Freeze Me

Горячие капли стекают по коже, закручиваясь в вихре и уносясь в водосток. Стенки душа запотели от липнущего пара. Из крана льётся практически кипяток, заставляя кожу краснеть, а голову кружиться. Какое-то время Чанбин просто стоит, подставив под струи спину и варясь, чтобы выбить холод из каждой клетки своего тела. Трель потоков звенит среди персиковых плиток. Через пару минут кран поворачивается. Отжав волосы и взъерошив их пальцами, Чанбин открывает дверь кабинки и встаёт на махровый коврик, мгновенно покрывающийся каплями. Обычно выходить зимой из душа – это самое противное и уничижающее ощущение, заставляющее мелко трястись, прижимая к себе конечности, однако оборудование и отделка ODDINARY отлично помогают сохранять тепло. По ванной парит вязкая влажная дымка. Собрав сочащуюся влагу с волос маленьким полотенцем, Чанбин швыряет его обратно на штангу и начинает вытираться полотенцем побольше. Убедившись, что капель нигде не осталось, он натягивает бельё и футболку. Можно было бы обсохнуть и одеться в комнате, но он привык делать всё в ванной и потом уже выходить полностью готовым. В этот раз готовность не совсем стопроцентная. Домашние штаны сушатся на штанге с подогревом после снежной стирки. Щёлкнув выключателем, Чанбин выходит из ванной, зевая и потягиваясь. Он берёт со стола бутылку воды и делает несколько жадных глотков, затем с шумом выдыхая. Пальцы ерошат влажные волосы. По полу скользит слабая полоса засыпающего дня. Включив лампу на тумбочке, Чанбин падает на кровать и кутается в одеяло, прикрывая глаза. Не то чтобы ему холодно прямо сейчас, однако это действие даёт приятное ощущение защищённости после пребывания на жгучем морозе. Тепло окружает со всех сторон, распаренность после горячего душа накидывает сонливости. На самом деле он почувствовал, как сильно промёрз, только оказавшись дома. Когда пальцы на ногах затрещали, а щёки начали полыхать. До этого внимание было по большей части сосредоточено на Хёнджине, который смеялся слишком заразительно, чтобы не заслушаться. Чанбин вспоминает, как алели его губы на фоне бледного лица, но при этом пунцовых щёк. Как медовые пряди чуть завились из-за снега. Как глаза превращались в дуги при улыбках. Как развевался его голубой шарф, а шапка постоянно забавно съезжала вниз. Хёнджин, грациозно сидящий с коктейлем на диване, выпрямив спину и закинув ногу на ногу, и Хёнджин, скачущий по сугробам и падающий на льду, - это словно два разных человека. И эта комбинация кажется Чанбину безумно очаровательной. Не обладай Хёнджин таким мощным обаянием, враньё не сошло бы ему с рук. Просто что-то в его настойчивом взгляде и уговаривающем голосе заставило согласиться и дать ему шанс. Дело даже не во внешности. На одну бы красивую внешность Чанбин не купился, он уже далеко не подросток с желанием затаскивать в постель каждую симпатичную мордашку ради самоутверждения. Его скорее подкупило то, что Хёнджин тратил своё время и усилия, старался ради того, чтобы вытащить на улицу и провести день именно с ним. Он чувствует в нём как взаимный интерес, так и общую волну. Они вроде спорят и поддевают друг друга, но при этом оба видят черту, где нужно остановиться, и эта черта у них находится в одном и том же месте. Одеяло отгибается. Становится немного душновато, в конце концов, в комнате и без того было тепло. Чанбин перебирает пальцами волосы. Он вспоминает, как внутри что-то встрепенулось, когда Хёнджин назвал его милым. Давно забытое ощущение. Он не то чтобы намеренно ухаживает за ним, пытаясь понравиться или как-то подкупить. Чанбин понимает, что это неосознанные действия, автоматические. Его потянуло и он сделал. Он увидел, что Хёнджин замёрз, значит, нужно его согреть, чтобы не заболел. Это ведь что-то само собой разумеющееся. Поэтому то, что Хёнджин это выделил, даже как-то колет под рёбрами. Мысль о том, что с ним кто-то обращался, как с какой-то куклой, вызывает злость. Ведь Хёнджин намного больше этого. У него интересные размышления, они могут быть относительно глубокими, они могут уходить в разные стороны. Его взгляд на вещи частенько пропитан отголосками профессии и интересов – он видит в, казалось бы, ординарном мире что-то красивое. Даже его умение радоваться колючей зиме и высматривать в унылом снегу какие-то оттенки – это уже что-то особенное. Чанбин этого, может, и не понимает, не разделяет, но ему нравится его слушать. Они