Океаны сожалений

— Ты правда думаешь, что это был он? Не знаю, мне не кажется, что наёмники долго живут. К тому же… Даже если и так, у него наверняка много денег, какой смысл ему возвращаться сюда снова? — Сун Лин вздохнула, садясь рядом с Сюанем и разглаживая колющееся одеяло, а затем положила свои руки на его собственные, как бы успокаивая. Лишь она одна была в курсе о прошлом Хэ. Даже женщина, что взяла когда-то его избранника под опеку, туманно представляла себе его прошлое, в детстве он толком и не мог говорить об этом. Каждое воспоминание о той ночи оседало на сердце неподъëмным грузом, который не давал мальчику вздохнуть. Мгновенно начиналась истерика: ком подкатывал к горлу, дышать не получалось, а уши закладывало. Постепенно всё же удалось частично забыть отчий дом, но чужое лицо и маленькие руки в крови и слезах родителей навсегда отпечатались в подкорках его памяти. — Наёмники не выбирают, просто выполняют то, что им предложили. Эта жадная до денег мразь соберёт всё до копейки, возьмётся за любую работу, если у него будет такая возможность, — парень скрипнул зубами, чувствуя, как гнев и обида собирается под его кожей, а глаза как назло начинают слезиться. Он правда отчаянно пытается это контролировать, но Лин, видя всё это, приобнимает юношу, заставляя уложить голову на собственное плечо. Смуглая ладонь водит по широкой спине в успокаивающем жесте. Ему стыдно. И так тепло. — А-Сюань, это был не он, слышишь? — девушка шепчет прямо в шею, чëтко выговаривая каждую букву, — А даже если бы вдруг так случилось, от наших семей ему ничего не нужно, никто не наживал себе врагов. Я тебя защищу, хорошо? — Сун Лин немного отстраняется, пальцы уже оказываются на плечах, а её брови немного хмурые, — Хорошо? — вторит она, пытаясь вытянуть ответ. — Это должен говорить я, — выдох происходит с большим трудом, но через несколько минут Сюань более менее успокаивается, целуя тыльную сторону руки своей возлюбленной, — Но я чувствую, что не мог обознаться. Прости за всё это. — Ты действительно дурак, — тяжёлый вздох прокатывается по всей комнате, — Оставайся у нас до вечера. Мы сегодня собирались варить суп с корнем лотоса и имбиря, тебе ведь такое нравится? Мама с папой как раз хотели нормально с тобой поговорить. Думаю, в такой обстановке к тебе не будут лезть в голову всякие глупые мысли. Давай просто всей семьёй отдохнём? — Я… Спасибо, — тревога всё ещё неприятно бьёт по груди, но взгляд Лин будто бы заставляет прийти в себя. Семьёй? Точно, скоро ведь они действительно ей станут. Хотя, эта девушка… Она уже давно для него нечто большее. *** — Госпожа Ван тебя уже наверное потеряла, — Сун Лин, зевая, стоит в проходе, и она, кажется, совсем не желает, чтобы Хэ уходил, сегодня его состояние слегка… Напугало, пусть девушка этого не показала. Но в их небольшом домике потесниться особо негде, потому выбирать не приходится. — Скорее всего, она закрыла пекарню и уже спит, в последнее время совсем разленилась. — Какой ты чëрствый, А-Сюань, она ведь жаловалась мне на проблемы с ногами! — Ага, её проблемы называются хитростью. Ей в последнее время полюбилось ходить к соседке, чтобы пропустить по партии в «Го». Зато Сюань потом смотрит по несколько часов и за кухней, и за прилавком. — Ой, не драматизируй, можно подумать остальное время ты сюда не бегаешь. И мешаешь мне работать, между прочим! — Когда такое было? И вообще, чем? — Отвлекаешь меня своей прелестной физиономией, — лучезарная улыбка, кажется, освещает самую тёмную часть комнаты, дева