I’ll do anything for you to see you smile

Обе девушки так и не легли спать этой ночью. Уэнсдей только под утро вернулась в комнату, что в свою очередь сделала и Энид, уйдя с балкона. Когда Уэнсдей вернулась в комнату, она застала измотанную бессонной ночью Энид, в принципе, Аддамс выглядела не лучше. Соседки не сказали друг другу ничего, а лишь легли в свои кровати, чтобы поспать хотя бы часик. Заснуть у них так и не получилось. Каждая лежала отвернувшись от соседской половины комнаты и смотрела в стену. Они обе хотели заговорить, но не знали, имеет ли это смысл. Энид, как и Уэнсдей, всю ночь думала о своем настоящем отношении к соседке. И самое логичное объяснение чрезмерному желанию сблизиться с Уэнсдей - это то, что эта бестия ей нравится. Правда, Энид это было принять гораздо легче, чем Аддамс. Вещь стоял посередине комнаты и поочередно смотрел на двух девушек. Ему хотелось как-то помочь, но все же он решил, что девушки справятся сами. В Энид он был уверен на сто процентов, но переживал насчет Уэнсдей. Оставалось надеяться, что более смелая Энид сделает первый шаг, и Аддамс её не оттолкнёт. «Я должна с ней меньше разговаривать. Я должна пресекать любые попытки пойти со мной на контакт. Я должна сбежать из Невермора, пока не стало слишком поздно, - Уэнсдей повторяла эти фразы как мантру, пытаясь полностью убедить себя в своей правоте. - Сегодня сбегать не вариант, ведь директор Уинс будет следить более внимательно, а мисс Кинбот больше не выпустит меня из своего поля зрения». Уэнсдей услышала легкие постукивания по своей кровати и шепотом сказала: — Вещь, я не желаю с тобой разговаривать. Молись, чтобы я не заперла тебя в ящике своего стола. Настойчивый стук продолжался: — Ты не дождешься от меня каких-то слов признания. Я буду молчать, до последнего. А маме я тем более говорить не буду - мне хватит того, что она собиралась мне сегодня позвонить. А если еще раз заговоришь со мной об этом, то пожалеешь о том, что пришел сюда следить за мной по велению моих родителей, – злости Аддамс не было предела. Энид слышала злое бормотание Уэнсдей, но слов разобрать не могла: «Я, конечно, не детектив, но моего разума достаточно, чтобы понять, чем она недовольна... Я сейчас хочу обнять её как-никогда, даже если она оттолкнет и разобьет мне сердце, что, в принципе, в её стиле». Все утро они провели в тишине. Уэнсдей ни разу не посмотрела на свою соседку, а Энид наоборот – не сводила с Аддамс глаз. Уэнсдей чувствовала это, но думала, что Энид лишь хочет задать вопрос по типу: «где ты была всю ночь?» Уэнсдей первая вышла из комнаты и отправилась на уроки в одиночестве.  А Энид стояла и смотрела на уже закрывшуюся дверь: «Как ты можешь так поступать с людьми, Уэнсдей? Я ведь извинилась вчера, а ты оставила это незамеченным! - Энид была разочарована и немного даже зла, но она вспомнила выражение лица Аддамс, когда та сидела в одиночестве во дворе. – Она просто слишком сильно переживает, возможно, пытается восстановить свое самообладание и починить немного треснувшую «стену» между нами. Все это так сложно… Её не надо торопить, но мне в своих действиях нужно поторопиться, ведь Уэнсдей хочет сбежать еще больше. И, между прочим, теперь её желание усилилось, причем из-за меня». Энид перестала обижаться на свою «возлюбленную» и решила поспешить на уроки. Уэнсдей почти дошла до класса, но её остановила Бьянка и компания её прихвостней. — Каких я людей здесь вижу, – начала разговор Бьянка. – Выглядишь еще более мрачно чем обычно, Аддамс. — Я советую тебе вспомнить общеизвестный факт – убийцы орудуют по ночам... Бьянка. – Барклай даже опешила от такого тона и взгляда Уэнсдей. Казалось, что она способна убить одним только взглядом. — А я посоветую тебе вспомнить: кто же выиграл в прошлом фехтовальном поединке!? – толпа рядом с Бьянкой начала одобрительно перешептываться, но Уэнсдей не была задета этой фразой. – Хотя соглашусь. В начале тебе, как новичку, повезло, но в конце победу одержала я. — Везет обычно не новичкам, а дуракам – и это тоже общеизвестный факт. И ни к одной из этих категорий я не отношусь. Не сомневайся в том, что я одолею тебя в сегодняшнем реванше, – теперь толпа подростков была в восторге от ответа Уэнсдей. – Мне просто надо было прочувствовать твой стиль ведения боя, теперь я знаю, как побеждать тебя, и «козырей в рукаве» у тебя, как я