Лисий огонь

      Проходит несколько недель и, когда деревня уже плотно укрыта снегом, Мэй возвращается с Кадзу, без Сатоши. Такао думает, что это входит у неё в дурную привычку. Но, по крайней мере, оба целы и невредимы. Кадзу явно недоволен, у Мэй на лице читаются упрямство и решительность; оба уставшие.       — Сатоши? — коротко спрашивает Такао.       — В укрытии, с Хонгом и ронином, — так же коротко отвечает Кадзу. — Мэй принесла нам контракт.       — Что ж не взяли? — Такао догадывается, что не все так просто, только не с ней.       — Серьезный, надо думать. Без тебя не стали соглашаться. Хотя Мэй уже готова, — недовольство на лице Кадзу проступает явственнее.       Мэй молчит, лишь руки в кулаки сжимает. Медовые всполохи в глазах мерцают завораживающе: гневается она так же красиво, как испытывает другие эмоции. Такао хочется успокоить её, чтобы сжатые губы расслабились, хочется вновь увидеть чарующую улыбку.       — Отдыхайте, поговорим позже. Всё сделали?       — И даже больше, — Кадзу недобро ухмыляется.

***

      Вечером, отмытые и переодевшиеся, но не переставшие метать друг в друга яростные взгляды, Мэй и Кадзу приходят к Такао.       — Заваришь чай? — вдруг просит Кадзу, и Мэй, что удивительно, согласно кивает.       Видимо, Такао не успевает скрыть удивление, потому что, коротко глянув на него, она по-лисьи ехидно усмехается:       — Шутки о некоторых моих талантах, увы, устарели. Теперь мой чай хвалят.       Такао слегка смущен. Движения Мэй отточены и изящны, она неторопливо разбивает комочки кистью и тянется за водой. Ему приходилось бывать на чайных церемониях, и можно с уверенностью утверждать: ее чай ничуть не уступает, а может, и превосходит все, что он пробовал до этого.       — Мэй, это превосходно! — искренне хвалит Такао.       Глаза Мэй вспыхивают удовольствием, но от тонкой шпильки она не удерживается:       — Я все ещё могу добавить в него яд десятком разных способов, Такао, — кажется, она не понимает (или наоборот, слишком хорошо понимает), как имя звучит из её уст.       — В этом я не сомневаюсь, — Такао наслаждается великолепным напитком, — рассказывайте.       — Мы спокойно добрались до Аогавары, — Мэй неосознанно жмётся ближе к Кадзу на этих словах. Тот напряжен, но протягивает руку, переплетая их пальцы, — от деревни совсем ничего не осталось, это правда.       Перед мысленным взором Такао вихрем проносятся воспоминания, как маленькая Мэй, ничего на свете не боявшаяся, прижималась к Кадзу, озлобленному, закрытому мальчишке, как заявила: «Теперь мы есть друг у друга», как она подходила к нему после заданий, и только на неё тот никогда не злился.       — Ниже по течению реки нашли старую иву, — продолжает Мэй, и воспоминания рассыпаются золотистой пылью, — у неё не хватает куска коры, ровно на таком же выловили меня. Помнишь, дедушка Чонган сохранил?       Такао кивает.       — Она спасала меня, но не спасла себя. Дала шанс. Я понимаю, почему младенец, не щенок — лисой пришлось бы охотиться, у младенца было больше шансов выжить… И оставила на мне печать, — Мэй прикрывает покрасневшие сухие глаза, но упрямо продолжает. — В общем, спасибо, что разрешил съездить туда, мне это было нужно.       — Про ронина расскажи, — Кадзу старается отвлечь Мэй от тяжелых мыслей и оставляет короткий поцелуй на её виске; Такао одновременно благодарен и почти ненавидит его за это.       — Мы остановились на постоялом дворе по дороге домой. Масамунэ — это ронин, был там и отозвал меня поговорить. Он знал, что я лиса, Такао! Сопоставил факты и догадался. Сказал, что Такума Годо — не человек, óни. И что óни охотятся на лис.       — И Мэй помчалась помогать, — ехидно комментирует Кадзу.       — Я тоже лиса, если ты не заметил, братишка, — Мэй шутливо толкает его в бок и продолжает, — да, я согласилась помочь. И Сатоши уговорила.       — В этом я и не сомневаюсь, — бормочет себе под нос Такао, — какого рода помощь? Почему он ронин?       — Óни убил его господина, теперь Масамунэ ищет именно его, чтобы отомстить. Пока неудачно, как видишь. Попросил стать приманкой для Такумы Годо.       — Мэй! — и с чего он решил, что она сильно изменилась? Как и раньше, лезет в самое пекло!       — Я могу постоять за себя, тебе ли не знать, дзёнин, — темные глаза с золотистыми бликами снова загораются упрямством, — и я была с Сатоши, а Масамунэ — превосходный воин, знающий слабости противника. Мы нашли Годо, он узнал меня и повёлся. Втроём мы одолели его, но убили тело, а дух сбежал. Тогда Масамунэ понял, что Годо — не óни, а рэйки.       — Боги, ты собрала весь парад ёкаев? — Такао пытается разложить историю на сухие факты, но раз за разом спотыкается о мысль, что это Мэй, а с Мэй никогда не бывает просто.       — Такой цели не было, — огрызается та. — Масамунэ объяснил, что рэйки вселяются только в гнилых людей, и можно попробовать поискать среди преступников. Мы разделились и прошерстили город.       — И вышли на окия, — добавляет Кадзу, — везучая лисица.       — Окия госпожи Кинуё? — Такао готов рассмеяться от абсурда происходящего. Но да, это Мэй.       Она смотрит строго, доливает всем чай и продолжает.       — Рэйки вселился в госпожу Чико. Это мерзко, я не хочу рассказывать. В окия взращивается не только красота и гармония, как оказалось. Мы постарались разговорить этого рэйки, и он рассказал про Врата и печать, — Мэй щурится, и на её ладони вновь вспыхивают золотые символы. — Про эту печать. Такао, они не на всех лис охотятся, они охотятся на меня.       Он молчит. Скорее всего, так и есть.       — Теперь про контракт, бедовая.       — Масамунэ нужна информация о покровителях Такумы Годо.       — С этим вы справились бы и сами, лисица Мэй. Говори прямо, — Такао догадывается, что просто поиском дело не ограничится.       — И он хочет уничтожить Врата.       — Отчаянная, ты вообще думаешь? — Кадзу явно продолжает начатый не сейчас спор. — Где они? Кто охраняет? Как уничтожить?       — Кадзу прав, — соглашается Такао, — Такума Годо не последний человек… Ладно, рэйки в городе. За ним стоит кто-то влиятельный. Кто? Люди, ёкаи? Слишком много неизвестных для заключения такого серьезного соглашения.       Если бы Мэй сейчас была лисой, то распушилась бы от загривка до хвоста, вдруг думает Такао. Глаза полыхают упрямым огнём, челюсти сжаты… И вдруг словно рябь проходит по точеному личику, она расслабляется и смотрит с прищуром.       — Но мы можем это узнать, можем выполнить заказ. И, владея информацией, ты сможешь лучше оценить риски и назначить цену, дзёнин.       Такао фыркает:       — Хороша, лисица. Я согласен, давайте встретимся с ронином. Утром пойдём общаться.