знакомы всего три дня, но он уже к нему привык. С Хёнджином легко. Кадык дёргается в попытке сглотнуть. Чанбин хмурится, понимая, что горло пересохло. Такое часто бывает после очень горячего душа. Хочется выпить целую реку. Вылезать из постели нет желания, но глотку начинает драть, так что он откидывает одеяло полностью и лениво поднимается. Полоска света уже исчезла. За окном царит матово-фиолетовая вуаль зимнего заката. Крышка откручивается и Чанбин пьёт. Вот только уже через два глотка слышится хруст помявшегося пластика – вода закончилась. - Подстава. Вздохнув, он берёт со стола карточку и направляется к двери. Только в последний момент он вспоминает, что вообще-то стоит в одних трусах. Домашние штаны ещё сушатся, поэтому приходится натянуть треники, в которых он приехал. Заодно он надевает и носки с авокадо, которые кто-то из друзей подарил ему по приколу, чтобы были и заполнили место в пакете. Ручка опускается, Чанбин выходит в коридор. Ноги бесшумно ступают по тёплым половицам. Из-за двери местных женатиков слышно гудение голоса Джисона, который, кажется, активно что-то рассказывает, издав смешок. Ладонь опускается на перила и начинает со скрипом скользить. В этот момент доносятся какие-то торопливые шаги со стороны кафетерия. Кому-то тоже приспичило прошерстить местные запасы? Через секунду щёлкает закрывшийся замок. Чанбин спускается, на автомате ёжась, стоит лишь пройти мимо входа, от которого чуть сифонит. На этом пятаке всегда пахнет морозом с улицы. В кафетерии горит вечернее освещение, жёлтые круги расползлись под потолком. Вот только никого нет. Оставленные ранее стаканы убраны, стулья задвинуты, на стойке появилась накрытая прозрачным пластиковым колпаком тарелка с кексами. До ужина остаётся менее полутора часа. Возможно, кто-то из работников просто отправился за следующим блюдом? Почесав затылок, в который утыкаются влажные ещё слипшиеся кончики, он подходит к двери в дальнем углу. Немного подумав, он стучит. Надо хотя бы поздороваться с теми, кто каждый день их обслуживает. Заодно можно поинтересоваться, что будет на ужин. Правда время идёт, а никто так и не отвечает. Постучав ещё раз, Чанбин прикладывает ухо к гладкой деревянной поверхности. Слышно работающий холодильник, но на этом всё. Что-то кажется странным. Даже неспокойным. Он не может сказать, что именно, ведь он не знает, как там всё устроено, возможно, там несколько раздельных помещений и его стуки просто не слышат, а вся работа проходит в цеху через коридор. Пальцы обхватывают дверную ручку. Чуть поколебавшись, Чанбин всё же решает открыть дверь и в случае чего извиниться, если помешает. Раздаётся металлическое клацанье ударяющегося о стенки язычка. Дверь заперта изнутри. Брови сводятся. Приватность приватностью, но зачем закрываться на замок? Тем более во время выноса посуды с едой, это же неудобно – каждый раз открывать и закрывать замок. Вновь прислушавшись, Чанбин ожидает появления каких-либо шагов после того, как он настолько явно погремел дверью, пытаясь проникнуть в помещение. Но ни через минуту, ни через две ничего не происходит. Слышно только то, как снежинки царапают окно. Ногти скребут локоть. Задумчиво помычав, он отходит и берет новую бутылку воды из стяжки. Видимо, ответа он не дождётся. Все, должно быть, по уши в работе. Бросив на дверь последний взгляд, Чанбин выходит обратно в холл и поднимается по лестнице, на ходу открывая бутылку. Всё-таки отсутствие какого бы то ни было стаффа является чем-то слишком непривычным и незнакомым. Конечно же, работники здесь есть, еда не берётся из воздуха, помещения не приводятся в порядок сами по себе. Просто они делают это настолько юрко и незаметно, словно их не существует. Как будто их компания действительно предоставлена самой себе. Вернувшись в комнату и кинув карточку на стол, Чанбин делает ещё несколько глотков, осушая бутылку наполовину, ставит её на тумбочку, снимает штаны и падает обратно на кровать. Отталкиваясь ногами, он заползает в середину и укрывается одеялом по пояс. Лампа окидывает половину постели рассыпчатым кукурузным полукругом. Едва слышно тикают часы. От мысли, что не нужно работать ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, в груди радостно пульсирует. Он буквально упивается этим осознанием. Как же хорошо, когда тебя не тошнит буквами. Ладонь с шуршанием поглаживает чистую простынь. Глаза закрываются. Части тела