Страшно, очень страшно

      В магазине Уэнсдэй заняла наблюдательный пост у большого панорамного окна, притаившись за манекеном. Терять бдительность было нельзя. В любую минуту всё что угодно могло пойти не так.       Она задумчиво постучала по стеклу, оценивая прочность. Прочное, но недостаточно. Если вдруг из воздуха материализуется розовый грузовик, то с легкостью его протаранит.       — Уэнсдэй? Почему ты здесь? — мисс Уимс возникла за правым плечом. — Иди к Энид, извинись. Да-да, знаю, это сложно и неприятно, но простого «извини» будет достаточно. Иди, Энид уже не злится.       Синклер чуть поодаль перебирала вешалки с цветастыми футболками. Подошедшая к ней продавщица что-то негромко спросила.       — Да не надо мне ничего! Не видите, что я просто школьница? Откуда у меня такие деньги?! Одна ваша футболка стоит как весь мой гардероб!       — ...Ну, почти не злится. Никто и не обещал, что будет легко, верно? Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.       И, действительно, придумала.       После задумчивой паузы, она позвала Синклер:       — У меня появилась идея. Почему бы вам, девочки, пока я выбираю платье, не выбрать что-нибудь друг для друга? Энид, ты выберешь для Уэнсдэй что-то, чего она прежде не носила, и она наденет это на занятия, правда, Уэнсдэй?       — Выбрать? Я бы выбрала, я бы так выбрала, что Аддамс постеснялась бы стен примерочной, но вы видели здешние цены? У меня денег не хватит даже на самый уродский носовой платок.       — Деньги не проблема. Ты выбирай, а я куплю. Только, Энид, я всё же не хочу тратиться понапрасну. Выбери что-то хорошее, просто из того, что Уэнсдэй сама бы себе не купила.       — И она это наденет? Завтра? И проходит в этом целый день?       Уэнсдэй промолчала.       И зря — Синклер приняла молчание за знак согласия.       — Я выберу! Я так выберу!..       — Подожди, Энид. Идите вдвоём. Пусть и Уэнсдэй выберет что-нибудь для тебя.       — Нет, нет и ещё раз нет! Я не собираюсь ходить в мешке для картошки.       — Энид, я уверена, что Уэнсдэй не выберет для тебя ничего ужасного, правда Уэнсдэй?       — Правда. Я не выберу ничего ужасного, — монотонно повторила Уэнсдэй.       К чему выбирать ужасное, когда можно выбрать крайне ужасное?       — Нет! И вообще... Если вы так уверены в её чувстве прекрасного, пусть она вам и выбирает платье. Мы, конечно, не узнаем, наденете ли вы его на этот ваш приём, поэтому то, что выберет вам Уэнсдэй, наденете в пятницу, — Синклер оскалилась: — Что такое, мисс Уимс? Уверена, Уэнсдэй не выберет для вас ничего ужасного.       Она подмигнула:       — Дерзай, Аддамс.       Проводив её взглядом, Уимс повернулась:       — Не на это я рассчитывала, конечно, но, по крайней мере, теперь она в приподнятом настроении. В отличие от меня. Ты ведь не собираешься выбрать для меня ничего ужа...       — Разве по правилам Ночи Страха не нужно одеться так, чтобы пугать других?       — Пугать других, а не пугаться собственного отражения.       Уэнсдэй улыбнулась:       — Я выберу то, что, по моему мнению, подчеркнет вашу индивидуальность и будет вас достойно.       — Это-то меня и пугает, — призналась Уимс, тяжело и обреченно вздохнув.       Она опасалась и правильно делала — Уэнсдэй намеревалась выбрать самую вульгарную, самую уродливую тряпку из всех возможных.       С видом профессионального стилиста она шагала между рядами платьев. Шагала до тех пор, пока её взгляд не привлекло нечто красного цвета. Протянув руку, она взяла вешалку.       Такое. Именно такое платье ей рисовало воображение — длинное, в пол, с открытыми плечами.       — Только не говори, что выбрала это, — Уимс презрительно поджала губы.       — Почему нет?       — Оно нисколько не пугающее, просто вульгарное. Кричащее.       — Кричащее? — Уэнсдэй с интересом посмотрела на платье: — И что же, по-вашему, оно кричит?       — «Обратите на меня внимание, ну хоть кто-нибудь, ну пожалуйста» По-твоему, я похожа на женщину, которой нужно привлекать внимание таким нарядом? — она приподняла бровь.       