С самого начала...

— Я не шучу. Скарамучча вопросительно и немного игриво поднял бровь. Мона, стремительно подавляя смущение, смотрела прямо в его глаза. На секунду кажется, что между их взглядами промелькнула азартная искорка. Газета была тут же откинута в сторону. Мона и опомниться не успела, как парень навис над ней, уже гораздо более горячо заглядывая ей в глаза. Она чуть сильнее вжалась в подлокотники, испугавшись такого быстрого развития событий. — Не шутишь? – уточняет он, шепча вопрос практически ей в губы. Его пальцы находят её сжатую кисть, нежно проводят по бархатной коже, успокаивая. Мона всё же краснеет, опускает голову чуть ниже, хотя это не помогает, и пытается выдохнуть. Близость тел возбуждала сильнее, и касалось это их обоих. — Не шучу. – уверенно проговаривает Мона, хватает его за руки и тянет, заставляя поддаться на себя. Резко и напористо Скарамучча впился в её губы, слегка поглаживая женский затылок. Мона яростно отвечала, обнимая его за плечи, практически вися на парне. Вот оно, то знакомое чувство, которое она закопала где-то в глубине себя, будучи ещё юной школьницей. Нет, не так, это даже не оно. Сейчас всё по-другому. Одно дело – невинные неумелые столкновения губами в школьном туалете, совсем другое – страстные поцелуи с парнем в его квартире, на его кресле, в его руках. Поцелуи не как выражение юношеской романтики, а как начало прелюдии к чему-то более взрослому, яркому, наполненному впечатлениями. Боится ли Мона сейчас? Возможно, ей было бы страшно, если бы её нутро напрочь не заполонили гормоны, отправляющие кровь куда-то вниз. Решив проявить смелость, Мона, не разрывая поцелуя, прижалась к парню ближе, начиная потираться промежностью о его... о боже мой. С уст Скарамуччи прямо в её губы сорвался глуховатый стон. Оторвавшись от девушки, он посмотрел на неё с высоты. Светло-кобальтовые глаза, затуманенные близостью, были наполнены восхищением и вожделением одновременно. По его зацелованным губам расплылась солнечная улыбка. — Мона... – отчего-то прошептал он, поднимая её лицо за подбородок. От такого нежного обращения к себе девушка залилась краской, отводя глаза. — Что? – машинально шепнула она в ответ на зов, когда её втянули в новый поцелуй. Более напористый, тягучий, словно мёд. Под натиском Скарамуччи она откинулась дальше, упав спиной на мягкий подлокотник. Его рука легла на её талию, девушка немного встрепенулась от неожиданного касания. Её тело сейчас очень бурно реагирует на тактильный контакт. Мужская рука медленно и нежно огладила изгиб, стараясь убрать зажим. От таких ласк Мона таяла на глазах. Она хотела его всего, хотела находиться под ним, хотела вместе с ним почувствовать то, чего никогда не чувствовала раньше. Жар между ног усиливался с каждой секундой поцелуев. Через штаны Скарамуччи можно было заметить, что он желает продолжения не меньше. — Спрашиваю... последний раз, – сбивчиво тараторит он, не спуская рук с её талии, а глаз с покрасневшего лица. – Ты уверена, что хочешь зайти дальше? — Да. – твёрдо отвечает она и тянется за новым поцелуем, но Скарамучча отодвигается. — Пойдём. Зрение Моны заполонено туманом. Она не помнит, как они вышли в коридор, добрались до спальни. Не помнит, как её голова оказалась на мягкой подушке, а ватные ноги упёрлись в вязкий матрас. Скарамучча вновь утянул её в сладкий поцелуй, опираясь рукой рядом с талией Моны. Парень делал всё размеренно и неторопливо, что заставляло Мону полностью довериться ему. К разочарованию девушки, он оторвался от её губ и облизнулся, как щенок. Но затем вновь приблизился, оставляя поцелуи на открытой шее. С уст Моны слетел совсем нескромный вздох, который взболомутил внутри тела целый коктейль эмоций. Доля стыда за собственную распутность мешалась с наслаждением от близости. Сюда же добавлялась боль от мужских зубов, что голодно впиваются в нежную кожу. По правде говоря, Моне хотелось стонать намного громче, чем сейчас, чтобы её возгласы перебудили весь ближайший район. Но вместо этого она стыдливо прикусывает собственную руку, прикрывая глаза от удовольствия. Когда Скарамучча потянул за обвисший рукав, её правая рука без колебаний поддалась, затем и левая. Таким образом торс Моны остался прикрыт одним только тёмно-синим простеньким бюстгальтером. Пальцы Скарамуччи скользнули по ключице, но Мона осторожно перехватила тыльную сторону его ладони, сигнализируя нежелание демонстрировать обнажённую грудь умоляющим взглядом. Скарамучча понимающе кивнул, притягивая её шею для новых