***

      С утра Кадзу и Мэй ждут Такао у выхода из деревни. Идти нужно через лес, пробираться неприметными тропками среди снега, обходя ловушки клана. Все трое молчат, и лишь Мэй иногда негромко вздыхает. Наконец Кадзу не выдерживает и бросает в ее сторону:       — Ну давай, пушистая, истосковалась же.       Мэй поворачивается к Такао, в глазах на мгновение загорается знакомый огненный блик, и вот перед ними стоит лисица, фыркающая и принюхивающаяся к запахам леса. Лиса оглядывает их, рыжим боком цепляет ногу Кадзу и скрывается среди сугробов.       — Трудно ей все время на привязи, — комментирует тот. — Дома можно.       Такао с ним согласен. В человеческом облике Мэй ведёт себя безукоризненно, и, видимо, только Кадзу знает, с каким трудом ей это иногда даётся. Природа и судьба сыграли злую шутку, уготовив лисице с взрывным нравом расти среди людей почти с самого рождения. Но справляется она отлично, этого нельзя не признать.       — Ты знаешь, почему она не сдержалась перед советником? — негромко спрашивает Такао, — это было совсем недавно, она уже должна была себя контролировать.       Кадзу прислушивается к лесу и, не услышав поблизости Мэй, отвечает:       — Мидзуагэ.       — Что? Ритуал для перерождения майко в гейшу? Что пошло не так?       Мысль о том, что Мэй должна была разделить, пусть и единожды, ложе с посторонним человеком, неожиданно претит.       — Занервничала, не смогла.       — То есть… Ритуала не было?       — Не было, — подтверждает Кадзу. — Не так она хочет.       Значит, в чем-то кицунэ не смогла пойти против своей природы и, не подчинившись правилам, обрушила плотину последствий. Но сейчас Такао это совсем не волнует, в его душе пышным цветом распускаются рыжие и красные хризантемы — не дала себя тронуть чужому. Своенравная лисица. Кадзу смотрит остро, но молчит.       Когда они подходят к убежищу, у входа уже ждут Сатоши, Хонг и, видимо, Масамунэ. Сатоши наглаживает лисьи бока, лисица что-то рассказывает на зверином языке и виляет хвостом.       — Мэй, ты не могла бы? — Такао её повадки забавляют, но говорить нужно всем вместе.       Мэй напоследок тычется носом в ладонь Сатоши, отходит на несколько шагов и обращается человеком. Разрумянившаяся от мороза, с выбившейся из высокой причёски прядью, она напоминает Такао сказочную принцессу.       — Сатоши, Хонг, Масамунэ, — приветствует Мэй.       Масамунэ смотрит на нее слегка ошарашенно, но с неподдельным восхищением — видимо, в бою с рэйки ей хватало и человеческого обличья. Мэй тепло улыбается в ответ, и Такао чуть более поспешно, чем необходимо, выходит вперёд. Когда с формальностями, присущими знакомству и законам гостеприимства, покончено, Мэй заваривает чай, и все садятся вокруг очага.       — Мэй с Кадзу в общих чертах рассказали мне, что с вами произошло, — говорит Такао. — Прошу рассказать все с самого начала. И предупреждаю: умышленное утаивание информации я приму за оскорбление и попытку обмануть. Со своей стороны обещаю, что сказанное тобой не уйдёт дальше клана.       Масамунэ серьезно кивает и начинает говорить.       Так все узнают об отставном чиновнике Такидзиро Вада, óни, убившем господина Масамунэ. При упоминании Аогавары с лица Мэй сходят все краски, лишь глаза горят медовым пламенем на бледном лице. Кадзу дергает щекой и привычно сплетает свои пальцы с её.       — Вам есть, что добавить? — проницательно спрашивает Масамунэ.       — Через Аогавару от самураев бежала женщина с ребёнком, — говорит Кадзу. — Жители деревни помогли, направили самураев по ложному пути. Самураи узнали и наказали всю деревню.       — Но откуда ты знаешь? Все самураи, которые участвовали в этом…       — Нет больше тех самураев, — Кадзу неприятно усмехается.       — Ты… был там? В Аогаваре? — Масамунэ не решается задать прямой вопрос.       — Не только он, — глухо отвечает Мэй и сильнее стискивает пальцы Кадзу, — через деревню бежала моя мать. Самураи преследовали её.       — Тише, смелая, — Кадзу заправляет ей за ухо выбившуюся прядь волос. — Нет их.       На какое-то время повисает густое молчание.       — Масамунэ, ты говорил, что тебе нужна информация о Такума Годо? — Такао возвращает разговор в деловое русло.       — Да, и я предлагал заплатить за неё, — Мэй успокаивается, в глазах снова загорается решительный огонёк. Чует, что придётся снова отстаивать свою позицию.       — Недостаточно, — улыбку спрятать не выходит. — Враг опасный, мы почти ничего о нем не знаем. Я должен понимать все риски для моих людей.       — Я не прошу делать всё, — говорит Масамунэ. — Я тоже готов участвовать.       — Что ж, так гораздо проще, — соглашается Такао. — Тогда работать отправится Хонг, твоя задача — страховать его в случае, если вы столкнётесь с óни или рэйки. Во всем остальном — не мешай. Что касается контракта…       — В уничтожении Врат я тоже буду принимать участие, — перебивает Масамунэ. — Взамен предлагаю свою жизнь клану Наито.       — Жизнь? — брови ползут вверх от удивления. — Не ты ли говорил, что твой Путь — отомстить за господина и умереть?       — Если Врата продолжат существовать, будут появляться все новые и новые óни, — упрямо гнёт тот. — Грош цена тогда моей жертве. Но после их уничтожения я буду готов умереть сразу же, и готов сделать это на благо клана.       — Смертник? — понимающе усмехается Такао, — и твои принципы позволят тебе работать с синоби?       — Уничтожение врат важнее моих принципов, — похоже, он не намерен отступать.       Мэй сжимает челюсти, но молчит, и Такао ей отчасти благодарен — не начинает открыто спорить с дзёнином при посторонних.       — Тогда поступим так, — решает наконец он. — Вы с Хонгом отправляетесь в город и добываете информацию. И, зная больше, я смогу сказать тебе, возьмётся ли клан. Если да — ты подпишешь контракт. Отправляйтесь сейчас.       Собираются они все вместе, у входа Мэй мурлыкает с лошадью Масамунэ и, кажется, самого хозяина это очень радует. Такао не понимает, зачем надо было тащить лошадь в предгорья, но никак это не проявляет.       — Хорошей вам дороги, — прощается Мэй. — Уверена, мы ещё увидимся.       — Я тоже, — отвечает Масамунэ. — И спасибо за чай, он превосходен.       — Сказал бы он это лет пять назад, — вполголоса комментирует Сатоши, и Такао открыто ухмыляется.       Обратно идут вчетвером. Такао создает иллюзорных бабочек и птиц, что устремляются ввысь и растворяются вдали. Мэй молчит, но лукаво улыбается.       — А ты, лисичка? — подначивает Сатоши. — Ты так можешь?       — Могу шевелюру тебе спалить, — самым невинным тоном отвечает та, и Сатоши от возмущения давится воздухом.       — Ладно тебе, опасная, покажи, — улыбается Кадзу.       Мэй складывает пальцы в пасс, с ладоней срывается огненная лисица и убегает прочь, оставляя за собой ручейки растаявшего снега. Великолепное, тонкое волшебство, несмотря на то, что у Мэй намного меньше опыта, чем у Такао.       — Красиво, но уж очень заметно, — не унимается Сатоши.       — Мы попросим белок никому не рассказывать, — подмигивает она, и в следующее мгновение вверх летит огненный сокол, рассыпая искры.       До деревни они добираются уже ближе к ночи.       — Ты уверен, что мне не нужно было идти с Хонгом и Масамунэ? — спрашивает Мэй перед тем, как попрощаться.       — Уверен, — отвечает Такао. — Для тебя другое задание. Ёкаи снова оборвали подвесной мост. Сходи завтра к пещерам и выясни, что им не нравится. Может быть, мы можем что-то для них сделать?       — Решать проблемы ёкаев с помощью ёкая? Очень дальновидно, дзёнин, — усмехается она.       — Я бы даже сказал, мудро, — возвращает ухмылку Такао. — Отдыхайте.

