Уэнсдей-терапия

2CELLOS - The Resistance

На следующий день Ксавье снова обратился к своей нарисованной картине. Один день он продержался без мыслей о Уэнсдей и своих снах. Занимался обычными делами: убирал дом, бегал вокруг озера, рисовал пейзажи. От телефона иногда исходили звуки уведомлений, но он не проверял их. Знал, что там ничего интересного. Частично ждал сообщений от Энид, вдруг та снова проговорится о своей подруге. Но они с ней не были так хорошо знакомы, чтобы обмениваться какой-либо информацией. Вечером, уже лёжа в кровати, он смотрел на стоящий у стены холст, прикрытый белым полотном, и думал о том, что так дела идти не должны. Он станет слабым и будет зависеть от фальши, которую придумал сам. Но в ту ночь его настиг поистине сущий ад. Не те сны страшны, которые о плохом. Страшны те, которые о несбыточно хорошем. В Уэнсдей больше не летели горящие стрелы. Ксавье стоял рядом с ней, бок о бок они сражались с монстром, она — мечом, он — заранее подготовленными маленькими зубастыми чудищами из тетради. Эти существа облепили монстра, кусая его до костей, а меч Аддамс замахивался каждую секунду в новом месте, отрубая куски живой плоти. В конце концов враг рухнул лицом вниз. Ксавье повернулся к Уэнсдей, она посмотрела на него, тяжело дыша и смахивая капли крови с лица. Они улыбались и чувствовали приятную боевую усталость. — Пойдём, я хочу тебе кое-что показать, — и Ксавье заворожённо поплёлся за тёмной фигуркой. Уэнсдей привела его на крышу, где находилась её комната-чердак. Ксавье опëрся о перила, в ожидании наблюдая за её действиями. Сначала она выставила стул в центре. Ушла в тëмный угол, откуда вернулась с виолончелью в руках. Села. Поправила прядь волос. Коротко взглянула на Ксавье, с вызовом поднимая бровь. И начала перебирать струны. Мелодия была бодрой, но в стиле исполнительницы: достаточно мрачной. А главной ноткой выступления был её образ. Всё тело Уэнсдей покрывали засыхающие следы крови монстра, с волос на уши стекали янтарные капли, тонкие кисти устроили на грифе кровавый танец. В моменте такого удовольствия она не позволяла себе улыбаться, но во сне она выставляла маленькие клыки напоказ, блаженно прикрывая глаза. От резких движений рукой тонкая свободная кофта слетела с плеча Аддамс, оголив бледный участок кожи. Она ведь почти сияет под луной! Ксавье не мог дышать. Это был сон, но он чувствовал себя живее, чем там — в реальности. Перед ним была та Уэнсдей, которую ему никогда не увидеть. Которая с ноги вышибала дверь в его душу, а не царапала ногтями по ту сторону, дразня своим присутствием. Которая играла только для него, опьянëнная совместной победой над монстром. Мелодия которой буквально кричала ему: я хочу тебе довериться, я хочу, чтобы ты увидел меня; посмотри, ты только посмотри, какой я могу быть, и это видишь только ты, ведь я позволяю тебе это видеть; смотри и не отрывайся, потому что это первый и последний раз, когда ты видишь настоящую меня. И Ксавье смотрел. Ксавье слушал, пока утренний солнечный свет не упал прямо ему на лицо. Никогда ещё ему так сильно не хотелось жить в реальности. Ощущения сна после пробуждения только начали отпускать, как морская вода волной отходит от берега. Воды больше нет, но есть мокрый песок, который почувствовал, как его взбивало в пене. Засыпая, Ксавье был на одном конце берега. Просыпаясь, он был в уже незнакомом месте. Маленькая песчинка, беспощадно выброшенная зубастыми волнами. Он вскочил на ноги, тут же сбрасывая ткань с холста. Печально-безумные глаза Ксавье впились в его картину. Это не та Уэнсдей. — ЭТО НЕ ТА УЭНСДЕЙ! Холст улетел куда-то в ненужное Ксавье пространство, унося безэмоциональное бледное лицо с прикрытыми глазами. Схватив новый, он быстрыми мазками начал воспроизводить образ из сна. Улыбка, кровь, оголëнное плечо. Дойдя до него он ненадолго остановился. До этого Ксавье не был встревожен, он был взволнован. Сейчас же тревога начала стучать молоточками по вискам. Он боялся этого плеча. Если он нарисует Уэнсдей в таком виде, он признается себе, что хочет видеть больше этого участочка её кожи. Ведь это то, что она прячет ото всех. Святая святых Уэнсдей Аддамс — её тело. А он нагло будет подглядывать, потому что может себе это представить. Может себе это предоставить, ведь он художник, который видит сны более реальные, чем сама реальность. Ксавье поднял вновь дрожащую руку, молочно-бледной краской завершая последний блик на картине: тот самый, который почти как сияние от луны. Его губы затряслись от беспомощности, глаза стали почти влажными. Он отошёл на два шага от холста, медленно падая на колени. Снова мешком, снова еле живой. Ещё одно движение пальцами — и неживая Уэнсдей дëрнулась, чтобы подарить Ксавье ночное выступление. Он закрыл ладонью сжатый рот, понимая, что пути назад нет. Ведь он сидит надломленный у этих нарисованных ног. Уэнсдей заканчивала наигрывать мелодию из сна. Ксавье сидел, понурив голову, ни живой ни мëртвый. Наверное, прямо как она — девушка, сотворëнная его руками. Он опустил взгляд на эти руки. Кончики пальцев в краске, всё ещё дрожат. Глубоко вздохнув, он снова взглянул на неё, протягивая руки в её сторону. И тут взгляд Уэнсдей сменил ракурс на Ксавье, она перестала играть, откладывая виолончель со смычком в сторону. Сначала один пальчик неловко вышел за пределы картины, потом вся кисть. Она покрутила ей в разные стороны, ощупывая незнакомое ей пространство. Убедилась, что это можно сделать со второй рукой. Немного привстала со стула, вытягивая вперёд лицо, будто выныривая из-под толщи воды. Теперь она, наполовину в реальности Ксавье, наполовину в своей, тянула к нему руки, улыбаясь, будто падший ангел, призывая его к себе. Ксавье потянулся к ней навстречу, и, оказавшись лицом между её ладонями, пропустил один удар сердца. Он не понимал, ему было всё равно, что происходящее — ловушка его же мозга. Что малейшие вздрагивания его пальцев приводят картину в действие, которое он хочет. Ему было всё равно, потому что подушечки пальцев Уэнсдей, коснувшиеся щёк Ксавье. Они были тёплые.