Страшно, очень страшно

      Уэнсдэй тошнило.       Невероятно, но факт. Тошнило в самом буквальном, самом неприятном смысле слова.       Она стояла в туалете «Флюгера», ткнувшись лбом в холодную поверхность зеркала. Вцепившись мертвой хваткой в края дешевой раковины, дышала через раз, опасаясь, что с очередным приступом оставит в унитазе всё съеденное за сегодня, за вчера и, может быть, даже за позавчера.       Во всем виновато злосчастное пирожное.       Только оно — и ничего больше.       Задержав дыхание на несколько секунд, Уэнсдэй медленно, на счёт восемь, выдохнула. Мельком посмотрела в зеркало и вместо собственного отражения увидела насмерть перепуганное нечто, лишь по недоразумению как две капли воды похожее на неё.       Нет, неправда.       Уэнсдэй Аддамс не может так выглядеть.       Не может и точка.       И всё-таки именно таким, жалким и дрожащим ничтожеством, она сейчас и выглядела.       Так-то, мисс Аддамс. Не в пирожном дело. Как оказалось, вы только на словах валькирия, а на деле схватка со Смертью вас до одури, до дрожи, до тошноты пугает.       Уэнсдэй повернула кран. Подставила руку под ледяную воду и приказала себе терпеть до тех пор, пока затуманенные паникой мозги не прояснятся.       Её внимание потоком воды устремилось к промерзающей до костей руке.       Вот и всё. Больше нет никакой паники, нет никакой тревоги — лишь холод и абсолютная трезвость рассудка.       Она закрыла кран. Подняла мокрую руку, сжала — разжала пальцы. Посмотрев на своё отражение, брызнула в него водой.       Сгинь, исчезни, растворись.       Не сгинуло, не исчезло, не растворилось. Только мрачно зыркнуло из-под челки.       — Уэнсдэй Аддамс! Выходи! Немедленно! Если я из-за тебя опоздаю на свидание, я...       Хлипкая дверь сотряслась от мощного удара, по пластику заскребли когти.       — Энид, успокойся! Пожалуйста! — тоном опытного кинолога приказала Уимс. — Иди, закажи себе горячего шоколада.       — Я не хочу шоколада, я хочу...       — Энид, пожалуйста, иди сядь, иначе...       — Иначе — что? Что вы мне сделаете?       — Свяжу, — беззаботно отозвалась Уимс. — Сначала, пожалуй, свяжу тебе ноги, чтобы ты не убежала. Потом — руки. Свяжу крепко-крепко, так, что уже через пять минут грубые веревки натрут кожу. И в этаком виде отнесу в магазинчик неподалеку. Там продаются всякие разные чучела животных, но я уверена, что от нового экспоната, к тому же столь симпатичного, владелица не откажется.       — Ха-ха. Очень смешно... Вы ведь шутите?..       — Если не веришь мне, сходи проверь. Чучело последней непослушной ученицы, не поверившей мне, до сих пор стоит в углу. Только смотри не перепутай с мумией.       Синклер пнула дверь, пробормотала:       — Ну и ладно, ну и пожалуйста. Я закажу себе шоколад и пирожное, самое дорогое! За ваш счёт!       Двери коснулись снова. На этот раз осторожно, почти что робко.       — Уэнсдэй, могу я войти?       Уимс сама предупредительность и такт.       Как будто бы и не она только что обещала превратить одну из своих учениц в магазинный экспонат.       Как будто бы, если ответить «нет», дверь не распахнется.       Поморщившись, Уэнсдэй буркнула:       — Нет, не можете.       Закрыв глаза, коснулась лбом зеркала, готовясь к неизбежному.       Неизбежная и неминуемая Уимс не заставила себя долго ждать.       Дверь отворилась, каблуки застучали по кафелю.       Шаг.       Ещё один.       И ещё.       На каждый удар каблука глухим ударом отзывалось сердце Уэнсдэй.       — Что происходит?       Полный заботы и участия голос обволакивал, убаюкивал, усыплял бдительность.       Поверь, доверься, откройся.       Тебя поймут или хотя бы попытаются.       Уэнсдэй медленно открыла глаза. И вместо живого, озадаченного лица увидела совсем другое — бледное, бескровное, мертвое.       На плечо ей опустилась рука, невесомая и неощутимая. Словно бы руки этой и не было вовсе. Словно она, как и сама Уимс, существовала лишь в отражении, а Смерти не предстояло победить, нет, Смерть уже победила, и теперь, отныне и навсегда, директриса Невермора принадлежит миру зазеркалья.       Крепко зажмурившись, Уэнсдэй потянулась к плечу. Пальцы замерли где-то на уровне груди.       