Уэнсдей-терапия

В день после встречи с Ксавье Уэнсдей заперлась в своём чердаке. Особого смысла в этом не было, так как Энид уехала на выходные к Аяксу, и дом был пустой. Но она чувствовала острую необходимость сузить количество доступного ей пространства до минимума. Как будто существовали только этот чердак и Уэнсдей в нём. Около часа она с неизменно ровной спиной сидела на диване, сверля взглядом шкаф напротив. Изучила все завитки в узоре на дверях, пыталась научиться отличать старые зарубины от новых — кажется, первые выглядят темнее и трещины их шире. Новые же смотрелись светлее и у́же, будто не успели растянуть свои раны на поверхности дерева. В общем, Аддамс забивала голову любой ерундой, лишь бы не оставалось места для мыслей о Ксавье. И, конечно, для того огромного количества новых чувств, которые наполняли её сейчас, уже готовые перелиться за края. После того, как Уэнсдей позволила себе подпустить Тайлера достаточно близко, превозмогая все свои принципы, на неё обрушился разочаровывающий провал. Этот миловидный парень решил, что лучший способ отпраздновать взаимность — разорвать тело Уэнсдей на части. И это только добавило ей непоколебимой уверенности в своих прежних действиях. Она пережила яркий пример того, что делают с людьми доверчивость и идиотские влюблённости, чтобы подтвердить своё убеждение: дашь слабину — и тебя тут же растопчут. Да и не за чем ей было вообще становиться слабой. Только глупые людишки могли находить привлекательными взаимные облапывания друг друга, уменьшительно-ласкательные обзывательства и, не приведи господь ей испытать на себе, двойные свидания. Бессмысленная мерзость. Уэнсдей чувствовала, что живёт в мире невозможных тупиц, которые сами себе повсюду расставляли ловушки, чтобы потом удивляться: почему же им больно, когда их сшибало с ног острыми зубцами, которые они сами заточили. И чувство это было подобно липкой гадости, от которой никуда не деться. Гадость была повсюду, но Уэнсдей дала себе обещание никогда не втягивать себя в подобные глупости. Пока в её жизни не появилась Энид. Без сомнений юная волчица произвела на Аддамс впечатление самого яркого (во всех смыслах) представителя невозможных тупиц. Так как ей удалось проложить дорожку и найти ключ к сердцу за металлическими прутьями? Буквально слезами, кровью и потом. И это являлось чуть ли не единственным путём, который мог убедить Уэнсдей в том, что ей не угрожает опасность. Но что получала Энид, даже если ей ничего не требовалось взамен? Абсолютное ничего. Поначалу. В жизни девушки было множество нездоровых личностей: мать-тиран, собственная стая насмешников и, как итог, она сама с заниженной самооценкой и багажом неуверенности в себе. Так чем её могла удивить новенькая соседка-шизоид? Очень многим, на самом деле. Нужно было только дождаться. Саркастические огрызания и просьбы закрыть рот исходили от раздражённой Уэнсдей день и ночь. Энид пропускала всё мимо ушей, интуитивно чувствуя, что вся эта игра новенькой не стоит свеч. Да и Уэнсдей ни разу не назвала её неполноценной, не тыкала пальцем со словами: «Недотёпа, даже рыкнуть нормально не можешь, сплошной скулёж!» И кто бы мог подумать, что именно доброта и наивность Энид (вместе с волчьим терпением) послужат толчком для начала дружбы, которую невозможно было представить. Несмотря на все колкости, от её мрачной соседки исходила успокаивающая уверенность, которая передалась и волчице. Странный союз, ничего не скажешь, но жить можно. Дружба с Энид стала одним из первых шагов Уэнсдей к распознаванию своих эмоций. Своё детство Аддамс по праву могла бы считать счастливым, если бы не эпизоды, которые ей приходилось наблюдать чуть ли не ежечасно: родители, которые не могли отлипнуть друг от друга. Мортиша и Гомес не считали нужным скрывать перед своими отпрысками то, как выглядит истинная (по их мнению) любовь. Поэтому Уэнсдей с малых лет знала как минимум пять видов поцелуя с языком, примерно представляла любимые места на видимом теле матери, где той приятнее всего от прикосновений отца, и, конечно же, заучила, сама того не желая, бесконечное множеств фраз для выражения истинной (не по её мнению) любви. Имея такой плотный багаж знаний за спиной, Аддамс-младшая вступала в возраст полового созревания с выражением непереносимого отвращения на лице. Пока