отметок. Проведя рукой по его голому точёному плечу, Мона удивилась: и когда он успел избавиться от своей рубашки? Ощутив призрачное касание в области бедра, мышцы Моны невольно сократились, а хватка на плечах Скарамуччи на мгновение стала крепче. Страшно продолжать дальше, страшно заглядывать в его бездонные глаза. Глубинные иррациональные страхи разом выплёскиваются наружу. Заполоняют ровную гладь возбуждения, пытаясь вытеснить все приятные отклики от предвкушения предстоящей близости. — Иди сюда, – сквозь шквал эмоций пробивается ласковый шёпот, и Мона получает мягкий поцелуй в щёку, затем и в губы. Оковы постепенно ослабляются, туман возбуждения наползает вновь, и через несколько секунд Мона уже подхватывает инициативу, углубляя поцелуй, и толкает бедром его руку, оповещая о готовности продолжать. Скарамучча осторожно подцепляет край её штанов. Мона заливается краской, но держится. Шершавые подушечки пальцев кругом оглаживают мягкое бедро, создавая зудящее трение. Мона раскрывает губы в безмолвном аханье, когда чувствуется прикосновение выше. До безумия приятное, посылающее импульсы по всему телу. Словно этим касанием был разворошён осиный улей, и тысячи жал моментально впились ей в кончики пальцев. Девушка продолжает невнятно бормотать, отвечая ласковым шёпотом на поглаживания внизу. Неохотно приоткрывает веки только для того, чтобы столкнуться с индиго любимых глаз, что продолжают смотреть на неё свысока, и тут же помереть на месте от этого взгляда. Почувствовав резкий прилив чего-то сверхъестественного, Мона сама подаётся вверх и со всей накопившейся страстью целует его. Почему-то хочется разорвать его на части, медленно вгрызаясь в мягкую кожу кончиками зубов, агрессивно её оттягивая. За все те страдания, что он ей причинил, за каждое грубое слово в её адрес. За разбитое вдребезги сердце. За всё... Мысли обрываются, словно тоненькая бичёвка, когда Мона неожиданно чувствует его пальцы в себе. Слишком необычно, слишком заполненно, слишком близко. Движение продолжается дальше, она почти до треска сжимает любимые плечи, наслаждаясь трением внизу. "Расслабься" – говорит она сама себе, пока тепло между ног разрастается всё больше. Плавные движения внутрь сводят с ума, заставляют разомкнуть губы и мешать собственный голос с частыми выдохами. И, чёрт, почему его руки такие шершавые и приятные? Мона старательно сдерживает какие-либо неприличные звуки, но подаёт голос, когда чувствует, как он сгибает пальцы прямо в ней. Кажется, уловив чутким слухом её протяжный стон, он начал стараться ещё интенсивнее. Когда он вытащил руку, теперь блестящую от её собственных биологических жидкостей, Мона ощутила пустоту. Скарамучча потянулся к комоду, доставая контрацептив, но Мона улавливала лишь далёкое шуршание. Она могла слышать только то, чего всегда старалась избегать – сигналы своего тела. Обыкновенно оно требовало еды, которой у Моны в достатке не было. Лечения, которого она тоже не могла себе позволить. Сейчас же каждая клеточка тела яростно требует прикосновений, взаимодействия, стимуляции и незамедлительной разрядки, которые она должна вот-вот получить. Она с трудом дышит, по ногам стекают несуществующие капельки пота. Ей пришлось на секунду вернуться в реальность, только чтобы засечь кивок вверх от Скарамуччи, безмолвно спрашивающий разрешения. Она кивает вниз и крепче сжимает его плечи. Вход был не слишком плавным и очень ощутимым для Моны. Оба не сдержали тихого стона. Голос Скарамуччи прекрасен в таком проявлении, в тысячу раз лучше, чем ей ранее представлялось. С первым толчком поступила боль. Мона шумно выдохнула, но постаралась сжать зубы и сконцентрироваться на приятных ощущениях. Она давно привыкла искать что-то приятное среди боли, она так живёт. Глаза прикрываются сами собой, и под пеленой накатывающих волн возбуждения становится тяжело разглядеть лицо Скарамуччи. Чувствуется, как его рука сильнее сжимает её плечо. Всё ещё ощущая внизу небольшие остатки боли, Мона приоткрывает одно веко. Чёрт побери, его глаза... Мона привыкла к его уверенному и доминантному взгляду, что сейчас просто обомлела. На неё устремили взор юные, бесконечно прекрасные аметистовые очи. Почти сомкнутые ресницы, затуманенный возбуждением взгляд, смотрящий на неё с бесконечным восхищением и... удовлетворением. Она откидывает голову, наслаждённо и протяжно простонав. Движения продолжаются, и дискомфорт почти прошёл, уступая место чему-то другому. Натяжение и напряжение, как у гитарной струны, зажатой на самом