Лисий огонь

      Утро начинается с Сино, передавшей просьбу госпожи: Мэй требует присутствия охраны. Кадзу хмурится, Масамунэ поправляет перевязь с мечом, Сатоши задумчиво молчит.       Мэй снова холодна и бесстрастна, как и полагается принцессе, но глаза мечут молнии. Тиаки выглядит слегка напуганной и недовольной, Лин — просто напуганной.       — Доброе утро всем, — Мэй слегка обозначает наклон головы и сразу раздаёт указания, — Господин Досё, госпожам Кая и Уэто необходима охрана в их покоях, пока мы не разберёмся, что именно произошло.       Два самурая кланяются и уводят аристократок. Она чуть расслабляется:       — Тиаки утверждает, что мои сладости отравлены, Лин не верит. Господин Досё, — снова обращается к командиру, — предупредите господина Цая, нужно организовать проверку всеми заинтересованными сторонами.       Оставшись с синоби и Масамунэ наедине, Мэй почти не скрывает свой гнев. Сатоши присвистывает:       — Отравление? В замке даймё? Он же не настолько глуп?       — Необязательно, что Нгаи Ше сам причастен, — говорит она. — Это может быть и кто-то из аристократов, желающий выслужиться. Ты же сам говорил о слухах, которые волной поднялись после нашего прибытия.       — Удобный несчастный случай, самозванка Мэй или нет, — тянет Кадзу. Быстрый обмен взглядами доказывает, что неразлучники по отдельности думали об одном и том же.       — Пытки тоже обсуждали? — с болезненным оттенком уточняет Мэй.       — А как же, высокородная. И пытки, и что тебя после них лучше тихо убрать.       — Ладно, господа, — подытоживает она, практически на глазах превращаясь в ледяную неприступную принцессу, — работаем.       — Кадзу, на кухню, — распоряжается Такао. — Сатоши, послушай, что говорят в замке.       Масамунэ выглядит одновременно разгневанным — кто-то посягнул на жизнь его принцессы, и растерянным — весь план по завоеванию Островов чуть не пошёл прахом, толком не начавшись.       Даймё даёт аудиенцию, лишь убедившись, что отравлены сладости, приготовленные именно на общей кухне замка. Масамунэ и Досё остаются у закрывшихся дверей зала, в который прошли Мэй и Мамору Цай.       Спустя совсем немного времени из зала выходит Цай и самураи даймё.       — Господин Ше и госпожа Хаттори будут разговаривать наедине, — недовольно поясняет он.       Такао не слишком беспокоится — даймё определенно умен, хотел бы избавиться от нежеланных гостей, уже бы сделал. А магией Мэй способна противостоять и самому искусному воину.       Проходит довольно долгий промежуток времени в напряженной тишине. Наконец двери открываются, и Мамору Цая приглашают обратно. К Такао неслышно подходит слуга и вполголоса сообщает, что госпожа Хаттори ожидает его в закрытой части замка. Вместе с Мэй они спускаются по узкой лестнице на просторную изолированную площадку. За перилами — отвесной обрыв. Неплохое место, чтобы поразмыслить в одиночестве, но Мэй предпочитает его компанию. Эта мысль иррационально согревает изнутри.       Мэй какое-то время молчит, собираясь с мыслями и вглядываясь в скалы, затем вздыхает и рассказывает.       — Даймё признал меня. Он знал Морико, я… похожа на мать. И на отца. Готов помочь независимо от выбора, который я сделаю. Он верен императору и крови Ириса, сёгуну не доверяет, но готов поддержать.       — Выбора? — уточняет Такао, заранее зная, о чем пойдет речь.       — Стану я принцессой или нет. У Кина Хаттори нет законных наследников. В войне он может погибнуть или не завести потомство после. Я — законная наследница, и до вечера должна дать ответ, готова ли участвовать в политике империи или исчезну после уничтожения Привратника. Я рассказала, что я кицунэ. Про все остальное — нет.       В глазах Мэй — страх. Страх лисицы, которая попала в капкан.       — Про печать?       — Нет, зачем? Это ничего не изменит. Как принцессе, даймё окажет мне бóльшую поддержку, которая нам необходима. Но в таком случае я попаду в политические игры и больше из них не выберусь.       