Скрипка

– Спит? – деловитым шёпотом спросил Эдвард, вновь привстав на локтях. – Спит, – еле слышно подтвердил Рассел, на автомате поправляя младшему одеяло. Старшему Трингаму, конечно, пришлось послушаться Флетчера, требовавшего финала сказки «про кузнечат», которого он ждал, ни много ни мало, восемь лет – отказать младшему, когда тот делал такие огромные умоляющие глаза, было невозможно… вот только когда Рассел собирался было театрально гаркнуть что-то в духе «Чё пялишься, пошли махаться!», он вдруг обнаружил, что Флетчер безмятежно задремал, прижавшись щекой к его плечу. Это было настолько неожиданно, что он споткнулся на полуслове и так и замер на несколько секунд с открытым ртом. А потом так тепло и ласково улыбнулся, что Эд, намеревавшийся съязвить, только тяжело вздохнул и, перевернувшись на другой бок, сам ткнулся носом в плечо Ала. Младший Элрик вздрогнул, опустил глаза – и тоже заулыбался. Эд полежал так несколько секунд, потом вдруг резко поднял голову и шёпотом объявил – ухмыляющемуся Альфонсу и довольному как удав Расселу, – что Флетчера надо оставить в покое и дать выспаться, ибо бедный ребёнок задёрган по самое не хочу своими медицинскими приблудами, а самим тем временем заняться подарками, чтоб, когда он проснулся, всё было готово. Рассел утвердительно кивнул, Ал вздохнул – и Эд, истолковав это на свой лад, подорвался с «кровати» (оставив задремавшего Хеймерика спать на подушке), схватил брата за руку и куда-то умотал из комнаты. Рассел пока остался в гостиной – чтобы убедиться, что младший действительно крепко спит и не подорвётся, чуть старший дёрнет плечом. Полежав так минут десять (двадцать, тридцать, час – кто его знает?), Рассел зачем-то поправил брату лезущую в глаза светлую чёлку. Флетчер смешно нахмурился во сне, перевернулся на живот и обнял подушку. Рассел беззвучно растроганно фыркнул. Вот уж точно, годы идут, а ничего не меняется. И неужели сейчас всё хорошо?.. А ведь он мог потерять этого оболтуса с месяц тому назад… старший поёжился – и, словно, почувствовав движение брата, Флетчер передёрнул плечами. Рассел вновь заулыбался. Восемнадцать лет. Неужели ему через два с половиной часа стукнет в самом деле восемнадцать лет?.. А он его совсем малышом помнит… «Флетчер, это твой братик Рассел, скажи ему привет!» – и маленький Флетчер, удивлённо таращась на недоумевающего не слишком-то большого Рассела огроменными синими глазами в пол-лица, вдруг тянет к нему ручки и серьёзно, ещё не умея улыбаться, кряхтит. Не тогда ли Рассел понял, что за брата он кого хочешь прибьёт? «Братец, а ну, айда сюда, давай!» – Флетчер поворачивает голову на звук, внимательно смотрит на Рассела исподлобья и, уже заулыбавшись, пытается ползти к нему. Рассел заваливается на спину и хохочет во весь голос – ползти вперёд у младшего почему-то никак не получается, только назад… но уже через секунду старший бежит к озадаченному Флетчеру тискать его и показывать, как надо на самом деле: «Вот так, Флетчер, вот так!» – и сам едва ли не с более серьёзным видом показывает, как надо ползать, хотя сам в последний раз делал это года два назад. «Флетчер, ты чего это, хозяйничать решил? Молодец, хозяйственный отрок!» – Рассел и сам немного ещё картавит, но важно показывает любопытному младшему брату, как правильно поливать огромную монстеру, стоящую посреди комнаты. Монстера больше их обоих раз в пять, и Флетчер, восхищённо глядя на неё снизу вверх, разводит маленькими ручками и ответственно выдаёт: «Ля-ся, ба-аф!» Рассел по-взрослому всплёскивает руками и принимается в сотый раз за день объяснять маленькому брату, что он не «Ляся», а «Рассел» – но ничего не удаётся (поди объясни, когда сам р плохо выговариваешь – и кому пришло в голову назвать ребёнка таким дурацким именем, спрашивается?), и засыпают они под недовольное бурчание старшего. «Блатик, почитай сказку!» – Флетчер упрямо дёргает его за рукав и обезоруживающе улыбается. Рассел, весь вечер вертевшийся возле стола