Второй шанс

— Эй, Ярик, организуй-ка нам по-быстрому пожрать… Яр резко открывает глаза, честно пытаясь сфокусировать взгляд на лице своего вроде как мужа. По крайней мере тот предпочитает именно так себя величать, хотя никакого «штампа в паспорте» Яр так и не получил. А хотел. Еще год назад хотел с ним семью. А теперь все его желания сводятся к одному: чтобы перестало так невыносимо тошнить. — Я тебе, блять, что, повар? — хрипло отзывается парень, чуть сползая на диване, укладывая затылок на пиздец насколько твердую и неудобную спинку. — Иди, сука, и сам себе организуй! Или дружка своего попроси. — Ты омега, тебе и готовить, — фыркает типа муж и падает на диван всем свои немаленьким весом. Яра подкидывает, мир делает кульбит, желудок говорит «кря». Парень едва успевает наклониться, чтобы не заблевать журнальный столик и собственные ноги. Его рвет съеденными с утра жаренными яйцами и водкой, которую он бесстыдно бодяжил томатным соком. Со стороны выглядит, будто его рвет кровью… Но это, что странно, никого не смущает. Только через пару месяцев, прокручивая в голове ситуацию, вспоминая, он понимает, что выпил не так-то и много, и повело его совсем не от алкоголя. Суки. Они спланировали все! — О-о, поплыл! — раздается слева омерзительный голос дружка. — Витек, не стоило позволять ему так нажираться… Надо следить за своим омежкой, тем более за таким симпатичным. Липкие ладони собирают его волосы в хвост, будто бы заботливо, чтобы не заблевал свои длинные черные патлы, но на самом деле больше лапая плечи и шею. Яр бы возмутился, оттолкнул его, но желудок снова скручивает спазмом. Легче почему-то не становится. Башка как в тумане, потому, когда его опрокидывают на диван, небрежно вытерев какой-то воняющей потом тряпкой рвоту с губ, а потом в рот суют хуй, Яр даже не способен сопротивляться. А дальше все сливается в сплошное месиво из боли, грязи и непрекращающейся тошноты. Его ставят в разные позы, бьют ладонями по щекам и по заднице, таскают по полу за волосы, а он не может даже сообразить, как это все остановить. Звуки, вырывающиеся из горла, не связываются в слова, в голове пусто. Он не может даже вспомнить человеческую речь, и… Щелк! Окровавленные пальцы соскальзывают с гладкой кнопки выключателя. Собственное отражение в зеркале пугает. Яр не узнает себя, не может вспомнить почему он весь в крови, почему так болит между ног и почему… у него в руке нож. Пальцы слабеют, он роняет нож на пол, но будто не слышит звука. Он подходит ближе к зеркалу, обхватывает собственное бледное лицо с горящими от ударов щеками, проводит окровавленными пальцами по распухшим губам и смотрит в свои пустые голубые глаза. Красивый. Предательски красивый. Алкоголь еще не изуродовал его лицо. Даже сейчас, когда длинные, до поясницы черные волосы всклокоченные и липкие от крови, когда в глазах полопались капилляры, он все равно предательски красив. Что с ним случилость? Откуда кровь? Он гладит свои обнаженные белые плечи, ведет вниз, покрывая кожу омерзительной липкой субстанцией, которая очень быстро высыхает и берется коркой. Он ощупывает себя, но не находит повреждений и, когда ладони соскальзывают ниже пояса… Яр смотрит вниз, на свой безвольно висящий маленький омежий член, на свои бедра… и вспоминает. Боль, будто затаившаяся подколодная змея, резко набрасывается на него и кусает, впрыскивая яд. Яр чувствует ужасающую боль между ног, будто два узла — и как они, блять, в нем поместились?! — все еще разрывают его на части. Он кричит громко, с надрывом, желая быть услышанным, потому что в голову лезут, толкаясь, будто люди в автобус в час пик, воспоминания. Нож в руке, две перерезанные глотки, два отрубанных альфячих хуя с до сих пор не сдувшимися узлами, застрявшие в широко распахнутых ртах их хозяев. Яр вопит так, что срывает голос. Его рвет желчью и слюной на кафель, который весь в кровавых следах его босых ног…

