И жили они долго и счастливо? Или...

POV Анна

Это были самые тяжёлые две недели в моей жизни. За столь короткое время я прожила сразу несколько судеб, забыв поинтересоваться у Всевышнего, которая из них моя. Мне казалось, что всё происходящее вокруг не более, чем картина, художник которой по воле ужасного рока решил сделать главной героиней именно меня. И Бог бы с ним, если бы это была картина, полная безмятежности. Но нет, вероятно, такой жизни я не заслужу никогда. Я пересилила себя, перешагнула через все свои страхи и призналась султану во всём. А до этого даже успела почувствовать вкус настоящего неземного счастья. Поцелуй любимого человека, что может быть слаще и приятнее? Но сейчас, оглядываясь назад, я понимала, что получила лишь крохотную дольку мёда по сравнению с тем огромным чаном дёгтя, который ожидал меня дальше. После признания я не увидела во взгляде султана ничего, что могло бы говорить о том, что он простил меня или, на худой конец, понял истинные причины моего столь гадкого поступка или, скорее, поступков. Только безразличие и отрешённость и ни капли сострадания. Хотя имела ли я право требовать от него подобного? Он правитель своей страны, который желает ей победы и улучшений, а тут появляется какая-то маленькая пигалица, которой он и без того доверил многое и что ни на есть ценнейшее — воспитание своих детей, своё будущее — и которая, несмотря на этот дар, вставила нож ему в спину, шпионя у него за спиной и вынюхивая планы, как самая настоящая… крыса. Помнится, я когда-то посмела упрекнуть в нечто подобном Хошьяр-Султан, но чем я оказалась лучше неё? Я совершила несопоставимо худшее злодеяние по сравнению с ней. И получила то наказание, которое заслужила. Холод. Холод голоса, колкий взгляд некогда согревающих своим светом любимых глаз Султана. Непроницаемая маска и ни грамма веры в раскаянье девушки, которая хотела лишь сохранить жизнь своего отца. Султан ничего не произнёс, а лишь попросил меня уйти после всего услышанного. Да, не было криков, он не повысил голоса, но его металлический тон и ледяной взгляд говорили лучше любых слов. Я покинула дворец раздавленной и опустошённой. Благо мне не попался никто из знакомых мне людей. А главное, я не увидела детей. Если бы кто-нибудь из них хоть мельком, но оказался в поле моего зрения, я бы просто не выдержала и, наверное, распалась бы на куски от сводящей с ума боли. Но благодаря Господу Богу, он уберёг меня. Правда, было в этом всём и положительное: моя совесть была чиста. Больше ничего не тревожило мою душу, и на короткое мгновение я почувствовала облегчение. Почему лишь на короткое? Вероятно, судьба решила наказать меня окончательно, потому что буквально через несколько дней после моего признания Повелителю меч судьбы одним резким движением разделил мою жизнь на «до» и «после», безжалостно и без малейшего шанса отстоять самое дорогое, что у меня осталось, — отца. Бедное сердце батюшки просто не вынесло пережитых потрясений. И в этом грехе тоже была повинна я, и никто другой. Лишь секунда — и моя прежняя жизнь сгорела дотла. До основания, не оставив после себя ничего. Только пепелище. Разруху, посреди которой я осталась стоять совершенно одна. Потом никому не нужная бюрократия. Справки. Колючие и припорошенные пылью официальности донельзя неискренние фразы о сочувствии утрате. Формальности. Незаменимых нет. Для них — нет. А для меня? В таких делах не спрашивают. Бог дал, Бог взял. Внутри пустота. А вокруг огромный город, где я была никому не нужна. Больше не нужна. Никому. Я даже не помнила толком, как провела все необходимые ритуалы погребения. Какие-то обрывки. Чёрное платье, платок, церковь, гроб, отец, как будто живой, словно просто спит. Могила. Крест. И дождь… Стеной. Бесконечной стеной, накрывшей весь Стамбул. Кажется, что сама природа, да и, вероятно, только она и внимала моему горю. Дождь продолжался уже без малого больше чем неделю. Шёл в какие-то дни сильнее, в какие-то дни не так сильно, но не прекращался. Всегда бурлящие жизнью, пестрящие красками улочки Стамбула в один миг потускнели. Нет, конечно же, жизнь других людей не остановилась из-за непогоды, а уж тем более из-за кончины папы, в отличие от моей. Султан также за все эти две недели не дал о себе никаких вестей. Да и надо ли признаться, я не особо-то их и ждала. С чего бы это Повелителю проявлять сочувствие ко мне, даже несмотря на то, что когда-то он обмолвился, что теперь я тоже часть его семьи? Теперь-то уж точно нет. Я сидела в гостиной в одиночестве, поглядывая на церковную свечу и лик Божьей Матери, и молилась дать мне сил и терпения, чтобы пройти через все уготованные Всевышним испытания. Надо сказать, что за всё это время я передумала миллион самых разных мыслей от окончательного отъезда из Турции до, прости меня Господи, совершения самого губительного из всех возможных грехов. Ну а что? Я-то уж точно никогда не окажусь в раю за все свои злодеяния, совершённые доселе. Одним грехом больше, одним меньше. Господи, какие ужасающие думы. Но с каждым днём, с каждым часом, проведённым в одиночестве, подобные мысли всё сильнее и сильнее заседали у меня в голове, и прогнать их становилось всё труднее и труднее. «Неужели ты так легко сдашься, Аннушка?» — всплыли где-то на подкорке слова матушки, произнесённые, кажется, в другой жизни, где-то между сном и явью, меж жизнью и благостным покоем. Наверное, я не была столь смелой и стойкой Голубкой, коей считалась раньше, потому что с губ в ответ на эти мысли сорвалось предательское: — Сил не осталось. Больше не могу, матушка… И дрожащей от бессилия рукой я потянулась к тёмному бутыльку со снотворным, которое использовала в последнее время чаще обычного, но отчего-то легче всё равно не становилось. Всего лишь несколько лишних капель — и вся эта боль закончится, и я обрету покой, сердце перестанет щемить от боли, и моя жизнь хотя бы на Земле перестанет напоминать пламя ада. Пусть я грешна, но за это буду гореть только на Той стороне. Да и может быть, помилует меня Господь Бог за все мои прегрешения, вольные или невольные, и я просто обрету вечный покой рядом со своей семьёй. Какая сладкая и одновременно грешная мысль. И на душе отчего-то легко. Тяжести нет, только предвкушение покоя. Покоя, который уже однажды касался моего сердца и который оно так жаждет ощутить вновь. Господи, спаси и помилуй меня.