С самого начала...

Фуф. Вдох… Выдох… Хотя нет. В этот раз никакие выдохи не помогут. Мона сидит в кресле, сгорбатившись в креветку, разминает руками кожу головы и пронзает чисто вымытый пол обречённым взглядом болотно-серых глаз. Можно ли то, куда она попала, назвать «истинной жопой»? Или всё-таки это уже что-то пострашнее? Бабка её ищет. Интересно, в какой момент эта старая дрянь вообще заметила пропажу любимой внученьки? После того, как опустошила все свои запасы дешёвой водки и поняла, что деньги ей с неба больше не накапают? Тьфу. Мона почти выдирает себе прядь волос, настолько напряженной хваткой держится за голову её рука. А вот хер тебе без масла, ведьма треклятая. Иди теперь, работай в одиночестве на своих дежурствах — или куда там ещё берут таких старых алкашек, как ты — зарабатывай на жизнь самостоятельно, как большая девочка. А Мона Мегистус больше не собирается наниматься всем подряд бытовым рабом. Хотя не то, чтобы она не занимается тем же самым в доме у Скарамуччи… Но твою мать, разница просто колоссальная. Хотя бы в том, что в этой кошмарно-фиолетовой квартире Мона может не шугаться от каждого шороха и не бояться, что за неправильный вздох её отпиздят по самым нежным местам первым попавшимся подручным предметом. Мона смотрит на свои руки — клоки волос между пальцев всё-таки остались. Это плохо. Фишль всегда напоминала ей, что нервные тики следует выпускать в окружающую среду, а не в себя. Поэтому девушка решает вцепиться в подлокотники кресла, не взирая на то, что её весьма неплохо отрощенные ногти вполне способны проткнуть нежную обивку. Дин-дон. Обыкновенный звонок в дверь заставляет Мону подлететь на месте. Её пульс в один миг разогнался, наверное, до ста ударов в минуту, а глаза от шока чуть не вылезли из орбит. Твою мать, ну кому взбрело припереться сюда в такую минуту?! Она медленно выдохнула, расслабила руки, неспеша встала и направилась в коридор, дабы наградить названного гостя парой нелестных наставлений. Звонок повторился. Так, стоп. Мона застыла в дверном проёме между прихожей и гостиной. А какую такую тварь звонящуюся сюда принесло? Скара не предупреждал, что кого-то ждёт, и никаких наказов по открытию дверей незнакомцам ей не давал. По спине пробежался заряд тока, когда мысли о худшем снова невзначай начали витать вокруг Моны. Но та разагнала их к чертям собачьим, и всё же решилась заглянуть в глазок. Звон прозвучал третий раз. Мона отодвигает позолоченную крышечку, внимательно смотрит, удивляется. Без доли сомнения бежит за ключами, отпирает замок и открывает дверь. — У меня тут… — Нихрена себе. — перебивает Мона представшее перед ней до боли знакомое лицо. — И тебе привет, — улыбается блондинка, одаривая старую знакомую приветливыми махами грубоватой ладони. — И что ты тут делаешь, Люмин? — Подрабатываю, как обычно. — усмехается она, демонстрируя почтальонскую сумку на своём плече. Люмин, конечно же, знала вся школа. Резвая, но хладнокровная дама, которая славится двумя вещами: надиранием задниц, и помощью каждому встречному поперечному за сердечное «спасибо». И, что ж. Похоже, она решила поддерживать эту репутацию даже после окончания учёбы. — У меня тут письмо для Скарамуччи. — блондинка демонстративно взмахивает конвертом размера а5, придерживая планшет и ручку другой рукой. — Неужели, квартиру перепутала? — Не, не перепутала, его просто дома нет, — отвечает Мона, но, заметив интерес во взгляде Люмин, судорожно добавляет: — мы просто вместе живём! — Ну хорошо… — жмёт она плечами, потому что её, очевидно, не интересует разнос сплетен. — А когда он вернётся? Когда вернётся Скарамучча, известно трём людям: богу, сатане и самому Скарамучче. Поэтому на данный вопрос Мона ответить затрудняется. Но есть и другая идея. — А ты можешь мне его отдать? Я ему потом передам. — Ну… Вообще я обязана передавать такие письма исключительно из рук в руки и без вмешательства третьих лиц… — она многозначительно улыбается, вопреки сказанному протягивая конверт Моне. — Но если ты сможешь скопировать подпись Скарамуччи максимально похоже, то я смогу передать письмо тебе, и тогда мне не будет необходимости тащиться сюда во второй раз. А она ведь действительно помнит. Поэтому без колебаний хватает ручку, выводит фигурную «Р» в графе для подписи. Да, у Моны довольно неплохо развит навык копирования почерков. Так получилось, что строка «подпись родителей» в её школьном дневнике нередко оставалась пустой. Потому что мертвецы вряд ли смогут иссохшей рукой расписаться в дневнике своей дочери, ну а бабка… Тут даже говорить ничего не надо. Поэтому всяческие справки, записки и подписи Моне приходилось изготавливать своими руками. Конверт передан, Люмин желает старой знакомой всех благ, разворачивается и благополучно исчезает в глубинах лестничного пролёта. Мона вслепую захлопывает дверь, попутно разглядывая белоснежное письмецо с парой тройкой сиреневых марок. Твою мать, даже тут этот цвет до неё добрался. Итак. Некое «ООО Фатуи» прислало некоему «Сказителю»… Стоп, это так Скарамуччу нарекли что ли? Ладно. В общем, прислали какое-то дофига важное письмо. Само собой, Мона распечатывать его не собирается. Потому что во-первых, читать чужие письма нехорошо. Во-вторых, она почему-то уверенна, что внутри этого конверта находится то, о чём она совсем не хотела бы знать. Может быть, Скарамучча работает диллером и торгует незаконными веществами? А «Сказитель» — просто его кодовое название. Ну или же он фанат ролевых игр по какой-нибудь китайской аниме-игрушке, и в начинке этого конверта содержится какой-нибудь непристойный текст, от одного поверхностного прочтения которого из глаз потечёт багряная кровь. Мона заходит в комнату, отшвыривает бумажку куда-то на комод. Вдыхает полной грудью и замечает, что только что произошедший инцидент немного остудил её пыл. По крайней мере, паника немного отпустила. Решив подышать свежим воздухом для профилактики, девушка подходит к балкону, приоткрывает дверцу. В глаза бросается некрасиво выброшенная уличная кофта, так и просящая поскорее поднять себя и повесить в более подходящее место. Мона так и поступает. Затем возвращается к балкону, выходит внутрь застеклённого помещения, взглядывается в улицу. Эмоции вышли, теперь пустое умиротворение заполнило её организм, омывая каждый перекрученный нерв, заставляя всё тело расслабиться и наслаждаться мгновением. Серые глаза всматриваются в каждого прохожего на темнеющей улицы. Все они такие разные. У кого-то тусклая и блёклая одежда, у кого-то цветная и максимально заметная. Девочки-подростки распускают длинные волнистые волосы, позволяя им развеваться на ветру. Мужчины-работяги, подбрасывая лямки рабочих рюкзаков, уверенной походкой пересекают улицу в синих джинсах и темно-серой футболке. И никто, абсолютно никто из них не желает Моне зла. Никто её не видит. Здесь, в этой безмолвной, пустой, некогда незнакомой двушке, внутри этих давящих фиолетовых стен, она остаётся в желанной безопасности. Именно в этом месте ей всегда рады, её ждут в любое время, ей благодарны за проявленные труд и заботу. И именно здесь она может получить… Да, как ни странно, любовь. От человека, от которого, чёрт возьми, этого ожидалось меньше всего. Мона уже почти смирилась с мыслью, что её злейший и коварнейший враг стал её верным и любимым кавалером, которого она ждёт с работы каждый день. На самом деле, была одна вещь, над которой она ранее не раз задумывалась: это всё похоже на глупую сказку. Слишком идеально, слишком приятно, слишком нереалистично. То есть ты, жизнь, реально хочешь сказать, что по счастливому стечению обстоятельств Мону спас от возможного изнасилования её старый возлюбленный, который ещё и обеспечил её всем необходимым к нормальной жизни? Причём, не только едой и жильём, но ещё и тёплыми и здоровыми отношениями! А, ну и да. За всю эту неделю они со Скарамуччей ни разу, ни разу не обсуждали эту тему. А именно: состоят они в как таковых отношениях, или нет? Вполне возможно, что Скарамучча просто, гм… любвеобильный, и таких барышень как Мона у него при себе ещё пара десятков. Которых он с такой же нежностью одаривает лаской, которым говорит, что они замечательные и особенные, с которыми в своё удовольствие проводит нерабочее время… А может нет. Может, он реально любит только Мону и целуется с ней потому же, почему и она с ним — по желанию близости с любимым человеком. В любом случае, Мона не имеет никакого права жаловаться. Она живёт в чужой квартире за чужой счёт, пока что нигде не работает, и по сути-то, в корыстных целях от неё было бы гораздо больше мороки, чем пользы. Так что, какие бы там намерения не были у Скары, Моне остается лишь покорно смириться с ними и жить дальше. Но сейчас брюнетка, опираясь локтями на подоконник, глядит в окно и старается думать о хорошем. О том, как же сильно ей повезло попасть именно сюда, как сильно повезло, что к ней теперь хорошо относятся. И как сильно ей повезло со Скарамуччей и его неизмеримой добротой. Губы расползаются в улыбке, а левая рука сползает вниз и оглаживает низ живота, в котором последние несколько минут колышется тянущая и ноющая боль. Девушка самостоятельно раздивгает диван, укладывается на него калачиком, складывая локти в области живота, закрывает глаза и старается поскорее задремать. *** Просыпается она от того, что её тормошит какой-то олень. — М-м-м-м! — агрессивно бурчит она, отбивая руку звучным хлопком. — Проснись, шея потом болеть будет. — отвечает ей лесной олень и сдёргивает одеяло. Мона распахивает глаза. На её языке крутятся десятки тысяч матов, которые она в данную секунду планирует сбросить на Скарамуччу. Девушка приоткрывает заспанные глаза, полные агрессии, и поднимает их на парня. Однако, как ни странно, увидев его милую и совсем незлобную улыбку, всякая ярость тут же испаряется. — Чего будишь? — с недовольством спрашивает она, приподнимая сдёрнутое одеяло назад. — Возьми нормальную подушку, — Мона приподнимается, и Скара вытягивает из-под её шеи твёрдую диванную подушку, заменяя её на более мягкую. Понятно. Опять эта его забота, на которую Мона может только глупо ухмыльнуться и растаять от тепла внутри. — Да не, я уже встаю… — девушка сонно приподнимается, осматривается по сторонам. — Сколько сейчас время? — Около восьми вечера. Мона замирает на месте. Поворачивается на шторы — действительно, щёлка открытого окна полностью тёмная. Часы показывают ровно столько, сколько сказал Скарамучча. Непереодетый, в рубашке. Значит, он буквально только что вернулся с работы. — Твою мать! — Мона подрывается с места, но вместо того, чтобы держать курс прямо, славливает звёздочки в глазах и приземляется Скарамучче на руки. — Ты чего? — он прижимает её к себе, придерживая за локоть. — Я заснула и ничего не приготовила, — досадно пищит Мона, пытаясь привести зрение в норму. Скарамучча усмехается, прижимая девушку ещё крепче к себе и поглаживая по волосам. — Да не парься ты, давай я приготовлю. — А ты разве, ну… Не устал? — Не переживай, мне не трудно, — заверяет парень, сбрасывая пиджак на диван, и мягко отталкивая туда же Мону. — Ща, подожди минут 20. Скарамучча живо покинул комнату, не давая Моне возможность как-либо возразить. Чёрт, вроде даже как-то нехорошо напрягать его после работы… Девушка садится обратно на диван, расслабляя спину на мягкой подушке, и подгибает под себя колени. Почему-то, если кто-то делает твои обязанности за тебя, сразу начинаешь чувствовать себя виноватой. У Моны и на работе так всегда было: только попробуй выхватить у неё из рук тяжёлую коробку или предложить помощь с сортировкой двух огромных отделов — нет и всё тут, со всем она справится сама. Единственное, с чем она не справляется сама — восполнение положительной энергии и душевного тепла. Этого у Моны всегда было в огромном дефиците. А, собственно, откуда она могла эту положительную энергию взять? Выкачать её из бабкиного замаха виниловым тапком? Уж какая бы энергия там не была, но точно не положительная. Хотя друзья, вроде бы, у неё тоже были, взять ту же Фишль. Да и работодатели всегда относились к бедной девочке с сочувствием и пониманием. Марджори и Бланш иногда дарили ей разные браслеты, безделушки и милые украшения (которые, Мона, по большей части сдавала в ломбард, за что ей немного стыдно), Сара часто делала ей надбавки за переработку и положительное отношение к клиентам. Даже владелица местной таверны Маргарита и её любимый кот частенько говорили Моне хорошие слова и угощали разными закусками. Но отчего-то молодой и порой обессиленной девушке всё равно не сиделось на месте. Ну нет, просто нет у неё веры в то, что все эти благодарности, нежности и прочая пурга доставались ей просто так. В этом жестоком и беспощадном капиталистическом мире людям от тебя нужно только одно — работа, труд, и отдача последних сил. — Может прям тут поедим? — живое опровержение её ранних суждений выглядывает из-за косяка с двумя тарелками спагетти. Мона поджимает губы и кивает. Он — исключение. Вредное, раздражающее исключение, которое Мона заприметила ещё в свои далёкие 15 лет. Скарамучча — человек, который бесил её своими задирками, подколами и абсолютно необузданным характером. Человек, которому всегда быдо не лень докопаться до самых её малейших проявлений признаков жизни. Человек, который проводил с ней время и общался абсолютно за просто так, которому не нужно было от неё ничего. Который принимал её такой, какой она является, и ни разу не пожаловался. — Если честно, мне всегда было откровенно плевать на чужую жизнь, — несмотря на сдержанность и галантность всего интерьера этой квартиры, Скарамучча отказывается следовать этикету, и болтает с набитым ртом. — Но блин, залететь сразу после выпуска с красным аттестатом — это, конечно, сильно. — Это же та, которая в вашем классе была главной отличницей? — Мона от него не особо отставала, и полностью перепачкала кетчупом губы и уголки рта. — Мгм. Она мне затирала ещё, что если я продолжу прогуливать физику, то не смогу никуда поступить и устроить своё будущее. — он отставил пустую тарелку в сторону, злорадно ухмыльнулся. — Что ж. И у кого из нас теперь устроенное будущее? — Ура, теперь можешь гордиться тем, что не залетел в 