Сун, дурачась, покачивается, перекатываясь с пятки на носок и наслаждается тем, как её избранник, хмурясь, смущëнно фыркает. — Я пойду, — входная дверь слегка приоткрывается, Хэ уже хочет уходить, но в последний момент, выдыхая, поворачивается к Лин, и аккуратно поправляя выбившуюся прядь, целует в уголок губ, — Доброй ночи. Сердце Сун Лин наполняется ещё большим теплом, и та любовно смотрит в спину уходящему Сюаню, долго провожая его взглядом. Когда всё же приходится вновь зайти в дом, девушка чувствует некое опустошение. Всегда так было, когда он уходил. Нет, она была вполне самостоятельной сама по себе, но вместе с парнем они, похоже, проводили уж слишком много времени и привыкли друг к другу. А ещё… Ей никак не давало покоя то, о чём сегодня был разговор. И ведь действительно: столько лет с ним всё было в порядке, разве мог просто так этот наёмник привидеться ему, особенно учитывая то, насколько сильной была реакция? Думать о плохом не хотелось, но и паранойя совсем не давала покоя, заставляя рисовать в своей голове самые ужасные исходы. Однако, всё это в её голове мигом стихло, когда большой палец ноги в полумраке наткнулся на плетëную корзину. А она здесь откуда? Сун Лин задумалась на секунду, а затем вспомнила, что после обеда Хэ Сюань так и не был дома, потому принёс купленные продукты сюда. Точно, он ведь не должен был далеко уйти? В любом случае, ей не очень-то и хотелось спать… Догонит, отдаст и они смогут ещё немного поговорить. В любом случае, она уже приняла решение, поэтому поспешила наружу, засовывая ноги в чужие ботинки, кажется, отца. Их всегда было надеть гораздо быстрее из-за большего размера, да и она ненадолго. Однако когда Лин вышла из дома, впереди парня уже не было. «Наверное свернул на повороте… Опять через какие-то дебри добирается, теперь и мне туда придётся идти!» — про себя вздыхает Сун Лин, добегая как раз таки до первой развилки. Вдалеке она видит неторопливо идущего по дороге Хэ, что, кажется, так и не вспомнил о своей корзинке с продуктами. Боже, ну знает ведь, что утром госпожа Ван устроит ему взбучку, а всё равно такой… Сун Лин хочет позвать Хэ Сюаня, чтобы тот обернулся, но её голос отчего-то застревает в глотке. Девушка хмурится, слыша непонятные хрипы, едва различимые, если не прислушиваться совсем, а когда разворачивается в противоположную сторону и медленно шагает к одному из узких переулков, начинает слышать её и шкрябанье ногами по земле, постепенно затухающее, словно… Словно… Словно… Мысли отрываются, будто подражая шоку хозяйки, которая не может даже сдвинуться с места, тело обволакивает ужас, когда впереди она видит побледневшее тело местного менялы. Руки безвольно лежат на земле, а в глазах постепенно затухает искра жизни. Может он был не очень хорошим человеком, но… Взгляд останавливается на руках, сжимающих чужую шею. Против воли Сун Лин испуганно взвизгивает, и убийца резко оборачивается. Из-под тёмной мантии не видно лица… Совсем. *** Становится совсем поздно, когда Хэ Сюань понимает, что идти даже слишком «легко». Точно. Корзинка. Он в любом случае ещё не успел дойти до дома, поэтому много времени на то, чтобы подумать о том, стоит ли возвращаться, он не тратит. Только вот… Когда зрачки улавливают отражение ближайшего пути, отчего-то ему становится не по себе. Это невероятно глупо, и всё же он не может объяснить это чувство. Осознание приходит лишь в тот момент, когда он слышит резко обрывающийся визг на конце улицы. Ладони невольно потеют, и тот, оглядываясь вокруг, спешит туда, что-то