Одинокие

Несмотря на многочисленные путешествия, которые так любит Атрей, сердцем и душой он всегда стремится к дому. В этом они с отцом похожи. Только если призрак Спарты предпочтёт мирно отсиживаться дома, то его дитя, напротив, неустанный искатель приключений, которые, иронично, привели его обратно домой. Пускай Мидгард таит уйму опасностей, юноша мог собраться с мыслями только здесь. Отпроситься у Одина труда не составило, ведь, по его словам, он в Асгарде «не пленник». Что ж, Всеотец старается над тем, чтобы всё казалось именно так, юнец одно время сам проникся напускным добродушием старика, вот только… не забывает слова близких и сам не слеп. Один действительно мудр, хитёр, расчётлив, но холоден, как сам Хельхейм. Думая о нём, йотун постоянно ловит себя на мысли, что упускает что-то, касательно него, однако юношеский максимализм не даёт усомниться в своём контроле над ситуацией. В нужный момент полубог обязательно предаст его, докажет отцу, что может за себя постоять. Только отчего-то мысли эти не закаляли дух, как раньше. В голове мельтешит образ Хеймдалля и его слова о том, что у Атрея дурные намерения насчёт Всеотца. Мельтешат они до того момента, пока Локи честно не признаётся себе, что наречение «придурок», коим он не один раз обозначал в своих записях Хеймдалля, больше подходит ему самому. Хранитель Биврёста далеко не подарок во многом, однако он, как и сам Атрей, хочет лишь одного — защитить самое дорогое: свой дом, семью, отца. А мальчишка является пусть косвенной, но угрозой всему этому. Он и сам не знает, на самом деле, как всё обернётся, поэтому и прибыл в Мидгард — стоит всё хорошенько обдумать. Сегодняшний день, как назло, не особо дружелюбен для прогулок. Мороз давит, пронизывает до костей, но Атрей, кажется, вообще не замечает холода. Шестерёнки в его голове вертятся и вертятся, пока до ушей не доносится воронье карканье, которое обычно слышится при перемещении. — Что, уже бежишь домой, поджав хвост? Хотя, чего это я спрашиваю: такие, как ты, только и умеют, что бегать. Юноша прикрывает глаза и поджимает губы от досады: почему из всех в Асгарде, именно он? Кстати, а что он вообще здесь делает? Медленно поворачиваясь к асу, Атрей вдыхает побольше воздуха, чтобы шумно выдохнуть. Сколько времени прошло с их последнего разговора? Неделя? А казалось, будто только вчера чужое колено врезалось в солнечное сплетение, которое до сих пор саднит. — Неужели, если ты будешь говорить с кем-то нормально, грянет Рагнарёк? Юноша не хочет ссор, он честно пытается всегда держать свой гнев под контролем, как и учил его отец, однако с Хеймдаллем это не работает. Сколько его не оправдывай и не пытайся понять, он всё равно остаётся красной тряпкой перед глазами сына бога войны. Хотя, чего греха таить, для Носителя Гьяллархорна мальчишка — раздражитель, наверное, похуже. Причём, юноша искренне не понимает из-за чего, ведь он открыт для… да вообще для всех. Даже в Одине он старается разглядеть что-то хорошее, ведь оно есть в каждом, так? — Рагнарёк уже грянул в лице тебя, и дай норны нам его пережить… Ас обнажил свои золотые зубы, улыбаясь, и йотун даже не мог с уверенностью сказать, искренняя ли эта улыбка, но, кажется, Хейм действительно прибывает в приподнятом настроении. Даже подумать страшно, что такого могло произойти, чтобы угодить Светлейшему. — Знаешь, раньше я думал, что не чуять вонь Тора, от которого и за километр несло — это счастье, но нет… не видеть и не слышать твоего голоса на территории Асгарда даже полдня — верх удовольствия. Ас посмеивается, в то время как йотун закатывает глаза. Ну конечно, для такого, как он, единственной радостью будет, чтобы в мире не