понемногу тяжелеют. Он не собирается спать полноценно, ночного сна вполне хватило. Хочется просто немного покемарить, не напрягая себя абсолютно ничем. Ступни гудят после беготни. Пахнет ягодным гелем для душа. Сознание становится чуть плавающим, пока он снова прокручивает в голове события сегодняшнего дня. Пальцы поджимаются, когда хлопок двери в коридоре заставляет распахнуть глаза. Слышится тихое «Ой» со стороны комнаты Хёнджина. Чанбин грузно выдыхает, потирая лицо. Он садится и подаётся вперёд, щурясь. К его удивлению, оказывается, что он продремал целый час и подоспело время ужина. Выгнувшись дугой и прочувствовав буквально каждый позвонок, Чанбин встаёт, небрежно накидывая одеяло на помятую подушку. Толку заправлять, если день уже почти прошёл? Домашние штаны до сих пор не высохли до конца, так что приходится вновь натянуть на себя уличные треники. Убрав карточку в карман, Чанбин выходит в коридор и бредёт в кафетерий, по пути встречая Чонина, с которым они друг другу кивают. Ещё до того, как подойти к арочному проёму, можно ощутить запах кунжутного масла. Что не удивительно: на стойке лежат тарелки с двумя видами кимпаба. Выбирая между тунцом и сыром, Чанбин выбирает первый. Несмотря на всю любовь к сыру, кимпаб с сыром всегда отдаёт каким-то пустым пластиковым вкусом, так что он перестал их брать. В качестве основного блюда идёт ароматная лазанья, утопающая в уже полноценном сыре и томатной пасте с базиликом. - Оказывается, я голодный как медведь, - Чанбин опускает поднос на стол и плюхается вниз, почти сразу же хватаясь за палочки. - Я тоже минуты сидел считал, - левой рукой Хёнджин держит вилку, придерживающую лазанью, а правой методично отрезает кусок ножом. – Хотя так странно, что они к лазанье кимпабы дали. - Одно другому не мешает. Спасибо, что не омук, ненавижу омук. - Ой фу, я тоже. Как будто старые размокшие ботинки жуёшь. Отправив кимпаб в рот, Чанбин берётся за лазанью и поначалу подумывает тоже аккуратно разрезать всё ножом, но потом решает не обманывать сам себя. Вилка с силой прорезается сквозь пласты, отсекая кривой, но сочный шматок. Так быстрее. В качестве напитка помимо чая и кофе предлагается лимонад с мятой, который Чанбин с жадностью хлещет из стакана, тут же подливая себе ещё. Есть какое-то своё особое очарование в том, чтобы запивать жирную тяжёлую пищу свежим холодным лимонадом. Вскоре кафетерий полностью заполняется людьми. Вилки цокают о тарелки, волнами плывёт бубнёж, временами звучит смех. Утерев рот салфеткой, Чанбин вилкой собирает с тарелки вытекшие капли соуса бешамель, мажет их на кусок лазаньи и с удовольствием жуёт её. - Слушай, а ты вообще замечал здесь работников каких-нибудь? - Работников? – Хёнджин чуть морщится, копаясь в памяти. – Если так подумать, то нет. - Вот и я тоже. Три дня прошло, а я даже краем глаза никого не выцепил. - Хорошо шифруются. Да и мы в основном то в комнатах, то на улице. - Просто странно так, - Чанбин поворачивает голову. – Эй, ребят. Кто-нибудь замечал местных работников? - Работников? – переспрашивает Джисон, отчего из его рта выпадает кусок выскользнувшей из кимпаба редьки; Минхо недовольно цыкает, кидая в него салфетку. – Не, не видел. А что? - Я просто тоже их нигде не видел и как-то это… не знаю. Я пробовал позвать одного за вон той дверью, потому что слышал шаги, когда спускался, но никто не ответил. - Заняты все, наверное, - Чан прихлёбывает лимонад. – На восемь человек три раза в день готовить, плюс самим надо что-то есть. - Ты тоже никого не видел? - Нет. - Хоть кто-нибудь кого-нибудь видел? В тишине кафетерия слышно только то, как Чонин вилкой накалывает разбросанные по тарелке шарики фарша. Металл карябает керамику. Почувствовав, что что-то не так, он поднимает голову и понимает, что все смотрят на него. Быстро стянув фарш зубами, он откладывает вилку в сторону и опускает ладони на колени, стараясь жевать незаметнее. - Вообще как-то необычно, что они такие незаметные, да, - признаёт Феликс. – Я утром вроде слышал, как снег убирали, но не проверял. - Криповато, - Чанбин ведёт шеей. - Да чего криповато? – Сынмин откусывает кекс над тарелкой, чтобы крошки не посыпались ему на ноги. – Вы знаете что такое «концепт»? Здесь концепт жилого коттеджа, без всякого официоза и так далее. Поэтому они и не показываются, чтобы не нарушать это ощущение какой-то рутинной жизни в горах. Да и какая разница? Ясно же