17. Мона показывает вверх большим пальцем, затем встаёт, берёт в руки обе тарелки и скорым шагом относит их на кухню. Ставит на дно блистающе чистой, свободной от посуды раковины, и возвращается назад. — А точнее, могу гордиться тем, что хотя бы устроился на нормальную работу. Хм… Работа? В голове Моны едким светом загорается маленькая лампочка. Она моментально вспоминает сегодняшнее утро, столкновение с Люмин и последующее получение в руки загадочного конверта, который она должна была передать Скарамучче, но вместо этого передала горстке пыли и паре тараканов на дальнем углу комода. — Кстати. — разрывает тишину Мона, заставляя парня обернуться на неё. — А кем ты работаешь? Лицо Скарамуччи изменилось в мгновение ока. Он немного помрачнел, отвёдя взгляд в пол. Девушку насторожила такая реакция, и шестерёнки в её голове уже перебирали варианты, в какую именно из мафий он мог угодить. Парень дёргает уголком губ, поднимает на неё взгляд и беспечно отвечает: — Тайской шалавой. Мона разочарованно цыкает, подавляя желание пробить ему голову обо что-нибудь острое. — А если серьезно? — А зачем тебе эта информация? — с подозрением прищуривается Скарамучча. — Чтобы записать её в твоё досье и передать в ФСБ, — отвечает Мона, приподнимаясь со своего места и двигаясь по направлению к комоду. — И вообще, может ты по будням не на работу ходишь, а к любовницам своим. — Платят мне тоже любовницы? Или холодильник с помощью магии сам едой наполняется? — Может, ты реально какой-нибудь бордельщик? — размышляет Мона. — Или где ещё такие странные клички раздают… — Ты о чём? — а вот здесь уже явная настороженность мелькнула в его голосе. В ответ на это девушка берёт письмо и бросает ему в руки. — Тебе тут утренняя посылочка, Сказитель. Скарамучча рассматривает клочок бумаги, крутит и переворачивает его, а по глазам похоже, будто он матерится про себя. Явно, не подписку на любимый журнал ему прислали, и не известия от старого друга. — И откуда же у тебя персональных курьеров понабралось? — с небольшой укоризненностью интересуется девушка. — Мне больше интересно, какого хрена они теперь важные письма передают через третьих лиц. — говорит он, намекая, видимо, что Мона является этим самым третьим лицом. Та закатывает глаза. — Люмин просто не хотелось подниматься сюда ещё раз, поэтому я вызывалась передать это тебе. — А, это была Люмин? — кажется, знакомое имя немного успокоило Скарамуччу — Тогда ладно. — Ты знаешь Люмин? — не поняла Мона. — Люмин знают все. Что ж, с этим не поспоришь. Ещё некоторое время помолчав, Скара как-то беспокойно вздохнул, встал и пошёл на кухню. Мона чётко ощутила витающее в воздухе чувство недосказанности. И вообще, какого хрена он опять уходит? Поддавшись давнему страху, уже покусывающему кончики пальцев, Мона решает не совершать прежних ошибок, поэтому подрывается с места и незамедлительно отправляется за ним. — Я услышу от тебя хоть каких-нибудь объяснений? — требовательным тоном спрашивает она. В следующую секунду девушка ойкает, с ходу вписавшись прямо в развернувшегося Скарамуччу. Она подняла на него голову, демонстрируя обиженный взгляд. — Хочешь узнать о моей работе? — он пристально заглядывает Моне в глаза, и она бросает все силы на то, чтобы не выдать ни капельки смущения. — После этого инцидента я хочу узнать о ней ещё больше. Ты что-то от меня скрываешь, да?.. Его рука тянется к её щеке, запечатляет призрачное касание на мягкой коже. Рациональная часть Моны всё ещё предпринимает попытки сохранить серьёзный настрой, но её тело безбожно растворяется и тает, впитывая нежные взаимодействия с другим человеком. Уголки губ магнитятся вверх, Скарамучча смотрит прямо ей в глаза. — Я работаю в организации «Фатуи». Не знаю, слышала ли ты о такой, но если слышала, то должна быть в курсе, что с ними лучше не связываться и не иметь каких-либо дел. Нет, о такой конторе Мона точно не слышала. Из этого следует вывод, что «Фатуи» не является сетью магазинов, ресторанов, баров или строительных компаний. — Ну и конечно же, мой выбор в области профессии пал именно на них. — его левая рука находит руку Моны, переплетая их пальцы. Правая, тем временем, сползает вниз и касается точёного женского подбородка. — Там иногда бывает интересно, да и платят вполне так неплохо… — Что такое «фатуи»? — на этот вопрос мужская рука немного дёргается, и Мона сжимает её в своей ладони чуть крепче. — Ну… Это, в общем, компания по выбиванию долгов, вроде того. Под их управлением в нашем городе стоит несколько казино. Тогда неудивительно, что Мона о таком не слышала. От тематики азартных игр она старается держаться как можно дальше. Потому что это напоминает ей… Гм, детство. — Моя работа заключается в том, чтобы ходить по домам людей, выбивать с них долги, и заниматься безумно важными бумажными делами, а также ходить на важнейшие совещания, на которых наше начальство и коллеги делятся важнейшей информацией. — Значит, ты кто-то вроде копа? — Ну, вроде того. — соглашается он, немного ближе двигая к себе Мону. — Так как некоторая деятельность фатуи, скажем так, не совсем легальна, нам приходится использовать дебильный псевдонимы. Нет, ну блять, «Сказитель»… Я просто аплодирую стоя. Мона хихикнула, подмечая, что Скарамучче действительно подходит это имя. То, как он рассказывает разные истории, да и просто заговаривает людям зубы, достойно большой похвалы. — Платят вроде бы неплохо за такие-то пустяки, но… Компашка откровенно поганая. Мало того, что атмосфера в рабочем коллективе душит похлеще петли на шее, так ещё и руководство к тебе относится как к дерьму. А что уж говорить про сотрудников, которые по рангу ниже меня… Теперь они находятся совсем близко. Неизвестно, совершает ли Скарамучча эти действие осознанно, но Мона в любом случае поддаётся ему, нежно берёт за спину и осторожно обнимает. — Я не… Хм. — кажется, он немного смутился такому повороту событий, но приобнял девушку в ответ и погладил по спине. Тон его голоса заметно потеплел. — Я не люблю говорить о работе по той причине, что она ассоциируется у меня с чем-то плохим. Там ежедневно происходит много всякой криминальной чернухи, так что каждый из предвестников… Это ранг у меня такой, если что. Так что каждый из предвестников старается не впутывать в рабочие дела свою семью и близких. Он… Считает её близкой? Мона испускает удивлённый вздох, пока по её щекам разливается прозрачный румянец. Скарамучча ощущает, как она сжимает его талию сильне, поэтому тоже обнимает её крепче и трепетно гладит по голове. Мона готова раствориться на атомы. Ещё некоторое время они стоят молча стоят посреди коридора, проводя время в морально и физически согревающих объятиях. Мона вновь начинает ощущать неприятную тяжесть внизу живота, но это не мешает ей наслаждаться руками Скарамуччи на своих плечах. — А ты не хочешь выйти на работу? — внезапно задаёт он вопрос, который сваливается на голову Моны, будто советская наковальня. — Что?.. — она отрывается от мужского торса и заглядывает парню в глаза, старательно выискивая там ненависть и желание поскорее от неё избавиться. — Не загоняйся, всё нормально, — он прижимает Мону обратно и утыкает её голову себе в плечи. Она усмехается про себя, понимая, что стала слишком предсказуемой. — Просто мне кажется, что наводить уют в доме — слишком скучное для тебя занятие. На это Мона предпочитает промолчать. Да, Скарамучча абсолютно прав. От мучительной и серой тоски она готова ползать по стенам, прямо как их домашний паучок Гоша. — Ты где-нибудь работаешь? — прямо спрашивает парень. — Сейчас нет, — честно отвечает Мона. Ну а если уж на то пошло, она не совсем врёт, ведь постоянного места работы она никогда не имела. — А хотела бы? Хотела бы. Но чего она точно не хотела бы — столкнуться со своей бабкой на какой-нибудь из возможных работ. То есть на любой. Мона отклоняется назад, держась за его руки, и твёрдо отвечает: — Нет, точно нет. — А чего так? — поднимает брови Скарамучча, стойко выдерживая акробатические трюки девушки. — Я… Просто я ненавижу работать. — утверждает Мона, шатая головой. — Да. Я очень ленивый и бестолковый человек, поэтому хожу по городу и ищу красивых и богатых мужчин, чтобы они подбирали меня и содержали. — Ну хорошо. — пожимает плечами Скарамучча. — Я дам тебе знать, если найду богатого и красивого мужчину. Мона показывает жестом окей и уходит обратно в комнату. — Я имею в виду, дам тебе знать, что переезжаю к нему, и теперь ты будешь жить здесь одна. — добавляет Скара, приходя вслед за ней. — Ты ему не нужен, — машет рукой девушка. — Он сто процентов выберет меня. — Ни один миллионер не устоит перед такой горячей чиксой, как я. — Скарамучча выставляет бедро в сторону и кладёт ладони на щёки, пока Мона жёстко угарает над его выражением лица. После этого они расселись по диванам, и каждый занялся своим делом. Мона взяла телефон и открыла давно недочитанную статью с информацией о фазах луны, а Скарамучча взял на прочтение очередную книгу. Он что, целым днями только и делает, что книги читает? Но, по крайней мере, вопросов про работу он задавать больше не стал. Похоже, девушка-содержанка, которая боится каждого писка и фанатично выдраивает полы до блеска, его вполне устраивает. Мона подумывает, что из-за этого она может хорошенько влипнуть в такую жизнь ещё лет так на 10. А потом она смотрит в окно. Пошёл дождь, через открытую оконную щёлку завоняло сыростью. Листья деревьев тряслись, а ветки слетали под напором ветра. Одна из таких прилетела прямо в лицо проходящей мимо по тротуару женщине. Ладно. Может, быть содержанкой — не так уж и плохо. *** Что ж. Следующее утро не началось хорошо. Во-первых, вместо мягкой подушки Мона по дурости собственной снова взяла обычную думку и заснула на ней. Шея наутро болела ещё похлеще, чем живот. Во-вторых, она наконец-таки сделала это. Просто без слов встала с дивана, схватила одну из футболок, прилетевшую в её лицо из середины комнаты, и хорошенько отметелила Скарамуччу за нарушение порядка в собственной квартире. Парень еле как спасся бегством от напастей разъярённой женщины, крича «я всё уберу, честно! Прости!». По вердикту, вынесенному её честью Моной, чертила в итоге был помилован, отделавшись всего лишь парой хлёстких ударов мягкой тканью по затылку. Вообще-то, сегодня суббота. Куда это он намылился, да ещё и в рубашке? Он что, грёбаный трудоголик с графиком 24/7 без выходных? Ну или же он просто ушёл к любовнице. Если так, то пусть задержится там на подольше, или лучше вообще не возвращается. В-третьих, сегодня она даже не стала убираться. Немногочисленные вещи так и остались разбросанными по дивану, жиденький слой пыли на книжных полках смиренно лежал на месте, посуда в раковине стояла нетронутой. Сегодня в планах Моны Мегистус только две вещи: умирать от боли в животе и ненавидеть весь мир за одно его существование. Да. Месячные — не самый радужный период в жизни женщин. Как и мужчин, находящихся с ними на одной жилплощади. По непонятным самой себе причинам, Моне хочется выплеснуть всю свою ненависть именно на Скарамуччу, вновь почувствовать ту атмосферу 9 класса, когда они ссорились из-за каждой пролетающей мимо мошки. Но, как заметила девушка, времена уже не те. Скара сильно поменялся, и теперь его будто вообще не трогает ни единая провокация старого врага. Над всеми её надменными оскорблениями в свой адрес он либо смеётся, либо просто их игнорирует. А теперь у него появилась ещё более прекрасная возможность: засовывать в разговор комплименты, смешные подкаты или откровенные шуточки, что заставляло Мону немедленно залиться краской и послать его на три буквы, убегая из комнаты с красным лицом. От этого ей ещё больше хочется кинуть в него что-нибудь тяжёлое, лишь бы стереть с его противного лица это невероятно милое и красивое дурацкое выражение доброй насмешки. Инстаграм и ВК — чудесное спасение от избытка свободного времени. Мона активно скроллила ленту мемных пабликов, скидывая самые отборные картинки в личку Фишль. Древняя традиция, сохранившаяся с их с подругой ранних лет. Часы натикали две минуты второго. За окном начал моросить несильный летний дождик. Капельки едва слышно барабанили по подоконнику с обратной стороны дома, действуя на женский слух успокаивающим образом. Где-то на кухне загудел холодильник. Живот Моны проручал ещё громче, будто отвечая холодильнику на неизвестном языке. Это напомнило девушке, что она по собственной забывчивости ничего не ела с самого утра. В прихожей раздаётся возня. Это Скара что ли обратно припёрся? Что ж, если он за такое короткое время действительно навещал любовницу, бедная девочка наверняка была сильно разочарована. — Ты где был? — не поворачиваясь, бросает Мона. Её голос звучит не так, как обычно. Более устало. — За продуктами ходил, — беспечно отчитался Скара. — В рубашке? — Да я чисто машинально оделся, по привычке, — жмёт плечами Скарамучча, подходя ближе к лежанке Моны. — А что, в этом есть какая-то проблема? В ответ молчание. Во-первых, он не заслуживает того, чтобы Мона тратила свои силы на болтовню с ним. Во-вторых, не признается же она прямо в своей ревности! Сохранение чести и достоинства — это всё-таки вам не шутки. — Ау-у, — Скара тыкает ей в плечо. — Вы живы? — Потеряйся, — бурчит Мона, закрываясь от него широкой подушкой. — Мы будем играть в угадайку по теме «на что обиделась Мона Мегистус?» — Мы будем играть в «не мешай мне находиться в спокойном состоянии». — Даже не хочешь со мной поболтать? — Я тебя ненавижу. — Я тоже люблю тебя, мой котёнок. — Иди нахер, — она показывает ему средний палец и сворачивается ещё больше в калачик, нахмурив брови от смущения. Скарамучча не подчиняется её рекомендации, а лишь поднимает уголок губ оценивающе осматривает с ног до головы. Анализирует тон голоса, язык тела, сжатость позы. По истечению некоторого времени он делает весьма логичное и обоснованное предположение. — У тебя месячные? Полные ненависти болотно-серые глаза медленно и выжигающе скользят вверх по его фигуре. Мона поднимает голову, испепеляет взглядом его лицо и чеканит краткий, полный ненависти ко всему сущему ответ. — Да. — Понял, — Скарамучча показывает жестом окей, встаёт и двигается в коридор. — Щас