осталось никого, кроме Одина. — Тогда, может, оставишь меня и просто уйдёшь? — Оу, кто-то не дружит со смекалкой. Печально. Всеотец хочет тебя видеть. — Тогда почему… — Ты можешь хоть раз обойтись без вопросов и просто сделать то, что велят? Хорошее расположение духа улетучивается без следа. Теперь Хеймдалля переполняет раздражение, собственно, как и самого Атрея, которого искренне достали помыкания со всех сторон. — А ты можешь хоть раз засунуть свою язвительность себе в задницу? Неловкая пауза между ними даёт каждому переварить сказанные мальчишкой слова, и если Хранителю Биврёста хочется ухахатываться, валяться в снегу, хватаясь за живот, то лучнику откровенно стыдно за себя: он не сдержался, дал волю отрицательным эмоциям и хоть впервые ответил Хеймдаллю едко, но дал ему дикое удовольствие над собой поглумиться. Что бы сказал на это отец? Явно ничего утешающего. — Я имел в виду… Пытается как-то исправить ситуацию маленький йотун, но осекается, видя весьма выразительный взгляд, подчеркнутый самодовольной ухмылкой, говорящей о том, что выкручиваться уже бесполезно. — У щеночка прорезались клыки, или всё же…слетел намордник. Смех Хеймдалля звучит эхом в стенках сознания. Он видит его. Видит суть, намерения, в которых, кажется, и сам Атрей не имеет уверенности. Это пугает. Вместе со страхом расцветает и новая злость алым ликорисом в сердце. Почему из всех, кого знает юноша, даже самых близких, лицезреть его душу может только этот любитель словесных экзекуций? Это всё из-за его дара? Нет-нет, простым дознанием намерений нельзя нырнуть вглубь, ровно так же, как и чтением мыслей нельзя дотянуться до души. У Хранителя Биврёста есть что-то ещё. Размышления на эту тему отпадают, когда плеча юноши едва касаются: видимо, ожидая, что руку откинут — собственно, это и произошло. Теперь голубые глаза выглядят более осознанными, сфокусированными. Наверное, Атрей уходит в себя так, чтобы не заметить приближение другого к себе, впервые. Притом, что его и Хеймдалля разделяло приличное расстояние. Лучник хочет что-то сказать, однако останавливается, ведомый простым жестом, призывающим к молчанию. Хмурые глаза и сосредоточенный вид аса не сулит ничего хорошего, а когда сам Локи слышит еле уловимый треск, то его охватывает тревога: они находятся в горной местности, на возвышенности какой-то скалы, и этот треск — ой, какой паршивый знак. — Ху…! Первым реагирует Хеймдалль, правда позвать пернатого проводника так и не успевает — земля уходит из-под ног. К сожалению, даже тот, кто с лёгкостью мог просчитывать действия соперника, оказывается не в силах предугадать момент разрушения, нанесенный дикой природой. Мало того, что они сейчас летят прямиком вниз, так ещё и на них шквалом сверху несутся камни. Всё происходит быстро, однако ас не только успевает налету ухватить юношу за руку, но и ловко умудряется лавировать с ним между камнями, порой даже отталкиваясь от них самих ногами. Прискорбно признавать, и, тем не менее, Атрей восхищён способностями бога. Хейм будто…танцует с ним в воздухе? Звучит пугающе, и всё же со стороны это точно выглядит именно так. Сам йотун не может похвастаться подобной реакцией: для него всё мельтешит перед глазами сказочно быстро, а сердце замирает, стоит Хранителю Биврёста снова потянуть его в другую сторону, спасая от очередного валуна. Однако недолго длится игра в «вышибалы» скандинавской версии. Атрей только и успевает выкрикнуть: «Осторожно!», прежде чем один из камней всё же попадает Хеймдаллю в голову. Локи чувствует, как слабеет цепкая хватка на запястье, видит, как светлые косы окрашиваются в алый, слышит где-то гулкое карканье, а потом наступает лишь темнота.

