И жили они долго и счастливо? Или...

POV Махмуд

Стоило мне войти в свои покои, как буквально через несколько минут в двери постучали. На губах тут же появилась едва заметная улыбка. Всё шло своим черёдом, а значит, было необходимо возвращаться к вечно суетливой жизни во дворце. — Войдите, — произнёс я несколько устало, садясь за свой стол. — Повелитель, Джеври Калфа просит принять, — буквально через пару секунд произнёс Заир. В ответ на это я лишь кивнул головой, разрешая войти хазнедар. Может, вечно бурлящая жизнь в гареме позволила бы мне хоть на короткое время забыться и прервать тягостные думы об Анне, которые одолевали почти не переставая? Да, я надеялся, что сразу несколько поездок по городам империи позволят мне хотя бы немного, но отвлечься. Не случилось. Стало только хуже. И вдобавок к этому всему, я прибавил с десяток седых волос своим советникам, приказав тем собрать всё необходимое для инспекций буквально за несколько часов. Никто не был готов услышать такой приказ, ведь все поездки падишаха по возможности готовились своевременно, к определённой дате, чтобы было время на подготовку. Но я больше не мог выносить пропитанные воспоминаниями об Анне стены дворца. Везде была она. Везде слышался её мелодичный смех, шаги, а стоило мне вспомнить её прикосновения, как всё тело начинало пылать огнём от неотвратимого желания коснуться Анны хотя бы на короткий миг. Можно ли подумать, что Великий падишах, Правитель могущественной Османской империи, потеряет голову от простой Голубки, при этом имея подле себя с дюжину писаных красавиц? Только укажи пальцем, и любая почтёт за честь разделить с султаном ночь. Любая. Но любая — это не она. Жгучие темноволосые красавицы с чёрными, как сама ночь, глазами, не сравнятся с ней. Светловолосой и бледнолицей богиней, глаза которой, как огромные чистейшие озёра, были способны утянуть в свои бескрайние воды любого, кого пожелают: будь то обычного бродягу, торговца или самого Султана. А её не по годам мудрыми рассуждениями можно было упиваться ночами напролёт. А её улыбка стоила дороже любой драгоценности. В других всё было не так. Не та улыбка, не те прикосновения, не тот голос. После Анны все красавицы мира были лишь её копиями, жалким подобием. Благо вошла Джеври, и я смог хоть на мгновение, но прервать свой мысли об учительнице. — Слушаю тебя, Джеври Калфа. Всё ли хорошо в гареме? Что-то случилось за время моего отъезда? — тут же поинтересовался я у неё, на что она лишь легко улыбнулась, но отчего-то в её глазах я увидел тревогу. — Повелитель, в гареме всё хорошо. Дети живы, здоровы и очень рады вашему возвращению домой и надеются на скорую встречу с вами, Господин. Но, Повелитель, я к вам с новостями… — тут она запнулась на несколько секунд, но затем продолжила. — Не совсем радостными, вероятно. Хотя как знать, вы можете посчитать их не важными, но я считаю необходимым доложить вам о них. — Говори, а там посмотрим… — я пытался придать голосу обыденности, хотя от её слов отчего-то неприятно кольнуло в груди. — Да, я знаю, что Анна уже не является учительницей наследников и не входит в ваше близкое окружение, но я считаю нужным доложить вам о том, что одна из кухарок видела её несколько дней назад заходящей в свой дом. По её рассказу, она скорее напоминала призрака, нежели прежнюю Анну. Бледная как смерть, худая как тростинка, а лицо почти безжизненное, — всё это она произносила, даже не поднимая головы. Я был удивлён подобным описанием Анны. Нет, конечно же, Голубка была очень хрупкой девушкой. Того и гляди, вечно падала в обмороки как подкошенная, я сам без малого с десяток раз наблюдал подобное. Но столь жуткое описание не вязалось с Анной никоим образом. Разве что только когда она, заслонив его собой, лежала несколько дней в покоях Повелителя, борясь за жизнь. Но ведь сейчас, насколько я мог догадываться, никто не причинял Анне вреда или… Неужели её столь сильно расстроила моя реакция