внутри бунтуется и кричит, кричит громко и без остановки, заставляя ноги запинаться друг о друга. Но когда ему удаётся добраться, он понимает, что совершил свою самую большую ошибку, забыв эту ненавистную корзинку дома у семьи Сун. Тень укрывает собой тело, сначала толком не давая опознать того, кто лежит на земле, но копна вьющихся волос красноречиво даёт понять о личности. Плетёная корзина валяется рядом, она перевёрнута вверх дном, и рядом валяются продукты. А в центре всего этого безумия… Его Сун Лин. Сун Лин. Лежит на холодной земле. В луже собственной крови. Она надрывается в судорогах, кажется, таким образом ещё сильнее усугубляя собственное состояние. — Господи, нет, нет… — дыхание Хэ Сюаня становится судорожным, и тот падает на колени, невесомо водя руками над раной в месте, где располагается сердце, беспомощно пытаясь сделать хоть что-то, он не хочет понимать, что это конец. — А– Сю… — девушка совсем слаба, она кашляет кровью, когда пытается что-то сказать, и Хэ Сюань, плача, твердит ей не говорить, а сам берёт на руки, намереваясь немедленно идти к лекарю и будить его. Он обязан… Он должен ей помочь, — Он где-то рядом… Не поднимай… Ш-шум… — из последних сил она пытается сказать что-то ещё и слабо гладит лицо любимого человека, в этот момент, кажется, не имея даже сил плакать. Он всё шептал ей, что осталось совсем немного, что они вот-вот доберутся и она получит помощь. А между тем, в её помутнëнном сознании возникают воспоминания, она слышит другое: «Осталось совсем немного времени, я поступлю в университет и когда встану на ноги, то заберу тебя, твою семью, Ван Джи с собой. Вот увидишь, мы ещё поедим из фарфоровых тарелок, Лин. Я обещаю.» Её мутные глаза наполнены такой нежностью и любовью, на которую, наверное, не способен ни один живой человек в этой вселенной. — А Сюань… А-Сюань, не плачь. Я всегда буду… Парень со всех сил колошматит ногой по двери местного лекаря, и та практически слетает с петель, когда ошалевшие от испуга старик и его молодой подопечный в лице внука, наконец отворяют её. — Тебя защищать, — продолжает Сун Лин, и когда глаза стекленеют, а правая рука безвольно повисает вниз, Хэ Сюань не сдерживается и кричит. Кричит во весь голос. Так, как не делал этого с тех пор, как умерли родители с маленькой сестрой. Нет. С тех пор, как их убили. — СДЕЛАЙТЕ ЖЕ ЧТО НИБУДЬ! — истерический вопль застилает павильон и заставляет многих жителей повыходить из своих домов. Старик, глядя на всё это, лишь сочувственно опускает голову вниз и двумя пальцами прикрывает чужие веки. — Прости, сынок, на всё воля Божья. — КАКАЯ НАХЕР ВОЛЯ?! — Хэ Сюань задыхается в своём приступе, прижимает уже мёртвое тело к себе. Он больше не даёт касаться своей драгоценности другим, одной рукой сжимает чужую, будит бы пытаясь предотвратить процесс окоченения, то рыдает в голос, то кричит, народ рядом пытается до него достучаться, но всё без толку. Опять. Его любимый человек умер на его глазах, а он опять ничего не смог сделать. «Я буду тебя защищать», — вторит сознание. Безжалостно и твёрдо. Будто бы тон некогда живой Сун Лин звучит уже не как нежный шëпот, а как наседающий гул. Он уверен, что это был Ши Уду. И в этот раз город живым он не покинет. *** Ему понадобились всего лишь сутки, чтобы найти братьев Ши. Как оказалось, они уже хотели отплывать на корабле обратно, Сяньлэ не было для них домом в данный момент. Ши Уду кричит от боли, когда сквозь его плоть проходит ржавое остриё кинжала, что приковал его правую ладонь к помосту, но в следующую