one-by-one

×

Ну охуеть теперь? Ну охуеть теперь. Тэхёну казалось, что в этом мире его так просто уже точно не удивить, повидал уж достаточно, да и знал тоже. Но Джин... Джин да, Джин умел, когда хотел. Как? Каким образом? Почему? Зачем? В эту секунду резко наступившая тишина дорастает до момента стеклянного купола и тут же разбивается — снова заразительным суховатым смехом. — Они же так хотели моего брака и семейного благополучия, — Джин икает и пошатывается, но не падает — его все так же осторожно удерживает на ногах Намджун. — Но никогда не уточняли точных критериев для моего выбора, поэтому я подумал, почему бы и не подыграть? Действительно, почему бы и нет? Боже мой. Иногда Тэхёну казалось, что в Джине все еще жил тот самый девятилетний проказник, который перевернул на рождественском балу трехэтажный шоколадный торт. Только хён вырос, амбиции в нем выросли тоже, поэтому в этот раз он перевернул не просто торт, а всю их общественность, жившую в мраморном покое закаменевших устоев. — Мачеха сказала, что не верит ни единому моему слову, поэтому на следующем приеме требует предоставить доказательства и полную историю нашего захватывающего романа, — торжественно заканчивает Джин, едва заметно опираясь о крепкий Намджунов бок. — А раут послезавтра, если что. Намджун вздыхает. Тэхён не может ни понять по его лицу, ни разгадать по интонации — это вздох сожаления, напряжения, облегчения, усталости или чего вообще? Намджун вообще кажется ему самым странным, самым закрытым и непредсказуемым. Но Джин отчего-то ему доверяет, хотя видит всего второй раз в жизни. Доверяет настолько, что готов поставить на кон собственную репутацию, чтобы выбраться из оков семейных обязательств. Тэхён знает — если бы он был на месте Джина, то ни за что бы не решился на подобные фокусы. Прыжки без троса на той огромной высоте, куда их переместили прямиком с пьедестала родительских заслуг, всегда заканчивались очень плачевно. Настолько плачевно, что чуть ли не летально — хён это тоже знал, знал лучше всех, в свое время сам же Тэхёну рассказывал, чего стоил его отказ от изнурительной работы в модельной индустрии. Джин отплатил длительными голодовками и выпирающими острыми костями, которые надолго превратили его тело в ходячий скелет с натянутой поверх кожей. Джин отплатил мягким диваном в кабинете частного психотерапевта, к которому захаживал до сих пор; отплатил голодными обмороками и полугодом в коррекционной клинике, где его лечили от пищевого расстройства; отплатил вечным недовольством собой и своим неидеальным отражением в зеркале. А еще — сорванными связками. Потому что когда-то Джин пел, и пел хорошо, но с тех пор — не пробовал ни разу, хотя раньше хотел посвятить этому делу всю свою жизнь. Джин был сломанным и сложным, пускай и казался поначалу легким и простоватым. Но Тэхён помнил всю ту боль, Тэхён ее прожил тоже, а потому не понимал, как можно было вот так отказаться от всего выстраданного долгим путём колючих ссор и вечных протестов. Наверное, все дело было в свободе? Джин всегда хотел ее больше, чем они с Чимином; он к ней стремился, желал лихорадочно; горел идеей какого-то недостижимого абсолюта, а потому — повязался со случайным незнакомцем. Слишком отчаянный шаг. Слишком рискованный. Слишком… Да просто — слишком. Тэхён прикрывает глаза. Знает, что несмотря на все но, он все равно останется на стороне хёна. Даже если семья будет против. Потому что Джин — именно Джин и никто другой — дал им куда больше, чем все вместе взятые элитные гувернантки, нанятые репетиторы и сами родители. Джин научил их держать лицо и выживать, переступать через себя и обходиться малой кровью — всегда. Он показал им ценность дружбы и уважения — так, как мог и умел. Тэхён был уверен, что Чимин бы с ним согласился, если бы он это произнес вслух. Но ему и не нужно было. — У вас есть день, значит, — медленно переваривает новости Юнги. — Помощь нужна? — Веришь в чудо? — едко поддевает Чимин, но всем своим видом показывает, что на самом деле согласен. — Хочешь мне себя предложить? — отбивает Юнги, хитро сверкая взглядом из-под прикрытых век. — Ты что, больной совсем? — ужасается Чимин и пихает его локтем под ребра. Только кончик носа краснеет почему-то. То, с каким поразительным энтузиазмом вписываются в эту авантюру буквально все без исключения, Тэхёна не просто настораживает, а по-настоящему пугает. И у него снова не остается выбора. Потому что он мог не любить новые знакомства, мог на дух не переносить назойливое общество Чонгука, но ради Джина был готов поступиться со всем личным, чтобы хотя бы попытаться помочь.

