моё вечное время.

4 января. 12:51 2016 год. — Скажи ещё раз, по какой причине ты сбежала? Что тебя тревожило? — лелейным голосом интересуется психолог. Кристина глаза демонстративно закатывает, глубоко вздыхая и набираясь ещё одной порции терпения. — Я же сказала, просто был срыв, — откидывается на спинку стула, уже начиная раздражаться, — Эмоции, типа. Любовь Розенберг смотрит понимающе, но не собирается прекращать беседу. — Может, это связано с твоими родителями? — говорит аккуратно, пытаясь не задеть, — Возможно, всё ещё гноится рана? — Какие к чёрту родители? — Захарова не на шутку запалилась, отрываясь от спинки стула, — Я это всё давно прошла. Бесконечные сеансы с психологами и всё в этом роде я уже прошла, это никак меня не ранит сейчас, — плюётся своим ядом девушка. Если бы не тот факт, что перед ней взрослая женщина, то, возможно, она бы позволила себе кучу ненормативной лексики, однако хоть какие-то манеры в ней ещё есть. — Такое не забыть, Кристин, это навсегда в памяти, но ты всегда можешь отпустить. — Вот я и отпустила, понимаете? — не давая той закончить свою речь, перебивает младшая. Эти вопросы ей уже осточертели. Постоянный психолог, расспросы, выяснения. Кристине постоянно приходится придумывать разные новые причины, по которым она сбежала; не скажешь ведь, что сбежала из-за невзаимных чувств к девушке. — Ты уверена, что это никак не связано с родителями? — напоследок решает уточнить Любовь Розенберг, уже отчаиваясь. Видит, что своими вопросами лишь пытает девочку; она не раскроется, пока сама этого не захочет. — Да, — отрезает Захарова, делая максимально серьёзное лицо. Она на все сто уверена, что это никак не связано с родителями. Все её эмоции, срывы, побеги и слёзы связаны лишь с одним человеком, и только ей известно, кто он. Психолог же, в свою очередь, только ковыряет старую рану, заставляя Кристину невольно погружаться в ужасные воспоминания. С другой стороны, вины психолога в этом нет — Захарова ведь сама не разглашает настоящую причину, поэтому и Любовь Розенберг начинает копать глубже, строя догадки. Кристина вновь устало откидывается на спинку пошарпанного стула, закидывая голову. Ищет ответы, но сверху лишь потолок, слабо освещаемый настольной лампой. Нервы уже на пределе, да и достаточно давно. Она чувствует на себе большое давление, возможно, не только от других, но и от самой себя. Всё ещё никак не успокоится с того Нового года, вспоминая об этом изредка. Сухие руки подрагивают: не то от холода, не то от раздражения. С этими постоянными глупыми вопросами Кристина скоро начнёт срываться на крик, а то и на физическую силу; и неважно, в каком проявлении. Кулаки рефлекторно сами по себе сжимаются, когда она просто видит знакомые лица, от которых то и дело слышит тупые вопросы и предъявы, на которые та уже неоднократно отвечала по много раз. Ещё чуть-чуть и Захарова свихнётся. Сомнений не осталось: побег — самое тупое, что она вообще могла сделать в этой жизни. А также она начинает проклинать то утро, когда к Мишель пришли, заподозрив, что Кристина может находиться у неё, ибо они подруги. — Ладно, хорошо, Кристина. Можешь идти, — вздыхая и кладя на стол блокнот с ручкой, устало говорит Любовь Розенберг. — Спасибо, — вскочив со стула, радостно возгласила с иронией в голосе Кристина, — До свидания, — громко дверью хлопает, молясь, чтобы она больше никогда не встретилась с этой женщиной, и вообще со всеми, кто имеет разбирательства с этим делом. Грустно хмыкает, потому что каждый день для неё это адские мучения. Нет ни сил, ни времени банально на то, чтобы заниматься своими любимыми делами или общаться с Лизой. Кстати, про Лизу. У Кристины три золотых правила: первое — не трогать Лизу. Второе — не разговаривать с Лизой. Третье — не смотреть в глаза Лизе. Последнее даётся легко, ибо стыд терзает так сильно, что она, кажется, глаза больше никогда свои не поднимет, заглядывая в чужие. А вот всё остальное — настоящий персональный ад. Правила Захарова выдумала себе сама, но неспроста. Боится даже дышать в сторону Индиго, что уж говорить про прикосновения и разговоры. Андрющенко хоть и тянется к Кристине, относясь с полным пониманием и поддержкой, но Кристина пытается отмалчиваться или делать вид, что устала. Последнее, если честно, даже