Freeze Me

Одеяло шелестит каждые пять секунд. Ступня в чёрном носке с улыбающимися авокадо медленно поднимается вверх и так же медленно опускается вниз. Лежать на животе после обеда немного тяжеловато, поэтому приходится с усилием подпирать себя локтями, перенося вес с области желудка на руки, плечи и грудную клетку. Страница с хрустом переворачивается, палец разглаживает разворот. Шустрый взгляд сосредоточенно скользит по строкам. Когда плечи затекают так, что терпеть уже не получается, Чанбин падает набок, упирая левое крыло книги в матрас, а правое поддерживая рукой, которую в свою очередь за локоть подпирает другая рука. Главной проблемой чтения оказывается не сложная терминология, не сосредоточенность, а поиск положения, в котором телу будет комфортно и не захочется свернуться в пять узлов, чтобы кости почувствовали облегчение. Ёрзать приходится почти постоянно, ибо когда удобную позу находит одна часть тела, начинает ныть другая. Переворачивается очередная страница. Вот только вместо следующей идёт пустой лист, после которого расписываются благодарности. С первой книгой покончено. Чанбин с шумом выдыхает, падает на спину и закидывает руки назад, на какое-то время прикрывая глаза и просто валяясь на постели без движения. В принципе, три дня на одну книгу – это очень даже неплохо. Правда нюансом выступает то, что первый день он практически полностью проспал и уделил чтению от силы час. А если он приступит к новой книге сегодня же, то занять последние дни будет точно нечем. Глаза открываются. Чанбин оттягивает волосы на виске, усиленно шевеля мозгами. Тут его веки вздрагивают от загоревшейся идеи. Он ведь может выписать понравившиеся цитаты. Обычно он фотографирует их, для этого на телефоне есть отдельная папка, но за недоступностью телефона можно прибегнуть и к старым банальным средствам, а потом просто сфотографировать свои записи. Ноги поднимаются вверх и резко дёргаются вниз, заставляя прыжком вскочить с кровати. Молния рюкзака открывается с переливчатым жужжанием. Чанбин достаёт блокнот с ручкой и садится за стол, распахивая книгу на первой странице и коротко проходясь глазами по строкам. Натыкаясь на те фразы, что его зацепили, он прилежно выписывает их, аккуратно выводя буквы. Отличное занятие, чтобы убить время, а главное – ощущается, как что-то полезное, он же документирует для себя важные интересные мысли. Четверть часа спустя, когда позади остаётся почти половина книги, по двери стучат. Чанбин недоумённо оборачивается, после чего закладывает книгу блокнотом, отодвигает стул и шлёпает по тёплому полу, на ходу одёргивая толстовку и распрямляя плечи, отчего между лопатками сочно хрустит. Ручка поворачивается, открывая дверь. - Что… - Чан упал в овраг, нужно срочно его доставать! - А? Чанбин озадаченно смотрит на взволнованного Хёнджина в белом пуховике. У того глаза размером с блюдца, волосы чуть растрёпаны ветром и щёки блестят от растаявших в стенах дома снежинок. - Чан упал, когда мы катались, сломал ногу и не может вылезти. Надо быстрее вытащить его, пока не замёрз, ребята побежали искать хоста, чтобы вызвать скорую, погнали быстрее! - Подожди, что… Твою мать, а! Смысл сказанного доходит до Чанбина, заставляя глаза округлиться. Он порывается выбежать в коридор, однако Хёнджин останавливает его рукой. - Оденься нормально, там же холодно, куда ты в толстовке? Пока дойдёшь, околеешь. Чанбин торопливо подскакивает к шкафу и достаёт пуховик, спешно натягивая его. Сердце тревожно колотится. Он так и знал, что что-то случится, причём именно тогда, когда они в глуши и под рукой нет телефона, чтобы сразу же вызвать помощь. Вопрос в том, сколько сюда будут добираться службы спасения и насколько всё плохо. - А шапка и перчатки? – спрашивает Хёнджин, когда тот застёгивается, едва ли не прищемляя подбородок, и хлопает дверцами шкафа. - Да срать, так нормально, времени нет. - Как ты его вытаскивать из снега без перчаток собрался? - В кармане лежат, натяну, пошли. Едва не забыв карточку, Чанбин вылетает в коридор следом за Хёнджином и они бегом добираются до лестницы. Ноги гулко долбят по ступеням, звук эхом отражается от стен. Схватив ботинки с этажерки, Чанбин натягивает их на ходу, прыгая то на одной ноге, то на другой. Застегнув боковые замки, он соскакивает с порога к обувшемуся Хёнджину, открывающему дверь. Лицо обжигает морозное дуновение, глаза режет солнечный свет и яркая белизна бесконечных белых полей. По шее проходится покалывающий ветер, словно проникающий иглами под кожу. Снег скрипит под мощными подошвами ботинок, волосы на лбу подлетают. Закрутившееся внутри волнение слишком сильное, чтобы можно было как следует ощутить появившуюся зябкость. Ориентиром служит голубой шарф, концы которого болтаются на шее