понимаю, нет – ты ведь привыкла выигрывать просто потому, что нет достойного соперника. — Ты мастер вести словесные перепалки, но я все еще имею желание посмотреть на тебя в настоящем поединке. Я разочаруюсь, если в последний момент ты откажешься, – Бьянка немного злилась. — А я разочаруюсь, если после этого поединка ты не сможешь ходить на фехтование. С тобой, в любом случае, интереснее бороться, чем с остальными. Им обеим хотелось сказать что-то колкое друг другу, но приближение времени урока останавливало их. И опять этот день повторил все предыдущие. Но было одно исключение – не было Энид. Разумеется, оборотень пыталась заговорить с Уэнсдей, и далеко не раз, но Уэнсдей, отвечая что-то наподобие: "Я занята", уходила в неизвестном Энид направлении. Синклер разрывалась на части, пытаясь понять, чем заслужила настолько грубое отношение к себе, а Аддамс разрывалась на части от тревоги за Энид, которая опять незаслуженно страдала. «Терпи Аддамс, терпи. Чувства скоро пройдут, да и я не собираюсь больше задерживаться в Неверморе. Ни за что. Лишь бы больше не видеть этих прекрасных голубых глаз, полных разочарования во мне. Мне надо лишь суметь переждать всё это», - во время очередного побега от Энид думала Аддамс. – «Я сбегу во время поездки в Джерико, а тот странноватый нормис из кофейни мне поможет. Я помню, что Тайлер заканчивает работу в два часа дня, да и никто не заподозрит не-изгоя в помощи моему побегу». Настало время фехтования. Будучи в любом другом состоянии, Уэнсдей бы без проблем сразилась с Бьянкой, но не сейчас, когда её переполняют эмоции. Перед тем как войти ко всем Неверморцам в класс, она надолго замерла перед дверью, пытаясь прийти хоть чуть-чуть в норму. Аддамс сделала невероятное: она решила поддаться эмоциям и позволить ярости выплеснуться, пусть даже на жалком поединке с Бьянкой. Аддамс и раньше была не против убить, но сейчас она была не просто не против лишить кого-то жизни, она просто жаждала сделать это. Дверь резко открылась и внутрь помещения максимально уверенным шагом вошла Уэнсдей. — Надеюсь ты не забыла про нашу дуэль? – веселым, даже насмешливым тоном спросила Бьянка. — Вижу, у тебя хорошее настроение. Не  переживай, ему недолго осталось находиться рядом с тобой. Не будем тянуть, начнем сейчас. На тех же условиях, что были в конце предыдущего раунда: ни наконечников, ни защиты, сражение до первой крови, – никто из учеников до этого не наблюдал такое количество ненависти в Уэнсдей раньше, некоторые не на шутку перепугались. Особенно Энид. Но она боялась ни за себя, ни за Бьянку, а за саму Уэнсдей: «Сколько же эмоций ты так долго копила в себе!? И почему вместо того чтобы выговориться кому-то, хоть раз, ты предпочитаешь устроить почти что поножовщину?» Бьянка немного замялась от резкости темноволосой бестии, но через время, чуть менее уверенным тоном, чем Аддамс, сказала: — Начнем! Послышались слова тренера: «Êtes-vous prêt? En garde. Allez!» - бой начался. Отовсюду слышались поддерживающие голоса, встревоженные бормотания и одобрительные слова тренера. Но Уэнсдей и Бьянка были погружены в поединок и им были слышны только удары шпаг, топот их ног и затрудненное сбившееся дыхание друг друга. Шпага Бьянки прошла почти около плеча Уэнсдей, но та успела увернуться влево, при этом почти попав своим оружием по ноге Бьянки. Следующему удару Аддамс повезло чуть больше – ему не хватило лишь пары миллиметров до правой щеки оппонентки. Барклай замахнулась шпагой в сторону ног, но Уэнсдей сделала перекат и её шпага оказалась бы в груди соперницы, если бы та не успела сделать шаг назад. Неверморцы завороженно наблюдали за боем, пытаясь уловить каждую мелочь, которую будут обсуждать еще ближайшую неделю. Но Энид было не до этого всего: каждый раз, когда шпага Бьянки проходила слишком близко от Уэнсдей, сердце блондинки замирало, и она даже забывала, как дышать. Бьянка наносила удары не только по Уэнсдей, но и по душе оборотня, которая была готова упасть в обморок в любой момент. Очередной выпад Бьянки был успешно купирован, Барклай уже устала нападать. Обе соперницы почти что начали задыхаться, хоть по спокойному лицу Аддамс этого не было видно. Удары сыпались с обеих сторон слишком быстро, шпаги громко звякали друг об друга. Одна из шпаг рассекла щеку соперницы. Из раны начала выходить кровь, а кожу вокруг начало