секунду до крови кусает собственные губы, лишь бы больше не издать ни звука, когда на глаза попадается полное безумия и торжества лицо Хэ Сюаня. Его зрачки, кажется отсвечивают колыхание огня, что освещает порт, и сейчас он выглядит словно исчадье ада, поднявшееся с самых низов, чтобы свершить долгожданную месть. Впрочем, это недалеко от правды. — Гэ…! — хнычет Цинсюань рядом, придавленный ногой незнакомца к полу, но когда вновь пытается принять попытки выбраться, болезненно скулит, потому что вот-вот, и его рёбра раздавят к чёрту. — Не дергайся! — рычит брат, и в упор смотрит на Хэ Сюаня, который, казалось, прикидывает, что делать дальше. Он выдыхает, пытаясь собраться с мыслями. — Не трогай… Цинсюаня. Можешь замучить меня до смерти, но пощади его, он ничего не знал обо мне и никак не причастен к моей работе! — Да? Не трогать? — кажется, это распаляет его сильнее. Мужчина сотрясается от истерического смеха и хватает Ши Уду за волосы и резко тянет вверх. — А когда моя мать умоляла тебя пощадить трёхлетнего ребёнка, ты остановился? А когда ни в чём не виновная девушка прошла по той улице ночью, ты ведь не поскупился на то, чтобы засадить ей в сердце свой грязный нож? — Я толком… Не помнил, кто ты до этого момента...Я просто делаю свою работу, — стоит ли говорить, что эти слова вызывали лишь больше гнева у Сюаня? — Слышишь, работу! Да, я убиваю, но заказы делают другие люди и кто-то из них заказал твою семью, а я просто исполнил, чтобы получить денег и выжить. Ты не можешь осуждать меня за это. — Ты когда-нибудь ошивался по улицам, словно отщепенец, в попытках найти себе кров? Ты жрал мусор и грязь, лишь бы не сдохнуть от голода? — его будто накрыло, и вот он уже просто держал Ши Уду за грудки, игнорируя мольбы Цинсюаня, что раздражающе маячили где-то сзади. — О, поверь мне, я имею право тебя осуждать. Тебя когда-нибудь держала в этом мире только не утихающая жажда мести, которая пожирала изнутри?! Терял в один день смысл своей жизни? Пусть даже ты исполнил заказ, тебе хватило жестокости через несколько лет поднять руку даже на беззащитную девушку, которая просто что...?! Заметила, как ты, тварь, собираешься прикончить кого-то ещё! А ведь ты наверняка уже грёб золотые лопатой, — его крик, казалось, перерос в рык, и тот ударил снова. И снова. — Говоришь, не можешь вспомнить? Смотри, смотри! — он впечатывал лицо наёмника в деревяшки со всей силы, после каждого удара заставляя того поднимать взор на себя. — Теперь ты на всю жизнь запомнишь и моё лицо, и моё имя. Потому что это будет последним, что ты увидишь. Хэ Сюань. Повтори, блядина, иначе я сейчас же убью это ничтожество! Ши Уду захлëбывался в собственной крови, а на его лицо было страшно взглянуть. Мужчина всё ещё пытался что-то прохрипеть, но боль была невыносимой. –… Хэ Сюань… — лицо застыло в пугающей гримасе, когда удары прекратились, заменяясь ощущением холодного металла в своём теле, погружённого туда за несколько секунд по меньшей мере раз восемь, и кисти рук безвольно свалились вниз, уже не пытаясь схватиться за запястье мужчины и дать отпор. Ши Уду был мёртв. Хэ Сюань начал тихо смеяться, всё ещё не отпуская бездыханное тело, а пространство наполнилось ещё более надрывным рыданием младшего Ши. В тот день Сюань впервые совершил убийство. Дважды. Можно сказать, толком не планируя его. Тела обоих Ши он скинул в море, отчего-то ему показалось, словно младший еще дышал в тот момент, но колотая рана всё не давала шанса спастись от суровой глубины. Его месть наконец свершилась.