тогда вернусь. Затем быстро напялил одежду, захлопнул дверь и ушёл. Опять. Мона вздыхает. Не то, чтобы она надеялась, что он не станет бросать её в тяжёлый период и проведёт с ней немного времени… Но вообще-то да, именно на это она и надеялась. Ладно, сама послала — сама виновата. Уж слишком грубой и неприветливой она была с ним в этот раз. А, как известно, грубых и неприветливых людей никто не любит. А уж тем более, если они являются юными дамами с нестабильной гормональной системой. Когда красные, прям как лицо злобной бабки, дни календаря происходили у Моны в родном доме, это было что-то… Странно, что соседи ни разу не вызвали им наряд полиции. Кровные родственницы орали друг на друга так, что в их замшелой квартире почти что вылетали пожелтевшие стёкла. Уф… Это, конечно, было что-то. Ну а так, в периоды месячных, плохого настроения, болезни или чего угодно другого Мона старалась изолироваться от всего мира на улице или в своей комнате, которая у неё, как ни странно, имелась в наличии. Видимо, бабка настолько её презирала, что решила сбагрить подальше от себя даже ценой лишней комнаты, лишь бы глаза не мозолила. Если был вариант укрыться от негатива на работе, Мона пользовалась им с большим удовольствием. Направляла всю ярость и негодование на труд, в итоге получала качественно выполненные задачи, за которые её даже иногда поощряли дополнительным окладом. Ну а теперь… Теперь почему-то и работать не хочется. В своём новом месте проживания Мона так расслабилась и разленилась, что теперь в критические дни даже не хочется изматывать свой организм тяжёлой работой до потери сознания. Какой беспредел. Конечно, она могла бы прибрать дом, чего не делала уже целых полтора дня, но… Тут даже какое-то дело принципов. На данный момент Мона старается не думать о будущем, и всё же иногда к ней закрадываются подобные мысли. Что вообще будет дальше? Как она будет жить? Неужели, теперь ей до конца жизни придется обстирывать Скарамуччу и прибирать за ним разбросанную одежду, как настоящая примерная жёнушка? Ранее Мона и Фишль единогласно утверждали, что подобная жизнь — полнейшее унылое дерьмо, и они никогда не скатятся до уровня обслуги. А теперь… Теперь у Моны просто не осталось выбора. Она не сможет пойти работать в этом городе. Что там работа, она даже на прогулку без страха выйти не может! И пусть Скарамучча невероятно ценит всё, что Мона для него делает, такая жизнь ей совсем не по душе. Да и тем более, опять же, они даже не в отношениях. Что, если Мона так и продолжит следующие десять лет играть роль домохозяйки, а потом Скара в один момент приведёт домой какую-нибудь расфуфыренную Марфушеньку и объявит, что их с Моной «обычное соседство» подошло к концу? Серые глаза презренно сщурились, а кулаки сжались. Скарамучча ещё даже вздоха не сделал, а Мона уже хочет прижать его к стенке и надавать хороших пинков под зад. Да как он вообще смеет приводить домой других женщин в её собственном воображении?! Мда, все мужики — такие офигевшие твари. Тем временем, в коридоре вновь послышались шорохи. Видимо, раздражающий субъект мужского пола вернулся на базу. Мона показательно отвернулась к спинке дивана, твёрдо решив игнорировать его присутствие и возможные претензии. К тому же она понимает, что единственное, на что сейчас способен её речевой диапазон — послать Скарамуччу нахуй тремя разными способами. — Мона? — он тыкает её в плечо, но она не реагирует. До девичьего слуха доносится странный шелест. — М-м, — презренно отвечает она, закрываясь от белого света в подушках, будто вампир. — Повернись уже сюда. Показательно цыкнув, девушка всё-таки перекатывается с боку на бок, ожидая узреть самодовольную рожу Скарамуччи, в которую так и хочется запустить смачный плевок. Но вместо этого перед её лицом предстало то, что она ожидала увидеть меньше всего… — Т-ты… — Мона распахивает глаза в восхищённом удивлении, прикрывая рукой закусаные губы. — С орешками?! Откуда ты, чёрт возьми, знаешь? — Ты сама говорила, — он гордо улыбается, по прежнему умиляясь реакцией Моны на простую шоколадку. «Если б не мои месячные, я б сейчас тебе точно дала…» — проносится в голове у Моны, когда она выхватывает из мужских рук соблазнительный зелёный прямоугольник. Твою мать, он каким-то образом умудрился запомнить её любимую шоколадку!..Она развернула фольгу и сделала большой укус, оставив на коричневой плитке отпечаток ровных зубов. — Эй, ты только не налегай особо, — предостерегает её Скарамучча, открывая верхний ящик комода. — Пофол нафиг. Это теперь моя фоколадка, я делаю ф ней фто хочу. — с набитым ртом и насупленным видом бурчит Мона, демонстрирует средний палец и показательно кусает ещё. Скарамучча пожал плечами и присел на диван, прямо рядом с её головой. Любопытство вынудило Мону приподняться хотя бы в положение полусидя. На коленях парня стоял ноутбук, который он развернул экраном к Моне. — Посмотрим какой-нибудь фильм? — предлагает он, наблюдая, как немного измазанный рот Моны приоткрывается в полном шоке. — Я… тебя обожаю. — она приластилась щекой к его плечу, в ответ её нежно потрепали по волосам. Чёрт. Парень, который не обесценивает женские проблемы, а ещё и проявляет такой колоссальное количество заботы — просто золото во плоти, а не парень. Мона прижимается к нему крепче и понимает, что ей ни в коем случае нельзя профукать такой бриллиант. Их выбор останавливается на какой-то слезливой мелодраме. Всё равно и Мона, и Скарамучча не особо чувствительны к художественным произведениям, так что их всяким там драматизмом отечественного кинематографа точно не возьмёшь. Пока герои судорожно носились по локациями, ссорились, мирились, решали какие-то свои проблемы… Мона их будто и не слушала. Конечно, она могла вкратце пересказать только что впитанный сюжет, могла назвать имена героев и причину их конфликта. Но всем нутром она была сосредоточена на руке Скарамуччи, обвивающей её спину. Это было для неё щитом. Щитом от всех опасностей, от всепожирающей тревоги, что не хочет отпускать её с самого детства, от физиологических болей внизу живота и от любого внешнего воздействия. Она обнимала Скарамуччу в ответ, иногда поглаживала его, тёрлась щекой о ткань его свитера или просто наслаждалась видом его профиля. Это было так до чёртиков комфортно, что ей вновь хотелось раствориться прямо здесь и сейчас. Почему же всё сложилось именно так? Разве они не могли так же общаться в старших классах, как только познакомились? Не могли проживать выпускные-студенческие годы не порознь, а в таких же уютных объятиях? Не могли поддерживать друг друга, сопереживать, подставлять плечо или протягивать руку в необходимой ситуации? Нет, не могли. Мона осознаёт это гораздо более ясно, чем что-либо из вышеперечисленных розовых соплей. Внешние обстоятельства сильнее внутренних желаний, это жестокая правда в жизни, которую она усвоила, может быть, слишком рано. Так в чём же загвоздка? Да в том, что всё это по прежнему слишком хорошо. Тело не ощущает опасности и не включает защитные механизмы по типу дрожи и неровного дыхания. Но та самая единственная молекула, её подсознания, спрятанная глубоко под ворохом мыслей и личностных особенностей, никогда не успокоится. Что ждёт её дальше? Кем она будет работать? Кассиром в пятёрочке, как эта женщина, с которой сейчас общается главная героиня? Кстати, каштанововолосая актриса очень неплохо отыгрывает эту безысходность и неподъемную усталость, присущую подобным профессиям. Нет, не такой жизни Мона хотела. А какой тогда хотела? Да никакой. У неё не было времени придираться к тому, как сложится её жизнь, ей всего-навсего хотелось, чтобы она хотя бы сложилась. Девушка с ранних лет привыкла именно выживать, а не жить. А теперь, когда у неё есть все условия для комфортного существования, что нужно делать дальше? — Как думаешь, сколько лет примерно этой актрисе? — ну, можно начать с того, чтобы не улетать в облака, когда в этом нет никакой необходимости. — Не знаю даже, лет сорок наверное, — к счастью, включаться в обстановку Мона умеет, в какие бы трудности её внезапно не забросило. — Да ладно, даже моя мать в сорок поприличнее выглядела. — А Скарамуччу, кажется, подобные мелочи и не парят. Плывёт себе по течению неведомой реки, и ему хоть бы хны. — Ну, с такой-то жизнью… И таким ужасным гримом довольно трудно вывозить внешностью, — хотя это лишь на первый взгляд. Он очень закрытый человек, и Моне трудно сходу определить, что у него на уме. Наверное, в детстве Мона могла общаться с ним лишь по той причине, что у неё уже был опыт. Стоишь ты на кухне, болтаешь с Сарой и несколькими официантками, и тут тебя вызывает столик, который ты только что обслужила. Подходишь, спрашиваешь, что не так, а тут тебе какой-нибудь заносчивый бородач палит прямо в лицо разъярённым взглядом, да отвечает грубым тоном, что его салат недостаточно зелёный, чересчур хрустящий и вообще лежит на тарелке не под тем углом. Ты поясняешь, мол, мужчина, мы не можем отдать вам эту порцию бесплатно с такими мизерными жалобами. Ну и тут начинается… Узнаешь столько фактов о себе и твоём ресторане, что потом приходится стенку ногтями скребсти, лишь бы преодолеть желание уволиться отсюда побыстрее и больше никогда в жизни не работать с подобной клиентурой. А тут тебе всего лишь грубоватый школьник, которому нечего делать, вот он и прицепился к рандомной девчонке, уязвившей его гордость одним своим существованием. Ну, точнее, так было раньше… Теперь же Мона видит над своей головой взрослого мужчину, переросшего свою худшую подростковую стадию, который уважает её, делится с ней теплом и любовью, помогает с жизненными трудностями, заливается слезами перед экраном ноутбука… Стоп, что?! — Ты чего?.. Мона тормошит его за плечо, а Скарамучча почти не реагирует, впившись взглядом в сцену, где главный герой хлопает дверью перед лицом своего отца, который только что практически отрёкся от своего ребёнка. — Это… Просто ужасно, — надломленным голосом произносит он, прикрывая крышку ноутбука, и хлюпает носом. — И тебя это задело прям до слёз? — поражается Мона, на что Скарамучча будто приходит в себя. — Я… что…? — парень распахивает глаза, и только сейчас ощущает влажный поток, запачкавший его щёку. — Твою мать! — он быстро растирает скопившиеся слёзы рукавом, судорожно мотая головой, но его останавливает Мона. Девушка выпутывается из его второй руки и широко обнимает, укладывая растрёпанную голову себе на грудь. — Ничего страшного, можешь поплакать. – успокаивающим тоном заверяет она. — Спасибо… — то ли саркастичным, то ли обычным тоном мямлит Скарамучча, сжимая её тело и снова немного шмыгая носом. Мона глядела в окно и нежно поглаживала ярко-сиреневые пушистые волосы. Удивительно, почему каменного и буквально неприступного Скарамуччу так сильно растрогала сцена именно ссоры с отцом? Неужели, у него были проблемы в семье? Трудности в отношениях с родителями? Как хорошо, что Моне незнакомы такие проблемы, как трудности в отношениях с родителями. Ведь у неё попросту нет и никогда не было родителей. — Тебе легче? — она целует в макушку парня, до сих пор неподвижно лежащего под её руками. Может, он уже давно задохнулся и умер? — Да, я просто не хочу вылезать отсюда, — чуть более приободрённым тоном отвечает он, проводя рукой по талии Моны. — Ну тогда не вылезай, потом досмотрим, — улыбается она, проводя пальцами по лопаткам Скарамуччи, изучая на ощупь рельеф его спины. К несчастью, пообниматься достаточное количество времени им не дал телефон, раздражающую вибрацию которого в троекратном размере усилил стол. — Тебе кто-то звонит, — оповещает Мона парня, который выныривает из её кофты и лениво тянется рукой к мобильнику. — А. Да, точно. Щас вернусь, погоди, — Он взял телефон, снял трубку и вышел в коридор, откуда в приглушённых тонах начал доноситься его приятный голос. Мона глядела ему вслед, испытывая довольно смешанные чувства. Подглядывать в чужие мобильники нехорошо, — она и сама ненавидит, когда с ней так поступают — и всё же ей удалось заметить появившуюся на экране подпись абонента «Наташа». Интересно, кто такая Наташа? А главное, почему она звонит Скарамучче? Его сестра? Мать? Любовница?.. Неужели, её шуточные опасения всё-таки подтвердились? Хотя нет, что за бред. Если бы у Скарамуччи был кто-то другой, он бы выдал себя хоть чем-нибудь. Хоть чем-нибудь… Мона начинает прокручивать у себя в голове кадры прошедших дней, вспоминает каждую мужскую рубашку, которую она складывала, внешний вид полок внутри и снаружи шкафа, подозрительного стиля одежда в комоде, хоть единый чужой волосок на рубашке… Ну, вроде нет. Пока что из подозрительной одежды у Скарамуччи в шкафу было найдено только кигуруми в виде цыплёнка. Когда-нибудь Мона обязательно заставит его это надеть. Ну правда, он бы так забавно в этом выглядел… Так, не отвлекаемся! Стерев ухмылку со своего лица, Мона вновь нацепила хмурое выражение и сконцентрировалась на мысли о том, с кем сейчас так мило болтает Скарамучча. Стоп, или уже не болтает… В ванной слышится шум воды. Да что там такое происходит? Дверь открывается, Скарамучча, над бровями которого стекают капельки воды, возвращается. Не успевает он сделать и шаг через дверной проём, как сталкивается с обеспокоенным, испепеляющим и немного сердитым взглядом Моны. Парень всё-таки проходит внутрь, садится в кресло и ожидает дальнейшего развития событий. Мона подходит ближе, её тень нависает над ним грозовой тучей. Сложив острые локти на груди, девушка задаёт вопрос. — Кто тебе звонил? — В каком смысле? — Скарамучча установил с ней зрительный контакт. — Контакт был подписан как «Наташа». — Мона почти смутилась, но вовремя взяла себя в руки. — А. Это моя подруга и коллега по работе. — оправдался парень, невинно разведя руками. — А что? — Подруга?.. — казалось, Мона напряглась ещё больше. — Ага. Это та блондинка, с которой я был в клубе в тот день. — Мм, ты был с ней в клубе? — Ага. С ней и её мужем. Скарамучча выделяет последнее слово, на что ранее нахмуренные брови Моны удивлённо взлетают, а алые губы округляются в немом «а». Скарамучча будто поучительно качает головой. — Ну, знаешь ли, мужья мало кого останавливают, — обиженно бурчит Мона. Она