отца в надежде, что удастся разглядеть все эти интереснейшие кружочки и узоры с непонятными надписями в его книге, закатывает глаза. Но обаянию младшего противиться сложно, почти невозможно, а Рассел, сам себе в этом не признаваясь, брата искренне обожает – поэтому, подумав несколько секунд, он заговорщицки шепчет: «А давай не сказку – а про цветы?» Он говорит «про цветы» потому, что на переплёте довольно толстого фолианта выдавлено что-то вроде ромашки. У Флетчера моментально вспыхивают глаза: «Циты? Давай!» И они снова засыпают вместе с этим случайно стянутым со стола справочником по ботанической алхимии в кресле, тесно прижавшись друг к другу, ничего не понимающие, но оба страшно восхищённые красотой картинок и таинственностью надписей. «Рассел, смотли, я научился рисовать клужочки!» – первую букву в имени брата Флетчер выговаривать научился, но вот когда та же буква появляется в середине слова, он с ней справиться не может. Рассел с интересом прибегает к младшему из соседней комнаты – и совсем как большой хвалит его, зачем-то опуская ладонь на макушку Флетчера: «Вот это ты здорово сделал, да, а этот немножечко кривоват, давай покажу, как лучше!» Конечно, им потом влетело от мамы за изрисованные обои, но зато к вечеру Флетчер рисовал круги как заправский чертёжник, без всякого циркуля, чему Рассел внутренне радовался даже больше, чем когда сам научился их рисовать. «Братик, смотри, какую я штуку вырастил!» – Флетчер не без гордости, но с волнением показывает ему маленький росточек в горстке земли, и краснеет от радости, когда удостаивается похвалы старшего брата. «Рассел, смотри, какие подснежники!» – Флетчер восторженно смеётся и хлопает в ладоши, стоя на коленках перед большим сугробом снега. Конечно, Рассел его отругал и утащил домой греться («Колени застудишь, дурень!»), но сама чистая радость на лице младшего была первым признаком наступающей весны. «Н-ничего, братик, это я так… упал просто,» – Флетчер отводит глаза, придерживая рассечённую до крови щёку ладонью. Он как будто старается спрятать от старшего масштаб проблемы, но кровь никак не хочет останавливаться и капает сквозь пальцы. Белый как мел, Рассел присаживается перед ним на корточки и успевает заметить, как младший испуганно вздрагивает. Нет, это он не упал. Совсем не упал. «Подойдёшь к нему ближе чем на метр – я тебе все внутренности в кашу трансмутирую!» – шипит Рассел в лицо перепуганному четырнадцатилетнему пацану, которого только что со всего маху приложил головой об стену за школой. Пацан выше его на полголовы и сильнее по крайней мере раза в два, судя по мощным плечам, но в глазах Рассела в этот момент полыхает такая ярость, а голос звучит так страшно, что ещё двое парней не отваживаются вступиться за своего вожака. В конце концов они убегают, поскуливая, с синяками под рёбрами, а Рассел ласково треплет ошарашенного Флетчера по голове: «Теперь они тебя не будут обижать, не бойся». «Рассел, братик, я тут подумал… ну её, эту алхимию. Хочу в медицину податься,» – в этот момент старший едва не роняет пробирку из рук и в немом шоке таращится на младшего. И только тут замечает, что рубашка-то Флетчеру узковата в плечах, а в лице появилось что-то новое – морщинка что ли между бровей, когда он хмурится?.. «Уверен? – Да. – Что ж, давай попробуем». Уже на следующее лето Рассел мрачновато раздумывает, сколько ночей без сна придётся работать, чтобы купить Флетчеру нормальные брюки – за два года после исчезновения Элриков младший вдруг совсем вытянулся, став чуть не с него самого ростом, и исхудал – как вдруг брат заходит в лабораторию, с недовольным видом трогая пальцем красноватое пятно на щеке и чуть не обиженно заявляет, что он намерен потратить всю свою заработную плату на нормальные колбы: «Ну с этими просто невозможно работать! И не смотри на меня, выгляжу как идиот! И вообще!» Пока Рассел, с трудом удерживаясь от смеха, выясняет, чем именно младшего не устраивают старые колбы, он