что еда из воздуха не появляется. - Ну это понятно, но всё равно же почти нигде такого не увидишь, - Чанбин съедает последний кусок кимпаба и берётся за черничный кекс. - Прям как ниндзя. - Надо будет перед отъездом хоть «спасибо» сказать. Еда-то на уровне, - Чан тоже приступает к десерту. - Отпад ваще, - Джисон активно кивает, толкая за щёку сразу половину кекса. - Не торопись ты, господи, никто же не отнимает, - ступня Минхо шлёпает его по лодыжке. - Так чего, есть какие-то идеи на сегодняшний вечер? - Хёнджин пальцами собирает крошки со стола. - Мафия? - предлагает Чанбин. - Ой нет, - Феликс тут же активно трясёт руками. - У меня травма от неё, мы с друзьями как-то вдрызг разругались из-за этой сраной мафии, больше я никогда играть не буду. - Опять в то же самое? - Чонин грызёт вилку. - Было прикольно. - Да ну, скучно одно и то же, - скептически хмурится Сынмин. - А может «Две правды и одна ложь»? - Минхо допивает лимонад и выплёвывает попавший в рот листок мяты. - Это как? - Человек рассказывает три факта о себе, но один из них враньё. Те, кто не угадывает, пьют. Если все угадают, то пьёт тот чувак. - А как тогда итоговое наказание подсчитывать? - Зачем оно? Кто просрал, тот бухает, вот и будет наказание. - Мы вроде собирались не надираться, - напоминает Чан. - Значит надо шевелить мозгами усерднее, чтоб не надраться, - Минхо разводит руки. - По мне, так отлично, - Чанбин с готовностью кивает. - Поддерживаю, - Хёнджин собирает тарелки на подносе. – Не хотите нажираться – вот вам и стимул думать, а не наугад всё выбирать. - Что по напиткам тогда? – Феликс отряхивает ладони. – Коктейли разные мешать будет неравноценно, крепость-то разная. - Может смешаешь какие-нибудь шоты на своё усмотрение? Чтобы не просто голую водяру или соджу хлестать. - Окей, без проблем. Около двадцати минут спустя гости потемневшего ODDINARY перекочевывают в зал отдыха, вновь растапливая камин. Задорный треск искрится под высоким потолком, янтарная дымка облизывает кожу. Все садятся на те же самые места, только в этот раз прямоугольный столик между диванами заполняется рюмками с кремово-жёлтым коктейлем. Феликс создал не очень крепкий десерт из бананового ликера, амаретто и нежирных сливок. Запах древесины перемешивается с лёгкой фруктовой сладостью. - Ну что, кто предложил, тот и начинает? – Хёнджин потирает ладони, скрестив под собой ноги. - Как по мне, так с ними будет читерство, - Сынмин кивает на пару напротив себя. – Естественно они будут угадывать факты друг друга. - Думаешь, мы прямо досконально всё друг о друге знаем? – фыркает Минхо. - Вы так-то женаты, - напоминает Чанбин. - И? - Вообще да, мне кажется, это немного нечестно, - с заминкой соглашается Джисон, поворачиваясь к Минхо, который уселся, устроив локоть на подлокотнике и уперев свои ступни в его бедро. - И чего ты предлагаешь? Сидеть смотреть, как они играют? - Мы можем комплектом идти. Будут какие-то общие факты про нас, договоримся. - Это идея, - щёлкает пальцами Чан, кочергой поправляя полено в камине. – Отвечать можете по отдельности, а задание давать вместе. - Хрен с вами, давайте так, мне-то всё равно, - вздыхает Минхо. – Поехали тогда. Первое: мы вместе пять лет. Второе: это я предложил съехаться. Третье: мы расставались. На несколько секунд среди диванов наступает задумчивая тишина. Взгляды изучают местную семейную пару. - А как ответы фиксируем? – спрашивает Чонин. – Типа можно же притвориться, что угадал. - Давайте пальцы держать, - выдвигает идею Чан. – Один, два или три, смотря какой вариант вы считаете ложью. Можно совещаться. - Мне кажется, второй вариант, - Феликс сужает глаза, поглядывая на Минхо и явно припоминая ему прошлую игру. – Без обид, но ты не похож на того, кто первым предложил бы съехаться. - Это ещё почему? - Ну знаешь. Ты выглядишь как тот, кто хочет, чтобы его завоёвывали, а не наоборот. В этот момент Джисон начинает хохотать, за что получает от Минхо тычок в бок. Рыжие волосы откидываются назад, он продолжает покачиваться из-за смеха. - Получишь сейчас, - цыкает на него Минхо. - Ну ты же реально такой. Сколько я через твои колючки продирался? - Проблемы? - Никаких. Я люблю бросить себе вызов, - Джисон миролюбиво тыкается головой в его плечо. - Третье тоже выглядит как вариант, - Сынмин потирает нижнюю губу костяшкой указательного пальца. – Вы такие липучки, что сложно представить, как вы расстались и