×

Распределение обязанностей проходит удивительно споро и дружно: Чимину и Юнги выпадает честь заняться подставными фотографиями и познать навыки магического фотошопа; Джин и Намджун отправляются усиленно репетировать и узнавать друг друга получше, а Тэхён снова с Чонгуком (ну кто бы мог подумать!), и им нужно составить правдоподобную легенду. От каждой стороны — по человеку в пару, чтобы не было никаких осечек. Надежный план, рабочий. Тэхён все еще отказывается верить, что это происходит действительно с ним. Что это не кошмар замученного бесконечными раутами сознания, а что вот правда — от него не отстает Чонгук третий день подряд, и на этот раз у него даже имеются на это вроде бы конкретные основания. Они решают расположиться в близлежащем круглосуточном Старбаксе, и Тэхёна это даже почти устраивает — место публичное, текучка народа большая, территория нейтральная. Чонгук ни на чем не настаивает, не спорит, альтернатив не предлагает — уже хорошо. Он ставит на стол два огромных пластиковых стаканчика с кофе — от одного только вида пяти сантиметров взбитых сливок, дешевой шоколадной крошки и карамельных ниток сверху у Тэхёна начинают неприятно ныть зубы. К кофе прибавляются рисовые шарики и две пачки копеечного шин-рамена, запахом которого можно если не убить, то желудочной язвой заразить так точно. — Что это? — Тэхён вопросительно ведет бровью и кидает непонимающий взгляд на поднос. — Самый переоцененный и попсовый кофе в округе вместе с самым недооцененным и лучшим ужином в мире, — отвечает Чонгук так, как будто это само собой разумеющееся. — Ты просто обязан попробовать. Тэхён в этом очень сильно сомневается, потому что Чонгук как обычно — закладывает излишне много уверенности, чтобы снова не оправдать собственные ожидания. После двух стаканов старбаксовской бурды и половины плошки переваренного в кипятке, но на удивление не ужасного рамена, Тэхён чувствует такой странный прилив сил вперемешку с отчаянием, что неожиданно для себя начинает спорить. То есть, он не спорил ни с кем наверное лет с тринадцати, потому что прекрасно знал, что его мнение в семье не учитывалось — тратить лишние силы на сотрясения воздуха было решительно бессмысленно. А тут — спорил. С какой-то прям волшебной и непробиваемой упертостью. — Но это не подходит хёну! Он терпеть не может велосипедные прогулки. Тем более, в дождливую погоду, — Тэ хмурит брови и со стуком ставит пустой пластиковый стакан на поднос. Сокджин и велосипед. Под моросящим дождём. Это просто смешно. — Джун не любит яхты. Его укачивает, — тут возражает напротив Чонгук, недовольно закусывая губу. — Он вообще, знаешь ли, не фанат роскоши... Стоило ли говорить, что в создании легенды они не продвинулись ни на йоту? Тэхёну казалось, что его мозги пропарили и перелопатили — настоящий кошмар наяву. А если пойти дальше и все-таки вскрыть его несчастную черепушку, то там возможно даже увидеть точный дубликат остатков рамена, плавающих в плошке. Такие дела. Надежный и рабочий план, как и ожидалось, проваливался с оглушительным треском, а компания Чонгука только подливала масла в огонь. Результат грозился обернуться настоящей кромешной катастрофой и Тэхёновым диабетом, потому что на третьей чашке такого кофе он точно взорвется, окончательно растеряв все жалкие остатки самообладания. В общем, если коротко и ясно, хоть и не очень прилично — ситуация пиздец. — Поехали, — неожиданно вскакивает с места Чонгук, едва не переворачивая стул под собой. В его глазах неприкрыто пляшет опасная искра. Тэхён напрягается. Он видел ровно такую же вчера, когда они собирались в клуб. Тэхён таких приключений больше не хочет — спасибо большое, забыть как страшный сон и не повторять никогда. Тем более, когда поблизости нет ни Чимина, ни Джин-хёна. — Опять в ту дыру или к тебе? — он жмурится, он совершенно не готов. — Ты за кого меня принимаешь вообще? — Чонгук играет в раздражение мастерски, без осечек, даже голос призывно на полутон повышает. Ну ничего себе. Нет, ну правда — ого, что-то новенькое в ассортименте, такого еще не наблюдалось. — За… — Тэхён запинается, прикусывая язык. — Я принимаю тебя за… Он шумно сглатывает, сжимая ладонь в кулак. Вовремя останавливается. Выдыхает. О таком открыто говорить являлось негласным моветоном — ну не опускаться же до оскорблений уровня Чимин-Юнги? Вот и правильно, вот и не надо. Еще чего, Чонгук такого не достоин. — Ай, ладно, — сам Чонгук очень быстро отходит и машет рукой, отгоняя внезапно скопившееся неприятное напряжение. — Сам увидишь.