Хёнджина, показывающего дорогу. Тот оббегает дом, сворачивая за угол, и направляется к заднему полю с лежащими там тюбингами, припорошенной снегом скамьёй и понатыканными чёрными фонарями, одевшимися в белые пушистые шапки. На склоне гладкого пригорка, уходящего вниз и испещрённого линиями, он вдруг останавливается. - Так что, куда? Где он? – Чанбин подбегает, выдыхая облако пара. - Видок отличный, да? - Чего? Какой нахрен видок? Где Чан? - Дома спит, наверное. Первое время Чанбин в полнейшем недоумении сверлит улыбающегося Хёнджина взглядом, пытаясь понять, кто из них двоих не понимает человеческого языка. Затем до него медленно, но с очень громким ледовым треском доходит. Ветер гоняет вихри из острых снежинок, глаза плотно закрываются, сквозь зубы тянется шумный свистящий выдох, пускающий мгновенно разлетающийся пар. Грудная клетка, покрывшаяся инеем тревоги, начинает безудержно клокотать. - Ты конченный, скажи мне? - Я же говорил, что вытащу тебя, - констатирует Хёнджин без капли сожаления об устроенном спектакле. - Я ведь реально пересрал, что… - Чанбин обрывает себя, тяжело вздыхает и качает головой, делая шаг назад. – Ясно, молодец. Иди налепи себе значок на грудь. - Да ладно тебе, всё же нормально. Видишь? Ты не покрылся коркой льда, у тебя не отваливается нос, ты одет по погоде. - Я не люблю сраный холод, я не хочу морозить свою жопу на улице. - Будешь двигаться и ничего не замёрзнет. Идём разок прокатимся, всё равно же ты уже вышел, - Хёнджин вскидывает руки. - Как вышел, так и зайду. Можешь дальше тут свои постановки разыгрывать. Развернувшись и вспоров пятками утрамбованный снег, испещрённый узорами от подошв, Чанбин направляется обратно к дому. Он поверить не может, что его развели как ребёнка. Причём так, что даже сомнений не возникло, повод был слишком серьёзный, с таким не шутят. Внутри плещется раздражение, губы поджались. Шею щекочет зимний бриз. Однако едва он успевает отойти на пару метров, как в спину прилетает удар. Разваливающийся снежный ком падает вниз, заставляя остановиться. С заминкой в несколько секунд Чанбин поворачивается. Хёнджин отряхивает серые перчатки с белым орнаментом. Липкие комочки повисли на тончайших нитях. Глаза выжидательно изучают его, гадая, какая последует реакция. Во взгляде просматривается вызванная неопределённостью напряжённость. Он ещё не так хорошо знает его характер, чтобы предсказать поведение. - Играешься со мной? - Да. Играюсь. Чанбин продолжает испытующе смотреть на него с нечитаемым лицом. Медовые пряди Хёнджина волнуются на ветру и чуть блестят на солнце из-за путающихся в волосах снежинок. Щёки самую малость начинают розоветь. Из-за белого пуховика с широкими карманами он выглядит каким-то овальным. Изящные черты выражают перемешанное с беспокойством любопытство. Резко наклонившись, Чанбин голыми руками собирает снег из близлежащего сугроба. Примяв его ладонями буквально два раза, он швыряет ком Хёнджину в живот. Тот не успевает увернуться и ткань пуховика шелестит от шкрябающих снежинок. Лицо расцветает от радостной улыбки. Он уже тоже наклоняется, чтобы слепить новый снежок, как Чанбин разворачивается обратно и продолжает прерванный путь к зданию. - Эй, ну ты чего? Со Чанбин! - Не собираюсь я морозиться. - Да блин, а, - Хёнджин с расстройством швыряет снег вниз и топает ногой. – Вот ты же специально упираешься. Погуляй ты хоть немножко. - Я не люблю холод, я хочу сидеть в тепле и комфорте. Засунув замерзшие от снега руки в карманы, Чанбин вновь оборачивается. По коже текут капли, нос изнутри начинает покалывать, скоро придётся громко шмыгать, втягивая в себя сопли. Хёнджин куксится, топчась на месте от досады, глаза обводят небо негодующим взглядом. - Ты ведь даже не пробуешь. Оглянись вокруг: такие пейзажи, такой воздух чистый, на небе ни облака. Ну пойдёшь ты сейчас в комнату и что? Опять читать будешь? И вечером? И завтра? И послезавтра? У тебя голова не распухнет от такого? - Я люблю читать. Явно больше, чем трястись, как лысая крыса. - Так не стой на месте, давай покатаемся, давай побегаем, давай попрыгаем. Хрен с ним с лесом, давай хоть просто разок с горки скатимся, ты же не заледенеешь от такого. Я вот погулять с тобой хочу, повеселиться. Тебе же всё равно делать нехрен, потом придёшь, отогреешься и вообще классно будет. Закутаемся в плед, попьём горячий шоколад. Просто попробуй. Решительно негодующее лицо Хёнджина буквально искрится в лучах морозного солнца. Его голос не то чтобы низкий, просто чуть гнусавый, но не до надоедливости. Скорее вопреки утончённой внешности всегда сквозит чем-то просторечным, дворовым, знакомым где-то на подкорке сознания. Он смотрит требовательно, с толикой обиды из-за того, что с ним не соглашаются. И фактически он не просит