Если рассуждать логически, Уимс права. Высокая женщина и безо всяких красных платьев притягивает взгляды.       Если рассуждать логически, можно найти тряпку и поуродливее.       Но Уэнсдэй хотелось выбрать именно это платье.       Именно это платье Уэнсдэй хотелось увидеть на мисс Уимс.       И логика со всеми её законами, правилами и исключениями была здесь бессильна.       — Я выбрала. Это.       И, похоже, свой выбор сделала не только она. На них радостным вихрем неслась Синклер, размахивая флагом страны единорогов.       — Вот! Такого ты точно ещё не носила, Аддамс! — она гордо продемонстрировала флаг, который при ближайшем рассмотрении оказался розовой толстовкой.       Присвистнула, увидев красное платье:       — А у Аддамс-то и впрямь безупречный вкус. Знаете, я в детстве любила всякие шоу про другие города и страны. Кажется, что-то похожее я видела на дамочке из квартала красных фонарей. А что вы так смотрите? Я просто говорю! Уверена, в нем вы будете неотразимы, — помолчав, она добавила: — Кстати, я тут подумала, зачем дожидаться завтра? Пусть Аддамс надевает толстовку прямо сейчас.       — Только через мой труп, — отрезала Уэнсдэй.       — Легко. Если я опоздаю на свидание — тебя в ней похоронят. Надевай! Я тебе помогу, надо только пиджак снять, — она сделала шаг вперёд.       — Коснешься хоть одной пуговицы — я тебе пальцы переломаю.       — Девочки! Девочки, хватит! — приказала Уимс, повернулась к Синклер: — Энид, мы сейчас вернемся.       Она отвела Уэнсдэй в сторону, наклонилась:       — Вот он, твой шанс наладить с ней отношения и извиниться. Да, толстовка откровенно ужасная, но и выбранное тобой платье, знаешь ли, не лучше. Отношения это как шахматы. Порой нужно жертвовать чем-то, чтобы выиграть. На одной чаше весов — дурацкая толстовка, на другой — расположение Энид. Выбирай, что тебе важнее.       Уэнсдэй молчала.       А что она могла сказать?       Что по большему счету ни Синклер, ни её расположение ей не нужны, и это только уловка, чтобы отсрочить их отъезд?       — Хорошо. Я надену толстовку, а вы наденете платье.       — В пятницу надену.       — Нет, сейчас.       Уимс хмыкнула:       — Тебе так не терпится?       — Вам не нравится платье, мне — толстовка. По-моему это справедливо.       — Нет, не справедливо. Ты в конечном счете получаешь девушку, а я только насмешки двух учениц. Почему я должна это делать?       Уэнсдэй подняла голову, смерила Уимс долгим взглядом.       — Потому что я так хочу?..       — Ну, это, конечно, веский аргумент.       Уэнсдэй пожала плечами. Других у неё не было.       —... Ладно, черт с тобой, Уэнсдэй Аддамс. Пока я буду в примерочной, постарайся окончательно не рассориться с Энид. Захочешь сказать что-нибудь обидное — лучше промолчи. Помни, это как в шахматах, ты жертвуешь сильной фигурой, чтобы в итоге победить.       — Аддамс, ну что ты там возишься! Забыла, как пуговицы расстегивать? Давай я!       Уэнсдэй бросила взгляд на примерочную, в которой скрылась мисс Уимс, вспомнила её напутствие и сделала практически невозможное для себя — промолчала.       — Может быть, тебе музыку включить? Так медленно только в стриптизе раздеваются.       — Только попробуй, и можешь попрощаться со своим телефоном, — пообещала Уэнсдэй, расстегивая третью пуговицу.       — Тронешь мой телефон, и я тебе глаза выцарапаю. Хотя зачем мне телефон? Я могу напеть.       А вот это уже угроза.       Весомая угроза.       Уэнсдэй расстегнула оставшиеся пуговицы, сняла пиджак. Поймала брошенную ей толстовку.       Розовый цвет выедал глаза и жег руки.       От одной мысли о том, что это окажется на ней, кожа начинала чесаться.       — Ну же, Аддамс! Мне не терпится тебя сфоткать и отправить всем. Что такое? Тебе же всё равно, что о тебе подумают. Уверена, ты переживешь.       Уэнсдэй равнодушно пожала плечами:       — Мне действительно всё равно. Можешь даже распечатать и повесить в холле.       Она глубоко вздохнула, как перед погружением в зловонное болото, и надела толстовку.       — Вы только посмотрите! — Синклер рассмеялась, сделала серию быстрых фотографий. — Аддамс, ты выглядишь даже лучше, чем я себе представляла! Нет, не снимай! Мисс Уимс должна, просто обязана это увидеть!       — Оно жжётся! Если я простою в этом ещё хоть три секунды, моя плоть обуглится.       — Не преувеличивай! Мисс Уимс! Мисс Уимс, выйдете на минутку, вы должны это увидеть! В живую это смешнее, чем на фото.       — Сейчас.       Каблуки застучали по полу примерочной.       Вот-вот Уимс выйдет.       Уэнсдэй зачем-то поправила косички и край толстовки. Как будто бы ей было не всё равно, как она выглядит.       — Мисс Уимс, посмотрите на... Ооо... — Синклер, ткнувшая пальцем в Уэнсдэй, опустила руку и бестолково повторила: — О!..       Уимс в мире реальном выглядела точно так же, как и в мире, где она по воле буйного воображения стояла под светом софитов.       Разве что перчаток на ней не было. И всё же Уэнсдэй, как и тогда в машине, почувствовала на своей шее убийственно ласковое прикосновение.       — Мисс Уимс, забудьте, что я говорила про квартал красных фонарей. Вы выглядите как... как... В общем, это круто. Я отказываюсь верить, что платье выбирала Аддамс.       Уимс кивнула, принимая комплимент. Шагнула к Уэнсдэй:       — А вы что скажете, мисс Аддамс?       Она приближалась медленно.       Шаг за шагом.       С неспешностью воды, заполняющей подводную лодку.       И никуда не сбежать, никуда не деться.       Остаётся лишь хватать ртом воздух и ждать, пока случится непоправимое.       И Уэнсдэй, замерев, ждала.       Облучение радиоактивным уимсием, похоже, достигло критической отметки — отдел мозга, отвечающий за речь, уже отключился.       — Вы только посмотрите на неё! — фыркнула Синклер. — Похоже, у Аддамс нет слов.       — Чтобы у мисс Аддамс и не нашлось слов? — Уимс покачала головой: — Не верю.       — Как дешевая певичка, — Уэнсдэй всё же смогла заставить язык и губы двигаться.       — Так уж и дешевая?       Уимс усмехнувшись, подняла руки и потянулась к шее.       К её, Уэнсдэй Аддамс, шее.       Потянулась, чтобы что?       Придушить?       Впрочем, возможно, оно и к лучшему.       Облученной с ног до головы ей всё равно жизни не будет.       Но нет.       Пальцы Уимс не сомкнулись на шее мертвой хваткой, лишь вытащили воротник рубашки из-под толстовки.       — Вот так, — она пригладила воротник. — Конечно, ненамного, но всё же получше.       Улыбнулась. Ярко и ослепительно.       Чтобы хоть как-то спасти зрение и оставшиеся нервные клетки, Уэнсдэй опустила задранную вверх голову.       И осталась один на один с грудью.       Выдающейся грудью.       Нет, это даже не комплимент.       Это факт.       Грудь выдавалась вперёд так, что её невозможно было игнорировать.       Обтянутая красным шелком, в такт дыханию, она поднималась и опускалась.       И в это было что-то.       Что-то медитативное.       Гипнотическое.       — Там крючки, — сказала Уимс.       Уэнсдэй рассеянно кивнула.       Да, крючки, наверняка всё дело в них.       ...Крючки?       Она нахмурилась:       — Какие крючки? Рыболовные?       Рыболовные крючки объяснили бы то, с какой легкостью она попалась.       Только где они, эти крючки?       — Нет, корсетные. Тебя же они заинтересовали?       — Корсетные?       — Да. Спереди.       — Крючки, — повторила Уэнсдэй и присмотрелась, но не увидела ничего, кроме блестящего, переливающегося шелка.       Она подняла руку и дотронулась до места чуть ниже груди. Пальцы уперлись во что-то твёрдое — корсет.       Но никаких крючков не было.       — Ниже, — подсказала Уимс.       Пальцы скользнули по шелку ниже — и снова ничего.       На ладонь Уэнсдэй, маленькую и тонкую, легла большая ладонь мисс Уимс.       Легко удерживая, направила вниз, прижала:       — Вот здесь. Чувствуешь? Вот он крючок.       Да, вот он — крючок.       А вот она — бестолковая рыбешка, возомнившая себя акулой.       И она попалась.       Белая чайка схватила её и держит в клюве, наслаждаясь предсмертной агонией.       — Их здесь шесть. Можешь пересчитать, — милостиво разрешила Уимс, убирая руку.       И Уэнсдэй Аддамс, делающая всё и всегда наперекор, послушно начала пересчитывать проклятые крючки.       Первый.       Второй.       Третий.       Четвертый.       Пятый.       Шестого нет.       — Ты начала со второго, — Уимс коснулась второго крючка, пальцы скользнули чуть выше: — Ещё один вот здесь.       — А как же шнуровка? Как вы сами его зашнуровываете? — спросила Синклер.       Та самая Энид Синклер о присутствии которой Уэнсдэй успела напрочь забыть.       — Энид, не у всех современных корсетов есть шнуровка. На моём это просто элемент декора.       Пальцы Уимс задумчиво двинулись по неглубокому вырезу платья, очерчивая его.       Уэнсдэй следила за поблескивающими на фоне красного шелка ногтями. Следила, не отрываясь.       Гравитация? Смешное слово.       Нет, планета Земля больше не имела власти над Уэнсдэй Аддамс.       В отличие от пальцев. От них, словно бы тянулась тонкая рыболовная леска, на конце которой крючки. И крючки эти засели глубоко-глубоко в сердце.       Уимс не нужно пачкать руки, прилагать усилия, чтобы достать черное каменное сердце — оно выпрыгнет само, по щелчку пальцев.       — Думаю, мне не помешает какое-нибудь украшение. И тогда останется только решить, кем я буду на Ночи Страха. По правилам, все наряжаются кем-то.       — Вы будете Ларисой Уимс в красном платье.       — И, по-твоему, этого достаточно? — Уимс приподняла бровь.       — Более чем, — мрачно ответила Уэнсдэй и, сдернув с себя толстовку, бросила её на пол.       Перешагнула.       Всё, с неё хватит.       Надев пиджак, она вышла из магазина. Остановилась под навесом.       И не увидела ни тротуара, ни магазинчиков напротив.       Перед глазами по-прежнему стояла Уимс.       И можно хоть до разноцветных кругов тереть веки — ничего не изменится.       Тут не поможет ни мыло, ни даже кислота.       Да и не в глазах дело.       Добралась до неё. Эта радиоактивная женщина всё-таки добралась до неё.       Уэнсдэй прислонилась к стеклянной двери.       Правую руку покалывало.       Правая рука до сих пор ощущала под пальцами шелк и плотный корсет под ним.       Уэнсдэй хотелось избавиться от этих ощущений, смыть их. Она подставила ладонь под обжигающе холодные капли, подняла голову к небу, затянутому тучами.       Сколько ещё продлится дождь?       Сколько ещё ей стеречь Уимс и Синклер?       Ответ не заставил долго ждать.       Ответ явился к ней в виде Галпина-старшего.       Шериф во всю глазел на синий автомобиль Уимс и растерянно чесал затылок.       — Так, значит, все живы? — без особой радости уточнил он. Потер подбородок: — Я был уверен, что та синяя машина — её, уж распереживался весь как этот гадюшник без главной гадюки останется-то... А почему ты ничего не спрашиваешь, Аддамс?       Уэнсдэй не спрашивала, потому что ей, в отличие от Галпина, и так всё было понятно.       Смерть сделала свой ход — ей нужны были пассажиры в синей машине, и она их получила.       Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, шериф заговорил:       — По дороге в этот ваш гадюшник случилась авария. Грузовик с пряниками столкнулся с синей машиной. Тут бы пошутить, что на чьей-то улице перевернулся грузовик с пряниками, но нет, не перевернулся. Грузовик слегка помят, водитель — тоже. А вот тем двоим не повезло. Ну чего ты молчишь?       Уэнсдэй равнодушно пожала плечами:       — А что я должна сказать?       — Не знаю... Что-то вроде «Какой ужас, какая жалость»?..       — Какой ужас, какая жалость. Довольны?       Шериф сплюнул, пробормотал что-то про чертовых Аддамсов, посмотрел на машину ещё раз и пошел в сторону «Флюгера».       Уэнсдэй сделала шаг вперёд — дождь заканчивался.       Вот и всё, теперь они могут возвращаться.       Что должно было случиться, уже случилось.       Вместо Синклер и Уимс погибли другие, абсолютно незнакомые ей женщины.       Она победила.       Только вкус у её победы, если честно, так себе.