***

На свое ебало смотреть тошно. — Как стричь? — холодно спрашивает бета, пощелкивая парикмахерскими ножницами. Яр смотрит сперва на конвоира, застывшего в метре от него, а потом хрипло интересуется: — А что, есть выбор? — У омег есть. — Тогда налысо. Бета удивленно приподнимает бровь и собирает в руку его длинные волосы. — Такую красоту жалко резать. Уверен? — Да. Нахуй красоту.

***

— Блять, опять заблевал пол! — рычит охранник и больно пинает его в бок. А Яру похер, он всеми силами пытается не потерять сознание, стоя на четвереньках. Поднос с едой, от запаха которой его мутило, валяется неподалеку, едва ли тронутая перловая каша, которую он обычно любил, растеклась по паркету неаппетитной лужицей… — Морозов! А ну поднялся! Что с тобой, блять, происходит? Эй вы! В лазарет его! Не дай бог какая-то кишечная инфекция, только этого не хватало! Вымойте тут все с хлоркой!.. Яра поднимают в четыре руки, тащат в лазарет по бесконечным коридорам, а там швыряют на кушетку. Сопротивляться он не в состоянии: из-за постоянной тошноты еда в его желудке надолго не задерживается. Потому и башка кружится, и спать он не может. Пожилой доктор в белом халате задает ему вопросы, почему-то спрашивает когда последний раз была течка и секс со сцепкой. Яр истерически смеется, но не иронизирует на этот счет. Просто говорит конкретную дату. Потом его просят задрать рубашку. Он делает это без страха. Почему-то после изнасилования страх не появился, только омерзение к альфам. Однако врач был бетой, а это уже радовало и… — Я возьму кровь на анализ, результаты придут завтра-послезавтра. Но есть способ и более быстрый… Доктор помогает ему сесть, достает цветную коробочку и вручает ему… тест на беременность.

***

— Не трогай меня! Не трогай меня, уебок! — Ярый сорвал голос еще вчера, потому сегодня способен лишь сипеть и шипеть, однако кулаки его с такой силой колотят по спине и плечам охранника, который умудрился каким-то образом почти закинуть его на плечо, будто мешок картошки, что тот всерьез умоляет своего напарника снять с него обезумевшего омегу. Его действительно отрывают от альфы, кидают на пол, и Яр инстинктивно, оказавшись на ледяном полу, сворачивается клубочком, защищая коленями живот, а локтями голову. Его пинают только пару раз, больше для вида, а потом, посмеиваясь, хватают за плечи и вздергивают на ноги. Драться с беременными ниже их достоинства. Ярый дергается, отшатывается, но его руки уже заламывают и сковывают наручниками. А потом кидают в холодный карцер. Его ребенку уже семнадцать недель, живот натягивает майку, начинают отекать лодыжки, но Яр все еще не может равнодушно смотреть, как новеньких испуганных омежек обижают эти быки, то ли в шутку, то ли всерьез запугивая групповым изнасилованием. Ярый понимает, что ведет себя как суицидник, не зря же кличку свою заработал, но все равно не может прекратить ввязываться в драки. А когда через полтора месяца он очень сильно бьет охранника в челюсть, выбивая ему зуб… — Я тебя, тварь, на куски порву! — орет альфа, кидаясь на него. От катастрофы их отделяет пара метров. Яр уже всерьез готовится встречать смерть, только непонятно чью, его и в последствии ребенка или только ребенка, смотря куда, в голову или в живот охранник впечатает свой пудовый кулак. Но в последний момент альфу перехватывают его коллеги и пытаются успокоить: — Олег, ты с беременным омегой драться собрался?! В тот момент Ярый еще не знает, что бить его не будут, но нахуй перекроют весь воздух, урежут дополнительный паек свежих овощей и фруктов, положенный всем беременным омегам, и заберут пузырек с витаминами. А потом откажут в переводе в лазарет на тридцать девятой неделе беременности.