что-то сугубо для себя, он хочет уговорить его провести время вместе с той лишь особенностью, что тем способом, который нравится ему. Чанбин смотрит в настойчивые шоколадные глаза и вздыхает, чувствуя, как сдаётся под напором этой очаровательной боевой упёртости. - Как только я замёрзну, я сразу же захожу. - Договорились, - Хёнджин ликующе хлопает, отчего по округе проносится звонкое эхо. - Чем тут на этой вашей улице заниматься? - Тюбинг, конечно же. Давай надевай шапку с перчатками и погнали. - А твоя шапка где? - Мне и так нормально. - Заболеешь. Натягивай шапку, а то я домой пойду. - Зануда. Хёнджин закатывает глаза и с неохотой достаёт из кармана чёрную шапку, которая треугольником налезает на его голову. Поёживаясь от царапающего кожу ветра, словно полного стекольной пыльцы, Чанбин тоже одевается, поверх перчаток наслаивая ещё и рукава пуховика, чтобы никакие тонкие порывы не проникали в щели. Подняв ворот повыше, он прикрывает шею, а затем нагибается, чтобы натянуть носки поверх домашних штанов. Среди чёрного пласта торчит лишь бледное лицо с краснеющими щеками. - Готова, капуста? - Готова, снежная королева. Как на этой хрени кататься? - Садишься жопой в дырку и едешь, - усмехается Хёнджин и подтаскивает ярко-жёлтый надутый пончик к склону. - Показывай пример. - Ага, разбежался. Я сейчас скачусь, а ты домой умотаешь. - Сказал же, что остаюсь, пока не замёрзну. Я не ты, чтобы аферы устраивать, - фыркает Чанбин, дёргая тёмно-синий тюбинг за верёвку и устраивая его на пологой части горки. - Ты не хотел по-хорошему, пришлось по-плохому. Видишь сработало? Давай садись, я тебя подтолкну. - Только попробуй мне за шиворот снега натолкать. Красивыми глазами не отделаешься. - Да не собираюсь я ничего делать, - Хёнджин кладёт руки ему на плечи, заставляя сесть, после чего наклоняется к уху. – Но за красивые глаза спасибо. Тёплое дыхание пробегается по мочке, сильно контрастируя с ледяными порывами. Чанбин хочет и дальше сохранять брюзжащее недовольство из-за того, что его провели, однако чужой голос с такого близкого расстояния заставляет уголки губ предательски дёрнуться. Кажется, Хёнджин отлично умеет дёргать за нужные ниточки, когда ему надо. Они ещё не так близко знакомы, чтобы это прокатывало абсолютно каждый раз, но есть ощущение, что он очень быстро учится, наблюдая за его реакцией на свои действия. - Готов? - Херачь. Пальцы цепляются за пластмассовые ручки, намертво влитые в тюбинг. Толчок сзади заставляет с небольшим прыжком слететь с протоптанной равнины на уходящий под углом склон. Ветер впивается в кожу лица отчаяннее, глаза словно леденеют. Лёгкие наполняются морозным воздухом, из-за чего как будто получается прочувствовать каждый их миллиметр. Тюбинг несётся по горе так, словно та обмазана маслом, лишь пару раз чуть дребезжа на неровностях. Органы подскакивают, Чанбин чувствует, как его сердце начинает колотиться быстрее. Мимо проносятся укутанные снегом ели, всё пестрит белизной и голубоватыми тенями. Даже съехав по склону, резиновый пончик продолжает мчаться по снегу, его чуть заносит вправо и скакать он начинает уже активнее. Голова дёргается, Чанбина крутит на месте и тюбинг, наконец, замедляется, напоследок несильно ударяясь об оледеневший сугроб. С шумом вдохнув, Чанбин пару раз кашляет от того, как горло обдаёт жгучим холодом. Повернувшись, он видит, что Хёнджин несётся вниз с радостной улыбкой. Голубой шарф развевается, медовые пряди у лица подлетают вверх. Он со свистом въезжает в соседний сугроб, впечатываясь в ледяную корку ботинками, и довольно улюлюкает, вскидывая руки. - Круто же, скажи? - Пойдёт. Поднятые столкновением снежинки опадают на их шапки, плавно кружась и мерцая на солнце. Хёнджин сужает глаза, зачерпывает ладонью снег и кидается им, осыпая рёбра. Чанбин швыряется в ответ. - Ты специально из принципа бубнишь. - Ты спросил – я ответил. Горки как горки, ветер в рожу, снег во рту. - Пойдёшь ещё? - Пойду. Криво усмехнувшись, Хёнджин встаёт и отряхивается. Увидев, что Чанбин тоже поднимается, он толкает его назад, заставляя плюхнуться задницей обратно в холодное резиновое отверстие. - Я тебя покатаю. Одной рукой он берёт поводок своего тюбинга, а другой – Чанбина. Он прёт вперёд, таща его за собой и явно прикладывая усилия. Резиновый пончик с шелестом сдвигается с места, грузно скребя по ледяным шипам. Ботинки зарываются в снег. Чанбин не может удержаться от смешка, смотря на спину в белом пуховике. Наблюдать за тем, как Хёнджин старается его развлекать, забавно. Примерно пять метров спустя Чанбин поднимается на ноги. - Садись, тягач, моя очередь тебя катать. - Да сиди ты. - Садись. Хёнджин с возражением пытается опустить его обратно, однако Чанбин с лёгкостью толкает его, разворачивая на месте и