щипать. Хотя, было непонятно, что приносило больше боли: глубокая царапина на лице или горечь поражения. Уэнсдей выиграла поединок. Ранение, которое она нанесла Бьянке, было гораздо больше и глубже той маленькой царапины над бровью Аддамс. Однако победе она была не рада, а наоборот, была расстроена, что это не помогло полному выходу эмоций, но ближайшие пару часов она точно будет спокойна. Как только до изгоев дошло, что только что произошло, они разделились на две группы: первых возглавляли Энид и Ксавьер – они кричали одобрительные возгласы, адресованные Уэнсдей, а вторая группа кинулась поддерживать Бьянку и спрашивать о её самочувствии. Но обе соперницы никак не реагировали. Они одновременно покинули класс. Бьянка шла в медпункт, а Уэнсдей – переодеваться, чтобы пойти к директору Уимс. Уимс, как и в прошлый раз, везла Уэнсдей Аддамс к психологу. Ехали они в полной тишине, директор не пыталась начать разговор, видя, что сегодня её ученица точно не настроена на какие-то разговоры. Они были уже в паре метров от того дома, и только сейчас Уимс начала разговор: — Надеюсь, что в этот раз ты будешь более благоразумна и не попытаешься сбежать. Уэнсдей ей не ответила. Более того, даже не повернулась посмотреть. Как только машина остановилась темноволосая девушка быстро вышла из машины и пошла к дому своего психолога. «У младшей Аддамс определённо что-то случилось. Их тренер уже рассказал мне о небывалой ярости ученицы. Но что могло послужить такому выбросу эмоций у той, что пытается их вечно скрывать. Надеюсь, психолог добьется от неё ответов. А я должна рассказать эту странную перемену в Уэнсдей Мортише Аддамс», - Уимс не спускала ни на минуту глаз с этого дома, чтобы Уэнсдей не сбежала. — Давай же, Уэнсдей, скажи хоть что-нибудь. Даже на том сеансе, когда ты сбежала, ты говорила больше. Что-то случилось? Проблемы в школе? С твоими новыми одноклассниками? Все еще не можешь вписаться в коллектив? – слишком добрый тон мисс Кинбот раздражал. — Меня тошнит от вашего приторно-доброго тона. Неужели вам настолько тяжело написать в моих бумагах – полностью прошла ваш курс и поменяла взгляды на мир? – прежняя ярость Уэнсдей начала возвращаться. — Прости, но я не могу. Это незаконно, и моя первая задача – это помочь тебе разобраться в своих проблемах. — Кто вам сказал такую глупость, что мне нужна помощь? Я её у вас просила? А ваша работа бесполезна: сильные люди должны сами разбираться со своими проблемами, а слабым не место в этом и так переполненном всякими глупостями мире. Эмоции мешают – ты перестаёшь контролировать себя и живешь по чьим-то правилам, как бы тебе это не нравилось. Начиная жизнь ради кого-то, ты становишься уязвим, ты больше не властен над своими действиями. И это все – чертовски глупо и нелогично! – глаза Уэнсдей сохраняли холодность, но вот тон её речи был настолько разгневанным, что казалось: очередному психологу осталось недолго. Пальцы рук были плотно сжаты в кулак. Мисс Кинбот опешила от такой экспрессивной, пропитанной чувствами исповеди: «Раньше она отвечала максимально кратко и уверенно, но сейчас что-то изменилось. Будто она не просто не признает эмоции, как раньше, она начала бояться их испытывать. Для неё это наверняка в новинку, но что же…» – догадка пришла быстрее, чем думала мисс Кинбот. — Ты с недавнего времени влюблена в кого-то, не так ли? – начала догадываться психолог. Уэнсдей впервые старалась избежать с ней зрительного контакта. Она оставила вопрос без ответа, но он был не нужен – все стало понятно. — Думаю, сегодня ты вряд ли мне что-то скажешь. Можешь идти, – после этих слов Аддамс стало легче. Она опять ехала в школу в тишине. Уимс не понимала, что происходит с этой девушкой. Мортиша уже была оповещена о странностях поведения дочери. Энид сидела в комнате в одиночестве, отказав нескольким своим друзьям в прогулке. Вещь стоял на балконе и радовался тому, что его не заперли в ящике. Бьянка сидела у себя в комнате, впервые чувствуя горечь поражения. Ксавьер ходил по двору от угла к углу не находя себе места. Было только шесть вечера, когда Уэнсдей вернулась в комнату. Она, даже не снимая своей толстовки, упала на кровать, почти мгновенно уснув. Бессонная ночь и тяжелый день дали о себе знать. Энид хотела узнать, что происходит в голове у Уэнсдей, что она чувствует. «Она не может молчать вечно», - подумала Энид.