***

      С утра Мэй уже нет. Такао уточняет у Кадзу, где она.       — В пещерах, — бросает Кадзу. — Хитрая, сможет договориться.       Такао очень на это надеется — через мост выходить из деревни намного быстрее и удобнее.       Мэй… Такао раз за разом воскрешает в памяти лукавые медовые глаза, легкую улыбку и звонкий смех. У него было много женщин, но ни одна не вызывала такой бури эмоций и чувств. Мэй… другая. На неё хочется смотреть, её хочется слушать, её хочется защищать. Синоби? Гейша? Кицунэ? В ней намешано столько разных образов и масок, что хочется разбираться в них бесконечно, раз за разом открывая что-то новое.       И конечно, Такао в любом случае подпишет проклятый контракт, не только потому что это Мэй, но и потому что Мэй — часть клана, и им все равно придётся разбираться с печатью на её ладони. Такао не понимает, что раз за разом ускользает от него в причудливо переплетенных символах. Он видит символ Ириса, и это может означать самые высокие связи Мэй из возможных. Но кицунэ? Кадзу из последней своей поездки привёз очередную книгу с символикой магических существ, Такао изучает и её в надежде обнаружить искомое.       Мэй возвращается только следующим утром. В дом забегает рыжая лисица, цокая коготками по деревянному полу.       — Доброе утро, бесстрашная куноити, — приветствует Такао. Взгляд лисы прочесть трудно, но, кажется, смотрит она скептически. Отряхивается, разбрызгивая вокруг снежное крошево, прыгает на стул; миг — и перед Такао стягивает с головы фукумэн Мэй. Волосы тяжелой блестящей волной рассыпаются по плечам. Она перехватывает взгляд Такао и задорно улыбается:       — Прости, дзёнин, сегодня я не гейша. Дома личина совсем некрепко держится. Но могу заварить чай.       — Было бы превосходно, — он возвращает улыбку. — Успехи есть?       — О, всё намного интереснее, чем можно представить, — некоторое время Мэй колдует над чашками и, наконец, подаёт одну Такао. — Я была в пещерах, и Сино… неважно, меня попросили об ответной услуге. Пришлось ждать до вечера и бежать в ближайшую деревню. Я сделала то, о чем меня просили, и обратно решила возвращаться кружным путём.       — Ночной лисий променад? — понимающе кивает Такао.       — Да, ночью лес пахнет особенно. И вы все всё равно спали, — отмахивается Мэй.       — Что ты нашла? — он представляет себе лисицу с горящими желтыми глазами, мягко ступающую по тёмному лесу, чутко улавливающую каждый звук.       — Из леса я вышла к лагерю бандитов. Вокруг ходил часовой с арбалетом. Потом приехал воин, зовут Харуко Эгасира, у него шрам через всё лицо идёт.       — Воины и бандиты вместе? — задумчиво тянет Такао. — Что ещё?       — Часть разбойников переоделась в форму сёгуна и поехали вперёд, оставшимся велели ждать. Я пробежалась за воинами, они ехали в сторону южных деревень. В чем дело, Такао? Зимой налоги не собирают.       — Сёгун ввёл новый налог, ты могла не слышать об этом. На юге в последнее время неспокойно, участились нападения, вот и собирают дополнительные деньги на охрану.       — То есть сёгун грабит деревни, а потом сам же и собирает деньги для защиты от бандитов? — Мэй напряжённо думает. — В чем смысл?       — Предполагаю, что сёгун хочет посеять смуту и панику. Возможно, хочет свергнуть императора.       — И все это на юге. Аогавара, самураи, óни, разбой и налоги. Ты думаешь, это связано? — она демонстрирует недюжинные аналитические способности, и Такао в очередной раз думает, что здесь что-то не так.       — Ветер дует с одной стороны, с южной, тут ты права. Больше сказать мне пока сложно, мало данных. Нужно дождаться Хонга с Масамунэ, Хонг прислал письмо — они возвращаются.       — Что ты думаешь о контракте? — Мэй словно пытается найти в его глазах ответ.       — Пока ничего нового. Нужно дождаться вестей. И, Мэй? Что ты будешь делать, если клан не возьмётся за работу? — Такао внимательно смотрит в ответ.       — Буду помогать Масамунэ сама. Это не вопрос симпатий — выживание. Я не хочу всю жизнь прятаться и оборачиваться, гадая, нашли меня óни или ещё нет. Доброго дня, дзёнин, — Мэй заканчивает разговор резче, чем необходимо, и собирается уйти.       — Мэй! — останавливает её Такао. — Что с мостом?       — Все в порядке, — в интонациях Мэй снова проступает ехидство. — Можно ремонтировать, больше разрушать не будут. Ёкаи смогли договориться между собой.       Мэй выходит из дома, и он готов поклясться — будь она в облике лисы, ушла бы с гордо поднятым хвостом. Такао усмехается и возвращается к своим делам.