существовали отдельными организмами. - Первое тоже, - Хёнджин постукивает по колену. – Как по мне, то нужно больше пяти лет, чтобы пожениться. Я бы дал вам шесть или семь. - Раз? – вставляет Чанбин, вызывая волну гогота и получая от смеющегося Хёнджина шлепок по бедру. – Прости, не удержался. - Тебе повезло, что я сомелье сортирного юмора. - Я в тебе не сомневался. - Так что, подводим итоги, - Чан хлопает в ладони, привлекая внимание. – Поднимайте руки с номером варианта. Хёнджин выбирает первый факт, Чанбин, Феликс и Чонин второй, а Чан и Сынмин голосуют за третий. Парни переглядываются, проверяя друг друга, после чего ожидают вердикта Минхо. Тот дёргает губой, криво усмехаясь. - Почти получилось выбить комбо. Пейте все, кроме Хёнджина. Угадал, зараза белобрысая. - Я так и знал! – он довольно постукивает себя по груди. – Так и сколько вы мутите? - Четыре года, - отвечает Джисон, удивляя его. – Ну, весной будет пять. - И вы уже тыры-пыры? - Тыры-пыры мы вообще-то ещё в первый месяц. - Ты понял, про что я, - машет рукой Хёнджин. - Ну, как видишь. Всякое бывало, проверку на прочность прошли, так чего тянуть? - Так вы расставались? – вскидывает брови Чан. - На неделю. Кое-кто слишком ревнивый и распсиховался, - Джисон красноречиво косится на Минхо. - Кое-кто слишком общительный и не умеет ставить границы, - парирует Минхо, толкая его в бедро. - Но это не я пришёл извиняться. - Слушай ты. Сейчас доболтаешься и будешь на диване спать. - Ладно-ладно, молчу, забыли. Пейте, ребят, давайте. Коктейль оказывается сладким, но не до зубного скрежета. Алкогольная составляющая практически не чувствуется, напиток легко проскальзывает внутрь. Опрокинув стопку, Чанбин отставляет пустую рюмку на столик. Язык проходится по дёснам, собирая банановый привкус. - Теперь я, да? – Хёнджин, которому не пришлось пить, кутается в свой излюбленный белый свитер. – Первое: мои последние отношения были два года назад. Второе: у меня на спине татуировка. И третье: я ломал ребро. - Ты чего жестишь? – возмущается Джисон. – Это, блин, всё на правду похоже. - Так в этом и смысл. Угадывайте. - Как-то меня первое смущает, - Минхо оценивает его взглядом. – С твоей мордашкой мужика можно за секунды найти. Вряд ли ты так долго один. - Тату тоже под вопросом, - Чонин теребит замок на кармане штанов. – Зачем тату на спине, если не видно? - Чтобы было, - Феликс пожимает плечами, с сомнением смотря на таинственно улыбающегося Хёнджина. – У меня тоже есть на лопатках. - Покажешь? – Чан заинтересованно выпрямляется. - Да там нечего показывать. Дата рождения мамы на левой и папы на правой. Мои крылья. - Вау. Глубоко. - Решайте давайте, я вам ничего подсказывать не буду. Завывание морозного ветра в трубе резонирует со скрипом шестерёнок, крутящихся в семи головах. Чанбин составляет мысленный портрет Хёнджина, с которым они сблизились больше всех, из-за чего выбрать правильный вариант хочется ещё сильнее. Во время разговора на кухне тот косвенно затронул тему своих прошлых отношений и его реакция больше уходила в сторону чего-то негативного, чем позитивного. В нём видели только внешность и не ценили, как человека. Значит, вряд ли он часто даёт кому-то шанс, поэтому Чанбину кажется, что первый факт был правдой. Что касается тату, то она вполне себе может существовать. В конце концов, Хёнджин достаточно артистичный и интересуется искусством. Но стал бы он делать её там, где не может посмотреть при желании? Хотя есть шанс того, что у него есть и другие татуировки, например, на плечах, ногах, груди или животе. Последний факт тоже нельзя как-то вычислить. Произойти может всё что угодно, особенно в детстве, сломанные кости – это не такая уж редкость. Чанбин пожёвывает губу, раздумывая. Может, если бы Хёнджин действительно ломал ребро, то он бы так по снегу не носился, падая каждые несколько минут? - Время вышло, показывайте, а то мы так до утра просидим. В конечном итоге, Чанбин останавливает свой выбор на последнем варианте со сломанным ребром. К такому же выводу приходит и Чан. Первый пункт выбирают местные женатики на пару с Феликсом, а Сынмин и Чонин показывают по два пальца. - Барабанная дробь, - Хёнджин похлопывает себя по бёдрам. – Я ничего себе не ломал. - Подстава, - цыкает Джисон и берётся за рюмку. - Дашь тату заценить? – Чанбин с любопытством заглядывает в шоколадные глаза, в которых отражается покачивающееся пламя. - Грех не