продолжает надуваться, ведь глупые шуточки Скарамуччи действительно её задели. Девушка ойкает, когда чувствует на своей талии внезапную плотную хватку. — Да ладно тебе, Мона, прекращай ревновать, — мурлыкает он, пододвигая брюнетку ближе к себе. — Зачем же мне засматриваться на других девушек, когда прямо передо мной такая замечательная и потрясающая красавица? — Твоя лесть тебе не п-поможет… — Мона морщится от смущения и отворачивает резко покрасневшее лицо, пока Скарамучча, словно раздражающе навязчивый кот, продолжает потираться щекой о её живот. — А с чего ты взяла, что это лесть, м? — два лиловых глаза игриво зыркнули на неё исподлобья. — Может, я действительно считаю тебя самой красивой девушкой на планете? Мона раздражённо выдыхает. Хотя на самом деле она не раздражена, просто пытается хоть как-то охладить пылающее лицо. А Скарамучча, ей богу, достал уже со своими подмазками. Думает, наверное, что выглядит круто, как какой-нибудь укротитель дамских сердец из дешёвого романтического кино. Хотя… Если так посмотреть, а так — это сверху вниз, он довольно милый. Мона приобнимает парня двумя руками за затылок, на что тот довольно усмехается. Его пальцы плавно елозят по её пояснице. Кажется, не найти момента удобнее, чтобы совершить крохотную мальчишескую шалость и сползти чуть ниже, оценив упругость подтянутых бёдер. Но нет, Скарамучча не выражает ни малейшего намерения так поступать. И факт того, насколько этот юноша хорошо воспитан, делает его в сорок раз милее. Моне непреодолимо хочется свернуться в клубочек в его руках. — Можно сесть к тебе на колени? — неожиданно выпаливает она, но, чтобы избежать недопониманий, поспешно исправляется. — В смысле просто так. Без всяких подтекстов. — Садись, — улыбается Скарамучча, похлопывая себя по ногам. Мона, опираясь на его плечи, устраивается поудобнее. Не сказать, что ноги у этого гнома слишком костлявые, но и не особо мягкие. И всё равно удобные. Если бы Скарамучча продавался в виде кресла, Мона точно бы купила его себе на постоянное использование. Хотя стоп… Разве сейчас не происходит именно это, но при этом без лишних денежных затрат? — А у тебя не будет… Ну… — мнётся девушка, пытаясь выспросить важную для себя информацию. — Стояка? — предполагает Скарамучча. — Да. — Ну, вообще зависит от настроения… — парень неоднозначно приподнимает вверх брови и уголок губ. — Так, я пошла. — всполошилась Мона, судорожно пытаясь вырваться — Да стой ты, я шучу! — старается удержать её Скарамучча. — А вот если ты будешь дёргаться, ничего не обещаю. Приняв поражение, Мона цыкает, но покорно замирает, позволяет своему надоедливому коту вновь обнять себя и тереться щекой о свою шею. Состояние покоя окутывало их тела, и в конце концов Скара мирно положил голову ей на грудь, застыв в такой уютной позиции на несколько минут. Мона опиралась подбородком на его макушку, раздумывая над тем, почему парню так полюбилась именно эта поза для объятий. — С чего тебе так понравилось лежать на моей груди? — Она удобная, как подушка, — незамедлительно отвечает Скарамучча, и почему-то Мону до чёртиков смущает такое сравнение. — Слишком маленькая, чтобы быть подушкой, — шепчет Мона. Парень отодвинул голову, и со всей присущей ему серьёзностью начал рассматривать зону декольте Моны, будто проводя у себя в голове какие-то неведомые замеры. В этот момент всё, чего хотелось бедной девушке — сию же секунду провалиться сквозь землю. — Да вроде нормальная, — пожал он плечами, мазнув указательным пальцем по левой ключице и чуть ниже. Мона поразмыслила пару секунд, затем взяла его кисть и впечатала в свою мягкую плоть. Скарамучча малость удивился, но руку убирать не стал. Грудь идеально подходила под его ладонь по размеру, что не могло не радовать. Парень осторожно сжал её, как будто (или и вправду?) делал это в первый раз в своей жизни. Мона молча пялилась на всю эту картину, опустив подбородок вниз. — У тебя сердце очень быстро стучит, — деловито сообщает Скарамучча и осторожно убирает ладонь. — Что ж… Это было не так страшно, как я думала, — признаётся Мона, почёсывая затылок (Скарамуччи). — А почему ты боишься прикосновений в этой области? — осторожно интересуется он, но сразу жалеет об этом, потому что выражение лица Моны приобрело мрачноватый оттенок. С самого детства бедная девочка регулярно получала в свой адрес огромные порции буллинга от своей дражайшей опекунши. Бабке никогда было не лень упоминуть о кривых ногах (они не были кривыми), разжиревших щеках (единственная часть её тела, имеющая жировую прослойку) или недостаточно (вполне достаточно) узкой талии Моны. А уж когда у девушки начался переходный возраст… Практически ежедневно она слышала замечания по поводу волос на теле, даже если они были светлыми и едва заметными. А порой, когда девушка совершала малейшую ошибку в своей повседневной жизни, вперемешку с едкими комментариями о частях своего тела ещё и получала по ним ремнём. Бёдрам досталось больше всех, на груди тоже имеется пара шрамов. И как, спрашивается, реагировать, когда парень, по которому ты сохнешь четвёртый год, напрямую заявляет, что твоё тело красивое и привлекательное? — Просто… — Можешь не отвечать, если тебе неудобно, — он целует Мону в щёку, и это действие определённо приподняло её настрой. — Да. Просто такие прикосновения для меня чересчур интимны, и я не могу быть готова к ним сразу. И у меня там тоже есть следы… — она нервно сглатывает, руки Скарамуччи сильнее сжимают её талию. Невозможно постоянно жить в тревоге, иногда нужно давать разуму и организму отдых. И пожалуй, Скарамучча — самый лучший из всех возможных вариантов для этой цели. Пока Мона размышляла об этом, даже не заметила, как неосознанно начала водить руками по мужскому торсу, наслаждаясь рельефом. А вот Скара это заметил, и решил сразу же дать ответочку. — Э, охренел?.. — скорее непонимающе, чем агрессивно спрашивает Мона, когда чувствует у себя под футболкой его прохладные руки. — Просто хочу погладить тебя по спине, — успокаивает её парень, медленно перебираясь пальцами к нужному месту. Мона в кайфе запрокидывает голову, когда шершавые подушечки проивзодят на её спине расслабляющий массаж. Простые зудящие движения вверх и вниз — то, что нужно. Парню сейчас не видно всех имеющихся у неё шрамов и рубцов, так что этот факт помогает девушке расслабиться вдвойне. И, о чёрт. Нельзя не признать тот факт, что Скарамучча действительно хорошо умеет работать руками. Мону всё устраивает ровно до тех пор, пока правая рука Скары не приходится вдоль по её позвоночнику. Моментально в той области ощутилось электрическое покалывание, после чего с женских губ слетел неконтролируемый полустон. Скарамучча с Моной переглянулись, первый широко ухмыльнулся. — У тебя чувствительный позвоночник? — кажется, его вполне обрадовало собственное открытие, поэтому он повторил то же самое действие, что и секунду назад. — Я… — девушка успела среагировать, немного закусив губу. — Да сука, не делай ты так! Этот лис только снисходительно рассмеялся, и со своим типичным «ладно-ладно» руки из-под футболки любимой покорно вытащил, тихо посмеиваясь. Моне было совсем не смешно, что он так свободно и легко пользуется слабостями её тела. Ну да чего уж там, злиться на Скарамуччу слишком долго у неё не получится. — Ты завтра свободен? — спрашивает она, залезая рукой в его пышную причёску. Она конечно же помнит, что Скара не любит, когда трогают его волосы. — Ага, целый день, — и, вот же сука, никакой реакции. Только очередная, ещё более глупая ухмылочка, мол, твоя провокация на меня не действует. — Тогда давай весь следующий день сидеть на диване и смотреть фильмы? — сдавшись, мило похлопывает ресницами Мона. — Давай. — соглашается Скара. Так они и поступили. Самые быстрые и самые приятные выходные в жизни Моны и Скарамуччи, проведённые в компании друг друга. Когда в тот вечер девушка засыпала на раздвинутом диване, всё так же держась за больной живот, в глазах её мелькали кадры из боевика, а в ушах звучал язвительный голос Скарамуччи, комментирующий дрянное качество спецэффектов. *** Мона открывает глаза. На веки давит неподъемная тяжесть, зрение заполонила тёмная дымка. Девушка едва ли может понять, где она находится. Оглядывается по сторонам — ничего. Сплошное, пустое тёмное пространство, оно словно высасывает жизненные силы из всего, что в него попадает. Она осторожно отодвигает от себя одеяло, приподнимается на коленях, потом и на ногах. Наощупь двигается вперёд, хотя никакого ощущения опоры нет ни под ногами, ни под подушечками пальцев. Чёрные волосы — почему они чёрные? — лезут на лоб, но она их не чувствует. Всё идет и идёт, сама не понимает куда и с какой целью. — Мона… Чётко справа послышался женский голос, выкрикивающий её имя. Такой нежный, певучий, родной… У Моны щёлкнуло что-то в мозгах. Резкий разворот шеи вправо — но там точно такая же чернота, ничего нет. — Мона! И снова зов. В этот раз мужской бас, навевающий воспоминания и теплоту, от которого сквозит безопасностью и добротой. Мона подорвалась с места, как сумасшедшая, и сломя голову побежала на крики, не вглядываясь в темень, наплевав на всевозможные препятствия. — Иди ко мне, моя девочка… — повторяет женский голос. Девушка останавливается, не чувствуя одышки. На уровне её груди, прямо из пустоты вытягивается сухая, но ухоженная женская рука, подзывая к себе. Не веря своим глазам, Мона неуверенно тянет пальцы в ответ, но те внезапно проходят чужую руку насквозь. Не удерживая равновесия, Мона падает вперёд. Лишь опираясь руками на жёсткий пол, понимает, что зов был адресован не ей. Сзади слышится задорный детский смех. Отряхнув колени, девушка вновь поднялась. Голоса смолкли, по ушам ударила болезненная тишина. Или же нет… Слух навострился, чуткие уши старались уловить каждое мельчайшее колебание воздуха. Наконец, до Моны начал доходить детский плач. Ноги вели её дальше, дальше, а плач становился всё ближе и ближе… — Нет! Крик маленькой девочки больно резанул по перепонкам. Перепугавшись, девушка остановилась, взглянула себе под ноги. Перед ней стояла маленькая лохматая девочка, по щекам которой растеклись дорожки слёз. Она душераздирающе всхлипывала, закрывая голову руками. Сердце болезненно сжалось, эмоции малышки были слишком заразительны. — Ну ты чего? — попыталась наклониться к ней Мона. — Бабушка, пожалуйста, я б-больше не буду… — продолжала девочка. — Только не бей меня, пожалуйста, нет! Холодок пробежал по женской спине, Мона замерла на полпути наклона, не моргая. Тревога моментально забила у неё в висках, вопя на всю мощность «беги отсюда, быстро!». Но слишком поздно. Стоило ей развернуться, огромная ударная волна обрушилась на голову, снеся всё существующее пространство вокруг себя. Мону унесло в неизвестном потоке. Она не могла пошевелиться, открыть глаза или разомкнуть губы. Где-то вдалеке, на самых подкорках её подсознания звучали различные, очень знакомые ей голоса. «Эй, подождите меня, ха-ха!» — это радостная Фишль, бежит за своими друзьями, нашедшими очередное приключение на свои юные и пустые головы. Губы сами изогнулись в улыбке, испытывая теплоту к прошедшим дням беззаботного детства. «Теория — это хорошо, но практика никогда не повредит» — тонкий и нежный голосок Сахарозы, которая вновь пробралась с Альбедо в школьную лабораторию и позвала Мону посмотреть на эксперименты. Надо бы поскорее с этим закончить, а то от учителя влетит! «Вот не надо потом мне говорить, что вы ничего не понимаете! Слушать нужно мои уроки, а не ушами хлопать!» — о нет, это же сварливая и занудная учительница биологии… Неужели, Мона опять заснула на её уроке? Так, надо бы поскорее проснуться, иначе могут поставить двойку… Приложив титанические усилия, девушке всё-таки удаётся разлепить глаза. Сознание приходит постепенно, нутро наполняется каким-то странным, колючим ощущением, от которого хочется незамедлительно избавиться, но одновременно так не хочется терять… Её руку держит кто-то другой. Наконец, приходит осознания того, что она сейчас в чьих-то объятиях. В объятиях того, кто ей абсолютно точно не безразличен. Щёки краснеют, зубы больно прикусывают нижнюю губу. Мона тупит взгляд на свои пальцы, переплетённые с чужими, и внимательнее рассматривает мальчишеский маникюр… Ах да, это же Скарамучча. Тепло именно его груди Мона ощущает своей щекой. А он приобнимает её за спину, утаивая от зябкого холода внешнего мира. Она хочет заглянуть в его глаза, увидеть, что в них прячется, утонуть в их прекрасности без малейшего шанса на спасение. Но ей так неловко поднимать голову. Невинная юношеская любовь сковывает всё тело, заставляя даже кровь в жилах и щеках застыть в этом чудесном моменте. Наконец, собравшись с мыслями, девушка оттаивает и задирает взгляд. Ох, чёрт… Нет, нет-нет-нет, только не это. К большому несчастью, её встречает совсем не влюбленный, а заледеневший, пустой взгляд двух замёрзших прудов, наполовину скрытых отросшей сиреневой чёлкой. Рука Моны сильнее сжимает его руку, пока сердце колотится в бешенном страхе на такую реакцию. — Не смотри на меня так, — железный тон, пропитанный презрением и насмешкой, поражает ядовитой стрелой в самое сердце. Скарамучча с отвращением отбрасывает девичью кисть, отпихивает Мону от себя и отворачивается. Медленными шагами он начинает уходить, не оглядываясь назад. «Стой!» — отчаянно хочет крикнуть Мона, но голосовые связки парализовало невидимое нечто. Она вытягивает руку вслед уходящему юноше — единственному источнику тепла в этом обмёрзшем месте, покидающего её без крупицы сожаления. Тело начинает захватывать здешний климат, кончики пальцев стремительно холодеют, по спине пробегается табун мурашек. Глаза снова расширяются, некогда знакомое чувство паники и желание убежать снова посещают тело. Ну же, беги, беги, не оборачивайся… Да не оборачивайся ты! Но Мона, будь она проклята в этот момент, который раз ослушивается внутренний голос. Вновь глядит себе за спину… О чёрт. Когда-нибудь любопытство погубит её. По стиснутым зубам тут же ударяет боль давления, а глаза готовятся вот-вот выпрыгнуть из орбит. Рот раскрывается в немом крике, а сердце выстукивает 200 ударов в минуту. За спиной Моны стояло