вдруг с удивлением замечает, что Флетчер-то, оказывается, вырос… следующая реплика его просто добивает: «Вот что смеёшься, нет бы брату подсказать, какой бритвой лучше пользоваться!» Этот вопрос вгоняет Рассела в совершенный ступор – а ночью он без сна таращится в потолок: «Да когда же он повзрослел?..» И вот теперь – то же самое. Или всё же нет? Флетчер улыбается сквозь сон, и Рассел по забытой и вновь уже выработавшейся за последний месяц привычке треплет его по волосам. Тогда он подумал, что брат вырос. А сейчас думает, что он всё ещё тот же очаровательный серьёзный малыш, тянущий к нему маленькие ладошки, которыми мог ухватить лишь мизинец старшего. И то, и другое – правда. Но есть за что сказать судьбе спасибо – ведь они выросли вместе. И столько воспоминаний, смешных и грустных, хороших и плохих, радостных и печальных, порой даже трагических, – а всё-таки… всё-таки одного не отнять и не изменить – Флетчер всегда для него будет его маленьким братиком. – … не разбудим? – шёпотом продолжил Эд, и Рассел снова кивнул. Значит, можно. Эдвард на носочках прокрался вглубь комнаты и чем-то зашуршал на маленьком столе у дивана. Когда он отошёл, там красовался большой букет из веток илекса и еловых лапок. Рассел хмыкнул. Навевало воспоминания. Но справедливо – в отличие от него, Флетчер растительность разного рода не просто уважал, а обожал. Эд отступил на пару шагов, придирчиво оглядел дело своих рук и удовлетворённо кивнул. Чувства стиля ему, как ни странно, было не занимать – после его «шатаний за Врата», за которые он ну очень повзрослел и изменился в сторону серьёзности. После Эда в комнату вернулся и Ал – с несколькими большими свёртками в руках. Старший Трингам сощурился. Элрики как обычно в таких ситуациях молчали – им было достаточно выразительно взглянуть друг на друга, чтобы понять. Альфонс вручил один пакет и коробку, перевязанную широкой красной лентой, Эду, и тот принялся их расставлять «по фэн-шую», как сам говорил, передразнивая эту забавную ксингизскую принцессу, которая неизменно краснела в присутствии Флетчера и в присутствии которой сам Флетчер цветом щёк начинал напоминать перезревший помидор. А младший Элрик воровато обернулся и вдруг подмигнул Расселу. Тот растерянно приподнял брови. Но Ал уже стоял перед ними, протягивая свёрток необычной формы в футляре из чёрной кожи. – Удобно, когда фюрер за отца, – шёпотом сообщил он. Только теперь Рассел смог разглядеть, что Ал держал в руках – в комнате было почти темно. Он разве что не ахнул. – Как, та самая?.. – Она, она. – Сколько я должен? – Рассел… – Послушай, Ал, я хочу, чтобы это был подарок именно от меня – ведь от вас с Эдом там есть. А это… это очень важно. – Ты уверен?.. Может, хотя бы на троих… – Ал, я зарабатываю достаточно – я заведующий Главной лабораторией Центрального штаба, старший лаборант, государственный алхимик и майор Вооруженных сил. Сколько? –… два с половиной миллиона ровно. Старший Трингам покосился на младшего. Он не был удивлён. Морально был даже готов и к большему. Альфонс даже с удивлением отметил, что глаза у Рассела радостно искрились от слабого света фонаря, который проникал в комнату через неплотно завешенные шторы. Отчего бы это? – Рассел… – Я тебе утром оформлю расписку, – тихо ответил тот. – Спасибо. Спасибо, Ал. Младший Элрик пожал плечами, но улыбнулся. По глазам Рассела сейчас было понятно, что он не может сейчас быть чем-то расстроен. – Хорошо. Оставлю тогда её позади букета на столе. Спать будем? – Конечно. Укладывай Эда. Эдвард, юркнув под одеяло и ткнувшись в плечо Альфонсу, заснул моментально, Ал – почти одновременно с ним. А Рассел подождал, пока дыхание друзей не выровняется, осторожно выбрался из-под одеяла (Флетчер спал чутко, хоть и крепко, как настоящий медик) и на цыпочках вышел на кухню. Оказывается, снег прекратился, тучи разошлись, и теперь лунный свет заливал пол – большое окно, на подоконнике которого весь вечер просидел Флетчер, ничем не было