дать, - издав смешок, Хёнджин разворачивается и, закинув руки назад, подтягивает свитер вверх. – Ты приподними, сколько надо, я ж не вижу. Шерсть и правда оказывается невероятно мягкой. Чанбин поддевает подол свитера и помогает поднять его до нужного уровня. Меж бледных лопаток красуется ровный круг, в котором беснуется лазурно-изумрудное море с пенящимися гребнями. Цвета достаточно яркие, линии аккуратные. Не удержавшись, он проводит по волне пальцами и замечает, что по чужой коже пробегают мелкие мурашки. В животе от этого теплеет и тяжелеет, однако он решает никак это не комментировать при всех и оставить этот крошечный факт между ними. - Красота. Почему море? - Я из Каннына. Очень уж море люблю, но в Сеуле возможностей больше, так что решил оставить его хоть где-то перед тем, как переехать. - Больно было? – спрашивает Чан. - Да не то чтобы прям до слёз, но на позвоночнике пришлось немного посжимать зубы и подтянуть булки. Неприятно. - Я всё думаю сделать, но не могу решить где именно. - Попробуй для первого раза над локтем изнутри. Я слышал, что там совсем не больно. - Хорошо, подумаю. - Смотри-ка, угадал, - опустив свитер, Хёнджин поворачивается обратно и с интересом рассматривает Чанбина. - Пошевелил мозгой немного. Вот угадаешь ли ты моё? - Попробую. Жги. - Все выпили? – спрашивает Чанбин, обводя компанию взглядом. – Окей, тогда поехали. Первое: в прошлый отпуск я ездил в Грецию. Второе: я преподавал английский детям до работы переводчиком. Третье: мне ни разу не удаляли зуб мудрости. - Вот тут уже шанс есть, - Сынмин довольно подгибает ногу, устраивая на ней локоть. – Я ещё ни разу не видел, чтобы кто-то в таком возрасте ходил со всеми зубами мудрости. Если не все четыре, то хотя бы один точно должны были удалить. - Боже, вспоминать даже не хочу про свои, - Джисон хватается за щёки, морщась. – Это был ад. - А может это специально вопрос с подковыркой? – с сомнением шипит Чан, дёргая головой. – У меня вот один зуб удалили, а с другого просто капюшон, ну десну, срезали, чтобы место освободить и всё. Я вот думаю насчёт работы преподавателем. Тем более для детей. Для этого надо специально учиться, но смысл потом в переводчика прыгать? - В общем, думайте, я молчу, - Чанбин вскидывает руки. - Занервничал? – хмыкает Минхо, щурясь. – Значит какой-то из этих двух вариантов. - Я ничего не говорю. Выбирайте, даю десять секунд. Пальцы разглаживают складки на штанах. Чанбин отсчитывает про себя время, после чего просит показать свои ответы. Почти все выбирают последний вариант. Разве что Чан выбирает второй, а Хёнджин, к удивлению большинства, выбирает первый. Уголки губ Чанбина приподнимаются вверх в ухмылке. Он грузно кладёт ладонь Хёнджину на колено. - Ты так сильно не хочешь пить? - Я угадал? - К сожалению. - Да ну, дерьмо, - Минхо в расстройстве откидывает голову на диванную подушку. - Пальцем в небо? - Какой ещё у тебя отпуск? – Хёнджин насмешливо выдыхает. – Ты же батрачишь, как скотина. Тем более, ещё и в Греции. Я сразу подумал, что ты так далеко не потащишься, даже если вдруг решишь отдохнуть. - Смотри-ка какой Хёнджин Холмс, - Чанбин посмеивается, но беззлобно, весьма довольный тем, что он так хорошо его читает. - Могу, когда надо. - Так чего там с преподаванием-то? – уточняет Чан, выпив стопку. - Когда нужны были бабки, учил детей своих знакомых, родни, короче всех, кого по сарафанному радио тащили. Это для всяких языковых школ нужно педобразование, а так родителям сертификат на знание английского показал и пожалуйста. - Ого, и как оно? - Тяжело. Очень выматывает морально, так что как только появилась возможность, я сразу в переводы ушёл. Ну его нахер, не хочу больше ничего преподавать, никаких нервов не хватит, - Чанбин качает головой, активно избавляясь от возникших воспоминаний. – Пьём, девочки, а то я смотрю некоторые пытаются мухлевать за болтовнёй. - Реально пейте, я зря, что ли, пойло такое годное мешал? – поддерживает его Феликс. Однако опустошить все рюмки выходит только через два часа. Размышления над услышанными фактами затягиваются, а после ответов нередко перетекают в полноценные разговоры и обсуждения. Никто не пьянеет до развязного состояния, но под конец посиделок позы становятся намного более расслабленными, все разваливаются на своих местах, смех звучит почаще. Банановый запах ещё щекочет нос, когда Чанбин поднимается к себе в комнату после того, как они