И жили они долго и счастливо? Или...

POV Анна

Сегодня я постаралась как можно сильнее отвлечься от своих тягостных мыслей. Благо учебная нагрузка мне позволила. Было много классов от самых маленьких и до ребят более старшего возраста. Приняла несколько экзаменов и более-менее смогла согласовать расписание на несколько недель вперёд. Я всеми силами пыталась отлавливать у себя в голове тягостные мысли и тут же заменять их думами о грядущих делах. Не знаю, сможет ли подобное отвлечение сыграть мне на руку, но сегодня — впервые за две недели выдался такой день — я ни разу не заплакала. Даже на кладбище, которое я посетила ранним утром сегодня. А в моём случае это уже был значительный прогресс. Может, всё дело было в Повелителе? В его признании и в принципе в том, что он был рядом? Я не знаю, но от одной мысли о встрече с детьми и Султаном моё сердце наполнилось искренней радостью и теплотой. И лишь благодаря этим светлым мыслям я смогла закончить свой рабочий день. Впрочем, стоило мне приехать во дворец, немного пройтись по его красиво украшенным коридорам, зайти в гостеприимно распахнутые двери, ведущие в гарем, как угнетающая, но всё же реальность накрыла меня с головой, потому что как только я вошла, то увидела перед собой злое и недовольное лицо Хошьяр Султан.