Вдруг там, на плече, и, правда, ничего нет?       Вдруг там пустота?       Медленно, дюйм за дюймом, пальцы продвигались вперёд, пока не нащупали ладонь — слегка прохладную, но определенно реальную, принадлежащую миру живых.       Уэнсдэй Аддамс, та самая Уэнсдэй Аддамс брезговавшая любыми прикосновениями, резко развернувшись, вцепилась в мисс Уимс.       Крепко.       Очень крепко.       Так дети сжимают любимую игрушку во время неприятных медицинских процедур.       Так моряки жмутся к мачте во время шторма в надежде уцелеть.       Так близкие держатся за безнадежно больных, срок жизни которых вот-вот, через секунду-другую, подойдет к концу.       Сладкий аромат духов окутал её с головы до ног.       Сладкий аромат духов укутал её ванильно-карамельной шалью.       По всем законам, писаным и неписаным, её должен был скрутить очередной приступ тошноты.       Не скрутил.       Страх, едким дымом, по-прежнему витавший где-то по близости, растворился.       У дыма, даже самого едкого и горького, против токсичной приторности ванильно-карамельного дуэта нет никаких шансов.       Не страшно.       Ей больше не страшно.       Её мачта, высока и надежна, даром что пахнет как колонна пряничного домика.       Уэнсдэй Аддамс храбрая.       Храбрая до отчаяния и, быть может, даже до глупости.       Но её храбрость заканчивается там, где речь заходит о чужой жизни.       Нет, не так.       Её храбрость заканчивается там, где речь идёт о двух конкретных жизнях.       Ими рисковать она не может.       Ими рисковать она не в праве.       Уэнсдэй стояла, прижимаясь щекой к груди мисс Уимс. Где-то там, под серым пальто и такой же серой рубашкой, билось сердце. Сердце, которое отчего-то оказалось ей небезразлично.       Невероятно?       Невероятно.       Но факт!       И пусть стук небезразличного сердца ей был не слышен, но дыхание Уимс она чувствовала всем телом. Плечи поднимались — и одна из пуговиц до боли вдавливалась в висок, норовя засесть в мозгу. Плечи опускались — пуговица, в милосердии своём, давила не так сильно.       Вдох — выдох.       Вдох — выдох.       Неловко подняв одну руку, Уэнсдэй уцепилась за пальто, скомкала. Нехотя, обращаясь скорее к пуговицам, чем к Уимс, пробормотала:       — Нельзя ехать. Не сейчас.       Только не спрашивайте, только не о чем меня не спрашивайте. Просто поверьте на слово.       И снова эта женщина её удивила.       — Я всё понимаю, но ты уверена, что это правильно?       Понимает? Что она может понимать?       Уэнсдэй недоуменно подняла голову и увидела улыбку, ту самую всезнающую улыбку, которая так её раздражала.       — Если бы Энид злилась на тебя чуть меньше, она бы тоже поняла. Всё очевидно. Но ты уверена, что мешать её свиданию — это лучшая стратегия? Ревность не всегда хороший советчик.       Уимс, похоже, крепко уцепилась за версию о влюбленности. Пусть. Пусть думает, что хочет, только бы не садилась сейчас в машину.       — Хочешь, я тебе помогу?       Уэнсдэй отстранилась.       — Почему у меня такое ощущение, что это сделка с дьяволом?       — Брось, Уэнсдэй, ты ведь девочка смелая. Тебя не должны пугать сделки с дьяволом, — Уимс улыбнувшись, схватила её за косичку, потянула.       — А что случилось с работой купидоном на полставки?       — Я совмещаю. Ну, так что? Тебе помочь? — пальцы Уимс прошлись по косичке взад-вперёд, будто бы проверяя насколько крепко та сплетена.       Быть может, подпись контрактов кровью уже не в моде и теперь дьявол коллекционирует волосы?       Уэнсдэй отошла на несколько шагов — косичка выскользнула из цепких пальцев. Уимс разочарованно вздохнула.       — Что вы хотите взамен?       — Независимо от того как сложатся или не сложатся твои отношения с мисс Синклер, ты не убежишь из академии. Проучишься год. Всего год, Уэнсдэй. И, если и по истечении года ты по-прежнему будешь считать, что Невермор не для тебя... так тому и быть.       — Полгода.       — Нет, мисс Аддамс, торг здесь не уместен. Год.       Уэнсдэй прикрыла глаза.       В окно барабанил дождь.       Розовый грузовик возможно уже выехал.       А женщина, стоявшая перед ней, требовала невозможного.       