***

Пустота. В голове пустота, в животе пустота, в глазах пустота, в душе пустота и самое страшное: в руках пустота. Он сжимает пустоту, он качает пустоту и прикладывает ее к груди. Он пеленает пустоту и целует пустоту. А всего пару дней назад пустота была ребенком. Он держал своего маленького сына, который унаследовал его темные волосы и голубые глаза. Его маленького омежку… Динар постоянно рядом, он даже спит с ним на одной койке, обнимая, хотя у самого уже живот внушительный. А ведь его тоже ждет вскоре расставание с малышом. Ярый старается не реветь. Слезами горю не поможешь — он точно знает это. Проверял. Рыдал и умолял позволить ему побыть с сыном еще хотя бы пару часов. Он наступил на горло собственной гордости, ползая в ногах у равнодушных конвоиров, которые должны были отвести его в камеру. Ребенка забрали, вручили в руки пустоту и отправили гнить на долгие шесть лет. Порой Яр всерьез думал, что лучше бы они оба умерли при родах, а порой подобные мысли его пугали. Ведь ребенок не виноват. Ребенок заслуживает шанс…

***

— Яр, я обещаю, все будет хорошо! — Динар смотрит на него так, будто прощается. Он как раз ждет, когда за ним придут, чтобы сопроводить в больницу на обследования. Ярый не верит в «хорошо», он верит в «херово». — Он там уже две недели, — мертвым голосом отзывается омега, глядя в пустоту, — лежит в холодной кроватке, никто к нему не подходит, когда он плачет, никто не берет на руки, никто не… Динар сжимает его руки сильнее, вынуждая посмотреть себе в глаза. — Яр. Я клянусь! Клянусь Богом, своим ребенком, своей жизнью. Все будет хорошо. Потерпи немного. Ярый грустно улыбается, глядя в красивые глаза сокамерника, и выдыхает: — Да брось! Ты же не волшебник… — Нет, — хмыкает Динар и наклоняется ниже к его уху, доверительно сообщая. — Но я вынашиваю ребенка волшебника!

***

Вся тюрьма буквально гремит о побеге. Ярый старается вести себя как обычно, чтобы к нему не сильно приебывались, но на допрос все равно вызывают. — Рассказывал ли мне Динар аль Хадари о своих планах? — обманчиво спокойно повторяет Яр вопрос следователя, расслабленно откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Может и рассказывал. Да только я не слышал нихуя. Похер мне на него, понятно? — Морозов! — прикрикивает на него конвоир, но Ярый буквально взрывается. — У меня ребенка, блять, забрали! Моего ребенка! А вы меня спрашиваете про какого-то залетного омегу, который спал на верхних нарах?! Его выводят под руки. Сказать он ничего не в состоянии, да и что говорить?.. Единственное - сложно не улыбаться. Египетский принц полетел к своему волшебнику, а его через неделю переведут в исправительную колонию, где возможно совместное проживание с ребенком. Может, и правда все будет неплохо?..

