, тонкие ключицы... Скользит выше, к пухлым приоткрытым губам. Мэй издаёт тихий стон, смотрит туманно, ждёт.       Сопротивляться дольше нет сил, и Такао наклоняется над ней, целуя сразу жадно, глубоко. Мэй раскрывает свои губы, тянется навстречу, отдаёт всю себя одним только поцелуем. Руки сами тянутся обхватить, погладить горячее гибкое тело, что обжигает ладони даже сквозь кимоно и бинты. Полувыдох-полустон, и она утыкается лбом в его плечо, не размыкая объятий; дрожит, стараясь успокоить дыхание.       — Мне нельзя долго оставаться здесь, — Такао не понимает, кого старается уговорить больше — его собственная воля давно идёт трещинами рядом с ней.       — Я понимаю, — шепчет Мэй, но не отодвигается, договариваясь и с собой тоже.       — Мэй, ты необычайно пленительна, — он все же делает шаг назад. — Близость к тебе заставляет думать о безрассудстве.       — Это плохо? — темные брови слегка поднимаются.       — Это как ты сама скажешь, — позволяет себе улыбку Такао. Здесь она тоже вольна выбирать. Сам Такао понимает, что будет с ней так долго, как она сама этого захочет. — Спокойной ночи.       — Спокойной, — тон ровный, но глаза пылают.