Повышение градуса

***

— Я... Уэнсдей замялась и подняла голову, сидя на полу в странной позе. Она, явно подметив неловкость своего положения, быстро встала. Ей, разумеется, было все равно на чужое мнение, но точно не тогда, когда дело касалось конкурентов, ведь она определенно обходила их. Черно-белый чулок сполз ниже колена, на котором, по всей видимости, скоро образуется прекрасная бордово-фиолетовая гематома. — Что ты, Аддамс, что ты? Толпа учеников, собравшаяся вокруг них, залилась едким протяжным хохотом. Возможно, им просто было все равно, над чем покривить свои кислые лица и поголосить лишний раз. Однако Уэнсдей ранее не чувствовала себя настолько униженной, хоть и поводов с момента ее прибытия в Невермор было немало. Виду она не подавала, но где-то в глубине души разрешила себе признать досадность момента. Как будто и правда стала изгоем среди изгоев. Очередные мелкие пакости Бьянки Барклай. Нельзя вспомнить, в какой уже раз. Как же все это банально — толкнуть своего конкурента на человека, который ему нравится, и который по совместительству нравится тебе. Но в такие подробности личной жизни Аддамс, разумеется, никто не был посвящен, поэтому и подмечено это было только у нее самой в дальнем отделе мозга. А если уж и Ксавье Торп обратит на нее внимание — черепа с неба посыпаться смогут, не иначе. Ну, или найдется очередной серийный маньяк, над поимкой которого она начала работу пару дней назад. — ... случайно толкнула тебя так слабо. В следующий раз впечатаю в стену ты, да так, что потом не соскребешь свое тощее тело с нее. Уже на метлу ведьмы похож стал, Торп. Уэнсдей зачем-то выплюнула последнее слово так, будто набрала в рот кислоты и сейчас пыталась испоганить с ее помощью лица всем присутствующим и, выхватив Вещь из рук Аякса, придурковатого лучшего друга Торпа, задев плечом Йоко, у которой от неожиданности чуть не слетели очки, отошла в сторону шкафчиков и прижалась к ним спиной. По телу ударил холод металла, но ощущение для нее было довольно приятным. Жаль, что не уютный черный гроб, но тоже неплохо. — Аддамс, неужели ты правда до сих пор пытаешься что-то мне доказать? Сделать? Прекращай свои жалкие попытки заполучить авторитет. Просто признай, что лидер тут я. С каждым словом Ксавье, небрежно собирая длинные русые волосы в хвост, надвигался на хмурую, подобную тучке Уэнсдей какой-то, как ей показалось, несколько развязной походкой. Ей иногда было некомфортно от столь большой разницы в росте — тот, кого она всеми силами старалась не выбирать, но, увы тот, кого выбрало ее глупое сердце, которое почему-то решило чувствовать, был выше Аддамс в лучшем случае на две головы, а то и еще больше. Видимо, он изначально должен был смотреть на всех, в особенности на нее, сверху вниз. Чертов лидер. Или просто повезло в генетической лотерее. — Смею тебе напомнить, — яростный взгляд в глаза и четкое приближение к нему настолько, что ее ровный, прямой нос на секунду коснулся груди Ксавье, а он будто ощутил ее дыхание сквозь ткань школьной формы, — что это ты спас меня в начале первого семестра, хоть я того и не просила. Так что сними, наконец, эту шутовскую маску короля токсичности. Она принадлежит мне. Уэнсдей, на свое удивление, но не на удивление присутствующих, была резка и холодна, как и обычно. Из-за щемящего ощущения где-то там, глубоко, ей не хотелось говорить всего того, что вылетало из ее поганого рта в последние несколько месяцев, ведь этот парень все-таки вызывал в ней какие-то чувства, в отличие от Тайлера. Но Уэнсдей Аддамс говорила все прямо и без видимого сожаления. Она всю жизнь была убеждена, что не стоит поддаваться чувствам и идти на поводу у