***

— Морозов, клянусь, если ты не заткнешь своего пиздюка, я ночью удушу его подушкой! Ярый на его слова уже не реагирует. Он и сам ужасно устал. Весь день и всю ночь Максик истошно орал. Педиатр сказал, что это нормально, колики у него, животик болит, вот он и плачет. Только сокамернику это не объяснишь, он тоже устал от бессонных ночей, а он еще и, в отличие от Яра, работает в швейном цеху. — Т-ш, малыш, ну не плачь… — просит омега, покачивая ребенка на руках. Похуй на усталость, он готов выдержать все что угодно, лишь бы быть рядом с младенцем. Динар не соврал, все действительно будет хорошо и это уже не пустые обещания. Его делом плотно занялась организация по защите прав омег, переживших насилие. Они требуют пересмотра дела, готовятся к подаче апелляции, собираются просить о помиловании или хотя бы смягчении наказания и вообще пророчат скорое освобождение. Но вот в «скорое» Яр не верит. Он знает эту бюрократическую машину. Успел изучить. Потому старается даже не думать и не лелеять никаких надежд. Но делает все, что от него зависит. Динар по телефону попросил его вести себя хорошо, чтобы не усложнять работу адвокатам, и он очень старается. Ярый паинька, весь погружен в ребенка, а гнев, сжирающий его, выплескивает на спорт площадке. Кладет малыша в казенную коляску, вывозит на свежий воздух и, оставляя в тенечке неподалеку, занимается. Раньше он был подкачанным, хоть и изящным омегой. Потом случился «муж» и тюрьма и вот наконец-то он может попробовать вернуть себе прежнюю физическую форму. На самом деле мышцы растут активно. Его в колонии хорошо кормят, дают достаточно мяса, а потому за два месяца регулярных занятий плечи обретают рельеф. И, хотя врачи настоятельно не рекомендуют заниматься спортом, говорят, что нужно дать организму восстановиться, Яру плевать. Его бесит его живот, который напоминает сморщенную тряпку. Он вспоминает, каким красивым был его пресс до беременности… Ничего. Все пройдет. Теперь он видит свое будущее чуть более ясно.

***

— Не смей его трогать, сука! Ярый не соображает что делает. В нем будто щелкает какой-то тумблер, отключающий мозг, потому что никак иначе он не может объяснить, почему вообще он вручает своего ребенка в руки соседа, который грозился этого самого ребенка придушить подушкой, а потом, перепрыгнув через лавки в столовой, кидается на охранника, который будто бы в шутку, но все же достаточно агрессивно, в истинно альфьей манере подкалывает новенького омежку, которого буквально вчера определили в колонию. Он не мыслит рационально, он не думает о том, что охранники здесь не то что в тюрьме, и что режим намного мягче, и что ему самому нужно думать в первую очередь о ребенке и себе, но он не может сдержать злость. Он впечатывает кулак в «солнышко» мужчине и получает от него инстинктивный ответный удар в лицо. Нос мгновенно взрывается болью, губа трескается. Ярый глухо стонет, чувствуя, как кровь заливает грудь, и, не удержавшись на ногах, падает. Видимо, он еще слишком слаб, да и явно измотан бессонными ночами. Охранник пытается схватить его, но не успевает. Ярый ударяется бровью о край стола, добавляя еще больше боли в копилку. Он хватается руками за лицо, пытается подняться, но не может. Ладони в крови, пол в крови и… Щелк. Окровавленные пальцы соскальзывают с гладкой кнопки выключателя. Он крепко зажмуривается, пытаясь прогнать наваждение. Нет. Нет, он не там, не в ванной. У него в руке нет ножа, которым он отрезал члены насильников. Нет, прошел почти год. Нет. Он… — Тш-ш… Ярый открывает глаза и с ужасом смотрит во встревоженное лицо. Пытается сделать вдох, но не может: в носу кровь, в горле кровь. Кровь заливает левый глаз, щиплет. Он может смотреть только правым и хрипло, булькающе дышать. Когда он успел забиться в угол?.. — Тш, я не обижу! Молодой мужчина охранник, которого он раньше тут не видел, протягивает ему руку. Кажется, омега. А может быть бета. Светленький, миленький, совсем не похожий на других охранников. Ярый почему-то ему доверяет. Он вкладывает свою ладонь в его и встает. — Я отведу тебя в мед пункт, — произносит парень и закидывает его руку себе на плечо, обнимает за талию. Его прикосновения не пугают и не отталкивают. К омегам Ярый испытывает теплые чувства и почему-то сострадание. Хотя не все омеги страдали так, как он, конечно, но… — Меня зовут Рома, — сообщает парень. — Я тут второй день. — Я… — Т-ш, не говори ничего. Дыши ртом, насколько это возможно. Не беспокойся за кровь, все вытрут. Просто дыши. Ярый хочет сказать про своего ребенка, попросить его присмотреть за Максиком, но не может и слова вымолвить. Уже в медпункте ему останавливают кровь, вытирают лицо, дают попить воды, а, когда он может говорить, хоть и страшно гундося из-за ваты в носу, Рома куда-то девается… — Надо зашить бровь, — произносит врач, раскладывая инструменты. — Это неприятно, но достаточно быстро, если не будешь дергаться. — Угу, — мычит Ярый и послушно подставляет лицо. Быстро — это именно то, что нужно. Он должен вернуться к сыну. Правда, когда врач делает первые пару стежков, Рома сам заносит ему ребенка. Максик почему-то не плачет. Смотрит на лицо охранника неотрывно, ручками смешно шевелит… — Ты ему понравился, — хмыкает Ярый. — Он любит омег. У альф на руках начинает кричать… Рома улыбается и произносит: — Он очень на тебя похож. Красивый ребенок. Где его отец? Яр мгновенно мрачнеет и шипит: — В аду.