×

Тэхён видит, видит спустя всего лишь час и сам не верит своим глазам — по ночному Сеулу они успели домчать до окраин с такими лихим ветерком, что все сплавленные мысли мигом встряхнулись и вроде как даже встали на свои места. Они стоят на крыше. Под ногами — осколки штукатурки и сонные столичные улицы, покрытые морозной туманной дымкой. Слабый свет фонарей пробивается сквозь полупрозрачное покрывало, сотканное невидимой легкой рукой; издалека сверкают телевышки и огни мостов, а над головой — огромное свободное небо, алеющее на линии горизонта. Щеки царапает ледяной ветер, мерцают далекие звезды. Ладони мерзнут, их приходится греть о шипящую зажигалку курящего Чонгука. Стоит звенящая тишина. Тэхён впервые чувствует молчание вокруг не тяжелым грузным пластом, а чем-то легким и совсем воздушным — неуловимо парящим шаром, упругим мыльным пузырем, за который можно зацепиться, чтобы улететь вместе с ним в далекое-далекое небо. Наверное, таким мечтательным он был только совсем в раннем детстве. Он сказал бы точно, если бы и правда помнил. — Я сюда всегда прихожу, когда нужно собрать мысли в кучу, — коротко поясняет Чонгук и предлагает сигарету. Тэхён колеблется, но потом все же ее принимает. Курил он последний раз пару лет назад под строгим присмотром Джина и окончательно определился, что это занятие — то еще дерьмо. Это все еще дерьмо — Тэхён с первой затяжки закашливается с непривычки, горький привкус табака ударяет в нос. После второй становится полегче, о чем он сообщает Чонгуку и незаметно утирает слезящиеся глаза о рукав своего французского тренча. Судьба в последнее время его не щадит, прямо-таки грузит нелепостями. Чонгук искренне смеется, но совсем не со зла, а так, поддержать за компанию. Тэхён почему-то тоже — позволяет себе слабую улыбку. Они встречают рассвет и штурмуют неприступную крепость идей: Чонгук много рассказывает о Намджуне, Тэхён вставляет вскользь моменты, связанные с Сокджином. И они вроде бы даже находят точки пересечения — уже хоть что-то, над чем можно работать дальше. Они вроде бы находят точки пересечения. Но Чонгук все еще остается Чонгуком. — Где бы тебе хотелось оказаться, чтобы вот прям сейчас? Тэхён поджимает губы. Он не знает. Точнее, может быть и знает, но признавать не хочет — настолько личным не делятся на второй день знакомства, проводя время вынуждено, а не по обоюдному желанию. Да и по обоюдному желанию — тоже. Чонгуку доверять нельзя, Чонгуку обязательно что-то нужно — ночь с красивым лицом, чтобы забрать трофеем и повесить его к себе на стену в ряд с другими наградами. Чтобы тешить свое самолюбие, гордиться и хвастаться перед другими, мечтательно заявлять права. Чтобы казаться лучше, чем есть на самом деле. И если уж быть совсем честным с собой — Чонгуку ведь не интересно. И Тэхён это прекрасно знает. А потому — не отвечает, отдавая обратно полный отчёт о проделанной работе. Он мотает головой и идет к выходу с крыши. Молчание снова наваливается на плечи тяжелым грузным пластом.