нижнем ладу. Скарамучча продолжает выпускать вымученные стоны из щёлки приоткрытых губ, и берёт партнёршу за руку. — Красавица моя... – Мона не понимает: это взаправду его голос, или всего лишь её галлюцинации? Не сдерживая томительных стонов, Мона крепче сжимает мозолистую руку и продолжает выдыхать обрывки слов ему на ухо. Хочет донести что-то щепительно нежное, но с каждым новым толчком способность говорить притупляется, а слова заменяются на сбивчивые вздохи. И когда волна неконтролируемого удовольствия, скручивающая мышцы ног, разливается по всему телу, девушка откидывает голову назад и разжимает пальцы, повиснув на мальчишеских плечах. Скарамучча, кажется, испытывает то же самое, после чего обессиленно, но плавно падает на кровать, обнимая Мону сзади. Мона точно не знает, сколько времени они просто лежала и смотрели в потолок. Руки Скарамуччи покоились на её лопатках, а сама девушка дышала ему в ключицы. По частоте дыхания не похоже, чтобы он спал. Внезапно Мона была отодвинута на другую сторону кровати. Всё ещё не отпуская, Скарамучча оставил поцелуй на её макушке, нежно приобняв. — Я сейчас вернусь. – тихо оповещает он и отодвигается. Кожа Моны тут же перестаёт ощущать воздействие теплой ауры. Атака прохладного порыва воздуха, влетевшая через окно, была весьма неожиданной, и от неё вспотевшее лицо становится холоднее. Волосы разметались по кровати, образуя вместо компактной причёски беспорядочное тёмно-фиолетовое месиво. Мона поёжилась и обхватила себя руками, желая устранить неприятные мурашки. Она лениво и нехотя привстаёт в постели. В глаза бросается щель приоткрытой входной двери, но сама мысль о том, чтобы встать и закрыть её, вызывает ноющую боль в мышцах. Брюнетка вздыхает, опускает голову в пол и замечает именно то, что ей сейчас нужно. Белая рубашка Скарамуччи пришлась на её торс практически в пору, но не совсем облегающе. То, что нужно. Плотно обтянувшись тряпицей и зачем-то вдохнув её запах, девушка со спокойствием опустилась на подушку, прикрывая глаза. Тихий хлопок вырвал её их подступающей полудрёмы. Она расклеила ресницы, чтобы увидеть Скарамуччу, вернувшегося из коридора. Парень немного медлит, задержавшись взглядом на кровати, но затем быстро проходит вперёд, одёргивает штору, и фонарь с улицы освещает прикроватную тумбу тёмно-медовым светом. Скара взбирается на кровать, отчего матрас немного пошатывается, расколбашивая Мону по разным сторонам. Она недовольно морщится и хочет издать звук, но тут же замирает, когда чувствует на себе ловушку из объятий. Девушка медленно и порционно выдыхает, разжимая своё и так размякшее тело. Кожа перестаёт отвергать чужие прикосновения, принимая тепло Скарамуччи и наслаждаясь каждой его частичкой. Отдавшись в желанные объятия, Мона моментально осознаёт: именно это то, что ей сейчас было нужно. Чтобы парень, только что подаривший ей такую гамму эмоций, оказался рядом и окутал теплом и заботой. Молодые люди не разговаривают. Просто лежат, смотрят в одну точку, слушая размеренное сердцебиение друг друга. Скарамучча немного приподнимается, достаёт снизу помятое одеяло и накрывает им себя с Моной. Тут уже брюнетка растеряла всякое желание держать глаза открытыми. Захотелось просто заснуть. И больше не просыпаться, при условии, что всю жизнь она проведёт именно здесь. Мона расслабилась, непозволительно для своего уровня тревожности растеклась в лужу, отдаваясь этим тёплым рукам, которые ни за что не причинят ей вреда. Скарамучча сжал её в объятиях чуть сильнее, пододвигая ещё ближе, хотя казалось бы, ближе уже некуда. Словно опасается, что Мона встанет, уйдёт, или растворится и пропадёт, как мимолётное видение. И эти взаимодействия напоминали Моне, что объятия настоящие. Что они предназначены ей одной, что это не случайное стечение обстоятельств, не ошибка, не недоразумение. А проявление самой настоящей... Предложение не было завершено, но импульс на нужное слово уже был послан. И, к сожалению, это вызвало триггер в разуме Моны. Сонливость вновь рассеялась, уступая место давно знакомой тревожности. Не то, чтобы Мона очень сильно разбиралась в разовых интрижках. Особенно учитывая, что последний раз она держалась с парнем за руку, когда упала в грязную канаву с кучей тяжёлых коробок, и ей помогал встать её 30-летний коллега. Некоторые аспекты близких отношений она узнавала от Фишль, у которой и опыта, и источников информации было чуть-чуть побольше. Так что, возможно, это был просто разовый секс? Потребность организма? Заполнение