***

      Дни в ожидании Хонга с Масамунэ проходят мирно: Кадзу отправляется на очередной заказ, Мэй помогает Чонгану, бьется на шестах с Сатоши и в облике лисы прыгает с детьми по снегу.       А ещё Мэй приходит к Такао вечерами и танцует. Все его внутренние установки о том, что это Мэй и что он ни в чем подобном не нуждается, в такие моменты летят в пекло. Невозможно отвести взгляд от колдовских глаз, горящих лисьим огнём за веером. Такао шевелит пальцами, музыка становится более резкой и тревожной, и Мэй мгновенно подхватывает новый мотив; руки её причудливо изламываются ранеными крыльями, Мэй резко падает… Нет, лишь опускается вниз, рисует танцем тьму, бурю и надежду на свет. Такао не подаёт вида, но каждый танец подобен пытке, сладкой, как смерть.       Самому себе признаться не так уж и сложно: он хочет Мэй. Хочет ощутить тонкие руки на себе, хочет ощутить нежную кожу под пальцами, хочет в полной мере насладиться сверкающим бриллиантом, в который она выросла и оформилась. Вся его магия не стоит ничего по сравнению с изящным, женским колдовством Мэй.       Такао может уничтожить армию — Мэй способна поставить на колени империю — разумеется, если той империей управляют мужчины. Но Такао превосходно держит себя в руках и лишь продолжает упиваться изысканной мукой, которую дарит белая кожа и шорох шелковых кимоно.

***

      Хонг, Масамунэ и Кадзу возвращаются почти одновременно; все собираются в большом зале.       — У Такумы Годо высокие покровители, — рассказывает Хонг. — Боюсь, ниточки ведут к сёгуну, возможно и выше.       — Император? — Мэй верно подхватывает мысль и поворачивается к Масамунэ. — Ты готов идти так далеко?       В его глазах горит решимость, когда он отвечает.       — Óни и рэйки — чистое зло. Либо сёгун не знает, что творится у него под носом — тогда его необходимо просветить; либо душа его настолько черна, что его придётся уничтожить. Так что да, я согласен сделать все, что будет необходимо.       — Внедриться быстро, не вызывая подозрений, не выйдет, — возражает Хонг. — Год-другой на приличную легенду, пара лет для карьерной лестницы…       — Подкупить кого-то в верхах? — предлагает Масамунэ.       — Слишком рискованно, — Такао качает головой. — Мы все ещё не знаем, против кого конкретно действуем, вероятность измены слишком велика.       — И кто Привратник, — под вопросительными взглядами остальных Хонг поясняет, — Мы наткнулись на ещё одного óни. Врата охраняет Привратник. Кто именно, óни не знал — по рангу не положено.       — Нам не нужна крепкая легенда, — вдруг говорит Сатоши. — Весной в столице будет проходить Праздник красоты. Туда съезжаются сотни красавиц со всей империи. Госпожа с сопровождающим и слугой, — Сатоши указывает поочерёдно на Масамунэ и Кадзу, — не вызовет никаких подозрений.       — Это мысль, — присоединяется Хонг, — подкупим какого-нибудь старого спившегося самурая из отдаленной деревни, он будет счастлив обрести молодую, подающую надежды дочь.       — Решено, — подытоживает Такао. — Зима на подготовку легенды, весной отправим в столицу Масамунэ, Кадзу и Азуми.       — Ты ведь шутишь? — Мэй пораженно распахивает свои невозможные глаза. — Азуми превосходная куноити, спору нет, но в столице не требуется быстро бегать и крушить черепа. На Празднике весны девушки танцуют, наиболее запомнившиеся попадают во дворец к сёгуну. А во дворце необходимы навыки не только в шпионаже, но и в светских беседах. Я хороша и в том и в другом.       — Я согласен, Мэй больше подходит, — поддакивает Сатоши. — Вы же видели, как она танцует! В иных чайных домах до сих пор вспоминают дебютное выступление майко покойной Сумико.       Такао колеблется, и Мэй продолжает давить:       — Отправишь нас с Азуми за очередной черной уткой? Красным лебедем? Синей жабой? Не заставляй меня в очередной раз доказывать, что я лучший вариант, дзёнин.       — Мэй подходит, — говорит Кадзу. — Видит ёкаев. И у неё печать.       Такао, вздохнув, сдаётся:       — Ты понимаешь, что в случае чего придётся действовать решительно?       — Не волнуйся, моя воля крепка, — в ее глазах на мгновение мелькает опасный огонёк. — И я хорошо обучена, у меня были лучшие учителя.       — Хорошо, — он окончательно признаёт правоту Мэй. — Пока мы готовим легенду и все бумаги, ты тренируешься, усиленно. Возьми от этой зимы все что сможешь: попроси у Чонгана травы, у Кими наряды. Масамунэ? Ты не против подтянуть Мэй в бою на мечах?       — Конечно, сочту за честь, — кланяется тот.       Мэй возвращает поклон и уточняет:       — Наряды?       — В сёдзоку по дворцу особо не побегаешь, — улыбается Такао. — Ты должна уметь двигаться и драться в подходящем для придворной госпожи облачении.       — Давай, сестричка, мама будет рада помочь, — встревает Сатоши. — И я помогу, подтянем грим и макияж.       — Хорошо, научишь гейшу краситься, — лукаво улыбается Мэй.       Такао поворачивается к Масамунэ:       — Масамунэ Араи, ты подпишешь контракт. Пока мы готовимся, приглашаю тебя быть гостем в нашей деревне.       — Благодарю, я не нарушу законов гостеприимства, — церемонно отвечает тот. — Ты решил, что хочешь в качестве оплаты?       — Да, — кивает Такао и позволяет себе легкую улыбку. — Когда мы закончим, ты отдашь мне одну свою вещь. Любую.       — Не слишком ли расплывчато? — поднимает брови Масамунэ. — И у меня почти ничего нет.       — Так ведь и цель до конца не ясна, — Такао разводит руками. — И потом, когда ничего не имеешь, то и отдавать не так жалко, правда?       Масамунэ смотрит с подозрением, но, успокоенный мягкой улыбкой Мэй, всё же оставляет рядом со своей подписью кровавый отпечаток.