закругляются и помогают перетащить все рюмки обратно в кафетерий. Часы показывают начало одиннадцатого, появляется заметная усталость с учётом дневной активности. Начинать читать новую книгу на ночь глядя не хочется, информация явно не будет восприниматься так чётко, как нужно. Зажигается свет в ванной. С хрустом потянувшись, Чанбин включает кран, мочит щётку, выдавливает на неё пасту и начинает чистить зубы. Пена стекает по подбородку, когда вдруг слышится стук в дверь. Недоумённо нахмурившись, он спешно всё сплёвывает, полощет рот и выходит в комнату, на ходу утирая руками подбородок. Ручка входной двери опускается, по лодыжкам проносится крохотная струйка сквозняка. - Не спишь ещё? - Ты куда так вырядился? Перед ним стоит Хёнджин. Что удивляет намного больше всего – он в своём белом пуховике, шея обвязана голубым шарфом. - Пошли подышим. - Ты сдурел? Ночь на дворе. - Так вот именно. Посмотрим на ночной пейзаж, - Хёнджин как ни в чём не бывало пожимает плечами. - Какой ночной пейзаж, там дубак дичайший, - Чанбин широко распахивает глаза, подумывая о том, что, возможно, его алкоголь пронял больше, чем казалось раньше. - Да мы быстренько, просто чуть-чуть посмотрим и зайдём. - Тебе делать нечего? Завтра встанешь и насмотришься. - Нет, я хочу именно на ночной посмотреть, это совсем другое. - Там темно, как в жопе, на что там смотреть? - Откуда ты знаешь, если ты не выходил? - Это логично. - Ни хрена. Короче ты идёшь или нет? - Нет, конечно. - Ну ладно, один пойду. - Куда ты пойдёшь? – Чанбин перехватывает его за локоть. – Это тебя так с пары рюмок унесло или чего? - Да трезвый я, - Хёнджин закатывает глаза. – Говорю же, что хочу посмотреть. Не хочешь идти, так не иди, я и сам могу сходить, просто за компанию позвал. - Навернёшься же ночью. - Я не буду далеко уходить. Спокойной ночи, завтра увидимся. Высвободив руку, Хёнджин решительно шагает по коридору, даже не задумываясь о своём решении. Ткань пуховика мерно шелестит. Дверь со вздохом закрывается. Чанбин идёт обратно в ванную, неодобрительно покачивая головой. Вот же неугомонный. Ладно днём на месте усидеть не может, так теперь и ночью попёрся чёрт знает куда. В такую холодрыгу даже собаку на улицу выпустить жалко, от окна так и продолжает зябко сифонить. А там ведь лёд, он ещё и чуть выпивший, пусть и не сильно. Один неосторожный шаг и история про овраг со сломанной ногой уже будет не выдумкой. Из-за ветра ночью особо и не докричишься, средств связи нет. - Чтоб тебя. Пуховик сдёргивается с вешалки. Чанбин, проклиная их обоих по очереди, спешно одевается. Вот какое ему дело до Хёнджина? Если тот хочет морозить свою задницу, то это его воля. Какая разница? Но разница всё-таки есть. Чанбин понимает, что просто не может отпустить его одного шататься ночью по улице в горах. Вдруг что-то случится? Его на каком-то инстинктивном уровне буквально выталкивает в коридор вслед за ним. Оказавшись на лестничном пролёте второго этажа, Чанбин никого не видит внизу, зато выемка на обувной этажерке пустует. Хёнджин уже умудрился обуться и выйти. Тяжело вздохнув, он спускается по ступеням в приглушённый холл, берёт свои ботинки и быстро надевает их, жужжа замками. Накинув на голову капюшон, он толкает входную дверь, почти сразу же морщась от колющего мороза, облепляющего лицо. - Вот не сидится тебе спокойно. - Ты вышел? – Хёнджин, стоящий на краю участка около сугроба, за которым начинается спуск вниз по горе, удивлённо оборачивается. - Не отпускать же тебя выпившего одного, - Чанбин подходит к нему, засовывая руки в карманы и кутаясь в пуховик. - Я трезвый. - Адекватный человек бы в такой мороз не вышел. - Так и ты здесь. - Так я за тобой. - Но всё равно. Значит тоже неадекватный. Хёнджин улыбается, даже не скрывая то, что доволен видеть его здесь. Пару секунд слышно только шелест снега, гоняемого по округе. - Чего без шапки вышел? - А ты? - За тобой чтобы угнаться, я-то на прогулку не собирался, - цыкает Чанбин и натягивает капюшон на медовые волосы, треплемые ветром и блестящие от налипших снежинок. - Я тоже просто подышать. - Подышать, ага. Подышать и из окна можно. - Так неинтересно. Совсем не то. - Хочешь, чтобы жопа мёрзла? - Ты бубнить пришёл? - Мозги тебе чистить. - Я это и хочу сделать. Ты глянь. Тоже ведь красиво. Хёнджин обводит рукой раскинувшиеся перед ними снега. Кусок участка, на котором они стоят, освещается бледно-золотым светом