***

На периферии сознания юноша слышит напев откуда-то из детства, ощущает тёплое прикосновение к своему плечу и слышит, будто совсем близко, мамин голос. «Атрей, милый, пора просыпаться». Полубог с трудом открывает мокрые от слёз глаза, и ему тут же хочется завыть от всепоглощающей боли. Каждая его попытка двигать руками или ногами сопровождается адским мучением. Даже дышать трудно. Но встать всё равно нужно, поэтому, стараясь не думать о боли, хоть это и не избавляет от неприятных ощущений, юный лучник поднимается на ноги, найдя опору в обеденном столе. Только сейчас до него доходит, что это место является его родным домом, пускай застуженным, с парой дырок в потолке — спасибо Тору — но домом. Без Мимира здесь так тихо, за исключением мирного сопения сзади. Стоп, сопения? Юный йотун оборачивается и видит на кровати отца аса. Тот выглядит неважно, особенно из-за большой раны на лбу. — Хейм! Мальчишка, встрепенувшись в желании подойти к мужчине, путается в собственных ногах и чуть ли не падает, благо вовремя хватается за спинку удачно стоявшего рядом стула, избегая, тем самым, падения. Шумно выдохнув, Атрей обещает самому себе, что больше никаких быстрых движений совершать не будет. Дойдя до кровати, юноша аккуратно касается чужого лба, чувствуя жар и влагу под своей ладонью. Да уж, неприятно всё складывается, благо из раны перестала идти кровь, но с регенерацией отца Хеймдалль точно не сравнится, несмотря на всю свою божественность, хотя оно и ясно. Как они вообще досюда добрались? Их кто-то принёс? Или это… голубые глаза вновь глядят на беспокойное лицо аса. Нет, по виду Хранителя Биврёста вряд ли скажешь, что тот с мальчишкой на горбу дошёл бы до этого дома — выносливости маловато, да и потом, откуда ему знать, куда идти. Тогда… — Это был отец? Подобная догадка вызывает трепет в сердце — Атрей скучает, но, вместе с тем, и боится их встречи. Однако, ещё раз всё трезво взвесив, юноша приходит к выводу, что если бы их и правда спас Кратос, то валялся на полу бы именно Хеймдалль, если бы его вообще соизволили тащить сюда. За дверью слышится скулёж, и йотун сразу понимает, кто ждёт его по ту сторону и не прогадывает: открыв дверь, юноша встречает двух волчиц — точнее, это они встречают его обеспокоенные, но бесконечно счастливые прибытием хозяина домой. Локи отвечает им тем же, обнимая обеих, не забывая каждую почесать за ушком. — Я тоже скучал, — говорит он с улыбкой, всматриваясь в мордочку каждой, а потом взгляд его цепляется за медвежьи следы на снегу, и всё становится ясным: это Атрей дотащил их домой. Видимо, стал медведем, закрыл аса собой от камней и донёс его досюда. Вот тебе и боль во всём теле. Юноша кидает ещё один взгляд в сторону раненого бога. Хугина не видно; кто знает, появится ли он вообще сегодня, а этому «великомученику» нужно хоть рану обработать да обогреть. Решение принимается мальцом недолго: всё же, какой бы Хеймдалль не был занозой, он не заслуживает вот так страдать сейчас. Никто не заслуживает.

***

В камине потрескивают дрова, дыры в потолке теперь залатаны, правда, не совсем на совесть, но для поддержания тепла этого хватает. Дом, наконец, снова «живёт». Атрей сидит на скамейке, уложив голову на столешницу. Его тело решительно отказывается двигаться, но и спать не получается: он знает, что с ним рядом проблемный раненый бог, которому всё же получилось обработать рану, не потревожив. В любом случае, юноша решает оставить эту заботу на какое-то время и поразмышлять на другие темы. В конце концов, он сюда за этим и прибыл — разобраться в себе. Так проходит где-то минут сорок, пока по затылку рыжего не пробегает липкий холодок. Он очнулся.