×

Легенду, кое-как сшитую и более-менее подогнанную под самих хёнов, они все-таки сдают и утверждают. Даже успевают помочь Чимину с Юнги, сделав пару одиночных фото со спины, чтобы лица не было видно — словом, план перевыполняют и с обязательствами вроде бы рассчитываются. Вроде бы. Но стоит Тэхёну только подумать о долгожданном облегчении, как новые обстоятельства вступают в ожесточенную игру, разрушая все мечтательные планы о сахарном одиночестве. Джина после раута с очередным скандалом ссылают в изгнание и лишают безлимитной кредитки — одумаешься и поговорим нормально, мы взрослые цивилизованные люди, Сокджинни; свидетельства о браке нет, значит — еще не поздно, сын, тебе это только пойдет на пользу. У Сокджина другие планы. А раз у Сокджина планы другие, то у Тэхёна с Чимином тоже. Какие конкретно, правда, пока неизвестно, но это не так важно. Джин с громким хлопком парадных дверей позволяет Намджуну увести себя «куда угодно, только подальше от этих консервативных ханжей, дорогой» и почему-то хитро подмигивает вслед. Юнги с Чимином как-то подозрительно дружно вызываются продолжать наблюдение за общей ситуацией, потому что Чонгук под предлогом создания фальшивых воспоминаний для хёнов настаивает снова слинять куда-нибудь подальше. Тэхён честно не хочет, но в нем тоже почему-то просыпается странный азарт, когда матушка прожигает спину неодобрительным взглядом, явно говорящим о сулящих проблемах. А раз проблемы будут, то не все равно ли уже? Правильно, все равно — тут только оттягивать момент прополаскивающих лекций, полных осуждения и просьб о сохранении семейной репутации. Значит, решено — снова черт пойми куда и черт пойми зачем, но только не к Чонгуку домой. Нормально, на троечку из десяти потянет. В этот раз они идут покупать хлопушки на реку Хан. Занятие абсолютно бессмысленное, а когда нет соответствующего настроения, так ещё и идиотское совсем, но с Чонгуком ощущается на этот раз даже… Терпимо. Он не грузит пустой болтовней, не наседает и не давит — просто находится рядом и вроде бы даже создает видимость, что Тэхён не так одинок. Иногда выдергивает в реальность неосторожными движениями, (не)намеренно задевая личное пространство, и не дает окончательно упасть куда-то глубоко в себя. Взбалмошным взрывом конфетти простирает путь вперед, не давая оступиться и потеряться. И это — почти нормально. Тэхён уже даже не догадывается, а точно знает, что встретится с ним на следующий день. И послезавтра тоже. Потому что Чонгук обязательно найдет новую причину, а он не сможет вывернуться и отвязаться. Тэхён уже точно знает. И его это вроде бы даже устраивает. Главное — не дать заглянуть внутрь себя, не дать разгадать свой главный секрет. Не дать ему узнать, что он это безликая пустота.