***

— C-семь… — выдыхает Ярый, в последний раз подтягиваясь на перекладине. Пот стекает градом по обнаженному телу, и Яр хватает полотенце, тщательно вытирая себя. Грудь уже пришла в норму: Максик перешел на искусственное молоко, и сегодня впервые Яр решился снять футболку, потому что на улице жара невыносимая, а спортивная площадка на самом солнцепеке. Кожа на животе еще, правда, выглядит просто отвратительно, но Ярый просто подтягивает штаны повыше. Один короткий взгляд в сторону коляски, стоящей в тенечке, чтобы убедиться, что малыш не проснулся, и можно возвращаться к занятиям. Правда одышка страшная, и это пиздец как бесит! Нос так и не восстановился полностью после того удара. Внешне нормально, не сломан, но перегородка повреждена, из-за этого и дышать трудно, и запахи он нихуя не чувствует. Яр подходит к турнику, но замечает, как к нему стремительно приближается высокая фигура охранника Ромки. — Привет, — тепло улыбается парень, протягивая ему кепку. — Держи. А то солнечный удар поймаешь. — Спасибо, — спокойно отвечает Ярый, тут же натягивая кепку, буквально кожей ощущая, как скользит по его телу заинтересованный взгляд. Но реагировать на это не хочется. Многие в колонии считают, что Яр по омегам, хотя тот ни разу не был ни с кем замечен в каких-то отношениях. Вот и этот паренек, видимо, решил подкатить. Ярый не намерен флиртовать с ним. Он понимает, что не сможет всю жизнь прожить в одиночестве, но альфы вызывают только стойкое отвращение, а к омегам, увы, душа не лежит. Раньше Яру нравились мощные самцы. Нравилось, когда его втрахивают в кровать и доминируют, нравилось быть нежным, податливым и сладким мальчиком. Но того прежнего Ярика нет. Его уничтожили, вскрыли, выпустив на волю совсем другого человека. Ожесточившегося, злобного, как голодная собака. Да, к омегам не тянет, а к бетам… Парень кидает быстрый взгляд на охранника, который не может оторвать от него взгляд. Может и бета, хер поймешь, когда запахи не чуешь. — Чего ты смотришь? — бурчит Яр, поправляя кепку и продолжая движение к турнику. — У тебя красивое тело, — отзывается Рома. Ну приехали! Ярый только криво улыбается. Пиздец, конечно. И как ему изуродовать себя так, чтобы от красоты остались одни лишь воспоминания? И так волосы почти под ноль стрижет… Надо все-таки плечи раскачать, чтобы вообще, нахуй, на омегу не походить!