буквально всаживая в тюбинг. Тот, может, и умело капает на мозги, когда ему что-то надо, но баланс сил у них явно неравный. Хёнджин скользит, летя назад и не имея никакой возможности противостоять крепкой хватке. Шапка падает ему на глаза и он тянет её наверх, поглядывая на Чанбина с откровенной озадаченностью. Всё пошло немного не так, как он планировал. Тюбинг шуршит, катясь по снегу. Чанбин шагает вперёд в разы быстрее и легче, чем до этого шёл Хёнджин. Рука прочно держит поводок, везя за собой ценный груз, ботинки расшвыривают маленькие свежевыпавшие сугробы. Через какое-то время сзади раздаётся задорный свист. - Вперёд, силач, во имя качалки, протеина и святого духа! Ву-ху! Хёнджин воодушевлённо дёргает руками и ногами, развалившись в тюбинге и достаточно быстро смирившись со сменой ролей. Так ему нравится даже больше. Чанбин катит его по заснеженной равнине и начинает идти на подъём, уже замедляясь. Это затрачивает намного больше усилий. - Всё, хватит. Увидев это, Хёнджин слезает. Чанбин выдыхает облако густого пара, ощущая, как мышцы напряглись от таскания чужого веса. Кончики угольных волос на лбу становятся влажными и вскоре кристаллизируются. Он разминает ладонь и двигается дальше вместе с поравнявшимся с ним Хёнджином. При подъёме обратно наверх ботинки пару раз проскальзывают на затаившемся под слоем снега льду. Вдыхаемый горный воздух оседает в горле тонким ментоловым инеем. Луч солнца попадает на лицо, однако абсолютно не греет. Тем не менее от затрачиваемых на покорение горы сил тело под пуховиком нагревается. - Вспотел, как мразь, - забравшись-таки на стартовую точку, Чанбин ведёт плечами. - Вот видишь. А ты ныл. - Так это из-за подъёма. Сейчас минуту постою и околею только сильнее. Уже знобить начинает. - Так не стой. Погнали на второй заход, - шлёпнув его по лопаткам, Хёнджин плюхается в тюбинг. – Подтолкни. - А не улетишь в Чонан? - Принесу их печенье с грецкими орехами. Отойдя на пару шагов назад, Чанбин делает рывок, впечатываясь ладонями в резиновую поверхность. Хёнджин мчится вниз, радостно вопя от стремительно растущей скорости. Похоже, ему действительно весело вот так банально кататься по заснеженной горке и прорываться лицом сквозь зимнюю стужу. Чанбин особо этого восторга не разделяет, но ловит себя на удовлетворении от того, что ему весело. Тоже сев в синий пончик, он отталкивается ногами, летя по склону следом за ним. Ветер свистит в тканях шерстяной шапки. Блуждающие по горе вуали из кочующего рассыпчатого снега укрывают пуховик, щекочут щёки. На самом деле нестись на скорости не так уж и плохо, даже весело, если бы это ещё не пускало по коже противные мурашки из-за протискивающегося за ворот холода. Склон не то чтобы очень крутой, но лёгкие всполохи адреналина всё равно задаёт. Пятки врезаются белоснежную почву, тюбинг заносит и он крутится, влетая в сугроб и расшвыривая вокруг снежное конфетти. Чанбин утирает рукой лицо и видит хохочущего рядом Хёнджина, у которого тоже шапка была вся покрыта снегом. - Тебе нравится, признай. - У меня рожа мёрзнет. - Так бывает зимой, прикинь? - Отвратительно, поэтому я и ненавижу зиму. - Хватит нудить, как Эбенезер Скрудж, сосредоточься не на холоде, а на происходящем. И ты глянь: разве не красиво? Хёнджин показывает на горный склон, с которого они скатились. По краям его расчерчивают голубые тени, наверху чинно стоит деревянный коттедж, укрытый пухлым белым колпаком. Из-за холодного бледно-кукурузного солнца, расплывшегося в глубине лазурного неба, всё вокруг мерцает и переливается, словно снег действительно смешали с битым стеклом и кристаллами. То тут, то там проносятся маленькие танцующие вихри. Где-то вдали каркает ворона. - Нормально. Не было бы ещё снега везде. - Ты невыносим, - вздыхает Хёнджин и толкает его в плечо. – В снеге и весь смысл. Столько оттенков белого и тени голубые, про которые я тебе говорил. - Белый как белый. - Белый как белый. Хёнджин передразнивает его, корча рожу и делая противный голос. Чанбин кидается в него снегом, пытаясь ухватить за локоть, чтобы накинуть побольше, однако тот уворачивается. Саданув ногой и заставляя Чанбина прикрыться рукой от полетевшей белой волны, Хёнджин скидывает его с тюбинга в сугроб и со смехом подскакивает. Ноги пружинят на льду, заставляя покачиваться. Чанбин поворачивается, вылезая из сугроба, в который упал руками, прожигает его взглядом и бросается вперёд, рывком поднимаясь. Всплески хрустящего снега летят в стороны, пока они бегут по плоскогорью у основания склона. Подошвы скрипят. Поменяв маршрут, Хёнджин несётся наверх, стараясь врезаться ботинками в подобие ступенек, которые нынешние гости базы отдыха продавили за эти три дня. Ленты шарфа вьются позади, сверкая яркой голубизной, усыпанной