×

Дни летят ужасно быстро. Тэхён все так же по вечерам ходит на ненавистные рождественские балы, а днем вечно пропадает, незаметно выскальзывая из семейного особняка — за поворотом налево его всегда ожидает тайота камри и Чонгук. Чонгук все так же раздражает, но уже фоново. Тэхён с этим мирится как с существующим фактом действительности — ни умножить, ни отнять. Чонгук, на самом деле, знает очень много забавных мест и, кажется, заглядывал в каждую подворотню Сеула, иначе не объяснить его удивительную способность носить целую кладовую историй, связанных практически с каждой улицей, на которых они случайно оказываются. Тэхён против таких рассказов ничего не имеет — это все тот же белый шум, но теперь с едва заметными проблесками взаимного интереса. Самое то, чтобы ненадолго вынырнуть из тесного аквариума и подышать. Отпустить себя, позволить себе короткий момент отдыха. Притвориться, что ты тоже — интересный, что внутри тебя что-то толковое есть. Обмануть не только Чонгука, но еще и самого себя. И, что самое главное, увидеть Джина. Да. Это была основная причина их вынужденных пересечений, пускай и доезжали они до самого хёна, к своему стыду, крайне редко. Просто время как-то стремительно утекало, часто они не успевали и не укладывались, старательно симулируя создание чужих фальшивых воспоминаний — шутка ли? Не шутка. Стояло уже двадцать первое декабря, а до Джина Тэхён добрался-таки от силы раз в четвертый. Джин в своем изгнании обосновался на втором и последнем этаже того самого андерграундного клуба, что находился на окраине Итэвона. Почему именно там? Хороший вопрос. Потому что там жил Намджун, с которым он вроде как помолвлен, а это, кажется, являлось достаточно веской причиной, чтобы отказаться от люксового пентхауса в Каннаме, услужливо предоставленного семьёй для благородной изоляции и осмысления своих горестных ошибок. Тэхён схему все так же не очень понимал, но любые решения хёна принимал на веру. Чонгук унесся куда-то в коридоры служебного помещения, потому что ему позвонил Хосок — для решения рабочих вопросов требовалась тишина, особенно когда вызванивает сам исполнительный директор и просит его срочно забрать из аэропорта. Хосок наконец-то возвращался из Токио — та самая командировка в пару дней затянулась на месяц. Подумать только — месяц. Они с Чонгуком знакомы целый месяц. Тэхён не успевает это толком переваривать и обработать, потому что его за локоть тут же выхватывает Чимин и тащит в сторону лестницы на второй этаж. С каждой ступенькой они удаляются от дневного гула еще не заполненного толпой клуба все дальше — Тэхён вспоминает, что Джин что-то говорил о студии и звукоизоляции, когда звал к себе наверх. Они всегда вежливо отказывались, но сегодня просто не смогли — хён обещал жареный рис с кимчи, их самый любимый. Из-за приоткрытой двери слышатся звуки кухни: утробное шкворчание сковороды, потоковый шум воды, натужное дребезжание посуды и… Пение. Чимин замирает сразу же. Тэхёну требуется чуть больше времени, чтобы понять. Голос — Джина. Джин не пел уже лет шесть так точно, с тех самых пор, когда сорвал связки. Когда отдал все взамен на избавление от модельной карьеры. Когда пошел против семьи, чтобы отвоевать право собственного выбора. А сейчас — он пел. Не так чисто и не так уверенно, как раньше: это было похоже на неуверенные шаги по тонкому льду, легкие и плавучие, скрученные старой скованностью и только набирающие обороты; на восставшего из пепла чумазого птенца феникса, подслеповато щурящегося от яркого разлитого солнца; на смелую попытку ступить на опасный путь снова, не оборачиваясь обратно на крики страха. — Хён? — осторожно зовет Чимин, боясь даже в дверь постучать. — Мы пришли. Вообще-то здесь двери не было и в помине, они стояли уже в гостиной, если так можно было обозвать зал квартиры, оборудованной под лофт — они и сами не заметили, как следовали по пятам за голосом Джина, поддаваясь его приятному окутывающему звучанию, и безоговорочно тянулись следом за этой такой нужной и ласковой рукой. Словно это не было чем-то необычным. Словно это так, как и было всегда.