является правдой. Она в действительности устаёт, и Лиза это видит. Только забавный парадокс: Захарова может устать от всего. Даже от жизни. Но единственное, отчего она никогда не устанет — это Лиза. Вот почему она не может оправдать свою отстранённость тем, что просто устала — потому что Индиго не та, от которой устают, а именно та, к кому идут, когда устали. В ней отдых, в ней эйфория, в ней радость и счастье; и отрицать это глупо, даже Захарова это осознает и сердцем, и разумом, и телом. Кристина взгляда не решится поднять, потому что стоит ей это сделать, так всё нутро раскроют Лизе одни лишь глаза. Глаза, в которых боль, страх и любовь. Это не скрыть, как бы ни пыталась девушка; и это пугает до дрожи. Не знает, чем это всё обернётся, да и не знала раньше. Раньше хотя бы была надежда. Была. А сейчас всё, что у неё есть — это стабильно как минимум десять выкуренных сигарет за день, добытых любой ценой, а также преследующая ломка. Хотелось бы верить, что это ломка от алкоголя, но Кристина понимает, что это ломка от Лизы, подкоркой мозга это чувствует. И Индиго страдает ничуть не меньше, нежели старшая. Пытается идти на контакт, разговаривать, касаться, да даже, чёрт побери, пытается взгляд словить, но всё тщетно, ведь пытайся сколько хочешь, Лиза, но Захарова сама приняла это решение: захоронить их отношения. Окончательно. Последняя считает, что так будет легче. Что так будет правильно. Однако всё, что творится у них в голове и всё, что происходит — говорит совсем об обратном. И Лизе уже всё равно на то, что Кристина любит её. Она не считает чувства неправильными и не считает, что их можно контролировать. Не винит Захарову, винит её только сама Кристина. У младшей много времени, чтобы обдумать то, что происходит, потому что всё, что она делает эти дни — лежит, спит, рисует, пытается заговорить с Кристиной. Достаточно времени, но недостаточно сил. Чувствует себя опустошенной, будто лишилась чего-то важного, жизненно необходимого. Важное — это Кристина? *** 4 января. 15:42 2016 год. Кристина опять заваливается на кровать, поворачиваясь ко всем спиной. Лиза не знает, спит она там или просто лежит, отдыхая, но знает, что раньше старшая сразу пошла бы к ней и провела бы с ней круто время. Уже хочется подойти и наконец решить всё, что надо. У Индиго в голове вопросов куча. Куча вопросов, догадок, непониманий, но мало ответов. Точнее говоря, ответов вообще нет. Захарова всегда ссылается на усталость, но Андрющенко видит её насквозь, как открытую книгу. Книга-то открытая, но страницы пустые. Лиза, уже конкретно подзаебавшись от всего этого, загоняет чёлку назад, пряча лицо в ладонях и глубоко вздыхая. Нет сил пытаться выдавить из Кристины хоть одно слово, даже это даётся с великим трудом. Сдаваться не хочется, но и бороться тоже. Захарова ведь не ребёнок, да, верно, Лиза? Так почему ты гонишься за ней, как мамка за своим капризным чадом? Прожигает в её спине, кажется, чёрную дыру своим взглядом. Мысли все сворачиваются в невкусную кашу, которую подают в школьной столовой. С одной стороны хочет понять Кристину, а с другой понимать уже даже не хочется — хочется развернуться и уйти куда подальше, чтобы тоже показать своё «я». Только этого сделать она не сможет. Донельзя дорожит ей и донельзя не хочет терять. Позорится, прогинается, бегает за ней, как собачка, но всё равно не собирается останавливаться. Заставляет себя оторвать взгляд от старшей и поудобнее усевшись на стуле, с которого она почти скатилась, повернулась к столу, переворачивая на другую сторону свой лист в клеточку. На листке клетчатом красуется лицо, больно смахивающее на лицо Кристины. Впрочем, так и есть. Лиза рисует её, и от этого становится, возможно, чуточку легче. Когда она в принципе рисует, то становится на душе спокойнее. Индиго раньше зарисовывала лицо мамы в блокноте. Помнила смутно, но всё равно рисовала, пытаясь вспомнить параллельно с этим её голос и нежность прикосновений. Сейчас всё то же самое, только лицо Захаровой помнит в мельчайших деталях. Осматривая свой рисунок и подмечая, что надо дорисовать, обращает внимание на кепку с Человеком-Пауком, которую нарисовала на голове девушки. — «Надо отдать». — промелькнула в голове Андрющенко мысль, которая порой навещает её на протяжении