Или нет?       Вздохнув, Уэнсдэй открыла глаза.       На чаше весов лежал год, утомительно долгий, абсолютно скучный год в Неверморе и две жизни, бестолковые, бесполезные жизни до которых ей почему-то есть дело.       — И наш уговор с Ночью Страха аннулируется?       — Ну почему? Ты можешь попробовать меня напугать и просить всё, что угодно... кроме билета на поезд.       — Хорошо. Я согласна.       — Неужели мисс Синклер настолько тебе небезразлична?       Уэнсдэй бросила короткий взгляд на мисс Уимс.       Да, Аддамс, неужели она тебе настолько небезразлична, что ты добровольно лезешь в петлю?       — Меня это удивляет не меньше вашего.       Уимс посмотрела на себя в зеркало. Поправила и без того безупречную прическу.       — Признаться, я завидую. Самую малость. Нет, мне, конечно, дарили цветы, обещали луну с неба и звезды в придачу, дарили украшения, но это всё... — она повела пальцами в воздухе: — всё это не то, всё это пустое. Ты не растрачиваешься на пустые обещания и безделушки, ты отдаешь самое дорогое, что есть у любого из нас — время. Уверена, Энид, это оценит.       Уэнсдэй покачала головой.       Нет, не оценит.       Время, невидимо и неосязаемо, чтобы оценить такие затраты, нужно до этого дорасти. А Синклер и в пятьдесят лет будет радоваться дешевой бижутерии.       —...Меня сегодня пригласили на день рождения одной из подруг жены мэра.       — И?..       — И мне нужно новое платье, чтобы всех поразить. А выбирать я буду его ровно столько, сколько потребуется. Если вдруг, так случится, что Энид опоздает на свидание, виновата буду только я.       Уэнсдэй медленно кивнула.       Нужно просто дождаться, когда дождь кончится, и всё — тогда можно будет ехать обратно.       План не самый надежный, но это лучше чем ничего.              Синклер вполне ожидаемо пришла в бешенство. Хлопнула когтистой ладонью по столу:       — Какая ещё подруга мэра? Какое платье? Вы издеваетесь?!       — Подруга жены мэра, — бесстрастно уточнила Уимс. — Она меня сегодня пригласила. Такие мероприятия... не то чтобы я их особенно любила. Но всего незнакомого люди боятся, потом сочиняют про это незнакомое байки. Жителей Джерико пугают ученики Невермора, но больше, чем кучка гормонально нестабильных подростков, обладающих сверхъестественными способностями, их пугаю я. Просто потому, что мне под силу держать всех их под контролем. Так что, — она развела руками, — мне приходится бывать практически на всех приёмах и светских раутах и демонстрировать окружающим, что ни рогов, ни копыт у меня нет. И, разумеется, я должна выглядеть не просто хорошо, а роскошно. Не могу же я показаться в том, в чем уже была?       Синклер смягчилась, когти исчезли. Сощурившись, она склонила голову к плечу:       — ... Сдаётся мне, что-то вы темните. Не договариваете. Сначала этой чокнутой вдруг становится плохо, а теперь эта ваша подруга мэра жены.       — Подруга жены мэра.       — Да без разницы! Всё это похоже на сговор.       — Какой сговор?       — Преступный.       Уимс беззаботно рассмеялась:       — Бог с тобой, Энид, какой преступный сговор! У меня нет, и вряд ли когда-нибудь будут свои дети, и потому все ученики Невермора для меня как одна большая семья. И я, разумеется, пекусь не только о вашем физическом состоянии, но и душевном. И меньше всего хочу быть причиной чьих-то проблем в личной жизни. Не было никакого сговора, я бы сказала тебе о том, что мне нужно платье, если бы Уэнсдэй вдруг не стало плохо.       Она села за столик, подалась ближе:       — Энид, тебе, быть может, сейчас не верится, но когда-то мне тоже было шестнадцать и я знаю, что такое первое свидание и понимаю твоё волнение. Выбор платья не займет у меня много времени. Я просто посмотрю, что нового появилось, и если ничего не найду, закажу в ателье. Мы не опоздаем. Ты мне веришь?       Синклер поверила.       И не только она.       Поверила и Уэнсдэй. Пусть и на несколько коротких мгновений, но она усомнилась в том, что их договор по-прежнему в силе.       И теперь, отныне и навсегда, наряду с титулом самой опасной женщины из ныне живущих, Лариса Уимс получала прямо из рук Уэнсдэй Аддамс золотую корону Княгини Лжи.