Внутри тревога, но Такао лукаво улыбается:       — Либо ты можешь соврать. Пообещать для вида, а потом исчезнуть. Да, это не очень благородно, зато выгодно, а ты — синоби и ёкай.       Мэй смотрит с негодованием. Для лисицы она необычайно прямолинейна, но Такао упорно разворачивает перед ней панораму возможных исходов.       — Не исключай возможности, что все время, пока впоследствии будет длиться борьба за власть, ты будешь терзаться мыслями, не виновата ли ты в новых смертях. И после — стоит правителю подписать указ о казни или повысить налоги, обрекая какую-нибудь деревню на голод, будут закрадываться сомнения о правильности выбора. В некоторых ситуациях не бывает неправильных решений. Или правильных, как тебе больше нравится. Бывают лишь последствия. Главное — сможешь ли ты извлечь из них выгоду? — почему-то так важно донести до неё, что иллюзия выбора — вовсе не иллюзия, но с любым решением придётся жить дальше.       — Последствия обоих выборов достаточно туманны, — глухо отвечает Мэй. — С детства меня учили драться и выживать, контролировать себя, позже — угождать, а не принимать такие сложные решения. Я не ты, дзёнин.       — Так я и не должен был становиться дзёнином, забыла? — Такао становится действительно весело. — Отец толком не знал, чему меня учить. Я рано начал проявлять способности к магии, другие от меня шарахались, не хотели вместе тренироваться.       — А потом появилась я, — теперь Мэй тоже улыбается.       — Да, появилась ты, а потом и Кадзу. И все пошло не по плану отца. Почему ты тогда настаивала на том, что дзенином должен стать именно я, а не Кадзу?       Мэй смотрит на него с легким недоумением, как будто приходится объяснять очевидные вещи.       — Потому что Кадзу не хотел, а ты хотел. Кадзу готов был выполнить волю дзёнина, но это был бы не его выбор. Дедушка Чонган поэтому меня и поддержал. Сказал «не следует соблюдать традиции, от которых один вред», — в глазах плещется нежность, когда она вспоминает своё детство в деревне синоби. — А ещё Кадзу выбрал бы меня, случись что. Это плохое качество для дзёнина.       Неожиданное признание на секунду оглушает.       — Поясни? — просит Такао.       — В руках дзёнина сосредоточена не только вся власть над кланом, но и ответственность, ты и сам знаешь. Ты был готов заботиться обо всех, а Кадзу — обо мне. Если бы что-то случилось, а случалось разное… — Мэй умолкает, подбирая слова. Такао прекрасно помнит это «разное», как и гнев отца. — Кадзу встал бы на мою сторону, а это дзёнину не подобает. Мы были все вместе в деревне, но мы с Кадзу… просто были вместе, понимаешь? Вдвоём. Я, когда узнала про Аогавару, поклялась, что хотя бы один оттуда должен выжить. И я тоже выжила после Аогавары…       — Неразлучники, — смешок вырывается сам собой.       — Так что ты мне посоветуешь, дзёнин? — Мэй возвращает Такао к своей главной на данный момент проблеме.       — Хорошо, лисица Мэй. Подумай сперва, к последствиям чего ты готова больше? На позволяй другим навешивать на тебя обязанности, удобные или выгодные им. Не забывай, пока жива, ты способна изменить почти все. Это же ты, волшебная кицунэ и гроза клана Наито!       Мэй усмехается открыто и болезненно — лисица хочет спрятаться в норе, синоби стремится домой, принцесса готова взвалить на свои хрупкие плечи всю ответственность. Она подходит ближе, легко прикасается к ладони Такао кончиками пальцев.       — Давай возвращаться. Не буду ждать вечера, попрошу о встрече с даймё прямо сейчас.       Нгаи Ше принимает Мэй сразу же. Такао провожает ее до зала и остаётся дожидаться вместе с вышедшими самураями даймё.       Мэй выходит довольно скоро и жестом велит Такао следовать за ней. Идут они быстро и в тишине, лишь слегка шуршат кимоно. У дверей в их комнаты Мэй делает такой же знак синоби и Масамунэ. В своих покоях она наконец оборачивается к ним.       — Даймё меня признал. Он отправит Хвана Одзаки по ближайшим островам, общаться с самураями. Наберёт воинов, преданных крови Ириса и самому Ше. Хван расскажет им самое необходимое обо мне и немного — о проблемах дворца. Мы же поплывем другим путём, более длинным и безопасным. Хван соберёт часть командиров, и я выступлю перед ними в оговоренном месте. Сам даймё пока не будет высказывать своё мнение, чтобы не спровоцировать бунт и, в будущем, гражданскую войну.       Сатоши ехидно улыбается:       — Вот это да, малышка Мэй будет толкать речь перед вояками!       Та строго смотрит на него и несильно толкает кулаком в бок.       — Малышка Мэй тренировалась у признанного мастера-балабола, должна справиться.       — Это сейчас похвала была?.. — морщит лоб Сатоши.       — Если они за мной пойдут, то я вернусь со своими воинами. Они будут не Савады — мои. Поплывем на неподходящем по статусу маленьком корабле, — при упоминании статуса Мэй кривится. — В замке останется Сино-Одори и девушка вместо меня, раз за окнами наблюдают.       — Кто поплывет с тобой? — спрашивает Масамунэ.       — Такао и Кадзу, Виен и Юдзуру. И пара самураев даймё. Вы с Сатоши останетесь здесь, наблюдать и охранять покои принцессы. — Масамунэ хмурится, но кивает.       — И я не услышу речь прекрасной, величественной, кровь от крови Ириса… — Сатоши изображает горе и тут же получает веером по плечу. Глаза Мэй смеются.       — Не хочу отбирать у тебя повод думать, что ты бы выступил лучше, — шутливо кланяется она.

***

      Небольшой кораблик, юрко огибая скалы, к вечеру доставляет их на другой остров — поменьше. Между невысоких гор тянется узкая лента реки, впадающая в море. У пристани стоит богатый дом, внутри — всего двое слуг, которые очень быстро сбиваются с ног — устроить на ночлег и быстро накормить столько высоких гостей непросто. Один из самураев даймё объясняет, что утром предстоит плыть на следующий остров, где планируется встреча с Хваном Одзаки.       Спать совершенно не хочется, и Такао решает пройтись по берегу — уже ночь, но луна и звезды на ясном небе дают достаточно света.       У воды покачиваются кувшинки, и Такао задумчиво всматривается в водную гладь. Мэй подошла совсем близко к развилке своего пути. Сейчас она дала обещание даймё, но сможет его нарушить — с уничтоженными Вратами уйдёт и постоянная опасность рэйки, а от людей синоби спрячется с легкостью. Вот только захочет ли она прятаться? Позади слышна легкая поступь, которую Такао мгновенно узнаёт и не оборачивается — если бы захотела, шагала бы беззвучно. Рядом с его отражением в воде вырастает отражение Мэй.       — Сегодня ветрено, — негромко говорит Такао.       — Но тепло. Здесь уже почти лето. Мне нравится. Если бы не обстоятельства, при которых мы здесь оказались, можно считать, что мы прибыли в лучшее время, — Мэй с улыбкой поворачивается к нему. — Мы будем вести светскую беседу о погоде, дзёнин?       Такао заглядывает в медовые глаза и привычно тонет в чарующей глубине. Притягивает Мэй к себе за пояс и наклоняется, целуя. Мягкие губы, дрогнув, раскрываются навстречу. Утолив первую жажду близости, он отступает, любуясь госпожой рядом. Лунный свет делает ее кожу совсем неземной, серебристые блики гуляют в темных волосах и отражаются от спиц с хрустальными каплями.       — Я совсем не искушен в общении с женщинами, — признается Такао. — Так вышло — у меня всегда хватало денег, а время я предпочитал тратить на вещи более важные, чем упражнения в искусстве обольщения.       Мэй смотрит с легким недоумением и любопытством:       — Так витиевато и многословно ты пытаешься сказать мне, что..?       — Что не хочу стать ещё одной причиной твоих переживаний, их у тебя и так достаточно, — вздыхает Такао. — Но раз мы знакомы всю твою жизнь, должен признаться — я думаю о тебе постоянно, и не все мои мысли пристойны. Ты будоражишь и фантазии, и тело.       Мэй лукаво улыбается, в глазах разгораются тлеющие угли.       — Я ценю такую откровенность в разговоре с принцессой, дзёнин, и должна ответить столь же прямо: полагаю, хотя бы часть мыслей мы разделяем.       