скучного дня хоть чем-то разнообразным? А Мона восприняла это всё, как маленькая девочка. Девочка, которая скорее поверит в существование инопланетян, чем в то, что она может быть любимой. Теперь руки Скарамуччи начали давить, сдавливать горло и грудь неприятным... теплом. Будь то искренняя любовь, или заложенные эволюцией привычки и потребности, она просто не может, не должна это принимать. Из окна подул холодный ветер. Конечно, он находился в комнате всё это время, но Мона была настолько увлечена другим человеком, что ей было абсолютно наплевать на внешние факторы. Сейчас же ей необходимо развеять сладостную иллюзию и вернуться в серую реальность. Она хотела пошевелиться, но внезапно испугалась. А что, если Скара примет это на свой счёт и обидится? А если не отпустит? Теперь к отвержению добавился ещё и глупый страх непонятно за что. Решив, что это совсем уж по-детски, Мона поступает самым стандартным, адекватным и прямым образом. — Дашь встать? Я на кухню хочу сходить. – шёпотом спрашивает она и шевелит локтем. Без каких-либо лишних вопросов Скарамучча распускает кольцо из рук, и кончики его пальцев на лишнюю долю секунды нежно задерживаются на плечах Моны. Она свободно поднимается в положение полусидя, а затем и встаёт на ноги. Вид ночной улицы встретил её прохладным мраком, который чувствовался где-то там, далеко, за стенами... Где Мона могла бы существовать, если бы не была здесь. Она сидит в чужой квартире, на чужом стуле, одетая в одну лишь рубашку, которая и то ей не принадлежит. Но ощущает ли она всё это чужим? Сложно сказать. С одной стороны, если сравнивать как сожителей каргу и Скарамуччу, второй становится чуть ли не на уровень Иисуса Христа. Но вот в чём главный вопрос: заслужила ли Мона такого отношения к себе? Почему Скарамучча вообще всё это делает? Почему не накричит на неё, не прогонит, как она привыкла? Может быть, он стремится сделать из неё свою должницу? Мол, я тебе крышу над головой дал, теперь иди, на коленях передо мной ползай. Мона усмехнулась. Вытянула перед собой руку, разглядела каждый палец по отдельности. Нет. Хватит рассматривать эту дебильную модель поведения под названием "платное счастье". Скарамучча ничего у неё не просил и ничего ей не делал. Он не принуждал её к интиму, не торопил и не пытался переходить границы, установленные Моной. Даже в их юношеских ссорах он никогда не проявлял чего-то недопустимого, вроде шлепков по затылку или заднице, насмешек над старой одеждой или прямых оскорблений, задевающих за самое живое. И что же это такое? Наверное, здоровые отношения. Женская рука останавливается вместе с потоком сознания. Мону пробивает на смех, гораздо более громкий, чем заполонившая ночную квартиру тишина. Ей просто смешно даже мысленно совмещать понятия "здоровые отношения" и "я". Разве такое возможно? Получается, что да. И всё же... Почему он отверг её тогда? Что было у него на уме? Может быть, она сделала что-то ужасное, отталкивающее? Или это Мона в школьном возрасте была отталкивающей и непривлекательной сама по себе… Столько неразобранных моментов осталось между ними. А события уже закрутились в бурный и беспощадный ураган. И о чём Мона только думала? Почему всё в её жизни происходит так рандомно... Как можно было переспать с парнем на второй день, можно сказать, знакомства? Они ведь даже не встречаются! Как низко. Но с другой стороны так хорошо... Чувствуя, как мысли превращаются в вязкую кашу из переваренных пельменей, Мона откинулась на локти и приложила щёку к столешнице, рассматривая небольшую уютную кухню под другим ракурсом. Может, когда-нибудь она и передумает. Расслабится, позволит себе любить. Будет более свободной в плане душевной близости, и сможет спокойно обнять любимого парня без лишних загонов. Жаль, что в будущем это может оказаться и не Скарамучча. В душе Мона теплит надежду, что это окажется именно он. Но она не признается в этом даже себе. Как обычно. *** Проснувшись, она откинула от себя уголок одеяла, поморщившись от омерзительно яркого и пекущего солнечного луча. Первым делом Мона хотела недовольно промычать, но затем её мозг проснулся полностью, и в голове сложился вопрос: что она делает в кровати, если последние думы она додумывала на кухонном столе? Ох. Неужели, это дело прекрасных рук этого несносного чёрта? Опять он её таскал? Чтоб его. Ноющее тело, в частности низ, наполнили голову воспоминаниями с прошедшей ночи. Мона моментально залилась краской, прикрыла ладонью рот и зажмурила глаза. Неужели она и