***

      Со следующего дня Мэй передвигается по деревне исключительно в парадном облачении, чем изрядно веселит Сатоши. Их пикировки выходят на качественно иной уровень: Сатоши зубоскалит изо всех сил, Мэй выдаёт одну изящную отповедь за другой; кажется, дворцовых сплетников ждёт достойная конкурентка.       Хонг и Кадзу уезжают готовить документальную почву для легенды Мэй, якобы выросшей у разорившегося самурая.       Когда однажды Такао приходит к Чонгану за эликсирами, Мэй перетаскивает дрова.       — Что это? — брови против воли ползут вверх: молодая госпожа в дорогом кимоно, таскающая дрова, выглядит абсурдно. Мэй ненадолго прерывает своё занятие:       — Терпеть и превозмогать, стремиться и делать. Не забывать основы, — дыхание у неё не сбивается.       — Может, высокородная госпожа и стены мне помоет? — на пороге появляется Чонган. Мэй кланяется ему в пояс:       — Помою, дедушка Чонган. Но палкой ты вряд ли меня зацепишь.       — Не загордись раньше времени, лиса! — Чонган грозит пальцем. — Зайди-ка в дом. Вы оба.       Такао с Мэй переглядываются и следуют за Чонганом. Из старой шкатулки тот достаёт необычайной красоты медальон и подаёт Мэй:       — Когда тебя принесли, в пелёнках в тобой было это. Твой отец, — Чонган обращается к Такао, — просил меня сохранить это до момента, когда Мэй соберётся в столицу.       Мэй с нечитаемым выражением лица рассматривает медальон. Наконец она передаёт вещицу Такао:       — Получается, он знал?..       Такао тоже внимательно изучает драгоценность. Несомненно, это золото. Символика Ириса и имя Мэй на обратной стороне и редкого оттенка фиолетовый камень. Отец Такао был редким мастером Нинсо, но не только. Видимо, он предрекал и события, которые происходят сейчас.       — Такао, я не понимаю, — впервые за долгое время Мэй выглядит по-настоящему растерянной. — Дзёнин знал, что я отправлюсь в столицу? Медальон связан с ней? Помоги мне, Такао!       Такао готов бросить весь мир к её ногам, но сейчас он растерян не меньше. Что имел в виду отец?...       — Я не знаю, Мэй, — говорит он наконец. — Но думаю, что ты должна взять медальон с собой.       — А стены ты все-таки помой, лисица, — прерывает Чонган, и та, снова глубоко поклонившись, идёт за тряпкой. Такао не решается возражать.