Такао шутливо отвешивает глубокий поклон:       — И чего же желает моя принцесса?       Уже не угли — лисий огонь пылает в ответном взгляде, когда она гордо вздергивает подбородок и с уверенностью человека, чьи приказы выполняются беспрекословно, отвечает:       — Уже поздно. Принцесса желает, чтобы ты ее проводил. К себе.       На миг сердце замирает, а потом начинает биться с удвоенной силой. Кажется, лисица решила посмотреть, насколько далеко простирается ее власть в личном. Не догадываясь, впрочем, что в личном она уже довольно продолжительное время единоличная правительница, неизвестно чьей волей и властью. Такао учтиво предлагает ей свой локоть, и Мэй с улыбкой кладёт на него свою узкую ладонь. Прикосновение абсолютно в рамках приличий и этикета, но кожа в месте прикосновения пылает.       Вместе они огибают здание, обходя дежурящих самураев и избегая случайных встреч с членами команды корабля, и заходят в дом со стороны террасы.       С губ Мэй не сходит лукавая улыбка. И взгляд… это взгляд женщины, которая уже победила, не вступая ни в какие сражения; впрочем, в их битве нет проигравших. Она первой проходит в спальню; чуть задержавшись на пороге, слегка оборачивается, ловит ответный взгляд. Похоже, увиденное ее устраивает, и она шагает дальше, поманив Такао за собой. В спальне садится на кровать и смотрит изучающе.       — Так чего желает моя принцесса? — он произносит это хриплым шепотом, не рассчитывая сейчас на свой голос. Мэй медленно скользит взглядом снизу вверх. Глядя на его губы, кончиком языка очерчивает свои. А затем, не отрываясь от его глаз, едва заметно кивает, указывая вниз.       В этот момент Такао готов отдать ей все, что у него есть, и даже больше, поэтому без лишних слов и возражений опускается на пол у ее ног. Теперь он смотрит в ее пылающие глаза снизу вверх. Один только взгляд пьянит, и Такао тянется развязать на ней пояс. Пальцы почти не дрожат, хотя внутри бушует пожар. Мэй чуть откидывается назад, когда Такао разводит в стороны полы ее кимоно.       Нежность ее кожи может с легкостью посоперничать с тончайшим шёлком нагадзюбана, и Такао прижимается губами к выпирающей над стопой косточке. Мэй тихо вздыхает и задерживает дыхание, когда он скользит выше и оставляет поцелуй на икре, под коленом, а затем повторяет путь по второй ноге. Неосознанно Мэй расставляет ноги чуть шире, и Такао этим беззастенчиво пользуется, придвигаясь ближе и обжигая поцелуями шелковистую кожу бёдер.       По волосам легкой бабочкой проходится узкая горячая ладонь, даря неощутимую почти, но оттого не менее желанную ласку. Такао оглядывает ее всю — властная, способная уничтожать армии одним лишь движением тонких холеных пальцев и тем же движением ставящая дзёнина клана синоби на колени; и вместе с тем — открытая, беззащитная, жадная до ласки и удовольствия, которое он может подарить. Вся она соткана из противоречий и желанна до сладкой дрожи.       Целуя и прикусывая тонкую кожу, Такао приближается к самой чувствительной точке, осторожно прикасается языком. Мэй громко стонет на выдохе, хватка пальцев в его волосах становится крепче. Она великолепна… везде. От запаха и вкуса, который упорно напоминает Такао мёд, собственное возбуждение становится почти нестерпимым. Мэй шире раздвигает свои великолепные ноги; горящий взгляд подтверждает, что она вполне осознает, какое влияние оказывает, и шепчет пересохшими губами:       — Ещё.. сделай так ещё.       Ласкать ее пальцами и языком — отдельный вид пытки. Мэй дрожит, выгибает спину и несдержанно стонет; пальцы, гуляющие в волосах Такао и задевающие кожу головы, посылают мурашки по всему телу. Он чутко ловит момент, когда Мэй почти на грани, но в этот миг она легко, но настойчиво отстраняет его от себя. Такао настолько потерялся в даримом им удовольствии, что проходит пара секунд, прежде чем он фокусируется на лице Мэй.       — Что случилось, принцесса? — собственный голос кажется чужим, настолько глубоким и хриплым звучит.       