правда на это согласилась? Неужели её первый раз был именно с ним? Паника шустрым ручейком пробежала по мыслям, но Мона быстро успокоила себя дыхательным упражнением. Ну да. Она взрослая, и имеет полное право спать с парнями. Особенно с такими милыми и привлекательными, как Скарамучча. Она выходит в коридор, добирается до ванной. Запоздало понимает, что полуголый торс по прежнему завешен одной лишь мужской рубашкой. А низ и того лучше – вообще ничем не прикрыт. Мона похлопывает себя по щекам мокрыми руками, стараясь отрезвить рассудок. Садится на край ванной, придерживается за батарею, чтобы не упасть назад. Решает всё-таки встать, потому что сидеть ей немного больно. Она снова краснеет и надеется, что это нормально. Интересно, что бы по этому поводу сказала 16-летняя Мона Мегистус, ещё десятиклассница с относительно стабильным образом жизни? Как бы она отреагировала на то, что её будущее воплощение так спокойно сближается с врагом, которого всего три года назад она была готова пришибить чем-нибудь тяжёлым? Наверняка она бы надавала взрослой Моне много-много пощёчин и, заливаясь краской, начала бы кричать, что это неприемлимо и не лезет ни в какие ворота. А 17-летняя, чуть более старшая Мона начала бы сильно завидовать, потому что в глубине души ей хотелось бы так же. Мда. Вместо того, чтобы использовать ванну по назначению, Мона просто с десяток минут пялилась на своё увлажнённое отражение и загонялась. Махнув на всё рукой – времени на умывание ещё полно – она отправляется в комнату. Шторы затянуты, и солнце, проходящее сквозь них, делает и без того фиолетовую комнату ещё более фиолетовой. Мона принципиально высовывает язык и распахивает окна, впуская свет в помещение. И в тот же момент обнаруживает на столе записку. "Буду дома чуть позже 5. Не скучай, моя Мона Лиза ♡" Девушка ухмыляется, оглаживая исписанную бумажку рукой. — И не подумаю. – нежным шёпотом отвечает она вникуда, и смеётся. *** Ещё некоторое время Мона потратила на своё любимое занятие – сидеть на диване голой задницей и пялиться в пустоту. Загоны всё никак не хотели отпускать её бедную голову, поэтому в теле не нашлось сил даже на то, чтобы снова встать. К счастью, вибрация телефона позволила Моне в себе их найти. Входящее сообщение от Фишль не могло не обрадовать. Даже негативные мысли сами по себе переползли на второй план. "Приветик! Мона, я безумно рада, что ты мне написала! Я вся в учёбе и работе, трудно поддерживать связь с друзьями( Но не думай, что я про тебя забыла! Конечно же мы будем продолжать общаться до тех пор, пока не станем двумя старыми бабками, которые сидят на скамейках у подъезда и обсуждают местных наркоманов ^^" Подсохшие губы Моны растянулись в приятную улыбку. Чувствуется боевой настрой Фишль, который не способно сломать даже тернистое построение карьеры. "Мб позвонишь? Не привыкла с хорошими друзьями буковками перекидываться :Р" С другой стороны, почему бы и нет. Развалившись на кресле в самой удобной для себя позе, Мона расстегнула пуговицы на рукавах и нажала трубочку в углу чата. Спустя несколько гудков, в динамике послышался до боли знакомый тембр: — Алло? – родной голосок лучшей подруги навевает жуткую ностальгию, и Мона ощущает себя старой бабкой. — Приветик. — И тебе. И обе замолкают. А что вообще надо говорить после приветствия? Как общаться с подругой, с которой не держали связь больше года? От беспомощности девушка часто моргает и пялится в противоположную стену. Пожилая женщина, нанесённая на холст искусными мазками, насмехается над Моной одним взглядом. — …. Как дела? Снова тишина. Твою ж мать. В трубке слышатся редкие голоса, ненавязчивая музыка и пронзительное жужжание, доносящееся издалека. Похоже, Фишль находится в своей естественной среде обитания – в кафетерии. — Слышь, ты чо, совсем долбанулась? – и эта одноклеточная рассмеялась прямо в трубку. – Начинать диалог с "как дела"? — А с чего мне ещё начинать? – Мона хочет послать её к чёрту, но заражается весёлым настроением и смеётся сама. — С того, с чего начинают все нормальные лучшие подруги! Ты должна с порога вывалить мне все-е-е накопившиеся за долгое время события в мельчайших подробностях. Если бы Мона начала разговор с произошедших за это время событий, Фишль поседела бы уже в первые десять минут звонка. Так, ничего особенного. Всего лишь сбежала из-под бабкиного ремня в ночной клуб, откуда её вытащил некогда заклятый враг, с которым она позже переспала. — Скажу так: у меня овер дохуя новостей, которые вероятнее всего