***

      С Масамунэ дела у Мэй идут не так хорошо, как ей самой хотелось бы. Такао видит и легкую скованность движений, и усилие, с которым она подавляет привычку бросать в противника пригоршни огня, и желание перекинуться лисой. Мэй злится очень явно, раз за разом проигрывая в открытом бою. Масамунэ хороший учитель, но он явно сдерживает себя во время боя. Мэй бьется до изнеможения, но в условиях ограниченных возможностей ей некомфортно.       С Такао Мэй разворачивается во всю силу своих возможностей, и её техники завораживают. Даже без смены облика она сильна и играючи воздвигает перед собой кольцо огня или волну зарева. Отвлечь её практически невозможно, Мэй видит любые иллюзии, и здесь он может по праву гордиться своей ученицей.       — Талантливый, а меня одолеешь? — бросает однажды Кадзу, и Такао с удовольствием включается в бой с лучшим другом.       Кадзу быстр и смертоносен как змея, драться с ним — одно удовольствие. Краем глаза Такао видит, что на их бой сбежались посмотреть едва ли не половина жителей деревни. Так тренируются они довольно редко — Кадзу не любит биться просто так, а Такао приходится расходовать на такую драку огромное количество магии, истощая внутренние ресурсы. Заканчивается бой предсказуемо — с ножом Кадзу у горла противника и с заревом у Кадзу над головой.       — Ничья? — предлагает Такао, и Кадзу со смехом помогает ему подняться.       Невдалеке Чонган распекает Сатоши и уводит его, Хонг исчезает сам по себе, остаются Мэй с Масамунэ. Кадзу окидывает Такао знакомым острым взглядом и предлагает Масамунэ:       — Провожу?       — Конечно, с удовольствием, — соглашается тот, и они с Мэй остаются вдвоём.       — Доброе утро, Мэй, — приветствует Такао.       — Здравствуй, дзёнин, — бархатно отвечает она, и за эту интонацию можно отдать все сокровища мира. Солнечным зимним утром Мэй особенно прекрасна: яркие пухлые губы изгибаются в мягкой улыбке, длинные ресницы тенью прикрывают золотистые блики в глазах, шелковистые волосы сияют на солнце.       — Ты очаровательна, — искренне говорит Такао и с удовольствием наблюдает за нежным румянцем, ложащимся на девичьи щёки.       — Твоя похвала особенно лестна, Такао, — отвечает Мэй, и он не может поручиться, что не смутился в ответ.       До деревни они доходят в уютной тишине. По пути к дому Такао видит Кадзу, Хонга и Масамунэ и зовёт их присоединиться — информация о медальоне важна, обсудить нужно всем вместе.       Мэй заваривает великолепный чай, пока остальные рассматривают драгоценность.       — Редкого оттенка камень, — говорит наконец Хонг, — приметная вещица.       — И он был с тобой, когда тебя нашли? — уточняет Масамунэ, — есть мысли, почему? Медальон явно очень дорогой.       — Ты сам ответил на свой вопрос, — слабо улыбается Мэй. — Думаю, это плата для того, кто нашёл бы ребёнка. Но старый дзёнин не продал его, сохранил. Меня больше волнует, почему он решил отдать медальон мне, когда я отправлюсь в столицу.       Чай продолжают пить в задумчивом молчании.