оно. Страшное, косматое, горбатое, чёрное нечто, не иначе как-то, чему принадлежит всё это пространство. Сгорбленная осанка, скукоженные, нечеловечески кривые руки, оборванная одежда, бородавчатый нос. Свирепый взгляд, жаждущий крови, страха, умоления о пощаде. Мона не кричит, но она отчётливо слышит детский вопль, полный животного ужаса и агонии боли. Один миг, и ноги набирают такую скорость, какцю не набирали ещё никогда. Разрезая спёртый воздух острыми локтями, Мона несётся вперёд, думая лишь об одном: «оно догоняет». Шустрые и тяжёлые шаги следуют за ней по пятам, не давая и секунды продыха. Оно догоняет. Мона не сдаётся. Бежит всё дальше и дальше, а постёгивают её крики разных голосов, слышные в голове. «Не бей меня!», «Пожалуйста, не надо!», «Нет» «Нет», «Нет». Разая высота голоса, разные возраста, разная интонация, разная концентрация испуга и беззащитности. «Не смей!» — звучит финальный яростный возглас уже повзрослевшего женского голоса, и Мона быстро забегает за поворот, возникший у неё на пути. Внезапная одышка перекрывает горло, вызывает в глазах потемнение. Девушка хватается за шею, подгибая колени. Топот приближается, а она не может сдивнуться с места. В глазах всё начинает растворяться, топот становится гулким, изображение нечётким… *** Наконец, Мона открывает глаза. Внезапно ни одышки, ни каких-то факторов, мешающих глазам нормально функционировать, она не обнаруживает. Весь кошмар будто бы разом испарился. Неужели, всё это было просто сном? Да, хорошо. Сон закончился, слава тебе господи. Осталось только нечто неясное, вязкое, из-за чего комната виделась девушке какой-то… Недостаточно заполненной. Мона покрутила головой, рассмотрела знакомые картины. На большом холсте не было никакой зеленоглазой женщины, укоризненно глядящей на неё с высоты стены, а заместо неё красовались лишь неразборчивые мазки и мешанина из красочных пятен. Полки с книгами и статуэтками стали кривыми, ни одного названия на корешке прочитать было нельзя. Мона почувствовала что-то переменчивое, предупреждающее. Когда она наконец повернула голову влево, перед её взором крайне неожиданно предстал Скарамучча, сидящий на краю кровати. — С-скара?.. — еле выдавила она из себя, вглядываясь в его лицо, единственная более-менее ясная картина в этом странном месте. Он молчал. Просто сидел, молчал и улыбался, оскалив зубы. Вот тут Моне уже стало конкретно не по себе. Парень, который обыкновенно был скуп на эмоции, холоден и неприступен, как скала, вот так откровенно по-животному лыбится прямо ей в лицо. А глаза будто кровью налиты… Да что ему надо? — Ты чего?.. — твою ж налево, да что так сильно мешает говорить? — Мона… — шепчет он, не переставая улыбаться. Его рука, уже не такая тёплая, как раньше, находит её закоченевшие пальцы. — Что тебе надо? — девушка пугается. Нервная система посылает в руку импульс одёргивания, но та никак не реагирует, отказываясь двигаться. — Пошли, пошли, — просит Скарамучча таким умоляющим и сладким тоном, словно его жизнь зависит от того, пойдет ли она за ним. И только сейчас Мона замечает, что дверь в комнату позади него настежь открыта. Вот почему здесь стало так холодно? Сквозняк что ли? Парень неспешно встаёт, плавно утягивает девушку за собой, но придерживает стальной хваткой, лишая возможности выбора. Та приподнимается на шаткие ноги и принудительно подчиняется. С каждым шагом к выходу Моне всё больше кажется, что это очень плохая идея. Любопытство стремительно отступает, уступая место давнему парализующему страху. Она оборачивается на Скарамуччу, чтобы сказать, что она не хочет туда идти. Поворот головы, правая нога девушки переступает порог. Рот парня почти рвётся от улыбки, а глаза всё больше, краснее и краснее. Мона смотрит в другую сторону. Её горло разрывает хрипящий крик. Прямо за косяком её с разыгравшимся аппетитом уже поджидает оно. От резкого толчка в спину Мона приземляется прямо в ноги этому существу. Серые глаза улавливают фигуру Скарамуччи, что стремительно удаляется в непроглядную даль того же пустого пространства, в котором Мона застряла навеки. Трус, чёртов трус. Девушка задирает голову, и лицом к лицу сталкивается со своим ужасом. Агония собственного голоса разрывает уши, пока кривые, облезлые руки тянутся к её горлу. Глаза второй раз распахиваются внезапно, а жестокое столкновение с полом придаёт немного ясности. Адреналин кипит в венах, в горле плескается чувство тошноты и удушия, а голос продолжает вопить, не имея возможности прерваться. Мона вскакивает на ноги, заливаясь истерическими слезами. Тело бьётся в крупной дрожи. В тёмную комнату влетает Скарамучча, у которого чуть ли не волосы дыбом встали от истошных воплей посреди ночи. Посреди помещения он замечает свою перепуганную Мону, в чьих глазах даже в темноте заметен животный ужас. — Что случилось?! — он подходит ближе и тянет к ней руку. — Не трогай меня! Скарамучча отлетает в стену от мощного толчка. Он нащупывает за своей спиной выключатель, и звонкий щелчок озаряет лучами света комнату, рассеивая густой мрак. Мона видит глаза Скарамуччи — удивлённые, добрые, красивые, светло-сиреневые (тут же она осознаёт, насколько в действительности обожает этот цвет). А Скарамучча видит глаза Моны — серебристые, напуганные, заплаканные. Из двух блестящих озёр стекают капельки солёной воды, а женские губы дрожат в страхе перед неизвестным кошмаром. — Зачем ты… С-сделал это? — на её лице отражается растерянность, приставучая пелена кошмара ещё не распуталась в её зрении. — Мона, я ничего не делал, это… — Да как ты мог?! — срывается она, запуская новый поток слёз. — Ты отдал меня… Ты… Она смаргивает влагу, неуклюже осматриваясь вокруг себя. Видимо, постепенно осознаёт, что находится она там же, где и заснула, то есть в безопасной и настоящей квартире, а не менее напуганный чем она Скарамучча не выражает никаких намерений куда-то её отдавать. — Я… — она всхлипывает носом, явно не предполагая, как продолжить предложение. — Ты бросил меня! Ты просто бросил меня! Это уже звучит правдоподобнее. Мона зацепляется за эту мысль, с ненавистью смотря на парня перед собой. Он бросил её. Скарамучча открывает рот, желая что-то сказать, но затем передумывает. Его лицо расслабляется, он начинает подходить ближе к девушке, но та пятится назад. — Н-не приближайся ко мне… Не смей... — он не слушается. Мона выставляет руки вперёд, упирается лопатками в противоположную стену. Скарамучча неизбежно настигает её, окутывая трясущиеся плечи обеими руками. Напряжённые ладони Моны теперь упираются ему в грудь, а сама она звучно всхлипывает, не сдаваясь в своём упрямстве. — Твои ласковые штучки тебе не помогут, придурок… — всё с той же обидой бормочет она, вопреки своим словами обнимая его в ответ. — Вот так, — мягко подбадривает Скарамучча, проходясь рукой по её волосам, и целует во влажный лоб. Наконец, вязкие остатки дурной дрёмы стекают вниз с сознания Моны. Будто только что проснувшись в знакомой реальности, она вдыхает аромат знакомой футболки и впитывает в себя тепло знакомого человека. Точно. Это ведь Скарамучча… Не то ужасное его подобие, что предало её, отдало злобной бабке и бросило во тьме, трусливо сбежав прочь, а… Её Скарамучча. — Мне… Приснился плохой сон, — сдавленным шёпотом бормочет она, комкая его одежду в руках. — Очень плохой, и очень с-страшный… — Это просто сон, — отвечает ей приятный, щекотливый мужской шёпот. Поглаживания в области шеи успокаивают, убаюкивают. Мона снова чувствует себя защищённой, полноценной. Она имеет полное право на то, чтобы остаться нетронутой кем бы то ни было, имеет право на телесную неприкосновенность, а также на здоровый и хороший сон. Скарамучча осторожно отпускает девушку, больше не дрожащую, как осиновый листик. Всё ещё блестящим и влажным взглядом она смотрит на его лицо. Никакого зла, никакого льда и отстранённости. Одно лишь сопереживание, смешанное с любовью и заботой. Мона улыбается, с нижних ресниц срывается последняя слезинка. — Пойдём. — Скарамучча улыбается в ответ, острожным движением перехватывая её ладонь. Мона кивает. По старой привычке стаскивает с комода какую-то гладкую прямоугольную вещь — она надеется, что правильно угадала на ощупь свой телефон — и покорно следует в спальню с «шарфом» из второй руки Скарамуччи, перекинутой через её плечи. В коридоре никого нет. Ни злых монстров, ни туманных чёрных проходов. Только надоедливые фотообои с лиловыми гладиолусами, скрытые за легким покровом тёмной летней ночи. Дальше дверь, ведущая в спальню Скарамуччи. Его мягкая кровать, его приятная компания. Это всё неизменно влечёт за собой сладкий, целиком спокойный, никем не потревоженный сон. *** Ресницы приподнимаются, образую крохотную щёлку между веками. Размытый силуэт мужской фигуры предстаёт перед Моной, нависая откуда-то с правой стороны. Она немного двигает глазами, хочет приподнять руку, но мозг отказывается подавать конечностям энергию на активные движения. — Че тебе надо? — бормочет она, еле шевеля губами. — Мона? — кажется, уголки его глупых губ немного растягиваются. — Ты в порядке? — Мгм. А теперь уйди. — комнадует она, желая прервать связь с реальным миром и окунуться обратно в страну светлых грёз. — Хорошо, пошёл тогда на работу. Прежде чем плотно сомкнуть веки, она ощущает на своей щеке невесомый поцелуй. Матрас шатается, и пол скрипит под тяжестью чужих шагов. — Пока, — нежно прощается Скарамучча. — Пока, люблю тебя, — успевает ответить Мона перед тем, как мягкие лапы сонливости утягивают её голову глубже в подушку. Второй раз она просыпается уже в гораздо более ясном сознании — пронзительный треск колольного звона в будильнике довольно неплохо развеивает сонливость. Тщательно отчеканивая каждое матное слово громким шепотом, Мона смахивает противную шторку вверх. На часах 11:45. Будильник так и называется — «на случай, если проснёшься слишком поздно». Она потягивается, подставляя заспанное лицо под лучи полуденного солнца. Смотрит на стену и, не заприметив знакомых декораций, оглядывается вокруг. Значит, это спальня Скарамуччи… А почему она находится здесь, если изначально спала в гостиной? Неприятный свинцовый осадок в животе быстро дал о себе знать, запустив в руках лёгкую остаточную тряску. Перед лицом Моны сразу же пронеслись отрывки кошмарного сна, затем Скарамучча, которого она обвинила в жестоком предательстве. Он этого не делал, это был всего лишь сон. Прошедшие часы пазлом складывались в пробуждающейся голове. Позже она перешла в его спальню, практически моментально уснула, а после этого ненадолго пробудилась, когда Скара собирался на работу, и… «Стоп. Я сказала ему, что люблю его?!» Мона тут же завопила от стыда, уткнувшись лицом в ладони, проклиная себя за длинный и неуправляемый язык. Теперь ей даже в помещение с зеркалом заходить будет неловко. *** Третий день месячных — уже не так страшно, как первый. Боль постепенно сходит на нет, гормональные качели на время устаканиваются, а силы возвращаются. Мона вновь смогла сделать уборку в квартире, отметив про себя, что Скарамучча действительно стал лучше поддерживать чистоту. За это можно его даже сегодня не бить. Вымытая посуда всё-таки радует глаз гораздо больше, чем полная замоченная раковина. Наверное, эта радость идёт из привычек детства. Не помоешь грязную гору — либо тарелки заплесневеют, либо огребёшь по первое число за неподдержание хозяйства, и потом ещё целую лекцию о своей непутевости выслушаешь. Ей богу, эта кошёлка вообще хоть раз в жизни брала в руки губку? В назначенное время, даже чуть раньше, с работы вернулся Скарамучча. В этот раз он встретил Мону не глупыми шутками и саркастическими комментариями, а тёплыми объятиями и искренним вопросом, всё ли в порядке. Она ответила, что да, это всего лишь кошмар, такое иногда бывает. Скара предложил прогуляться под хорошую погоду, чтобы немного развеяться и подышать свежим воздухом. Моне пришлось тут же найти тысячу и одну причину этого не делать, в итоге повереженный её железными аргументами Скарамучча после старческого вздоха молча ушёл есть. Расскажет она ему про бабку-ищейку. И про всё остальное. Когда-нибудь. Честно. Но не сейчас. На данный момент ребята вновь расселись по разным углам комнаты. Скарамучча опять засел за книгу, и, вот сюрприз, Мона тоже. Свиснула у него какую-то пыльную книженцию в металлическо-синей обложке. Пробежалась глазами по страницам, оказалось — Достоевский. Так вот, откуда у Скары такой депрессивный настрой по жизни? Видимо, вместо сказок ему на ночь читали «преступление и наказание». Мону таким не напугаешь. Любая книга, даже Стивен Кинг будет радугой и розовыми облачками по сравнению с её личным жизненным бременем. Поэтому она быстро справилась с первым полтинником страниц, после чего отложила чтиво в сторону и взглянула на Скарамуччу. «Ты бросил меня!» — всплыла в голове её же собственная фраза, со злостью выплюнутая ему в лицо этой ночью. Порой Мона забывает о том, что вот это был вовсе не сон, а её жизнь. Что перед ней сейчас и есть тот самый человек, который предал её доверие, разбил ей сердце, оставил без намёка на сожаление в этом злом и жестоком мире в одиночестве. «Мне всё равно» — говорила она перед зеркалом в 17 лет. И в 18. И в 19, конечно же, тоже. Пустые надежды, не более. Он ей даже не особо-то нравился. Всего лишь временная подростковая влюблённость. Не будет же она типичной девчонкой из лёгких романов, сохнущей по горячим парням, которым на неё наплевать. Но что по итогу? Чей острый язык и едкие замечания она вспоминала при каждом своём промахе? Чьи объятия она представляла в самые трудные периоды своей жизни? Чьи поцелуи осыпали её лицо в самых горячих и постыдных снах? Кого она проклинала, когда просыпалась вся красная и мокрая, обдуваясь газетой возле открытого окна? Ни разу, ни одного единственного раза они не поднимали в разговорах эту тему. А ведь Мона по-прежнему обижена! Скарамучча ведёт себя так, будто никогда ничего подобного между ними не случалось. Может, психопат или шизофреник? Да вроде виду не подавал, мыслит очень даже адекватно. В чём же тогда причина столь резких перемен в его отношении к девушке? — В чём… — бормочет Мона себе под нос, но громкость голоса немного