займут большую часть нашего разговора. И мне действительно сперва интересно узнать, как у тебя дела. Поступила в актёрский, да? — Да. – гордо заявляет Фишль, прихлёбывая напиток. Вероятно, излюбленный ею с молодых лет горячий шоколад. – Теперь я буду самой лучшей актрисой всех времён и народов и прославлю наш город. Ха-ха! Ладно, шучу. Поступила, да, и теперь всё моё свободное время занимают съёмки. — Как ты всегда и хотела. — Вообще-то я всегда хотела лежать на шизлонге под солнышком в окружении служанок и загорелых стриптизеров! — Да, это твоё второе заветное желание. — Ха-ха. На самом деле, всё не так уж и плохо. Просто иногда устаю от большого количества делового общения. А работа под камерами в целом прикольная, но от яркого света глаза болят весь день. Слушать успешных людей – одно удовольствие. Конечно, Мона всегда завидовала им зелёной завистью, но сказать плохое слово в сторону подруги язык не поворачивается. Она стремительно пробивает себе дорогу в люди, как и мечтала с самого детства. Моне остаётся только слушать, поддерживать и с гордой улыбкой верить в свою девочку. — И что, весь день только деловыми делами и занимаешься? — Ну, вообще не совсем… Недавно снова виделась с Беннетом, мы в кафе сидели. — М-м-м, в кафе? — Так! Никаких м-м-м, мы просто болтали! – яростно запротестовала Фишль, на что Мона только рассмеялась. – В общем, он в конторе рядом с моим универом пытался устроиться на работу администратором, но посередине первой смены на него вместе с папками и бумагами завалился ресепшен. — …Это как? — Сама не знаю. — Ладно, соглашусь, вполне похоже на Беннета. — Ну и в целом, ничего дельного у меня больше нет, – протягивает Фишль, постукивая нарощенными ногтями по столешнице. – Теперь давай ты. Я вся во внимании. Мона отводит телефон от уха, глубоко вздыхает. Что ж. Может быть, не следует повторять ошибок прошлого и переживать все свои беды в одиночку? В конце концов, нужно учиться доверять близким людям. Девушка собирается с мыслями, возвращает телефон на место и сжимает его корпус крепче. — Ладно. У меня три новости: я провалила экзамены, сбежала из дома и первый раз переспала с парнем. С чего именно мне начать? Судя по звукам из трубки, подруга подавилась горячим шоколадом. — Ты что?!... – офигевала Фишль между остаточными приступами кашля. – Ладно, давай с хорошего. Кто это был? Прям с плеча рубит, сучка. Не желая так быстро раскрывать карты, Мона решает хитро увильнуть от вопроса. — Какие есть догадки? — Мм, даж не знаю. Скарамучча? Если бы у Моны под рукой был какой-нибудь напиток, она бы тотчас же повторила судьбу Фишль. — А… с чего такое предположение? – неловко интересуется она, накручивая прядь чёлки на указательный палец. — Не знаю, хах, я просто рандомно назвала. Да и он же тебе вроде нравился в школе. ……. Что? — Погоди, в каком смысле?! — Ой, да ла-адно тебе, – ехидно тянет Фишль. – Любой, у кого функционирует хоть одна извилина мозга, это бы заметил. Мона впивается рукой в свои волосы, опуская голову ниже. Ей тут же захотелось выбросить телефон в окно, а затем улететь следом за ним. — Ну, да. – тяжело выдыхает она. – Ты угадала, это был он. — Стоп, реально?! — Хуяльно. — Мм… Так что там у тебя с переездом и экзаменами? Ну слава богу, даже самой тему переводить не пришлось. Брюнетка огладила ладонью своё голое бедро, только сейчас вспомнив о том, что оно голое. Одной рукой она потянулась к рюкзаку, чтобы достать спортивные штаны. Всё-таки, хотя бы перед духом умершей тёти Скарамуччи надо соблюдать приличие. — Короче, слушай. *** Мата было много. Челюсть Фишль уже почти оторвалась от черепа и плюхнулась в стакан с напитком. Блондинка долго и дотошно расспрашивала свою подругу, на сколько баллов та сдала экзамены, не разыскивает ли её сейчас бабка, добровольно ли у неё всё было со Скарамуччей, не обижает ли он её, не заставляет ли убираться и мыть посуду и не угрожает ли выгнать. Если бы хоть на один из последних вопросов Мона ответила "да", Фишль, без сомнений, сию же минуту собрала бы чемоданы, приехала в город и хорошенько прошлась бы по шее Скарамуччи крапивным веником. — Фиш, он хороший, правда! – от души угарала Мона, прикрывая лоб ладонью. — Ты смотри, как заговорила! – возмущается непоколебимая подруга. – Я от тебя в школе уже наслушалась, какой он "хороший". Проститутка-переобувальщица! Но в целом, этот звонок задал Моне позитивный настрой. Она улыбается, и ловит себя на мысли, что хоть что-то в её жизни осталось неизменным. А если так подумать – всё. Лучшая подруга на связи, Скарамучча, в каком бы то ни было смысле, под боком, и чёртовы экзамены над душой. Только что бабка надоедливая исчезла где-то в пучинах далёкого прошлого. Что ж. Всё в этой жизни решаемо, всё когда-то проходит. Именно с такой мотивацией Мона жила с молодых лет. Часы показывают, что до прихода Скарамуччи, как обычно, осталось дохрена времени. Решив, что навести марафет всё же было бы неплохо, девушка возвращается в ванную, второй раз глядя в глаза своему отражению. Вот теперь лицо её точно стало свежее, и загоны волшебным образом ослабили своё влияние на уставший мозг. Пожалуй, в этот день она позволит себе побыть счастливой. *** Заходя в приевшийся подъезд, Скарамучча ясно догадывался, что ждёт его в собственной квартире. И он не ошибся – пересекает порог, и каждая вещица опять расставлена ровно и правильно, будто по линейке. Разувшись и всунув грязную обувь чётко в строй, парень прошёл в большую комнату. Мона уже открыла сервант и мокрой тряпкой смахивала с посуды пыль, изредка чихая себе в ладошку. — Ты решила попробовать себя в роли домохозяйки? – усмехается Скарамучча, осматривая комнату и натурально восхищаясь масштабом работы, которую проделала Мона. — Да. – кивает девушка и тише добавляет: – Всё равно я больше ничего не умею… — Что? – переспрашивает чересчур ушастый Скарамучча. — Ничего. – отрезает Мона, хватая с полки чашку. — Кошмар, я даже не знал, что ты такая чистоплотная… – комментирует он, подходит к Моне и не слишком вежливо выхватывает у неё из рук посудину. – Пожалуйста, не трогай вот этот сервиз. Мне его отдала мамина подруга, поэтому хочу оставить его в первоначальном состоянии. Мало ли что. Мона кивает, покорно закрывая стеклянную дверцу. Проходится влажной тряпкой и по ней. — На самом деле я нихрена не чистоплотная. В моей бывшей комнате такой срач всегда стоит, что ты бы не прошёл и до середины, не сломав обо что-нибудь ногу. — А зачем же ты тогда мою квартиру так вылизываешь? — Ну… в благодарность? – задумчиво произносит Мона, почесывая голову. — Чего-то ты сегодня прям расщедрилась на благодарности… Ой. – за такую шутку с огромной долей правды, в голову Скарамучче прилетела мокрая тряпка. — Не привыкай. – ворчит она, снимает орудие уборки с его головы и напоследок ударяет ещё раз, прежде чем удалиться на кухню. Скарамучча натурально умиляется, глядя вслед уходящей девушке. Может, признаться в этом напрямую пока тяжеловато, но он очень благодарен ей за проявленную заботу. По его сердцу разливается давно забытое, закопанное в глубину души тепло. — Чего стоишь? – два знакомых хвостика высовываются из-за косяка, Мона машет рукой. – Пошли. Проведя Скарамуччу на кухню, Мона почти что силой усаживает его за стол, ставит перед носом тарелку и наливает в неё вермишель с кусочками ветчины. — Ты ещё и обед приготовила? – удивляется он, снизу вверх глядя на Мону. Кажется, в её ртутных глазах промелькнула гордость. — Да. Жри. – говорит она вместо "приятного аппетита". — А ты? — Я уже пожрала, пока ты на своей работе пропадал. Скара пожимает плечами, зачёрпывая суп ложкой. Мона стоит рядом со столом, скрестив руки на груди, и глядит куда-то в окно. В такой обстановке голове Скарамучче очень трудно принять тот факт, что она не его жена и они не живут так на протяжении десяти лет. С аппетитом прожевав ещё одну ложку, парень протянул звучное "м-м", чем заставил Мону обернуться. — Дорогая, ваша готовка, как и всегда, просто изумительна. Девушка вопросительно приподнимсет бровь, а Скарамучча продолжил. — Бесценны моменты, когда я, уставший, возвращаюсь из своего огромного бизнес-центра, и могу провести остаток сего чудесного вечера в вашей компании. Наконец, Мона открывает рот в немом понимании, ухмыляется и упирает руку в столешницу. — Само собой, дорогой, всё только к вашим услугам. Конечно, она легко подхватывает его настрой. Упирает руку в бок и загадочно отводит взгляд в окно, изображая светскую домохозяйку. — Скажите, – продолжает Скарамучча. – Успели ли вы убрать все тридцать три комнаты нашего шикарного коттеджа? — Боюсь, что успела только тридцать две, – страдальчиески вздыхает Мона. – Но я обязательно доделаю свою работу завтра, когда немного отдохну от своих утомительных домашних обязанностей. — Конечно, конечно, моя дорогая. Скарамучча забивает рот едой, сдерживая смешки. Исподлобья глядит на Мону, которая тоже лыбится. Невозможно в такие моменты не засматриваться на прелестные ямочки её щёк. — И вы, конечно же, отвели наших четверых детей