Мэй окончательно снимает с себя кимоно и тянет его к себе, на кровать.       — Хочу не так.. хочу с тобой, Такао, — он готов запретить ей называть себя по имени, настолько велико ее влияние.       Кажется, пояс собственного кимоно трещит под пальцами, а один из порезов на ладони расходится, но Такао плевать. Когда она рядом, такая раззадоренная и нетерпеливая, мыслить рационально не получается. Мэй помогает ему, направляя в себя, и прикосновение ладони почти ослепляет. Проникнув в горячее и влажное, почувствовав крепкую хватку ног на пояснице, Такао сам не может сдержать стон.       — Двигайся, дзёнин, двигайся, — хрипло, на грани слуха шепчет Мэй и надавливает пятками ему на поясницу, понукая.       Больше Такао не сдерживается. Двигаясь глубоко и резко, он не жалеет ни ее, ни себя. Мэй в кровь царапает ему плечи и спину, выгибается, стремясь стать ещё ближе, вплавиться под кожу, будто не знает, что она и так каждой частицей там. На пике она сорванно шепчет «Такао», и это толкает за грань и его. Он осторожно опускается сверху, стараясь отдышаться.       — Ты исполнил желание принцессы, — горячий шепот у самого уха, острые зубы смыкаются на мочке, юркий язык сразу зализывает укус. Такао усмехается и смещается в сторону, чтобы можно было обнять Мэй.       — Твоя власть простирается дальше, чем ты думала? — насмешливо спрашивает он.       — О, я вдруг поняла, что в некоторых областях… — ноготки проходятся по мышцам живота, заставляя их сокращаться, — моя власть почти безгранична.       Мэй прячет лукавый взгляд, прикрыв глаза, и тянется за поцелуем. Бездумно терзая горячие губы и теряясь в нежной ласке, Такао мысленно соглашается с ней.       Глубокой ночью Такао чувствует, как Мэй осторожно выбирается из его объятий, и открывает глаза.       — Отдыхай, дзёнин, — шепчет она. — Нам обоим нужно выспаться, я пойду к себе.       Накинув кимоно и завязав пояс, бесшумной тенью выскальзывает из комнаты. Навыки синоби пригождаются в самые неожиданные моменты…

***

      Утром Такао, Мэй и Кадзу, стоя на корабле, рассматривают зелёные острова, которые корабль оставляет в стороне. Такао не может не смотреть на Мэй, взгляд тянется поневоле. Она это чувствует, и то и дело смотрит в ответ, поблескивая золотистыми искрами в колдовских глазах.       К ним подходят Досё и Виен.       — Господа, — холодно приветствует их Мэй. Самураи не могут догадаться, что внутри Мэй бушует неукротимое пламя, настолько она гармонична в своем образе.       Самураи кланяются:       — Госпожа Хаттори.       Оба вежливо ждут возможности высказаться. По лицу Мэй скользит тень улыбки, когда она так же бесстрастно бросает:       — Слушаю.       — Нгаи Ше блокировал порт лишь после того, как раскрылся заговор, — говорит Досё. — До этого новость о тебе могла разлететься далеко. По прямой, на быстрых судах… А мы делаем крюк для того, чтобы не столкнуться с охраной и местной аристократией.       — Тебя что-то беспокоит? — лицо Мэй не меняет выражения, но Такао видит разгорающий дух почуявшей добычу лисицы в ее глазах.       — Если наш корабль кто-то проверит, несколько воинов-мужчин, плывущих по своим делам, не вызовут особого интереса. Зато одинокая, знатная госпожа в их компании привлечет к себе внимание.       — Пустое, беспокойный, — невозмутимо говорит Кадзу. — Мэй Хаттори сейчас в замке даймё, а это просто богатая госпожа. Имя… любое. Пусть будет Михо Аой.       Кадзу поворачивается к Мэй:       — Как обычно, красивая. Мы брат и сестра, путешествуем с… — он переводит взгляд на Такао, — с дядей. Остальные — сопровождение или случайные попутчики.       — Поняла, — кивает Мэй, и выражение ее лица неуловимо меняется.       Теперь перед Такао не наследная принцесса империи Нойрё, сдержанная как ледяная статуя, а беззащитная девица Михо, которая не привыкла находиться в обществе и которая всецело доверяет старшему брату и дядюшке. Сатоши и старая Кинуё могут по праву гордиться своей ученицей.       — Не дергайтесь, — Кадзу обводит взглядов самураев, — и ровно все будет.       