занавешено. Старший Трингам, как бы следуя за младшим братом, тоже присел на подоконник и вынул из кармана домашних брюк часы. Ещё полчаса. Он подождёт. Рассел взглянул на небо. Звёздное. Напоминает северную крепость Бриггс, из которой они недавно – буквально пару недель назад – вернулись домой. Странно там, на Севере. Но не любить те места он больше не мог – в конце концов, они ему многое объяснили в отношениях с братом. Кто знает, сколько бы они ещё мрачно шарахались друг друга в Централе… а там, среди этих жутких отвесных скал и пустых ледяных равнин… как там Эд пел под гитару? «Ты поверь, что здесь издалека – многое теряется из виду… Тают грозовые облака, – кажутся нелепыми обиды…» Дурак он, неправильно тогда аккорд взял. Надо будет завтра отобрать гитару и показать ему, как играют настоящие профессионалы. Интересно, а Флетчер помнит, как играть? Это ведь забывается довольно быстро… но с другой стороны – брат ведь гений. Пятнадцать минут. А учебник Берио и нотные листы – куда младший их, интересно, дел? Тогда, в тот Новый год, Флетчер не сдержался и расплакался – а Расселу было очень сложно, но он всё же сумел сделать вид, что не знает ничего о господине Бугмене… «Нет, братец, я не знаю, откуда это… Не плачь, что ты? Зачем? Что это такое? Если ты не хочешь, не говори…» Странно – ведь на каток в тот раз сходить так и не удалось. В дом влетел Магвар и, страшно вращая глазами, произнёс путаную пламенную речь, суть которой, как поняли с тяжёлым сердцем Рассел и даже притихший с мокрыми глазами Флетчер, заключалась в том, что им немедленно следовало вернуться к исследованиям. Пять минут. Не сдержал обещание. Флетчер не обиделся, но стал с того дня очень задумчивым, молчаливым и ещё более ранимым, чем обычно. И о музыке они так и не поговорили… а жаль. Жаль. И потом так и не нашлось времени… как так вышло, что они с Эдом чуть не в первый же день возобновления знакомства (ладно, во второй) едва не подрались за то, какой тип гитары лучше – акустическая или классическая, – а с Флетчером за восемнадцать лет так и не поговорили о музыке?.. Причём он даже помнил тот день – и эти круглые синие глаза брата: «Рассел, ты умеешь играть на гитаре?..» Умеет немного, чего греха таить, и сейчас он этому Эду покажет… Минута. «Что же ты мне раньше не сказал?..» – и такая растерянность. Тогда он не вспомнил и не понял, почему. Теперь – понимал всё до последнего. И сам удивлялся, как это не похвастался Эду гениальностью брата, когда тот вовсю распинался про то, как Альфонс великолепно играет на фортепиано (Альфонс в этот момент красноречиво убивал своего старшего брата взглядом). Ну ничего, теперь-то уж будет время наверстать. Рассел взглянул на часы и широко улыбнулся. Затем вновь поднял глаза на синее-синее небо с белыми гвоздиками далёких звёзд. «Рассел, у тебя ночью родился брат!» – когда он рассказывал Эду об этом своём воспоминании, Эд долго от души хохотал, почти обидев старшего Трингама, а потом, отсмеявшись, объяснил, что самое раннее его воспоминание звучало как «Эд, у тебя днём родился братик!» Тогда они уже смеялись вместе. За что Рассел особо ценил своего ерепенистого (под стать себе) друга – так это в том числе за то, что тот понимал его, как никто. И в этом тоже. Эд, посмеиваясь, рассказал об этом своём «Он маленький – и спит», которое подумал, впервые увидев Альфонса, и Рассел, уже тоже смеясь, поделился своим: «Вот он какой, этот младший брат!» Хороший был тогда вечер. А сейчас хорошая ночь. Старший Трингам скользнул обратно в гостиную. Тройное размеренное дыхание. Ну просто идиллия, если бы не пупырышные мурашки от холода, тянувшего по ногам. Как-никак, действительно уже зима на носу. Рассел нырнул под одеяло, немного поворочался и улёгся лицом к Флетчеру. Тот крепко спал, безмятежно широко улыбаясь во сне. А всё-таки – всё-таки… Старший едва слышно хмыкнул и прошептал: – С днём рождения, братишка, – после чего провалился в крепкий и глубокий здоровый сон.