ледяными блёстками снежинок. Нога проскальзывает по льду. Взмахнув руками, Хёнджин падает на колени и тут же подрывается вверх, чтобы продолжить бежать, как в загривок крепко впивается в рука. - Хочешь снега пожрать? – Чанбин ухмыляется, держа его голову над сугробом. - А есть другие варианты развития наших отношений на сегодня? - Ты можешь перестать дразниться как дитё. - Окей, меня устраивает. Отпустив его, Чанбин отходит на шаг назад, победоносно складывая руки на груди. Хёнджин встаёт, отряхивается и поправляет постоянно съезжающую шапку. Шмыгнув носом, он убирает медовые пряди с лица, а затем показывает рукой на плоскогорье. - Тюбинги-то надо забрать. Чанбин оборачивается и уже начинает спускаться, как слышит быстрые шаги. Перепрыгивая через выемки, Хёнджин мчится вверх, отчего из-под его подошв вырываются белоснежные салюты. Через пару метров он останавливается и криво усмехается со шкодливостью во взгляде. - Опять повёлся, зануда? – он высовывает язык и кривляется, водя бёдрами. – Хотись сьнега пазлать? - Зараза какая, а. Выдохнув себе под нос с шумным смешком, Чанбин смотрит на мужчину, который, кажется, забыл, что он взрослый человек, платящий налоги и обеспечивающий себя самостоятельно. Вестись на его провокации было бы так же не зрело. Однако Чанбин всё равно срывается с места, не в силах совладать с собой и каким-то животным инстинктом поймать центр своего внимания. Ноги прорываются сквозь сугробы и преодолевают опасные ледовые участки. Голубой шарф маячит впереди красной тряпкой для быка. Пар застилает глаза, но он игнорирует его, забыв про холод. Хёнджин, тем временем, с похвальной ловкостью карабкается вверх, стараясь успевать переводить дыхание и выстраивать наиболее удобный маршрут, чтобы не повторить ошибку прошлого раза. Он преодолевает сложный порог с кучами собранного с горки снега, достигает вершины и бежит в другую часть заднего двора. Вот только преисполнившись излишней уверенности в себе, он пропускает очередной участок, где под тонким слоем снега прячется лёд. Нога пролетает за секунду и он падает вниз, едва успевая выставить руки, чтобы не нырнуть в снег лицом. Он стремительно оборачивается, оценивая, насколько всё плохо, как его хватают за шарф. Чанбин грозно нависает сверху. - Выбирай, из какой кучи жрать будешь. - Да ладно тебе, я же пошутил, - примирительно тянет Хёнджин, пытаясь отползти назад. - Как ты там меня передразнивал? Давай покажи ещё раз. - Не буду, дразниться – это плохо. - Да что ты говоришь? – насмешливо фыркает Чанбин, наматывая шарф на кулак и делая шаг в сторону сугроба. - Надо провести профилактику. - Ладно-ладно-ладно, я понял. Больше не буду. Честно, - тараторит Хёнджин, понимая, что доигрался. - И как мне тебе верить? Опять скажешь, что я повёлся, как только я тебя отпущу. - Обещаю. Больше никаких передразниваний. - И что мне с твоего обещания? Оно мне ничего не даёт. - Честно обещаю. Если хоть раз тебя передразню – с меня поцелуй. - Поцелуй? – Чанбин вскидывает брови с удивлённой улыбкой. - Да. Обещаю. Хёнджин уверенно кивает. Немного погодя, Чанбин присаживается на корточки. Взгляд показательно проходится по чужим губам, покрасневшим на морозе. Рука отпускает шарф и тянется к лицу. Пальцы хватаются за шапку на макушке и оттягивают её назад, поправляя. - Договорились. Усмехнувшись, Чанбин выпрямляется и тянет ему руку. Хёнджин с кривой улыбкой хватается и встаёт. Штаны отряхиваются от налипшего снега, перекрутившийся шарф поправляется. Слетающие комья тут же уносятся в сторону спящего под белым одеялом леса пронзительным ветром. Чанбин натягивает перчатки повыше, смахивая появившиеся на оголившихся запястьях капли, и спускает рукава пуховика пониже. - Кто пойдёт за тюбингами? - Хрен с ними, - Хёнджин отмахивается. – Потом заберём. - А на чём кататься тогда? На жопе, чтобы до трусов промокнуть? - Я накатался за день, а ты и так этим особо не горишь. Пойдём дальше гештальты зимние закрывать. - В плане? - Слепим снеговика. - Нам сколько лет? - Достаточно, чтобы суметь слепить снеговика. Идущая с оборотной стороны дома часть двора простирается на пару десятков метров, упираясь в лес. Блестящее снежное поле практически идеально гладкое, не считая первой четверти сугробов, которые все были разрыты. Поверхность двора усеяна какими-то объёмными фигурами, слепленными из снега. Издалека это напоминает какие-то холмы, однако после приближения и смены ракурса картина становится донельзя ясной. - Какая-то херовая выставка современного искусства, - говорит Чанбин, глядя на вылепленные из снега члены разных форм и размеров. - Мы короче устроили соревнование. Нужно было за три минуты вылепить член и у кого больше, тот и победил, - объясняет Хёнджин, посмеиваясь. - Гениально. И кто