не увидела Тайлера. Заинтересованность противоположного пола расценивалась Уэнсдей, как плевок в лицо, от которого она мастерски уворачивалась. Накопленная непереносимость любого выражения чувств усиливалась с каждым днём. Её буквально окружали целующиеся парочки во всех школах, которые она сменила, и смотреть на это было невыносимо. Тем более представлять себя на их месте. «Я никогда не буду всё это чувствовать» — мантра, которую произносила Уэнсдей с детства. Но при виде аккуратных ухаживаний Тайлера что-то надломилось в её железном принципе. Он не распускал руки, не вёл себя как придурок, не пытался урвать поцелуй — в общем, божий одуванчик. И Уэнсдей рискнула. Единственный спасительный фактор, который не давал ей стать полноценным шизоидом — она не была обычным человеком на все сто процентов. Помимо сверхспособностей Уэнсдей так же обладала невероятно гибким умом, благодаря которому в её головке анализ ситуации происходил с удвоенной скоростью. Она могла полностью принять факт наличия симпатии к Тайлеру, но, к сожалению, её человеческая часть не знала, как с этим справиться. Последовательность мыслей была похожа на попытку искусственного интеллекта выявить верный порядок действий: «Я нравлюсь Тайлеру, он хорошо себя ведёт, мне нравится его внимание, мне нравится Тайлер, взаимная симпатия приводит к поцелуям». На этом месте сознание Уэнсдей подкидывало картинки из детства, где два рта её родителей девяносто процентов времени находятся в непосредственном взаимодействии друг с другом. И это откатывало всё к начальной точке. Пока Уэнсдей не заставила себя поверить, что его губы могут быть приятными, ведь быть рядом с Тайлером — приятно. И начало их первого поцелуя оказалось куда лучше, чем она только могла себя представить, если бы не дальнейшие события, которые раздавили её новые чувства, как муху хлопушка. После Невермора она на несколько недель откатила свой эмоциональный прогресс почти к начальному уровню. Только отношения с Энид развивались всё лучше и лучше. Она была единственным человеком, кому Уэнсдей готова была довериться. И это всё равно её пугало, ведь она продолжала представлять ситуации с предательством подруги, что могло не на шутку повредить её замок из слоновой кости. На первом месте, так или иначе, оставалась неуязвимость души Аддамс. Но уже вскоре её прочность была под большим сомнением, которое появилось вместе с Ксавье в её видениях. У Уэнсдей не было выраженного влечения к Тайлеру, которое заставляло бы землю уходить из-под ног, которые сжимались в очередном приступе нарастающего возбуждения. А Ксавье и подавно не вызывал даже подобно близких мыслей о себе. Он мрачной тенью передвигался по коридорам академии, не привлекая к себе особого внимания. Уэнсдей общалась с ним, как с чудаковатым другом из детства, который нелепо пытался поддерживать их связь. В дальнейшем она поняла, что тот тоже записался в ряды по завоеванию сердца в темнице, да только наводил на себя больше подозрений. Впервые озабоченная приступами чувств к Тайлеру, Аддамс дала ту самую слабину, которой славились невозможные тупицы: взяла ложный след, даже не подозревая о своей ошибке. И поплатилась за это. Чувство вины перед Ксавье она так же анализировала молча, стыдясь произнести все заключённые выводы вслух: «Мне жаль, Ксавье. Ты старался быть моим другом, а я подвела тебя. Из-за меня ты мог лишиться нормальной жизни, и я прошу прощения за это» Речь прекрасно звучала в голове Уэнсдей, так никогда и не сказанная своему адресату в лицо. И тут перед её глазами проносятся вспышки, где она, одолеваемая неистовым желанием, ёрзает на коленях Ксавье, позволяя трогать себя там, где даже собственные руки ни разу не бывали. Многим людям довелось посмотреть на себя в подобном процессе? И какими были их ощущения? Уэнсдей готова была дать голову на отсечение, чтобы её прикрутили к новому телу. Стыд, неловкость, непонимание, страх, детские травмы, пульсирующая горячая кровь где-то там, ниже живота. Это было чересчур для неё. Перегрузка системы, невозможно выстроить последовательность. И внутренний стержень Уэнсдей решил действовать сам, первым делом выражая злость — самую простую эмоцию. Только позже Уэнсдей поняла, что злиться нужно совсем на другого человека. Даже не человека — грёбаную лживую старуху-демона. И тогда