любви. Правда, любовью это и не назовешь. Мимолетная симпатия и не более, учитывая то, как эта самая симпатия к ней относилась, взять хоть данный момент. Первый поцелуй с монстром, чувства к врагу — явный садомазохизм, но, видимо, Уэнсдей такое только по ее черной, словно смоль, душе. Ксавье же в ответ на ее слова лишь усмехнулся и сцепил руки с выступающими на них венами перед собой в замок. Аддамс проследила взглядом за этим действием, но причину не смогла себе объяснить. Это не укрылось от парня, нависавшего над ней. Ему показалось, что храбрая и смелая Уэнсдей сейчас сжалась перед ним, стала жалкой и беспомощной, из-за чего только сильнее хотелось разрушить засевшие в ее голове установки. Не она тут королева, не она тут лидер и уж точно не она — холод. В этой игре ей не победить. — Аддамс, маленький чумазый черт, я тебе повторяю в тридцать седьмой раз: я спас тебя, потому что был должен. Мы квиты. Пока он проговаривал эти слова, согнулся над ней в три погибели, будто пытаясь уловить в ее лице хоть какую-то эмоцию, оповещающую о задетом запредельном чувстве собственной важности, которому можно было разве что молча позавидовать; или же хотел загнать мышку в мышеловку, подловить, разоблачить. Но его постигло разочарование: Ксавье Торп не заметил ничего, кроме презрительного взгляда и леденящего равнодушия. Все в ее стиле, как и всегда. — Ну, ну, ребята! Чего вы тут устроили? Из-за интересной стычки никто и не заметил, как прозвенел звонок, и в коридор вылетела учительница, ожидавшая учеников на урок уже добрых тридцать секунд. Хлестнув Торпа длинными белыми волосами по плечу, она протиснулась между ними, расталкивая их друг от друга на приличное расстояние. Женщина кивком показала толпе рассеяться и обернулась к Ксавье и Уэнсдей, сложив руки на груди. Она смотрела на них как на нашкодивших маленьких котят, хоть и никаких особых проявлений агрессии, как они оба считали, пока что не было. Пока что. Все впереди. — Молодые люди, я жду объяснений! Почему Вы зажимали мисс Аддамс прямо в коридоре? Торп засмеялся на нелепое предположение учительницы и поэтому театрально ухватился руками за голову. Он и правда ожидал сейчас всего, но никак не этого. Потому что, во-первых, он, хоть и не отличается добротой и честью, все же уважает девушек и потому не зажимает их в публичных местах, максимум — целует, а во-вторых, это, мать ее, Уэнсдей Аддамс, огромный кусок льда, который хочется растопить и превратить в пар, но никак не облапать на виду у половины школы. И в первом пункте, разумеется, Уэнсдей пожизненно была исключением. Она не из тех девушек, которые позволят себя трогать, тем более, как думал Ксавье, ему. А ей же так хотелось верить, что все его недовольства, направленные на нее, были просто пустыми словами; так хотелось поселить в душе надежду на дружеские или даже романтические отношения между ними, но это было, наверное, чем-то запредельным, как существование единорогов, в которых до сих пор верила ее соседка по комнате Энид. — Чего? Да чтобы я... ее? Она и на... — Торп осекся и продолжил: — Миссис Шлеквик, я не хотел бы, чтобы Вы обо мне подумали плохо. Приношу свои извинения, ведь в моих намерениях не было ничего дурного. Я не хотел осквернить честь и достоинство мисс Аддамс. Женщина воодушевленно пробормотала что-то невнятное и на радостях упорхнула обратно в свой кабинет, оставив двух заклятых врагов, о словесных и не только перепалках которых знала вся академия, наедине в опустевшем крыле. Вещь бесцеремонно взобрался на плечо хозяйки, намеренно задевая ее указательным пальцем, как бы напоминая, что ей пора на занятие. — Свое образование я считаю важнее глупых конфликтов с