***

Ярому плохо с самого утра. Он прекрасно понимает, что это за состояние, хотя, честно признаться, не может поверить, что течка началась так рано. Прошло всего лишь полгода после родов! — Может, тебе не идти сегодня в цех? — тихо спрашивает сосед, натягивая на себя через голову майку. — Да должно только к вечеру разобрать, — отзывается Ярый, уже профессионально меняя Максику подгузник на пеленальном столике. Он, наверное, лукавит. Разберет раньше. Просто на работе проще, чем сидеть с ребенком. Теперь, когда он работает в швейном цеху, он имеет право отдавать сына в такой себе детский сад при колонии. — Выпей хоть подавители… — Я выпил. Они не помогают. То дерьмо, которое поставляют сюда, нихуя не работает. Сосед только губы кривит и выходит из комнаты, а Ярый наконец-то заканчивает с памперсом и помогает малышу сесть. Теперь надо бы покормить, но он сегодня безбожно проспал, игнорируя кряхтение из кроватки. — Ладно, покормят в саду! — решительно выдыхает он. — Сегодня форс-мажор, мелкий, так что прости. Течка нарастает с каждой минутой. Подавители помогают слабо, штаны начинают намокать, его запах наверняка привлекает к себе слишком много внимания. — Морозов! — рычит начальник смены. — Иди отсюда, пока беды не натворили! Ярый поднимает поплывший взгляд и смотрит ему в лицо, замечая, что у того и зрачки расширены, и клыки уже из-под губы торчат. Альфы. Ебаные альфы. Он бросает работу и плетется к выходу, слабо соображая, что происходит. Потому не сразу замечает за собой хвост. Только когда его вжимают мордой в стену, он чувствует слабый запах. Наверняка на самом деле от охранника альфы несет сраными феромонами, но из-за носа он их почти не чувствует. Даже, блять, в течку! — Отпусти! — хрипло просит Ярый, пытаясь вырваться. Башка плывет, мыслей ноль, а тело реагирует вполне однозначно. Штаны намокают мгновенно, между ягодиц липко и скользко, дырка зудит и требует засунуть в нее узел. — Я помогу, помогу… — выдыхает ему на ухо охранник. Звякает пряжка ремня, штаны омеги тянут вниз, а он не может и рукой пошевелить, чтобы оттолкнуть. Нахуя вообще ему мышцы, если они в желе превращаются от присутствия альфы? Штаны падают на пол, смазка течет по ногам, щекочет волоски на бедрах, а Ярый… — Не надо. Пожалуйста, не трогай меня, — шепчет омега, упираясь лбом в стену. Он хочет остановить это безумие. Знает, что будет кайф, знает, что течка попустит, но ненависть к себе, которая придет после, убьет его. Уничтожит. И больше не будет пути назад. — Остановись. Я не хочу. Отпус… Сильные руки, тискающие его бока и ягодицы, куда-то исчезают, а потом раздается рычание, звуки борьбы и мат. Яр не в силах стоять. Он падает на пол и медленно оборачивается, застывая от удивления. Не ожидал увидеть, как хрупкий на вид белокурый и голубоглазый охранник Рома с ожесточением вколачивает кулаки в мощное тело неудавшегося насильника. Их разнимают через минуту. Одного с повреждениями оттаскивают в сторону, а другой мгновенно переключается на Ярого. Тот даже не успевает испугаться, когда Рома кидается к нему. Первая реакция — шок. Он неотрывно смотрит во встревоженные голубые глаза, радужка которых едва ли видна: все закрывают огромные, как у наркомана, зрачки. — Ты… ты… альфа! — шипит Ярый, отталкивая от себя его руки, когда тот пытался натянуть на него штаны. — Не прикасайся ко мне! Все вы грязные похотливые свиньи! Ненавижу вас! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Истерика рвется из груди. Он ничего не видит из-за слез, застилающих глаза. Ему хуево: трясет как в лихорадке. Тело требует секса, тело требует альфу, а мозг орет дурниной. Беги. Беги от этих уебков. Ничего кроме боли и унижения ты не получишь. Беги.