Самураи явно не согласны с Кадзу, но своё мнение не высказывают. Солнце плавно поднимается по небу выше, и воздух наполняется по-настоящему летней духотой. Прибыть они рассчитывают около полудня, и плавание происходит спокойно, как вдруг Кадзу шепчет, почти не размыкая губ:       — Работаем.       Мэй подбирается, чуть нервно поправляет рукав кимоно — на деле проверяет, крепко ли держатся ножны у узкого ножа, закрепленного на предплечье. Остальные замечают тоже, один из моряков бросает ругательство. Хищные очертания корпуса и ярко-зелёный флаг приближающегося корабля отбирают последнюю надежду на рыбацкое судно.       — Военный корабль, — негромко комментирует Такао.       — Что они здесь делают? — блики от воды не скрывают, что Мэй слегка побледнела.       — Занимаются патрулированием, — хмыкает он. — Гоняют контрабандистов, морских разбойников, собирают с купцов взятки. Альтернатива разъездов на трактах.       Самураи силятся придать своим лицам нейтральное скучающее выражение, но выходит плохо. Кадзу, видя это, наклоняется к Мэй:       — Спустись в трюм, пушистая, чтобы несложные не суетились. Тут солнце, а ты высокородная.       В глазах Мэй мелькает веселье, но она с достоинством кивает и уходит.       — Так все же надежнее, — говорит Досё, и Кадзу недовольно дергает щекой.       — Говорю же, спокойнее надо быть.       Виен спускается вместе с Мэй. С более высокого борта военного корабля на их судно перебирается несколько патрульных. Капитан уважительно кланяется им.       — Доброго дня, господа. Властью служителей закона Островов требую назваться, — говорит один из патрульных.       — И ваш день пусть будет добрым, — дружелюбно отвечает Такао. Называя попутчиков случайными именами, он приветливо улыбается.       Старший из проверяющих скользит цепким взглядом по снастям, мешкам, лицам моряков и самураев. Словно между делом спрашивает:       — По делам плывёте?       — Любуемся красотами, — по лицу Такао гуляет безмятежная улыбка. — Многие поэты слагали о них стихи. Только сейчас появилась возможность оценить это великолепие лично. Признаться, крайне жаль, что не довелось увидеть вашу провинцию прежде. Природа превосходна.       — Да… понятно, — кажется, вязь из слов утомила патрульного, — Значит, не торговцы?       — Нет.       Такао сохраняет внешнюю безмятежность, но видит, как нервничают самураи и как подозрительно их рассматривает патрульный.       — Трюм откройте, — требует стражник.       Досё уточняет излишне ровным голосом:       — Это необходимо? — в глазах Кадзу на мгновение мелькает гнев. — Мы грузов не везём.       — Тогда в чем дело?       — Мы спешим, — в голос Досё проникает нервозность, и патрульные тут же кладут ладони на рукояти мечей.       — Сегодня такая чудесная погода, — кажется, Такао за последние пару лет столько не улыбался, — Господа, мы только хотели побольше увидеть.       Под длинным рукавом пальцы сжимаются в кулак, разрывая недавний порез, но взгляд Такао не теряет искренней доброжелательности:       — Разумеется, мы не против досмотра.       Один из патрульных начинает аккуратно спускаться вниз.       — Ещё один пассажир?       — Да, — слышится голос Виена.       — Почему не поднялся на палубу?       — Воду грею, господин. — вот и в его голосе слышна нервозность.       В трюм быстрым шагом спускается Кадзу.       — Рана у него, господин. Не зажила ещё, промывать надо. Это у вас спокойно, а в южной провинции развелось разбойников. — Такао готов поклясться, что если Мэй сейчас заговорит, интонации у неё будут те же.       — Да, идёт молва… Порядка на трактах мало стало. Тут что? — патрульный осматривает трюм, и, раз до сих пор не обнаружил Мэй в небольшом пространстве, значит, Виен ее спрятал. Такао сжимает зубы — прямо сейчас она в опасности, а самураи мешают работать.       — Рис, рыба… — перечисляет патрульный, наверняка открывая мешок за мешком. У Кадзу есть ещё несколько секунд, чтобы придумать подходящее объяснение, почему его дорого одетая сестрица сидит в мешке рядом с продуктами, — ха! Лиса!       