чувства Уэнсдей заиграли новыми красками. Мозг активно подкидывал ей увиденное в припадках снова и снова. Угол обзора менялся, менялись и ощущения. Она размышляла (так, из спортивного интереса), о чём думает Ксавье и что чувствует, когда верит в то, что это именно Уэнсдей трогает его своими горячими руками. И не могла остановиться, пока не пришла к выводу: не проверишь — не узнаешь. Сама себе расставляла ловушки. Но именно в тот период, когда её мысли были заняты недетскими сценами, она отпускала свои детские страхи. Рано или поздно тело потребует своё — и противиться этому будет трудно. Образ Ксавье, начавший формироваться ещё в академии, теперь был для Уэнсдей совершенно иным. Она открывала всё больше располагающих для себя тонкостей его характера. И если Тайлер открыто признавался Уэнсдей в своей симпатии, то Ксавье тихим приведением просто всегда был рядом, не пытаясь вовлечь Уэнсдей в свои душевные муки. И, между делом, не пытался её убить. Но чего только стоила его картина, которую Вещь нагло раскрыл перед ними в мастерской. «Только так я могу видеть тебя настоящую» В тот момент она чувствовала себя раздетой не по своему желанию. Сейчас же Уэнсдей понимала, что это послужило зарождению тонкой нити, которая протянулась от её сердца к сердцу Ксавье. Нужно было только время, чтобы это понять. К сожалению, непозволительно много времени. Ксавье был в опасности, и Уэнсдей должна была поторопиться, чтобы помочь ему. Она могла полностью изменить ход событий, если бы только смогла заговорить во время их прогулки по кладбищу. Но предательский стержень сомнений твердил, что сейчас, когда она расскажет Ксавье о тревогах за его состояние, о том, что она давно всё знает, и как ей хочется крикнуть: «Неужели ты не понял, что это не я позволяла тебе раздевать себя? Разуй глаза, Ксавье, я стою прямо перед тобой, и неужели ты совсем меня не узнаёшь?», именно тогда он рассмеётся ей в лицо и побежит снова трогать тело, которое ей не принадлежало. Это закрывало ей рот намертво. И разрешало давать слово только для того, чтобы из этого рта вылезла очередная поганая колкость. И снова поплатилась за свои действия. Ошибка за ошибкой — и Уэнсдей одолела паника: «Я позволила чувствам ворваться в свою жизнь, и они медленно убивают меня. А Ксавье стремительно сходит с ума, и я ничем не могу помочь ему. Прекрасная жизнь, полная эмоций, не так ли? Как только это всё закончится, я больше никогда не вернусь в это болото. Хватит» Но болото только начинало поглощать Уэнсдей, и не собиралось отпускать её. В таких мыслях, то избегая их, то погружаясь с головой, она просидела три дня, пока не вернулась Энид и не перекинула значительную часть ноши на свои плечи. — Я не жду, что ты расскажешь мне всё, что происходит у тебя внутри, но одно я знаю точно: чувства бывают разными, а тебе довелось начать не с самых приятных из них. Да, будет тяжело, тебе сейчас кажется, что это не имеет смысла и, будучи холодной, как крышка гроба, ты была в безопасности. Но ничего не даётся так просто. Чего только стоила мне дружба с тобой! А в итоге я ни о чём не жалею, как и ты, надеюсь, — Энид заигрывающе подмигнула. — Но сейчас не об этом. Ксавье требуется помощь, и только ты можешь справиться с тем злом, которое ему противостоит, понимаешь? Он не в себе, его разум затуманен, он мог наговорить тебе много неприятных вещей, но только потому, что в его голове сидит эта сука, которую нужно оттуда выгнать. Ты меня поняла? И я тебе в этом помогу. Ещё три дня Энид возвращала Уэнсдей боевой настрой. Та не могла подобрать нужных слов, тупо разглядывая кругленькое лицо подруги. Внутри продолжали рождаться новые чувства, куда более приятные, чем пустота. Никогда в жизни Уэнсдей не испытывала такой благодарности. Из-за Энид ей казалось, что она свернёт горы. Поначалу, конечно, маленькие пригорья, но со временем доберётся до заветных вершин. По-человечески выразить это, облекая в слова, у неё так и не получилось, но, спустя долгие часы разговоров, она крепко обняла волчицу, надеясь, что та поймёт всё и без них. И Энид, конечно, всё прекрасно понимала. К сожалению, их короткую дружескую идиллию прервал стук в дверь. Пухлый дядечка-почтальон (на вид как добрый продавец плюшевых игрушек) держал в руке письмо, адресованное Уэнсдей, которое не сулило ничего хорошего.