выходит из-под контроля. Она поднимает глаза, наблюдая за реакцией на это Скарамуччи. Нулевой, кстати. — Чёрт, — так же слышно ругается она, не сводя с него глаз. И снова ничего. — Скара? — М? — мычит он, не отрывая глаз от текста. — Ты шизофреник, — с абсолютной серьёзностью заявляет Мона. — Не спорю, — звучит холодный ответ. Что-то внутри Моны начинает загораться. — Чего ты там бурчишь? Нифига не слышно, — подстёгивает она его, желая вытянуть больше эмоций. — Солнышко, я читаю. — он одним глазком выглядывает на Мону, состраивая жалобный взгляд. — Соизволишь не мешать? Ну всё. Девушка ударяет кулаками по сидушке кресла, встаёт на ноги и грузной походкой направляется к дивану. Она почти отбивает книгу из рук Скарамуччи, будто это баскетбольный мяч, и наклоняется прямо к его лицу. — Нет. Её губы с пылающей страстью впиваются в чужие, да с таким рвением, что парню приходится схватиться за подлокотник, чтобы не упасть. Продолжая инициативно вести их жаркий поцелуй, Мона впивается ногтями в шею Скарамуччи, двигая его ближе. Пусть он чувствует, насколько она зла на него, как ей хочется разорвать его на мелкие кусочки, как… Рука обвивает её поясницу, с неменьшим энтузиазмом подтягивая женское тело ближе. Контроль над поцелуем теряется, и Мона запоздало начинает ощущать, что проигрывает в этой схватке, и Скарамучча всецело захватывает над ней власть. Чертовски раздражает, и Моне ни в коем случае это не нравится, и её ни в коем случае это не заводит. Небольшая передышка. В светло-сиреневых глазах плещутся азарт и возбуждение. Хватка настолько крепка, что Мона не может отдалиться от него ни на сантиметр. Чёрт возьми, почему его так легко раззадорить? Новый залп поцелуев, в этот раз не таких злобных и дерзких. Немного помягче, но ещё ближе. Когда его рука скользит вниз по её руке, нежно переплетая пальцы, Мона с испугом отстраняется. — Я… — задыхаясь, бормочет она. — Я… Пока не готова заходить дальше. Из-под прекрасных, длинных и завитых мужских ресниц поднимается затуманенный и голодный взгляд. Уголок распухших губ игриво скользит вверх, а глаза опасно сужаются. — Уже слишком поздно, — от интонации Мона дёргается назад, но с ужасом обнаруживает, что не может пошевелиться. И когда её глаза расширяются, тело застывает на месте, а разум за долю секунды готовится к самому худшему, парень вдруг отпускает её, ухмыляясь ещё шире и глупее. — Я пошутил, — довольно заявляет он под звук становления на пол окаменевшей Моны. На её взгляд, буквально кричащий «какого хуя?!» он задействовал своё фирменное небрежное пожатие плечами. — А что? Нефиг было домогаться, хе-хе. Девушка, всё ещё находясь в полном шоке, отворачивается к нему спиной. Складывает руки на груди, очевидно выражая обиду на такие выкрутасы. Скарамучча вздыхает, не предполагая, как утешить её в данной ситуации. Его рука тянется к комоду обратно за книгой, как вдруг, за сантиметр от обложки, из уст Моны звучит абсолютно спокойный и беспечный голос. — Кстати, я беременна. Кажется, в этот момент у парня перестало колотиться сердце. Он остановился в той же позиции, в которой был секунду назад, пытаясь переварить то, что только что услышал. Мона медленно разворачивается к нему с обнажённым клыком, произнося таким тоном холодной стервы, на какой только способна: — Я пошутила. — и развела руками. Но Скарамучча никак не отреагировал. Продолжал пустым взглядом пялиться ниже лица девушки, даже не убрав руку с книги. Тут Мона уже забеспокоилась, помахав перед его носом ладонью. — Э-эй! Скара, ты слышишь? Это шутка! Глаза парня медленно взлетают вверх, глядя на Мону с огромной долей дикости. — Ты больная. — только и произносит он, после чего встаёт и быстро ретируется в коридор, сознанием всё ещё пребывая где-то в прострации. Похоже, у бедного парня вся жизнь перед глазами пролетела. «Ну и ладно — думает Мона — пусть понервничает, тварюга. Заслужил». Главное, чтобы все эти шуточки случайно не оказались правдой. К счастью, недавние месячные являются полным опровержением вышесказанных слов, поэтому девушка отпускает крестики из пальцев за спиной. Тем временем, Скарамучча возвращается обратно с наполовину полным стаканом воды. — Ты уверена, что шутишь? — он с подозрением прищуривается на Мону, наклоняясь близко к ней и хватая её за запястье. — Да-а, — отвечает она, повторяя его мимику и выдёргивая свою руку. — Но чтобы абсолютно точно избежать такого риска, могу зарядить тебе коленом промеж ног. — Себе же хуже сделаешь, — парирует он, залпом выпивая вторую половину стакана. Мона фыркает, усаживаясь на своё место. Что ж. По крайней мере, она поняла, что Скарамуччу действительно больше не стоит отвлекать от чтения. Или стоит, но каким-нибудь более мягким способом.

***

Жизнь продолжается. А продолжать её с грязной головой у Моны нет никакого желания. Так что сегодня она встала пораньше, залезла в душ и полностью отдраила своё тело, смыв с него весь накопившийся за последнее время негатив. Нужно отдать Скарамучче должное в выборе чистящих средств и масочек для волос. Как их правильно наносить, Мона поняла лишь примерно. Но ей простительно, ведь самое роскошное, чем она мылась до 13 лет — кусок детского мыла, который надо было как-то растянуть на четыре недели. Одежда порой неприятно стесняет кожу, и если раньше у девушки не было особого выбора, то теперь она может этого и не терпеть. Поэтому Мона просто завязала одно полотенце на бёдрах, второе перекинула через шею, и пошла сушить волосы в таком замечательном купальном наряде. — Когда я сказал, что можешь чувствовать себя здесь свободно, я не совсем имел в виду ходить по квартире обнажённой, — с притворно-осуждающим тоном сообщает ей Скарамучча, вошедший в комнату с кружкой кофе в руке. — Я не обнажённая, я в полотенцах, — бурчит Мона, откладывая фен на комод. Скарамучча за её спиной присел на диван. — Какой неподобающий для воспитанной леди наряд, мда уж. – продолжает он, невзначай ёрзая взглядом по её фигуре. — А что, лучше будет, если я их сниму? — спрашивает Мона, вызывающе смотря ему в глаза через зеркало напротив себя. — Ну сними, — провокационно ухмыляется Скарамучча, ради такого зрелища даже откладывая телефон в сторону. Некоторое время они поддерживают зрительный контакт. Наконец, Мона вновь берёт фен в руки и оборачивается напрямую к парню. — Не дождешься, чёртов извращенец! — она наглядно демонстрирует ему средний палец, просле чего возобновляет процесс сушки волос. — А я уж думал, обрадуешь перед работой, — отшучивается Скарамучча, но Мона уже не слышит его слов из-за шумного гудения прибора. Сразу после мытья обыкновенно жёсткие волосы Моны приобретают воздушность и небольшой объём (всё-таки уходовые процедуры её сожителя значительно в этом помогли). Девушка просто не может налюбоваться своей причёской и свежим видом. — Эх, ну что ж, мне уже пора, — часы показывают 6:40, а значит, Скарамучче снова пора подаваться в рабство капитализма. Когда парень встал и зашагал по полу, Мона подумала, что он идёт в коридор. И довольно неплохо встрепенулась, когда рукава его рубашки со спины окутали её нагие плечи. — Какая красивица, — шепнул он ей на ухо и прижался щекой к её волосам, рассматривая в отражении чудесную и гармоничную пару из них двоих. — Ты…! — мышцы Моны сжались до состояния камня, и она не могла даже ничего сказать. — Ой, хе-хе, прости. — виновато хихикает Скарамучча, однако он прекрасно знает, что творит. — Совсем забыл, что ты без одежды. Далее он размашисто целует её в шейный позвонок, мазнув губами ещё ниже, и плавно спускает свои руки с её плечей. Мона, резко втянувшая воздух через нос, незамедлительно встрепенулась и густо покраснела. — Эй! — но кричать бесполезно, ведь чертила незамедлительно скрылся за дверью. Мона снова посмотрелась в зеркало. Увидев свои покрасневшие щёки и глаза, что покрылись лёгенькой дымкой неадекватности и возбуждения, она застыдилась ещё сильнее. Надо было надавать этому гаду хорошенько по рукам, а не отпускать себе спокойно на работу! Полотенце, доселе лежавшее на бёдрах, сползает немного вниз. И девушка не замечает этого до тех пор, пока маленькой площади тряпица не падает на пол с характерным глуховатым шлепком. Сразу открывается вид на её бёдра — немного полноватые в сравнении с остальными ногами, покрытые ранами, шрамами и синяками. Мона закусывает губу. Её взгляд метается к зеркалу, затем обратно на ляжки, и после этого она закрывает лицо ладонями. Ей опять неловко. Но это уже не тот лёгкий стыд от безобидных ласк любимого парня, заставляющий скорее улыбнуться глупости ситуации. Это давящий стыд за своё ужасное, некрасивое и испоганенное прошлое. Ей иногда страшно от мысли, что Скарамучча всё видел и касался этих мест. Да что уж там, даже больше, чем касался… Неужели его и вправду ничего не смутило? Неужели ему в тот момент не хотелось найти себе другую, более чистую и незапятнанную девушку с ухоженной и гладкой кожей? Которая не будет сжиматься от каждого касания, которая будет точно так же открыта и ласкова с ним, как и он с ней. Сердце разъедает тоска и обида. Мона вновь глядит в свои металлически-серые глаза. Угловатые брови взлетают, затем нахмуриваются, и по лицу прилетает смачная пощёчина. Единственный физический выход из вереницы негативных мыслей. Господи, не дай бог Скарамучча когда-нибудь узнает об этом. Такое унижение… И потом, он же миллионы раз говорил ей, что его всё устраивает, что она прекрасна даже несмотря на телесные повреждения! Когда уже эти чёртовы загоны пройдут… В детстве Мона думала, что всё решится само собой после 18 — и самооценка взлетит до небес, и жизнь прийдёт в норму. В 19 же она вспоминает себя из прошлого и думает, какой же та старая Мона была наивной дурёхой. Наконец, девушка снимает полотенце и с шеи, оставаясь целиком обнаженной. Грудь немного пошатывалась в такт ходьбе, пока Мона убеждалась, что каждая штора в комнате завешивает своё окно без единой щёлки. Тогда она отправилась в прихожую, навестить одиноко стоящую в углу пухленькую сумку. Девушка немного покопалась внутри, дабы отыскать то, во что можно закутать свои красоты. Только вот незадача — ничего не обнаружилось. Всю возможную одежду Мона уже переносила, и та на данный момент дожидается своей участи в стиральной машинке. В тот день, когда пришли злополучные результаты экзаменов, бедная девочка сгребала багаж впопыхах, и не успела взять с собой даже половину имеющихся при себе вещей. Ну, что теперь поделаешь. Остаётся надеяться, что Скарамуччу не сильно побеспокоит нарушение личного пространства. В конце концов, она же убиралась на этих полках сотни раз. Так что сейчас Мона вновь залезает в шкаф, снимает с вешалки чёрный махровый халат и набрасывает его на себя. Рукава великоваты, свисают с пальцев на 15 лишних сантиметров, но так даже лучше. Девушка лёгким, почти незакреплённым узлом затянула поясок, присела на кресло и облокотила подбородок на ладонь. Как жаль, что ей не удалось поступить в универ. Чем умирать от скуки в пустой квартире, сидела бы сейчас себе в аудитории, и умирала от скуки на парах. И вправду, надо бы Моне в ближайшее время построить немного планов на будущее и заняться хоть каким-нибудь хобби. Хм… Очередное путешествие до рюкзака. Мона расстёгивает молнию маленького кармашка в основном отсеке, и достаёт оттуда книжку, замотанную в пищевую плёнку. С осторожностью бережливого бедняка снимает обёртку, любуется незапятнанной глянцевой обложкой. Скромный подарок от Альбедо на её 16-й день рождения — энциклопедия по астрономии. Тем самым, что с ранних лет увлекало Мону, были звёзды, космос, далёкие галактики и всё подобное. Помнится, в девятом классе ей даже хотелось заняться астрологией. Но когда над этим увлечением очень яростно поглумился Скарамучча... её желание стать астрологом возросло в геометрической прогрессии. Жаль только, что не было времени поизучать ту прелестную колоду карт, которую ей показывала Фишль. Всё-таки деньги и рабочее время ценнее второсортных развлекушек, как бы горько это не звучало для 15-летнего подростка. Сейчас Мона может с превеликим удовольствием полистать страницы темно-синих тонов, посмотреть карту солнечной системы, описания планет... Звёзды в крупном плане выглядят поразительно. А издалека они такие маленькие и блестящие. Прямо как серёжки её матери, так же лежащие где-то на дне её багажа. Надо будет их надеть. Интересно, Скарамучче понравится? Вот так в жизни и бывает: сначала материшь парня за то, что он называет тебя "горе-астрологом" и "звездочётом", а уже через пару лет раздумываешь, понравится ли ему твоя бижутерия. Страница за страницей, буква за буквой. Когда Мона Мегистус погружена в книгу о космосе, ничто в этом мире не способно отвлечь её от данного занятия. В том числе поворот ключа, едва заметный хлопок двери и странная возня в прихожей... Парень небрежно скинул со ступней не самого опрятного вида кроссовки, но сразу после поставил их в ряд обуви. Интересно, почему тут всё так ровно? У Скарамуччи опять проснулась обсессия на чистоте? Впрочем, не важно. Кокетливо отряхнув воротничок перед собственным отражением, он ухмыльнулся и подмигнул сам себе, после чего осторожно перебрался до входа в гостиную, нажимая на уже знакомую дверную ручку. Дверь с шумом открывается. Парень в бордовой рубашке и одних серых носках едва успевает переступить порог. Он абсолютно не ожидает увидеть в этом помещении второго человека. Как и Мона. И когда её блёкло-серые глаза сталкиваются с лазурно-синими... — А-а! – взвизгивает девушка, отбрасывая книгу к чертям собачьим, и со скоростью света заслоняет щёлку между двумя частями халата. — А-а-а! – не менее громко вскрикивает рыжий парень и отпрыгивает назад, зачем-то тоже хватаясь за свою бордовую рубашку. — Ты кто такой?! — вопит Мона, плотно сминая халат в области груди. — Это ты кто такая?! — ошарашенно отвечает он, до сих пор находясь в режиме самообороны. — Тебя не учили не шарахаться по чужим домам?! – страх переходит в ярость, и Мона чуть что готова поднять кресло, на котором она сейчас сидит, и бросить прямо в него. — Это дом моего старого друга, Скарамуччи. – уже более спокойно поясняет незванный гость. – И он разрешил мне входить. А вот кто ты