Внутреннее напряжение не исчезает, но становится значительно меньше, и Такао хочет рассмеяться. Хитрая лисица, явно слышала разговор наверху и приняла наиболее безопасный сейчас облик.       — Опасный зверь, — тянет патрульный, — чья она?       — Моя, — отвечает Кадзу. — Не пугай, господин.       — Красивая. Имя есть у неё?       — Пока нет. Лиса и лиса.       — Погладить можно? — Кадзу не успевает ответить, слышно грозное рычание. Самураи на падубе с недоумением переглядываются.       — Уж прости, господин, — в голосе Кадзу прорезается ехидство. — Чужих не любит, пугливая.       Патрульный поднимается наверх, за ним следует Кадзу.       — Все в порядке, можете плыть. — разрешает старший.       Как только патрульные возвращаются на свой корабль, на палубу поднимается побледневший Виен.       Когда военный корабль отходит достаточно далеко, люк вновь открывается, и на палубу поднимается Мэй, жмурясь от солнца. Виен бросается к ней и низко кланяется:       — Прости, госпожа. Мне нет оправда… — он не успевает закончить, как перед ним вырастает Кадзу. Движения ножа никто не замечает, но на палубу падает отсечённая фаланга мизинца. Виен не может сдержать крик боли и удивления, Досё выхватывает меч.       — Стоять! — кричит он. Кадзу игнорирует окрик и приставляет нож к горлу Виена, сжимающего в правом кулаке покалеченный палец левой руки.       Голос Кадзу звучит настолько бесстрастно, что Виен бледнеет ещё больше:       — Представь, что бы я сделал, упади хоть волос с ее головы.       — Назад! Я сказал, отойди назад! — надрывается Досё.       — Слышал, не голоси, — равнодушно бросает Кадзу.       — Моя вина, — бормочет Виен.       Остальные самураи стоят с мечами наизготовку, но не решаются нападать.       — Господа, давайте не будем размахивать оружием перед принцессой, — призывает к порядку Такао.       Прежде чем убрать нож, Кадзу шипит Виену на ухо:       — Сёгун знает. Для остальных — ты ничего не видел.       Мэй холодно наблюдает за разворачивающимся у неё на глазах цирком. По ее кивку самураи складывают мечи в ножны.       — Господин Досё, — Такао ледяным тоном обращается к командиру, — пожалуйста, учти и донеси в доступной для понимания форме. Если твои люди вновь создадут угрозу для Мэй Хаттори, я их убью.       Сила рвется из рассеченной ладони, но под бесстрастным взглядом Мэй он удерживает себя от необдуманных действий.       — Неразумное, беспечное поведение — не признак того, кого стоит уважать, — продолжает Такао. — Мы обсудили план в присутствии госпожи, вы решили от него отступить.       Самураи недовольны, но не высказывают возражений и расходятся по палубе. Мэй подходит к командиру. Даже на маленьком кораблике, в ограниченном пространстве, среди воинов и моряков она не теряет своей властной уверенности.       — Господин Досё, я прошу впредь прислушиваться к советам этих господ, — негромко просит она. — В особенности, когда дело касается скрытности и тишины. Это непривычное для самураев поле боя, поэтому их наставления будут… полезны.       — Конечно, госпожа, — кланяется Досё. — Я прошу прощения. За Виена тоже.       Голос командира звучит глухо, и говорит он с трудом. Ему… стыдно? Сейчас, когда опасность позади, Такао забавляется сложившейся ситуацией. Мэй, очевидно, тоже легко считывает его эмоции, поэтому мягким, покровительственным тоном с чарующими нотками произносит:       — Случившееся никоим образом не уменьшает мою благодарность за помощь, оказанную вами ранее. Виен — прекрасный воин, показавший свою отвагу в сражении. Со всеми случаются ошибки, признают их лишь достойные. К тому же, — она бросает короткий взгляд на Кадзу, — наказание он уже понес. По моему мнению, этого достаточно.       Досё слушает ее, едва не открыв рот. Когда Мэй заканчивает, он вновь низко кланяется:       — Благодарю, принцесса.       — Полагаю, больше не стоит вспоминать об этом, — холодно заканчивает Мэй.