победил? - Минхо, конечно, он у нас тут главный спец по членам, как выяснилось. Джисон им очень гордился. - Боже, - Чанбин со смехом хлопает себя по лбу. – Собрались придурки под сраку лет. А что ему в итоге за него? Ни хера? - Очень даже хера. Сынмин проиграл, так что он торчит ему бесплатную фотосессию. - Хера. - А я о чём? Мы тут бизнесы вообще-то делаем, - Хёнджин гордо постукивает себя по груди. – Но я последний раз снеговика строил не помню когда, так что хочу его. - В чём прикол снеговиков? - Они дурацкие. - И это твой аргумент? - Именно. Так что давай лепить. Два шарика скатаем и хватит. Снег скрипит под перчатками. Слепленный ком катается по сугробу, собирая на себя неровные ошмётки. Чанбин постукивает по ним, прибивая и выравнивая. Он не думал, что когда-нибудь будет лепить снеговика в сознательном возрасте, учитывая, что он и в детстве-то подобными занятиями особо не интересовался. Оно по сути своей бессмысленное и ничего интересного в нём нет. Зато так определённо не считает Хёнджин, довольно насвистывающий что-то, возясь в снегу. Его щеки порозовели теперь уже конкретно, кончики медовых прядей заострились, оледенев, но его это абсолютно не напрягает. Поэтому Чанбин тоже погружается в процесс, решая не сбивать ему настрой своим нытьём, хотя шея и пальцы неплохо так леденеют, а тело временами передёргивает от противных волн озноба. - Смотри, я сделал ему ноги, - несколько минут спустя Хёнджин показывает, что закрепил свою старательно выровненную сферу двумя угловатыми овалами, напоминающими ботинки. - Молодец, возьми с полки пирожок. Хёнджин смеряет его острым взглядом, явно сдерживаясь, чтобы не передразнить. Он находит какую-то ветку и использует её в качестве стамески, работая над формами и срезая лишнее. - Слепил? - Да, сейчас поставлю. Убедившись, что его ком не разваливается, Чанбин поднимает его руками и несёт к подготовленному основанию. Когда он опускается в небольшую выскобленную выемку, Хёнджин начинает лепить сверху снег, как бетон, чтобы скрепить конструкцию. Ладони похлопывают по изгибу талии метрового снеговика. - Стоит? - У меня пока нет. Чанбин шлёпает по кончику шапки хихикающего Хёнджина. Тот несильно потряхивает снеговика, проверяя устойчивость. - Вроде да. Надо палок ему для запчастей собрать. Они осматривают поверхность двора на наличие ошмётков от дров и принесённых ветром веток из леса. Набрав всё, что было, они возвращаются к своему произведению искусства. Хёнджин с деловым видом обламывает кончики двух веток и вживляет их в верхнюю сферу, создавая небольшие глаза. - Сделай ему руки пока. Взяв палочки с отростками, Чанбин по очереди втыкает их в самый верх нижнего кома. Шматок снега отваливается и ему приходится заново припечатать его, реконструируя форму. Тем временем, Хёнджин выстраивает улыбку из кусков веток, делая её безумно широкой. - А с носом что? Лишней моркови нет, только свои. - Шишку бы найти, но хрен знает сколько мы будем в сугробах в лесу копаться, может их тут вообще нет, - Хёнджин озадаченно покусывает губу, хмурясь. - Не пойдёт? – чуть подумав, Чанбин достаёт из кармана кофейный леденец. - Ну, - Хёнджин с интересом рассматривает его, вертя в пальцах овал в шелестящей упаковке. – А ты его точно не будешь? - Перебьюсь уж, там в кафетерии полно говна пососать. - Пососать много чего можно, да. Влажные перчатки скользят по упаковке и Хёнджин раздражённо цыкает. Он закусывает средний палец зубами и сначала стягивает одну перчатку, а затем другую, выплёвывая их себе на ноги. Ноготь подцепляет уголок и коричневая конфета достаётся на свет. Хёнджин пару раз облизывает её. - Ничего так. - Не соси его нос. - Это чтобы липким было. Убрав упаковку в карман, Хёнджин захватывает леденец вертикально и втыкает его в середину лица наполовину. Снеговик взирает на них с сумасшедшей улыбкой. - Красавчик же, а? - Мне кажется, я видел его в кошмарах, - усмехается Чанбин. - Красота – понятие растяжимое. Сейчас приоденем его и будет модник, - Хёнджин начинает развязывать свой шарф. - Сдурел? Простынешь же с голой шеей. - Да ничего не простыну, у меня ворот высокий. - Ты для этого убожества такой красивый шарф покупал? - Тебе нравится мой шарф? - Хёнджин поворачивается с улыбкой, смотря на него снизу вверх. - Тебе он очень идёт, - честно признаётся Чанбин. - Спасибо. Но наш снежный мальчик тоже заслуживает быть модным, - голубой шарф обматывается вокруг того, что считается шеей, связывающей два кома. – Ну вот, совсем другое дело. - И правда. Теперь просто копия тебя, одно лицо. Хёнджин поджимает губы, грозно взирая на него из-под шапки. Глаза сужаются, брови сводятся. - Ты называл его страшным и теперь говоришь, что мы на одно лицо? - Было такое, да, - Чанбин беспечно пожимает плечами, почти не сдерживая