такая? Так. Хорошая новость – это не незнакомый человек, это друг Скарамуччи. Плохая – это друг Скарамуччи, который не в курсе о существовании Моны! — Я… Ээ… Тип скрестил руки на груди, а его тёмно-синие глаза сверлили прямо на полуголую Мону. Причём, пялился он на неё не так, будто школьник, впервые видящий модель из журнала плейбой, а так, будто видит её насквозь. Чёрт. Похоже, этот странный рыжий тип знает Скарамуччу не первый день, раз уж так спокойно к нему погостить заявляется. А может и не первый год… Мона запустила мозговой штурм. Надо срочно придумать оправдание своему присутствию здесь. Абсолютно логичное, правильное и не звучащее подозрительно. — Я его жена. Между собеседниками воцарилось громкое молчание. Казалось, даже соседи могли услышать, как Мона нервно сглотнула слюну. — Он не женат. — абсолютно уверенно заявляет парень, с нескрываемой предвзятостью глядя на Мону. Та триста раз чертыхнулась про себя, подавляя желание запустить этому типу что-нибудь в лицо. — Это ты так думаешь. Вот что что, а держать подбородок прямо Мона точно умеет. Она смотрит в глаза Чайлду, тем самым показывая твёрдость собственной ложной позиции. Ну как она могла представиться другу Скарамуччи, который даже не знал о её существовании? Персональная уборщица? Сожительница с привилегиями? Уж лучше пусть он думает, что совсем затерялся в облаках и пропустил столь важное событие в жизни приятеля. — Хм… Ну ладно. Действительно, обычно он незнакомых дам к себе домой не приводит, — размышляет конопатый, приложив грубые пальцы к заострённому подбородку. — Хорошо. Меня зовут Аякс. — Очень приятно, Аякс. – вежливо кивает Мона. – А теперь вышел нахуй отсюда, мне надо одеться. — Слушаюсь и повинуюсь, миледи. — он выходит за пределы комнаты со снисходительно приподнятыми руками. — Простите за вторжение. Я пока на кухне потусую. Что ж. Если он на самом деле ворюга и планирует скоммунидзить из холодильника пару продуктов, это будут уже проблемы Скарамуччи. Мона быстро напяливает на себя рандомно найденную темно-фиолетовую толстовку... Стоп, это что ли та, которую Скара ещё в 11 классе носил? Какой кошмар, боже. – ныряет в серые спортивные штаны, и направляется в коридор, развлекать неожиданного гостя. К её удивлению, Аякс сидел на стуле у окна, развалившись почти звёздочкой, и с вальяжным видом уничтожал пакетик сухариков, который по всей видимости стащил с дальней полки антресолей. — Тебе уютно, да? – с сарказмом спрашивает девушка, по-хозяйски скрещивая руки на груди. — Ой, сорян. Просто у нас со Скарамуччей обычно такая традиция – друг у друга дома пиздить всё, что не приколочено. – рыжик оценивающе осмотрел Мону с ног до головы, кажется, чему-то поражаясь. – А он правда разрешает тебе носить его шмотки? Мне даже футболки отказывался давать. — Что значит "разрешает"? Тут вообще-то всем заправляю я. — То есть у него теперь совсем нет права на личное пространство и мнение? — Ну почему же совсем? По пятницам от 15 до 20:00 он имеет право высказывать личное мнение. Но только то, которое я ему разрешу. – деловито рассказывает Мона с самым важным видом холодной диктаторши, на который только была способна. Аякс несколько секунд лупит на неё взглядом, затем вытягивает губы и медленно качает головой. — Разумно. – соглашается он. – Всё-таки мужчин надо держать в ежовых рукавицах, особенно после свадьбы. А то совсем от рук отобьются! Мона заправила непослушную прядь чёлки за ухо. — А знаешь. Ты мне уже нравишься. — И как же тебя зовут? – продолжает беседу рыжий ворюга, улыбаясь вполне дружелюбно, но только ниже глаз. — ... Лиза, – немного помешкав, представляется Мона. — Запнулась на продолжительное время и моргнула два раза, знач врёшь, – невозмутимо сообщил парень, не сводя со рта улыбки, будто разговор шёл о прогнозе погоды. — У меня нет ни единого доказательства того, что ты не бомж, не вор и не грабитель, взломавший замок и вовравшийся в чужую квартиру без приглашения. – серьёзным тоном без намёка на шутку сообщила Мона. – Как думаешь, многое ли меня останавливает от того, чтобы прямо сейчас рубануть тебя сковородой? — О, ты будешь меня бить? – моментально осчастливился Аякс. – Я люблю драться! — Боги, ты просто невыносим, – парень лишь ухмыльнулся шире, а Мона страдальчески вздохнула и встала из-за стола, направившись в гостиную к серванту. – Пойду, сделаю нам чай. Дым от ароматного чая, точно так же успешно спизженного из кладовки хозяина квартиры, окутывал пустоту кухни, заползая в ноздри и доходя до лёгких, одним паром согревая организм изнутри. — А ты давно со Скарамуччей знаком? – старается незаметно подойти к нужной теме девушка, но получается как-то не очень. — Лет с пяти или с восьми, – Мона едва не давится горячим напитком, но сохряняет презентабельную маску, бросив учтивое "ясно". Как же хорошо, что она не назвала настоящего имени. – А ты? Как давно вы женаты? — Две недели. — Ого, как много, – в ответ на поднятую бровь Моны он замахал руками. – Нет-нет, не подумай! Я имею в виду, мало кто может выдержать его скверный характер рядом с собой на постоянной основе на протяжении целых двух недели. Ну, уж Моне ли не знать об ужасном характере её... врага-возлюбленного-сожителя-мужа. Твою ж мать, от любви до ненависти действительно всего один шаг. — А где вы познакомились? — В песочнице. – Аякс вскидывает глаза, предаваясь воспоминаниям. – Он меня ведром по голове пизданул, я его в ответ. В итоге нас заплаканных и испачканных кровью наши мамы разнимали. — Как мило. — Ага. А вы? – твою мать два точка ноль. Что ответить-то... Если Мона выболтает правду, что они знакомы со школы, то этот вымогаталь информации может её и узнать. Скарамучча же с вероятностью сто процентов рассказывал ему о "какой-то раздражающей девчонке с двумя бесячими хвостами, которую он не выносит больше всех на свете". — Ну-у-у... В общем дело было так. Иду я по улице, иду, и тут ко мне какой-то бомж подбегает. Я голову поднимаю, и вижу самое страшное создание в своей жизни. Он ко мне сразу в ноги бросается и начинает умолять: "господи, девушка, ради всех архонтов прошу, выходите за меня замуж! Я послушным буду, носки ваши стирать буду, песни петь, сказки по ночам читать!". Ну, мне его так жалко стало, что решила приютить. — В его же квартире? — ... Ну да. – забавно что на самом деле всё произошло с точностью да наоборот. – Это, кстати, также 2 недели назад было. — Как романтично... – всхлипнул Аякс и смахнул из глаза воображаемую слезу. — А ты знаешь что-нибудь о его месте работы? – если уж вымогать информацию, то вымогать по полной. — Конечно. Это ж я его туда затащил. — Правда?... – пять секунд немого зрительного контакта, и Мона резко вскрикивает. – Нет!! Я в этом участвовать не буду, даже не пытайся! — Пха-ха-ха! А с чего ты взяла, что я туда каждого встречного приглашаю? — Думаешь, я не знаю ваши эти конторы? — Не-е, всё не так просто. Может быть, какой-нибудь секретаршей-кофеваркой ты бы и смогла стать, но предвестницей уж точно нет. — Это с чего бы? – возмутилась Мона. — С того, что основные качества предвестников – сила, хладнокровие, способность наплевать на мораль и пройтись по головам, оставляя своё прошлое позади. — ... Охренеть. — Ага. Не думаю, что тебе оно надо. Да и если учесть вкусы Скарамуччи и то, какое колоссальное количество времени ты здесь живёшь, у тебя должен быть более-менее гладкий и приятный характер. Ну, нельзя сказать, что он совсем неправ. Мона не отличалась особымыми иголками в своем характере, но и покладистой её не назовёшь. — Ладно, поняла. А чем вы там обычно занимаетесь? — Я подписывал контракт о неразглашении, – отвечает парень, застёгивает себе рот за воображаемую молнию и выбрасывает воображаемый ключик. — Я ж не прошу выбалтывать имена и адреса вашей клиентуры. Просто мне интересно, где этот пень пропадает целыми днями. — Целыми днями?... – озадачился Аякс. – Странно, у нас обычно 2/2. — Интересные фокусы. – теперь озадачилась уже Мона. —Ему сейчас просто большое задание перенаправили, – бросился он оправдывать друга. – Вот дел больше и скопилось. Отчёты там всякие, подсчёты, слежка. Ты не волнуйся, он верный парень. — Да чего уж там, конечно не волнуюсь, – махнула рукой брюнетка, вновь пригубляя из кружки. Разговор исчерпан, и теперь они просто похлёбывают чай в спокойном молчании. Хотя Мона совсем не думает, что молчание спокойное для обоих. Аякс беспечен и улыбчив лишь с виду, даже язык тела у него отработан на подходящий лад. Но Мона – одна из немногих, кто имеет привычку замечать каждую тонкость. Она видит его потухшие небесно-синие глаза, что продолжают бегать по ней, пусть и стараются делать это незаметно. Очевидно, он считает девушку перед собой наглой лгуньей, и не собирается расслабляться. Но и Мона тоже не пальцем деланная. Расслабляться – абсолютно несовместимый с её жизнью термин. По итогу два артиста погорелого театра изображают светские посиделки за чашечкой чая, когда на самом деле в любой момент ждут друг от друга какой-нибудь выходки. Да ну и пофиг. Они ведь и оба понимают, насколько это глупо и смешно. Так что Мона подтягивается чуть-чуть ближе к противоположному концу стола, заглядывая Аяксу прямо в глаза. — У тебя есть неловкие и позорные истории из детства Скарамуччи? – с игривой улыбкой произносит она. — Спрашиваешь! – подхватывает её настрой рыжий и тоже ухмыляется. *** Дом, милый дом. И пара вдоволь засраных белых кедов в ровной линии обуви, преобладающей исключительно тёмными оттенками. Скарамучча хмыкает. Само собой, он сразу понял, что произошло. Снял ботинки, сделал шаг и украдкой заглянул на кухню. Как и ожидалось, занавешенное окно закрывал своими огромными плечами его старый кореш, обещавший заскочить "на днях". Из-за его спины выглянула Мона, приветливо поболтав пальцами пришедшему парню. — Вечер в хату, – он заваливается к ребятам, делая и без того тесную кухню значительно теснее. Локтем успевает спихнуть вилку со стола на пол. – Твою мать... Эти дома что ли в пьяном угаре проектировали? — Привет, пупсик, – Аякс послал своему другу воздушный поцелуй и соблазнительно хлопнул ресничками. — Тебе того же, чмо рогатое, – с улыбкой отвечает Скарамучча, обращая внимание на интригующее застолье двух своих близких людей. — Вы тут чаи гоняете? — Ага, – бросает Мона, стараясь поддерживать имидж властной хозяйки. — Твоя жена довольно интересная собеседница, – говорит рыжий своему другу, на что тот поворачивается на него с явным непониманием. Скарамучча переводит взгляд сначала на Мону, тупо моргающую куда-то в стену, затем на Чайлда, чьи озорные гдаза глядели на него в ответ. Парень отвернулся обратно и достал из шкафчика пакет с заваркой. — Она не моя жена. – Мона скрипнула зубами. Неужели, этому индюку сложно было подыграть? — Ну, она так представилась, – ухмыльнулся Аякс, которого эта информация, очевидно, ничуть не застала врасплох. — Я, кстати, просил не брать эти чашки. – замечает Скарамучча своими глазами на затылке, пока его основное зрение визуально оценивает температуру воды в чайнике. — Я знаю. Поэтому именно их я и взяла. – невинно ухмыльнулась Мона. Скарамучча вздохнул. Спустил с сушилки разрешенную к использованию кружку и засыпал туда несколько листиков из тканевого мешочка. — А это правда, что тебя в детстве чуть не засосал пацан? – осведомляется девушка. Парень замирает с нависшим над столешницей чайником в руке, и медленно разворачивается на друга. Он и Мона, очевидно, улыбаются. — Ах ты сукин сын, – после этих слов Аяксу прилетает смачная затрещина, да такая, что его рыжая тыква аж в стол улетает. Мона в культурном шоке, а если выражаться по-человечески, в полном ахуе. Физическая сила Скарамуччи – просто нечто, и девичье нутро в страхе сжимается, благодаря про себя всех архонтов, что он никогда не демонстрировал свои возможности на ней. Ещё больше Мона охуевает с того, что Аякс просто разгибается обратно с задорным мальчишеским смехом. Как будто его не ударили, а расслабляющий массаж сделали. — Знай, что всё, о чём говорит этот полудурок – полнейшая ложь. — Я люблю быть сабом в жёстком БДСМ с плётками и наручниками, – деловито сообщает рыжий, демонстрируя прелестные ямочки на щеках. В ответ на ошарашенный взгляд девушки он продолжает. – Без обид, но я предпочитаю мужчин в главной роли. – и перевёл взгляд с лёгким намёком прямо на Скарамуччу. Мона даже не хочет думать о том, шутка это сейчас была или нет. Он точно не в себе. — Иди к своему преподу по истории шары катай, – с отвращением отвечает ему Скара. — Да не нравится он мне, сколько раз повторять! – яростно защищается Аякс. – Ему же на вид не меньше шести тысяч лет! А вообще я недавно решил, что всё-таки больше по девочкам. Ты видел эту замечательную почтальонку, которую наняла Царица? — Я её видела, – вклинивается в разговор Мона. – И погоди... Ты реально думаешь, что у тебя есть шансы с Люмин?! — Ну, почему бы и нет, – разводит он широкими плечами. — Че-ел... Она тебя уделает своим левым мизинцем, – без единого сомнения утверждает Мона, гордо ухмыляясь за старую знакомую. — Я знаю, – лыбится Аякс, мечтательно вздыхая. – Она меня уже избивала в клубе несколько раз. Самые лучшие понедельники в моей жизни... — Где ты его, блять, нашёл, – в недоумении обращается Мона к Скарамучче, кажется, абсолютно привыкшего ко всем странностям своего друга. — Из психушки вместе бежали. — Ага, – подтверждает рыжий. Скарамучча смачно отхлёбывает из своей чашки, смакует послевкусие травяного чая на своих губах, после чего обходит стол и облокачивается руками на спинку стула Моны, обращаясь к ней же. — Так, короче. Этот рыжий драндулет с несгораемым мотором появляется в моей жизни довольно часто. Так что давай, рассказывай ему всё как есть. — приказывает Скарамучча, выхватывая из-под носа у Моны её кружку с чаем. Аякс выжидающе смотрит на них обоих. Девушку опять чуть не схватил мини-инсульт с того, как быстро он сменил настрой. Теперь от шутливого выражения лица не осталось и следа, и Мона ощущает себя так, будто её привели на допрос. Перед её лицом приземляется обратно наполовину пустая чашка. — Тебя ведь не Лиза зовут, да? — спрашивает он, хотя, судя по уверенной интонации, даже не нуждается в