на её признание? Но я же хотел… О, Аллах. И стоило только мне подумать об этом, как очередной укор совести тяжёлым грузом рухнул на плечи, едва не пригвоздив к полу покоев. — Я только вчера узнала, что её отец… — тут калфа прервалась, легонько прикусив губу. — На базаре члены посольства Российской империи говорили… Резко поднявшись из-за стола и преодолев расстояние между собой и верной соратницей в несколько больших шагов, я начал требовать, чтобы она продолжила: — Что с отцом Анны, говори! — воскликнул я, подойдя к ней совсем вплотную. — Он болен? Что? Кажется, что те несколько секунд ожидания, пока Джеври собиралась с силами, растянулись на целую вечность. — Господин, его больше нет… помилуй Аллах его душу. Я точно не знаю, но, по слухам, его не стало где-то с неделю назад или около того, Повелитель, — она лишь на мгновение посмотрел на меня, но затем вновь опустила голову, потупив взгляд. И на мимолётное мгновение я увидел, как в уголке её глаз блеснула слеза. Её слова стали для меня ударом грома среди ясного неба. Я вспомнил нашу последнюю с Анной, и она с десяток раз во время своего признания произносила слова: «Ради спасения отца». «Он вся моя жизнь, повелитель». В памяти тут же всплыло воспоминание, когда она в полубессознательном состоянии молила о том, чтобы её отца оставили в покое. «Он вся моя жизнь, повелитель». «Он вся моя жизнь, повелитель». «Он вся моя жизнь, повелитель». Эти слова Анны эхом повторялись и повторялись в моей голове. Любые доселе звуки потеряли значение. Вокруг звучал только её голос, а перед глазами стояло её лицо - мертвецки бледное, а её глаза, раньше похожие на два голубых сапфира, теперь утратили свой блеск, оставив после себя лишь пустоту. Просто глаза, пустые и безжизненные. Это была не моя Анна. Другая. Чужая. Каждая новая мысль была ужасней предыдущей: она сломается, она не выдержит. Её отец — это ниточка, связывающая её с жизнью. О Всевышний. Моя милая, Голубка, как же ты вынесешь? В мыслях тут же всплыла ужасающая картина. Православное кладбище и Голубка, стоящая у гроба отца в чёрном платье. В одиночестве. Тяжёлые серые тучи разразил гром, беспощадные капли дождя беспорядочно бьют по лицу любимой, которое скрывает небольшая чёрная вуаль. Слёзы Анны и дождь перемешиваются и бесшумно падают на промозглую и пропитанную людским горем землю. Аллах, я ведь должен был быть с ней… — Как Анна? Кто-нибудь говорил с ней? — спросил я, пытаясь сдержать свои эмоции из последних сил. Всё внутри меня заледенело от напряжения. — Нет, Повелитель. Слуги говорят, что после этого её никто и не видел. Мы не знаем. Я была у её дома, но её не было, и спросить, когда она возвращается домой, у соседей не было возможности. Никого не застала. А без вашего дозволения я не посмела послать к ней кого-нибудь. — Я понял, — ответил я. — Заир! Буквально через мгновение он вошёл в мои покои. — Господин, — произнёс он, склонив голову передо мной в ожидании приказа. Уже выходя из покоев, я давал распоряжение: — Приготовь коня, живо! — Но, Повелитель… — Живо, я сказал! Я шёл по почти безлюдным коридорам дворца так быстро, насколько мог, проклиная себя всеми последними словами, какие только знал. Я чувствовал себя последним подонком, что своим безразличным и холодным тоном встретил признание Анны. Хотел в очередной раз проучить. И в очередной раз поплатился за это. Сколько уже раз я оказывался в ситуации, когда, не дослушав, не выслушав доводы и в конце концов принимая решения, руководствуясь гордыней и гневом, мог потерять близких мне людей? Салиха. Анна. Всевышний, даже одна мысль о том, что я могу навсегда потерять Анну, заставляло ноги подкашиваться. «Голубка, только умоляю, не сделай глупостей, о Аллах, прошу тебя, молю, позволь мне всё исправить!! Я должен всё исправить! Прошу тебя, Господи!» — молился я, мысленно выходя из дворца в кромешную тьму вечного города в надежде, что я ещё успею сберечь свой собственный свет.