подобными тебе. Неприятно было тебя видеть. И впредь держи рот на замке. В противном случае буду вынуждена применить гильотину. Мой Пагсли такие крысиные головы на завтрак ест сырыми. Уэнсдей гордо вздернула нос и равнодушно окинула взглядом озадаченное лицо Торпа. Бегло поправив сползший чулок, она направилась в нужный кабинет, оставив Ксавье в гордом одиночестве. Он даже не успел сказать ничего едкого, но ненависть в нем закипала. Отношения между этими двумя становились все холоднее и напряженнее. Скоро должен был, по идее, начаться самый пик, когда ненависть, казалось, просто не может не пойти на спад. Ну, так обычно бывает. Должно быть. Так правильно, логично. Аддамс думала, что так все и случится; ее каменное сердце, обремененное внезапной влюбленностью совсем не в парня ее мечты, хотело так думать. Нельзя сказать, что ей было невыносимо больно видеть поцелуи с Бьянкой того, с кем она не может быть, что она рыдала от каждого его оскорбления, нет. Она по-прежнему была той же рациональной и непоколебимой, и хотела стать еще серьезнее. Она впервые немного поддалась эмоциям, с которыми в последнее время с трудом справлялась, и это вылилось в детскую глупость перед носами едва ли не половины школы. Больше такого Уэнсдей Аддамс допустить не может. Тем более не может допустить того, чтобы Ксавье Торп узнал о том, что она не хочет его повесить или расчленить; нет, за его-то выходки, конечно, хотелось бы, но это было что-то похожее на ее отношение к брату.

***

— Тебе кто-то пишет, Уэнс. Шепот соседки по комнате раздался над ухом, но интереса никакого не вызывал. Мысли Аддамс были заняты совершенно не тем, чем хотелось бы. Не уроком, не подругой, не новым расследованием. И если быть честной с самой собой, это новое чувство поселилось в Уэнсдей еще под конец первого семестра, когда Ксавье сказал, что она разрушила его жизнь и все в таком роде. Пришлось признать это, как бы сильно ни ударило по ее высокой самооценке. Уэнсдей Аддамс влюбилась. Не в какого-нибудь милого мальчика вроде Тайлера или Юджина, не в мальчика-гота, а в самого Торпа, грозного лидера школы, по совместительству парня Барклай и человека, презирающего ее. Ужаснее этого был только розовый свитер, который Синклер подарила ей на Рождество. С того момента и начались продолжительные несколько месяцев ее неугасаемой симпатии и его неугасаемой ненависти. Не сказать, что он в ее сторону за весь период хоть раз проявлял любовь или что-то похожее на нее, но глупому и, как оказалось, вовсе не ледяному сердцу, приказать Аддамс не в силах. Ксавье занимал ее, ее мысли; она много думала, перебирала в голове разные варианты. Ей даже казалось, что он может быть тем анонимом, что отправил фотографии на ее новый телефон, подаренный Энид перед окончанием семестра. И раздумья не отпускали ее даже сейчас, на занятии, пока та же самая Синклер, которую Уэнсдей вспомнила пару секунд назад, не толкнула ее в бок. — Уэнс, да тебе же там сообщения строчат непрерывно, ты что, ослепла, подруга? Энид накрутила светлый локон с розовым на кончике на палец и повертела его, ухмыляясь и делая загадочный взгляд. Это выражение лица было уже слишком хорошо знакомо Уэнсдей. Видимо, очередной намек на тайного поклонника, или, не дай Дьявол, романтику. Нет уж. Аддамс покосилась на Энид, отодвигаясь от нее, а затем перевела взгляд на телефон, который и правда разрывался от сообщений. Они струились одно за другим, а технология из двадцать первого века раздавала характерные звуки жужжания и выстреливающего револьвера. Уэнсдей очень нравился сигнал ее уведомлений, но точно не в этот раз. Все, что она успела разглядеть на экране телефона — "тебе конец".