уличного фонаря. Чем дальше от него, тем гуще становится тьма, однако даже в ней можно разглядеть бесконечные сугробы, перетекающие в плотно укутанные белым пледом деревья. Тёмно-фиолетовое небо кажется застывшим, а одинокий месяц, похожий на ломтик сыра, нарисованным. - Снег и снег. - Воздух такой чистый. Ночной, совсем по-другому ощущается. И слышно, как тишина гудит. Спокойно, как будто кроме нас больше никого нет. Глаза Хёнджина прикрыты. Он подставляет лицо ледяным порывам, совсем не пытаясь от них укрыться. Одна тонкая прядь колышется у скулы. Кажется, что его холод абсолютно не беспокоит. Он вдыхает полной грудью и медленно выдыхает. Шарф словно покрывается блёстками, даже можно разглядеть очертания цельных снежинок с резными наконечниками. Чанбин наблюдает за ним, после чего вновь осматривает раскинувшийся перед ними вид, лишь глядя на который, как будто можно услышать треск тонкой свежей корочки льда. - Прям живым себя чувствую, - минуту спустя говорит Хёнджин, улыбаясь. - А обычно типа нет? - Это другое. Тут прямо чувствуешь. Чувствуешь природу вокруг, ветер, снег. - Ты всегда такой сумасшедший фанат природы, что тебе хоть метель, хоть ураган, только дай на улице потусить? - Раньше не особо был. Только если визуально. А три года назад у отца резко разорвалась аневризма. Буквально разговаривали с ним по телефону один день, а на следующий он умер. Вот тогда я и начал как-то задумываться о том, что всё резко может оборваться, начал хотеть успеть побольше всего, - Хёнджин открывает глаза, продолжая улыбаться. – Это, может, очень банально звучит, но я реально начал ценить моменты и всякие мелочи, ценить здесь и сейчас. Ценить то, что я жив, чувствовать это, прямо чуть ли не упиваться. Если тебе жарко или холодно, значит, ты живой. По мне, так это круто. Какое-то время Чанбин не сводит с него взгляда, ощущая то, что его словно пропустили в очень личное место. Доверились. Силуэт Хёнджина едва ли не светится на фоне чернильного леса. Тонкие медовые волоски покачиваются на ветру, снежинки скользят по его коже. Его искренние слова отзываются внутри покалыванием. Чанбин вновь смотрит на одеяло из спящих сугробов, укрывающее гору со всех сторон. В теле появляется порыв, которому он поддаётся. Чанбин закидывает голову назад и высовывает язык, ловя снежинки. Крошечные точки холода чуть обжигают. Некоторые из них путаются в ресницах. Заметивший это Хёнджин сначала удивлённо хлопает глазами, после чего издаёт смешок. - Ты чего делаешь? - Пью. Это вызывает ещё смешок, только уже переходящий в полноценный смех. Звонкий голос Хёнджина разливается под рыхлым светом засыпанного фонаря, отражаясь от стеклянного наста на сугробах. Затем он, так и не опуская уголков губ, тоже закидывает голову, давая капюшону сползти, и высовывает язык, повторяя за ним. Довольно быстро горло начинает саднить, так что Чанбин кашляет и закрывает рот, потирая пальцами шею. Он шмыгает носом, чувствуя, как ноги в тонких спортивных штанах начинают замерзать. Хёнджин опускает голову, проводя языком по губам. Он улыбается и смаргивает тающие снежинки с ресниц. Несколько секунд он смотрит на Чанбина, после чего игриво толкает его плечом. - Ты чего? - Ничего. Просто. - Просто что? - Просто просто. Хорошо стоим. Чанбин собирается напомнить ему о том, что хотя дышать свежим воздухом – это прекрасно, но температура ближе к ночи значительно упала по сравнению с тем, что было днём. Однако до того, как он успевает хоть что-то произнести, со стороны леса слышится треск. Они оборачиваются, всматриваясь в густую темноту среди снежных наслоений. - Что там? - Не вижу, - Чанбин щурится. Ветер свистит, собирая снежинки во вьющиеся хлысты. Щёки царапает чуть сильнее. Через мгновение снова слышится что-то вроде хруста и затем шелеста падающего вниз снега. - Может белка? – спрашивает Хёнджин, вглядываясь уже чуть более настороженно. - Ночью? Вряд ли. - А кто тогда? Тут могут быть волки или лисы? - Говорили, что нет, но хрен его знает, - Чанбин неосознанно сжимает кулаки в карманах. – Пошли в дом. Хватит улицы на сегодня. - Да, пошли. Они идут обратно по протоптанной дорожке, которую уже успело неплохо так замести. По резным следам от ботинок проносится похожий на песок снег. Потоптавшись на террасе перед входом, чтобы стрясти всё лишнее, они открывают дверь и возвращаются в обнимающее лица тепло. Очередной день в ODDINARY подошёл к концу.