озорную усмешку. Какое-то время Хёнджин сверлит его невпечатлённым взглядом. Затем он отворачивается обратно к снеговику, поправляя ленты шарфа, чтобы те случайно не снесли веточные руки. Выждав пару секунд, он резко бросается вбок, пальцами правой руки впиваясь в заднюю часть колена Чанбина, заставляя то подогнуться, и толкает его в живот. Чанбин, не ожидав атаки, успевает лишь дёрнуться и валится назад, приземляясь задницей прямо в сугроб. Ягодицы тут же простреливает ледяными молниями, домашние штаны слишком не предназначены для подобных приключений. - Ты напросился. Очухавшись, Чанбин подрывается на ноги и третий раз за день несётся за бегущим по двору Хёнджином. Тот перескакивает через выставку фаллосов и несётся по разворошенным сугробам, раскидывая вокруг себя снежный мерцающий бисер. Через четверть минуты они делают круг. Наклонившись на ходу, Чанбин лепит снежок и замерев для прицеливания, швыряет его в спину Хёнджину, который уже приготовился бежать вниз по склону. Получив удар, он спотыкается, однако успевает поймать равновесие и оборачивается. - Эй, ты попал, мы в расчёте! – он протестующе поднимает палец, видя, что Чанбин продолжает нестись на него. – Нечестно! - Ты не знаешь ничего про честность. Гулко смеясь с толикой угрожающего торжества, Чанбин подбегает к нему и хватает за предплечья, вертя его из стороны в сторону. Хёнджин сопротивляется, тоже посмеиваясь, и пытается вырваться, брыкаясь. Ботинки скачут по скользкому снегу. Решив, что пора с этим кончать, Чанбин толкает его вниз, чтобы так же усадить в сугроб и отомстить. Вот только не рассчитывает силы. Хёнджин падает в снег, проскальзывает по нему и начинает кубарем лететь по склону, поднимая белую пургу. - Упс. Ты в порядке? Чанбин вытягивает шею, пытаясь рассмотреть лицо Хёнджина, который останавливается после нескольких оборотов, хватаясь голой рукой за выступ. Тот садится, но молчит, находясь к нему спиной и что-то делая. - Хёнджин? Не получив ответа, Чанбин спешно спускается вниз, тормозя пятками, и опускается рядом с ним. Шапка Хёнджина, вся облепленная снегом, съехала набекрень, волосы тоже побелели и обросли комьями. Сам он выковыривает снег, забившийся в оттянутый ворот пуховика. - Всё нормально? - Отстань, придурок. Когда Чанбин тянется к нему, чтобы помочь, Хёнджин шлёпает его по руке и обиженно сжимает челюсти. Снег попал как под пуховик, так и под футболку, и за шиворот, а теперь обжигал, тая и ледяными струями стекая по краснеющей коже. Пока он катился вниз по склону, его всего облепило снегом снаружи и изнутри, как в миксере. - Сильно попало? – Чанбин ещё раз тянется к нему уже виновато, поправляя шапку и вытаскивая снег из волос. - А ты как думаешь? Я тебя просто в сугроб толкнул, а ты с горы меня скинул. Его пальцы тоже стали пунцовыми и явно дубеют на морозном ветру. Перчатки остались лежать около снеговика. - Прости, - Чанбин убирает падающие на лицо медовые пряди и стряхивает с ворота снег, чтобы внутрь не упало больше. – Правда, извини, я не хотел. Вот, возьми мои, ладно? Извини. Хёнджин поворачивается, сверля его полными обиды глазами, и уже собирается сказать что-то едкое, чтобы выразить всё своё недовольство, гордо отмахнувшись от подачки. Однако он встречается с обеспокоенным взглядом Чанбина, который наблюдает за ним с искренней настороженностью. Мех на капюшоне треплется горным ветром, нос покраснел. Ладони продолжают вычищать снег из волос, иногда касаясь щёк. Лицо Хёнджина чуть смягчается. - Ладно, бывает. Оставь, схожу за своими. Он встаёт, неприятно ёжась от ледяных капель, скатывающихся по коже. Мурашки бегут по рёбрам и пояснице, из-за морозных порывов становится ещё холоднее. Они поднимаются обратно. - Идём, надо быстрее согреться, - Чанбин кивает на дом. - Чего? Ещё рано, сейчас натяну перчатки и нормально. Я хочу ещё покататься. - Какой кататься? Ты весь промёрз, ещё и без шарфа. - Нормально мне, я не мерзляк, - Хёнджин отмахивается. - Это тебе сейчас так кажется. Ворот весь мокрый, футболка твоя тоже, сейчас всё надует и ты не заметишь, как простынешь. Пошли, не придуривайся, - Чанбин снимает шарф со снеговика и встряхивает его. - Не нуди, а. Нормально же всё было. Сейчас застегнусь нормально и можно дальше… - Греться я тебе говорю. Чанбин подходит вплотную, хватая его за плечо и заставляя посмотреть на себя. Твёрдый взгляд не терпит возражений, в голосе проскальзывает металл, которого раньше не было, даже когда они спорили. Чанбин отбрасывает шутки, будучи абсолютно серьёзным и не принимающим никакого отказа. Он ясно даёт понять, что если надо будет, то он потащит его за шиворот. Хёнджин теряется от такой силы. И хотя появляется порыв специально пойти наперекор, чтобы подразнить его, что-то сдаётся под напором решительного