POV Гульфидан

Весь сегодняшний день мы с братьями и сестрой всеми силами пытались придумать сюрприз Анне по случаю её возвращения во дворец. Стихотворение на французском, собственноручно испечённый нами торт, небольшое представление. В наших головах происходил настоящий мозговой штурм. Мы даже решили посоветоваться с Повелителем на этот счёт. Но, к сожалению, даже видя в его глазах радость от нашего столь искреннего энтузиазма, я не могла не заметить грусть в его взгляде. Он понимал, что почти любая из наших затей в связи с тем трауром, что носила Анна, может лишь растеребить её боль. А этого мы уж точно не хотели. Поэтому опять же по совету Повелителя мы приняли решение, что после возвращения Анны из посольства во дворец мы устроим небольшой уютный ужин, на котором будем только мы, Анна и сам Султан. Единственное, что мы всё же решили выполнить из нашего длиннющего списка идей — это испечь торт, ведь в прошлый раз Анна так и не попробовала испечённый нами десерт, потому что решилась уехать из дворца. Поэтому, переполошив, как всегда, всю кухню и слуг, к назначенному времени наивкуснейший и самый шоколадный из всех шоколадных тортов в мире был готов. И единственным опасением, которое нет-нет да и закрадывалось в наши сердца, было то, что Анна не вернётся во дворец. Вновь. И надо было почувствовать наше облегчение, которое мы испытали, когда из одного из окон парадной мы увидели подъезжающую к центральному входу карету и вышедшую из неё Анну. Я была поражена этой девушкой. Даже несмотря на разделяющее нас весьма приличное расстояние, я могла увидеть, насколько она стала… измождённой. — Она так исхудала… — прикрыв рот ладошкой, произнесла Салиха. Чёрное траурное платье буквально облепляло фигуру Анны. Тонкие руки, осунувшееся лицо, болезненная бледность. Казалось, что даже её белокурые локоны потускнели; они были собраны в простую высокую причёску без каких-либо видимых заколок. На тонкой и длинной шее Анны не было украшений, только простая цепочка, на которой, по всей вероятности, висел православный крест. — Анна что, заболела? — задал вопрос Абдулхамид, чуть ли не прилипнув к стеклу. Я лишь с грустью в глазах взглянула на Абдулмеджида, который всё это время стоял неподвижно, не произнеся ни слова и спрятав руки за спиной. Точно так же, как и отец. Он стоял от нас чуть поодаль, а его взгляд ни на секунду не отрывался от хрупкой фигуры Анны Петровны. — Потеря никого не красит, — услышала я за спиной горький, но твёрдый голос Намыка Паши. В одну секунду мы все как по команде отвернулись от созерцания Анны и повернулись к неожиданному гостю лицом. На его красивом лице появилась горькая и извиняющаяся улыбка. — Прошу простить меня, я не хотел напугать вас, — произнёс Намык, склонив голову. Его цепкий взгляд прошёлся по всем нам, а затем он уверенно, но с ноткой теплоты в голосе произнёс: — Повелитель ожидает вас у себя. И мы как по команде пошли за самым что ни на есть доверенным лицом Повелителя. Впрочем, проходя мимо гарема, мы услышали доносящиеся сквозь них крики Хошьяр. — Да что там происходит?! — удивлённо произнес Абдулмеджид. Не обращая внимание на продолжающего идти к покоям Повелителя Пашу, который тоже словно не замечал перебранки за дверью, мы вчетвером быстро развернулись и незаметно прошмыгнули в гарем через небольшую боковую дверцу и оказались невольными свидетелями разговора Анны и Хошьяр Султан — Тебе не кажется, голубка, что делать из себя бедную овечку не стоит?! — произнесла она с издёвкой, даже не постыдившись находящихся в гареме девушек. — Зачем ты вернулась сюда? Хочешь, чтобы повелитель тебя пожалел?! Так я открою тебе тайну, раз ты не знаешь: у повелителя есть много и других более важных дел помимо того, чтобы вытирать слёзы прислуге! Стоило нам услышать эту фразу, как каждый из нас будто оцепенел. Мы стояли чуть в стороне и нас не могли увидеть другие собравшееся в комнате, но от произнесённых ею слов неприятно кольнуло где-то в районе груди. Анна не была прислугой… Я видела, как в глазах учительницы полыхнула боль. Настолько сильная, что, казалось, я могла ощутить её физически. — Пришла сюда после смерти отца… Где твоё уважение? Я немедля доложу повелителю о твоём хамском и вероломном приезде. В этот момент словно из ниоткуда рядом с нами появился Повелитель, и когда Заир уже хотел было объявить о его приходе, султан поднял руку, тем самым заставив его замолчать. И вся наша семья становилась свидетелем разговора, о котором знать была не должна. Всё внутри меня заклокотало от напряжения. — И ты мне смела ещё говорить о нравственности? Когда при первой же трудности вернулась во дворец, устои которого тебе кажутся дикими! Ты думаешь, я тебе его так просто отдам?! Я взглянула на стоявшего рядом дядю и впервые видела его столь… злым. Его и без того несколько суровое лицо вмиг превратилось в маску чистейшего гнева, но в чёрных как смоль глазах пылала любовь и нестерпимая боль всякий раз, когда его взгляд был направлен на Анну. Он любил её? Эта мысль поразила меня в самое сердце. Но этот взгляд… Аллах, казалось, что он вот-вот сорвётся с места, подойдёт к Анне и разорвёт Хошьяр на куски. Я взглянула на также появившегося словно из ниоткуда Намыка Пашу. В моих глазах отразился немой вопрос, в ответ мой будущий супруг лишь прикрыл веки в знак согласия. — Неужели ты не вмешаешься, отец? — послышался шёпот Абдулмеджида. Когда Повелитель уже буквально сделал шаг из своего укрытия, Хошьяр-султан занесла руку вверх, вероятно, чтобы отвесить Анне пощёчину, при этом почти шипя: — Гнусная потаскуха… От услышанных слов нас всех будто прибило к полу… Но Анна, словно хищница, перехватила её ладонь, и впервые покои гарема за всё время этого весьма своеобразного разговора наполнил другой голос. Сильный. Уверенный, но бесчувственный. — Никто и никогда в этом дворце и где-либо ещё не смеет меня бить! Даже султан! Неужели вы думаете, что я позволю это сделать вам? — этот голос и эти голубые глаза, которые буквально впились в Хошьяр, принадлежали совершенно мне незнакомой прежде Анне. Это был голос истинной хатун — сильной, смелой и не по годам взрослой. Наверное, впервые я поймала себя на том, что восхищаюсь женщиной. Я слушала её с восторгом и трепетом. — Я с благодарностью принимаю гостеприимство вашего народа и с уважением отношусь к традициям и культуре османской империи в надежде, что её жители с таким же уважением примут и мои. Кажется, что сами стены гарема преисполнились трепетом от услышанного. — Мой траур никоим образом не отражается и не отразится в будущем на повседневной жизни дворца и гарема в частности… — всё продолжала говорить Учительница, не отпуская руки матери Абдулхамида. — Если он вас тяготит, то можете высказать всё Султану, если, конечно, осмелитесь на это! Я не рабыня и не наложница, я гостья Падишаха. Вы унизили меня, как только было возможно! Попрекнули недостойным воспитанием. Учитывая, что те, кто меня вырастил, не в силах вам ответить, потому что их уже нет в живых… Мой взгляд вновь зацепился за прекрасное лицо Анны, которое исказилось мукой, стоило ей заговорить о своих родных. Впрочем, она тут же попыталась это скрыть и продолжила свою пылкую речь: — Стыдитесь, что вы, мать будущего наследника, посмели пасть так низко в попытке задеть человека. Вам ли судить о моём воспитании? Учитывая тот факт, что за время вашей грязной и гнусной речи я ни разу не посмела унизить вас тем, что вы не купите ни за какие деньги, а я этим владею по праву своего рождения… Казалось, ещё секунда, и Хошьяр буквально зашипит от гнева и начнёт плеваться ядом, глядя на совершенно спокойное лицо Анны. — И что же это? — прорычала Хошьер, и взгляд бездонных голубых глаз Анны сконцентрировался на белоснежном лице султанши. — Я не упаду так низко. В моей стране принято не попрекать человека тем, что он изменить не в силах, — сказала Анна уверенно. И в этот момент словно само время замедлило свой бесконечный ход. Глаза всех присутствующих буквально вцепились в Анну, которая через несколько мгновений безразлично отпустила руку Хошьяр и, не проронив больше и слова, развернулась и прошла в свои покои, ни разу не обернувшись. Слуги, стражники, наложницы, Паша, вся династия Османской империи — все в один миг преисполнились величайшим уважением к хрупкой, юной, но такой сильной девушке. Девушке, поистине достойной своих родителей. В ней не текла кровь великих правителей, но она вела и несла себя как истинная королева: достойно, уважительно и несгибаемо под ударами судьбы.