всех этих дней, но покидает именно тогда, когда есть возможность воплотить в реальность. Не теряя шанса, подходит к шкафу, доставая из своего ящика чужую кепку. Вновь взгляд на Кристину кидает, которая так и не изменила своего положения. Сглатывает, подходя к ней. — Крис, — дотронуться до неё, чтобы заставить ту обратить внимание не решилась, поэтому загнанно шепчет, — Тут кепка твоя.. Ты забыла её тогда. Захарова, которая судя по всему и не спала, не спеша поворачивается, принимая сидячее положение. — Спасибо, Индиго, — выдавила она из себя под взволнованный, вкупе с заинтересованностью взгляд младшей. Для пущей уверенности о том, что всё хорошо, натягивает на себя едва видную улыбку. От этого Лизе не стало легче. Тёмноволосая многозначительно хмыкнула, поджав губы и рассматривая другую: Кристина выглядит довольно уставшей. Волосы драной резинкой завязаны в небрежный хвост, руки сухие, под глазами синяки, а взгляд, вроде, вымученный. Затянувшееся молчание повисло между ними. Даже смех и разговоры других детей будто моментально пропали, и эти две в принципе в этом мире одни остались. Лиза губу облизывает, заломав пальцы рук. Приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но сразу же замолкает. Дышат скованно, не зная, что сказать друг другу. — Крис? — прикусывает язык, пробегаясь взглядом по ней вновь: у той голова опущена, она теребит не то кепку, не то пальцы. — М? — тихо отзывается, не собираясь поднимать глаз. — Это как-то.. — пытается слова подобрать и задумывается на пару секунд, кусая щёки изнутри, — странно. Не находишь? Кристина языком скользнула по внутренней стороне щеки, пересчитав зубы и ведя плечами. Лиза вздыхает устало, громко сглатывая и сжимая зубы. — Почему я должна гнаться за тобой? — говорит напрямую, уже уставши пытаться сгладить углы, — Почему должна разбираться, что с тобой? Я устала, Крис. Я пыталась. Из кожи вон лезла, лишь бы выпытать из тебя хоть слово, но ты ничего в ответ не предпринимаешь. Тебе всё равно? И не отвечай, я знаю, что тебе не всё равно. Так в чём тогда проблема, Крис? — чётко проговаривает каждое слово. Эти слова так давно вертелись что в голове, что на языке, что она даже не запнулась ни разу. Выжидающе смотрит на Кристину и сильно кусает губу нижнюю. Захарова выглядит опустошенно. Так и хочется встрясти её за плечи и орать ей всё ранее сказанное в ухо, чтобы наконец достучаться. Слова Лизы отдаются эхом в голове старшей. Они режут без ножа по живому и самому больному месту, потому что Кристина всё это знает. Знает, что ведёт себя как ребёнок, обиженный жизнью, но ничего поделать не может. Ей тоже больно. Она делает шаг вперёд, а потом два назад — и так постоянно. Уж такая она по своей натуре: гордая до жути. Всё осознает внутри, но высказать это не сможет. — Так не гонись, — устало шепчет. Едва слышно. Поднимает взгляд на секунду-другую, впервые за эти дни образуя зрительный контакт. Янтарные глаза потухшие донельзя, отчего она моментально слегка морщится, вновь отводя взгляд. Лиза прикрывает веки вымученно. Глаза у Кристины такие чистые, но вместе с тем грязные. Столько грязных и ненужных мыслей, которых априори не должно быть там. На деле-то глаза голубые светлые, как небеса, только сейчас тучами затянутые. — Крис, — сипло выдыхает девушка. Собирается что-то сказать, что-то вбить, что-то донести, но вместо этого бросает: — Я тебя услышала. Жаль, что ты меня нет. Покидает комнату, уходя в уборную. Если Лиза пыталась всё наладить, то Кристина — нет. Индиго словно пыталась замотать изолентой разрушающийся по кирпичику дом, пыталась найти в себе отправные точки, пыталась найти проблему в себе, а вот Захарова, судя по всему, нет. Лиза как будто опухоль пыталась пластырем залепить — да даже это лучше, чем бездействие или отторжение. Она терпела. Всю жизнь терпела. Терпела родителей, терпела унижения, терпела насмешки и побои, но теперь терпеть Лиза не будет. Если Кристина и вправду хочет что-то исправить — то пожалуйста, пусть приходит и исправляет, Индиго её с распростёртыми объятиями встретит. Но если саму Индиго не встречают с объятиями, а с острыми копьями, то пытаться она не будет. Уходить от Кристины не хочется, но Лиза тоже человек, и у неё тоже есть свой лимит терпения. И он, судя по всему, исчерпан.