взгляда, заставляя отступить. - Да ладно-ладно, пошли. Снег скрипит под подошвами по пути обратно, холодное солнце слепит глаза. Чанбин зябко ведёт плечами, понимая, что промёрз так, что у него трещат пальцы на ногах, просто особо не замечал это, когда они бесились. Ветер царапает щёки, свистит в ушах, мелкие колючие снежинки постукивают по лицу. Кажется, что со стороны мелового горизонта доносится гул. Дверь открывается, обдавая живительным теплом. Согнутая спина выпрямляется, когда тело оказывается защищённым от сиплого мороза. Шмыгнув носом, Чанбин шумно выдыхает, скидывая с себя ботинки и потряхивая их над порогом. Дверь закрывается, оставляя зиму позади. Убрав обувь на этажерку, он расстёгивает пуховик и чувствует, как по спине бежит толпа мурашек, уже вызванная перепадом температур. Обернувшись, он видит, как Хёнджин стягивает шапку и трясёт головой, из-за чего с кончиков летят капли воды. На фоне его бледных предплечий пунцовые щёки едва ли не горят. Ворот футболки во влажных пятнах от растаявшего снега, засыпавшегося внутрь. - Пошли чай попьём, надо согреться. - Да и так отогреемся. - Пошли. У тебя горло всё на морозе было. В кафетерии тихо, снова нет ни единой живой души, а стойки отдраены до блеска. Кинув пуховик на пустой стул, Чанбин берёт с барной стойки пустую чашку, отделанную кремовыми узорами, имитирующими свитер, и идёт к бойлеру. Вбросив внутрь пакетик чёрного чая, он пускает кипяток. В воздухе тут же вьётся пар. Поставив чашку перед Хёнджином, он идёт копаться в корзинках на стойке. В одной из них находится маленькая упаковка мёда, предназначенного для тостов или сладких блинов. Захватив ложку, он относит на стол и его. - Вприкуску с мёдом давай для профилактики. - Ты моя медсестра? - Я твой здравый смысл. Вернувшись к бойлеру, Чанбин заваривает чай и себе. Он со вздохом опускается на стул, поглаживая себя по предплечьям. Пол приятно греет ступни, а вот по щекам растекается не такое уж приятное покалывание. Влажные штаны липнут к ногам, не давая ознобу успокоиться. Он чуть дует на потемневшую поверхность и делает пару осторожных глотков. По пищеводу текут первые горячие молнии. Он в упор смотрит на Хёнджина, который неохотно помешивает мёд ложкой. Поймав на себе взгляд, тот отправляет мёд в рот и запивает его чаем. - Давай-давай пей. Грейся, потом обязательно горячий душ и в кровать. - Ты милый. Чанбин замирает, совершенно не ожидав этих слов. Поначалу он даже теряется, безотчётно поглаживая ушко своей кружки. Эта реакция выбивает из Хёнджина смешок. Он улыбается, опуская взгляд и зачёсывая влажные волосы пятернёй назад. - В плане? - Заботишься так. Хотя я тебе никто. - Кто. Ты Хван Хёнджин. - И? - И мы вроде как узнаём что-то друг о друге каждый день. Проводим время. По-моему, логично, что я хочу, чтобы человек, который мне приятен, чувствовал себя хорошо и был здоровым. - Ну… наверное. Со мной просто такого не было. Необычно. Обычно это я над кем-то трясусь. А на меня можно и хрен забить, главное, чтобы выглядел хорошо, - Хёнджин ведёт плечами, снова закусывая мёд и облизывая ложку. - Ну, если кто-то не видит и не ценит в тебе что-то, кроме внешности, то я могу только посочувствовать этим мудозвонам. Тяжело, наверное, без мозгов. Они, наверное, покупают бургер, смотрят на то, как он вкусно выглядит, и выбрасывают в мусорку, когда насмотрятся. Тупорезы, что могу сказать. Это заставляет Хёнджина рассмеяться. Он смотрит на Чанбина, который сидит лицом к окну, из-за чего оно мягко подсвечивается золотом, и улыбается. Становится теплее. - Спасибо, что согласился погулять со мной. Было круто, мне понравилось. Не знаю уж как тебе. - Пойдёт. Если бы только не зима. - О, ну конечно, - глаза закатываются. - Но было весело, да. - Но больше ты не пойдёшь, да? Чанбин трёт зачесавшийся глаз и оттягивает липнущую к бедру штанину. Он физически ощущает, какая кожа на ногах холодная. - Если ты допьёшь чай и пойдёшь под горячий душ, то я подумаю. - Реально? – Хёнджин вскидывает брови, застывая с ложкой мёда. – Обещаешь? - Буду торчать тебе поцелуй, если обману, - Чанбин дёргает уголком губ. - Тогда может мне закрыть дверь на ключ? Через секунду они оба хохочут, откидываясь на стульях. Кафетерий пахнет сладостью липового мёда. Взгляды с горящими огоньками веселья пересекаются. - Ладно, договорились, - Хёнджин делает несколько больших глотков и глухо выдыхает, начиная шипеть от жара. - Обожжёшься же, дурень, куда торопишься? – Чанбин пинает его под столом. - Чтобы завтра как штык перед входом стоял. Пойдём гулять, хватит в комнате сидеть. Окно, покрытое тонким слоем инея, золотится морозным солнцем. Ветер подхватывает с крыши пушистые комки снега, раскидывая их над двором. У подножья горки лежат всеми забытые тюбинги.