ответе. — Да. – раскаивается девушка. – На самом деле я Мона. И, кажется, сюда бы так уместно вписалась избитая шутка… Но нет. Тонкие рыжие брови Аякса взлетают, будто наконец нашлась последняя деталь для пазла в его голове. Он переводит осенившийся внезапной мыслью взгляд на Скарамуччу. — Та самая Мона, которая… — Да. — резко, не поворачивая глаз, отрезает он, не давая другу закончить свою мысль. — Мгм... – окраска голоса была такой, будто в его огромном головном пазле наконец нашёлся недостающий кусочек. Мона хотела насторожиться, но тут же её отвлёк вопрос. – Ну так что, уважаемая незнакомка, кто же ты на самом деле? — Ну, я... – "думай, сосредоточься. Ты не можешь опозориться и разоблачиться во лжи сразу перед двумя людьми!!". — Ничего лишнего, Мона. – рука Скары нежно укладывается обратно на её плечо. – Просто доложи ему то же, что рассказывала мне. Иногда девушке кажется, что в данном помещении абсолютно все в курсе, по каким законам физики и этики работает этот мир, а она одна единственная, кто до сих пор пребывает в туманной иллюзии, веря в таинственных русалок, грациозных единорогов и бескорыстную доброту человечества. Неужели, Скарамучча тоже понимает, что она рассказала о своём прошлом далеко не всё? Что ж, ладно. — Ну, ничего сказочного тут на самом деле нет, – начинает Мона, хотя ясно видит, что Аякс пропускает всю её воду мимо ушей. – Агрх, короче. Не сдала экзамены, выгнали из дома, решила напиться в местном клубе, потом какой-то придурок возомнил себя Бредом Питом и начал до меня доёбываться. Скарамучча, безгранично ему благодарна, спас меня от этого мудака. И так как мне негде жить, он оставил меня жить у себя. Но я выражала инициативу ночевать под мостом, если что!! – спешно добавила Мона и горделиво вздёрнула подбородок. — Да. И вот, теперь это чудо в перьях нечто вроде моей девушки. — пожал плечами Скарамучча, по-детски ухмыляясь. — Я его девушка, никаких нечто вроде. — отрезала Мона, высокомерно отворачиваясь под усмешку Чайлда. — Да-да, дорогая, всё именно так, — убаюкивающе протянул Скарамучча, обнимая свою новобретённую девушку за плечи. — Так, руки убрал нахрен! — возмутилась Мона, встряхиваясь, как мокрая дворняжка. — Видишь, Чайлд? Она злая. — нарочито грустно сказал Скара. — Ха-ха, да уж, женщины они такие, — покивал друг, после чего обратился к непосредственно женщине. — Значит так. Мона Лиза, не соивзолите ли вы ретироваться в комнату, чтобы мы с вашим недо-супругом смогли обсудить несколько важных мужских вещей? — Чего это ещё за секретики? — подозрительно протянула Мона. — Рабочие. — подмигивает Аякс. — И почему же мне нельзя их слышать? — За носителями этой информации легко могут устроить слежку, а потом и вовсе убить. — спокойно поясняет Скарамучча. Застыв на месте, Мона коротко кивает. Под сухое «ладно» она мигом ретируется в большую комнату, и уже там закатывает глаза. Что ж. Собираем комбо: она живёт со Скарамуччей, она целуется со Скарамуччей, она спит со Скарамуччей в обоих смыслах этого слова, и она познакомилась с лучшим другом Скарамуччи под статусом «девушка». Значит, они теперь официально в отношениях? Или всё ещё не совсем? Мысли ходят по кругу, чёртова центрифуга никак не хочет останавливаться. Но есть одно но, которое до сих пор не хочет отпускать внимание. «Та самая Мона…» — прозучало из уст Аякса, когда он узнал её настоящее имя. И что же это должно значить? Мона является избранной? За ней устраивают слежку? Аякс — приспешник её бабки, который хочет её похитить и силой доставить в ненавистный дом? Если так, надо бы по-тихому его чем-нибудь грохнуть. Скарамучча, в случае чего, поможет спрятать труп. У него наверняка такой опыт имеется. А если Скара с ним заодно? Тем более, что он назвал его каким-то странным прозвищем "Чайлд"... Быть может, всё это – одна целиковая ловушка, сплошь обмазанная манящим и сладким мёдом, в которую Мона успешно угодила, с превеликим удовольствием перевязав руки самой себе? Хотя, подобные раздумья бесполезны. Потому что, если отбросить в сторону гордость и признаться честно, то у Моны нет выбора. Если Скарамучча окажется врагом, у неё не будет вариантов, кроме как отдаться его планам и угодить туда, куда её занесёт судьба. Ведь если посмотреть, на данный момент она полностью зависима от него. Причём, не только материально. В тот день она намеревалась спиться и умереть. А ведь это были только проваленные экзамены. Что же будет, если её второй раз предаст старая любовь? Что ж, она точно не будет против умереть абсолютно любой смертью сию же секунду. Так! Стоять, не туда. Враждебность Скарамуччи пока не доказана ничем, кроме её паранойи и недоверия ко всему, что движется и дышит. Слишком рано себя накручивать. Да и Аякс вовсе не похож на того, кто работает частным шпионом. Хоть он довольно скользкая и непонятная для Моны личность, она хорошо знает характер его друга. И может заручиться, что Скара в случае чего сможет её защитить. По крайней мере, она на это надеется. Отражение в зеркале напоминает, что Мона из-за всей этой гостевой суматохи совсем забыла сделать себе причёску. Копна её длинных распущенных волос хорошо сочетается со скатанным худи Скарамуччи. Нет, ну как на неё шили! Девушка стаскивает с тумбочки две золотистые резинки, и быстренько исправляет положение. Ну вот, теперь она действительно выглядит не как какая-то непонятная брюнетка, нацепившая одёжку Скарамуччи, а как Мона Мегистус, нацепившая одёжку Скарамуччи. Она проводит ладонью по поношенному рукаву, и сколько воспоминаний ей навевает одно простое действие! Все те разы, когда она шлёпала Скарамуччу по спине и плечам, сначала по чистой случайности, потом уже стала "невзначай" трогать его, на самом деле совершая каждое касание умышленно. А теперь она тащится от его заботы и нежится в его объятиях чаще, чем дышит. И опять в голову призодит сравнение – если бы та старшеклассница Мона увидела, как её будущее воплощение одето в шмотьё её злейшего врага... В этот раз хлопок входной двери был слышен хорошо, и от него Мона подпрыгнула на месте, чуть не впечатавшись в зеркало. Похоже, неопознанный рыжий объект ретировался к чёрту из их квартиры, и опасаться больше нечего. Можно с облегчением выдохнуть. — А я, оказывается, нашу свадьбу успел проспать? – в комнате появляется Скарамучча, испытывающий, кажется, некоторое волнение. Или только кажется? — Ну уж извините, а как я ему должна была представиться? — Что-нибудь покреативнее бы придумала. — Личная домашняя шлюшка? — Интересно ты себя позиционируешь... – молниеносная реакция взлетевшей руки спасла Скарамуччу от подушки, с пылом и яростью летящей прямо в его лицо. — И как ты тогда назвал Аякса? — В смысле. — Ты назвал его "Чайлд". Он что, тоже про имя соврал? — А-а, так ты об этом? Не, сколько его знаю, всю жизнь так кличили. А Чайлдом его назвали на нашей работе. Ты же помнишь, у меня тоже подобная кликуха есть. — То есть тебя назвали сказителем, а его ребёнком. — Ну, по факту же. — Не поспоришь... – протянула Мона. Когда Скара уже собирался пойти по своим делам, Мона вдруг вспомнила финальный этап своего допроса, и незамедлительно сделала глубокий вдох. — И последнее. Что ещё за "та самая Мона", м? В лице парня что-то изменилось. Он то ли изумился, то ли напрягся и занервничал. Глаза тут же метнулись в сторону, и... В секунду всё пришло в норму. — Помнишь, у да-Винчи такая картина была с девушкой без бровей? – со своей стандартной глупой ухмылочкой произнёс Скарамучча. – Вот он её и вспомнил. Мона скрестила руки на груди, грозно выстукивая метр носком по полу. Скарамучча невозмутимо сохранял невозмутимость, и точно так же невозмутимо, большими шагами подобрался к девушке вплотную. Эффект неожиданности сработал как надо, она тут же потеряла всякую концентрацию на гневе. И незамедлительно смутилась, когда парень наклонился ближе к ней. — Тебе идёт моя одежда, – шепнул он ей на ухо, огладив спину растопыренной ладонью. — Я буду носить её до следующей стирки. – оповещает Мона, не в силах выдавить из себя что-то более вразумительное. Судя по тому, что никаких возражений не последовало, Скара и не против того, чтобы видеть Мону в своих шмотках. Ловкими выкрутасами ему удалось сменить тему, поэтому он отчалил к шкафу. И почему это на его теле до сих пор находится этот помятый парадный прикид? — Куда намылился? — По делам, – прозвучал из недр полок короткий ответ. — По каким ещё делам? – не унимается Мона. — По рабочим. Она встаёт и подходит к Скарамучче со спины. В итоге, когда он разгибается, пространство вокруг него становится полностью заблокировано телом Моны. Она разворачивает его к себе за плечи, поправляет его только что нацепленный фиолетовый галстук и недовольным взглядом демонстрирует недоверие к его словам. — Сначала я узнаю, что у тебя, оказывается, график другой, теперь ты уходишь куда-то после работы... – перечисляет Мона в лицо Скарамучче, пока тот терпеливо слушает. – Кажется, я всё поняла. Ты изменяешь мне с Аяксом в БДСМ клубе. — Чёрт, ты меня раскусила, – с наигранной досадой говорит парень и внезапно треплет Мону по волосам, как любимую собачку. Та жмурится, затем поднимает на него голову. – Не веришь мне, что я работаю? — Не-а. – заявляет девушка, расправляя испорченную причёску. – Я вообще никому и ничему не верю. — Хочешь, чтобы я рассказал тебе детали своей миссии? — Ага. Скарамучча вздыхает, понимая, что у него не осталось выбора. Мона с нетерпением ждёт начала рассказа, чтобы либо подловить Скару на вранье, либо наконец узнать, какой фигнёй он всё это время маялся в своём хорошо оплачиваемом китайском казино. — В общем, есть одна женщина, которая задолжала нашей компании крупную сумму, – начинает парень со мрачным выражением лица. Видимо, уже представляет, как выскребет этой женщине глаза голыми руками. – Заядлая азартница, к тому же наша давняя посетительница. Как только наше казино появилось в онлайн формате, она перешла туда чуть ли не самая первая. Неприятные ощущения навевают Моне эти россказни. Особенно при упоминании зависимости от азартных игр. Сразу ясной картиной вспоминается её старуха, которая... — Она продавала нам всё. Деньги, драгоценности, мебель. Ну а осведомлённым людям, или же тем, у кого функционирует хоть одна клетка мозга, хорошо известно, что если увлечься попытками выиграть слишком сильно, можно лишиться всего. Вот она, видимо, и лишилась. Ну, это вполне типично для азартных игроков. Гонятся за мелким везением, совсем не замечая, как утопают в пучине бедности, как опускаются на самое дно этого грязного и мерзкого болота. Даже сумму от выигрышей они тратят на новые попытки окончательно угробить свою жизнь. Пока, собственно, и не угробят. — Мы связывались с ней много раз, даже приходилось посылать посредников на живые встречи. Она задерживала выплату долга на недели, потом на месяцы. Гасила его настолько маленькими шажками, что такими темпами избавилась бы от задолженности не меньше, чем через 20 лет. А мы так долго ждать не можем. На то эти все заманиловки, собственно, и рассчитаны. Неужели, люди бывают настолько несчастны, что начинают заниматься этой бурдой осознано? — И тогда она пошла на рискованный шаг – вместо денежной компенсации предложила человека. Девочка-подросток младше 18 лет. Какая-то её малолетняя родственница – то ли племянница, то ли дочь, я не знаю. — О господи... – натурально ужаснулась Мона, даже прикрыв губы рукой. — Сам в ахуе, честно, – согласился Скарамучча, открывая дверь в коридор. – И вот, я сейчас должен подойти к их дому и забрать нашу... "компенсацию". — И что будет с этой девочкой? – волнуется Мона. – Куда ты её заберёшь? — Хрен его знает, Мона, что с ней будет. Я стараюсь об этом не думать. Просто отведу её к другому предвестнику и забуду об этой миссии, как о страшном сне. — Твоя компания ещё и торговлей людьми занимается?... О господи. — Теперь ты понимаешь, почему я не люблю об этом говорить? Да, нелюбовь Скарамуччи к собственной профессии вполне заметна. Особенно то, с каким омерзением он назвал молодую девицу "компенсацией". — Ладно, бывай, я пошёл. – отсалютовал парень, направляясь к обувной полке. – Вернусь через пару часов. — Ага, – отстранённо отвечает Мона, толком не обращая внимания на его сборы. Её голова сейчас целиком и полностью занята другими делами – мутными раздумьями над вышеописанной ситуацией. Неужели, в этом и без того поганом и прогнившем мире до сих пор имеют место быть такие ужасные случаи? Почему молодые люди, у которых впереди собственные цели, яркие амбиции, в конце концов, целая жизнь, должны отдавать свою свободу из-за того, что их родственники – зависимые идиоты?! Мона с вероятностью 100% сообщила бы об этом деле в полицию, если бы только в нём не был замешан Скарамучча. Всё-таки он не плохой человек, всего лишь делает свою работу. Однако её нутро сейчас похоже на качающуся лодку – эмпатия к бедной девчонке пытается взять своё. Она уже хотела подойти к Скарамучче, схватить его за руку и приказать никуда не идти. Как вдруг из его уст прозвучало то, что перевернуло её расссудок кверх ногами. — Лесная, 17, квартира 28... – шёпотом бормочет он, поправляя ботинок на правой ноге. Мона побледнела, как полотно. Кровь на кончиках пальцев остановилась, отказываясь циркулировать и согревать вмиг промёрзшие конечности. Глаза расширились так, как не расширялись ещё никогда. Ужасное осознание вонзилось в самый центр её тела, словно кусок арматуры. — Ч-что ты сказал?... – дрожащим и ломанным голосом уточнила брюнетка. — Улица Лесная, дом 17, квартира 28, – как ни в чём не бывало повторил парень. – Это адрес, по которому должна проживать должница с девушкой, куда мне сейчас надо идти. У Моны перехватило дыхание. Развернув задеревеневший корпус, она подошла к уходящему Скарамучче и дрожащей рукой тронула его за плечо, после чего вцепилась в него уже не железной, а титанической хваткой. Женские ногти причинили плечу острую боль. Он повернул на неё голову, немым взглядом спрашивая, в чём проблема. Язык девушки с большим трудом совершил пару движений, чтобы полушёпотом пролепетать лишь одну фразу: — Это мой домашний адрес… Молодые люди молча переглянулись. Уровень тревоги в помещении значительно возрос.