в лучшую частную школу города этим утром? — Именно так. Предварительно выдав им коробки с полдником, содержащим все необходимые составляющие здоровой диеты. Покончив с едой, Скарамучча отодвинул тарелку чуть в сторону, и Мона молниеносно забрала её, ловким движением руки закинув в раковину. — Скажите, дорогая, ждёт ли меня на этот вечер что-нибудь ещё приятное? Или же это всё? – он кокетливо заглянул ей в глаза, призрачным касаниев соединив их руки. — Ах, ну само собой. Расправив руки, Мона отклоняется назад, осторожно ложится на чистую поверхность столешницы, поворачивая голову в сторону слегка поражённого Скарамуччи. — Вы можете взять своё прямо на этом столе. Он усмехается, поднимая уголок губ. Решив прервать их гламурный спектакль, парень в свойственной манере жмёт плечами и встаёт из-за стола. Мона взвизгивает, когда перестаёт чувствовать деревянную опору под спиной, но быстро соображает и хватается за шею Скарамуччи. — Ну, я взял. Что дальше? — Теперь поставь меня на место. – бурчит Мона, одаривая его физиономию недовольным прищуром. — Мм, нет. Не хочу. – хитро улыбается сученок, обнажая клыки. Нет, ну совсем обнаглел, бесспорно. Но Мона не растерялась и тут. Скарамучча отклоняется чуть назад, когда она подтягивается вверх и целует его прямо в губы. Почувствовав, что Скара ослабил бдительность, девушка воспользовалась моментом и выпуталась из его назойливых рук. Решив, что хватит с этого чёрта сладких любезностей, она зашагала по направлению в гостиную. Однако крепкая хватка за руку немного изменила её планы. — Стоять. Скарамучча притянул её назад, прижал к стене и соединил их уста в глубоком поцелуе. Улыбнувшись в чужие губы, Мона схватилась руками за его шею и придвинула ближе, лишая саму себя возможности двигаться. В такой позиции она отчётливо понимает, что купание в лучах мужского внимания – невероятно приятная вещь. Особенно в лучах внимания мужчины, который тебе нравится. — Какого черта мы делаем… – смеётся Мона, когда Скарамучча отрывается. Его лицо покраснело, а губы забавно распухли. — Целуемся, – отвечает он, хлопая ресницами. — Да ты что. — Хочешь перестать? — Конечно нет. Она ударяет его кулаком плечу, призывая к действиям, и он вновь покорно целует её. Не слишком нежно и приторно, не слишком грубо и напористо – идеально. Идеальный парень. Когда они закончат свой акт жарких поцелуев, надо отправить этого чертёныша за мытьё посуды. Ну, так, чтоб не расслаблялся. *** Вечер наступает слишком быстро, что не может не расстраивать Мону: когда Скарамуччи нет дома, время тянется, как разогретый в микроволновке зефир. Когда же этот хрен заявляется домой, стрелка часов разгоняется до скорости центрифуги, и Мона даже не успевает толком насладиться их мимолётными беседами. Раньше она думала, что быть домохозяйкой – круто: пару часов тратишь на томительный, но скоротечный быт, и сидишь оставшееся время дома, делаешь всё, что заблагорассудится, и даже о финансах не беспокоишься. Сейчас же она от всего сердца сочувствует бедным женщинам, ведь каждый день подобной жизни наполнен риском умереть от тоски и скуки. А они живут так годами. — Пора спать? – Скарамучча закрывает книгу, откладывает её на тумбу и хочет выйти в коридор. — Стой. – но Мона останавливает его неуверенным касанием. — Да? — Я… Девушка запинается, остановившись на полуслове. Идея, или скорее необходимость, внезапно пришедшая в голову, пугала своей интимностью. — Ты? — Можно я… снова посплю с тобой сегодня? В конце концов, она уже спала с ним в обоих смыслах этого слова, ничего ведь такого в этом нет? Мона чаще моргает, вглядываясь в озадаченное выражение лица Скарамуччи. — Конечно, – бросает тот, абсолютно не понимая смущение Моны, и непринуждённой походкой покидает комнату. Однажды Мона, когда была совсем маленькой, испугалась злого монстра в бельевом шкафу. Скрипучим голосом он шептал её имя, звал за собой, в недры тьмы и неприглядности, откуда ещё никто не возвращался. Перепуганная до смерти малышка почти умоляла полуспящую бабушку позволить провести ночь в её кровати, но старуха была неумолима. Выволокла Мону за шкирку, настоятельно посоветовав "идти спать и не маяться дурью". Рано повзрослевшая девочка стремительно росла, и в конце концов поняла, что скрипит не голос неизвестного монстра, а всего-навсего дверца этого самого шкафа под давлением ветра. Но те несколько бессонных ночей, в период которых Мона тряслась от страха с головой под одеялом, из памяти уже не стереть. Она привыкла полагаться на себя, привыкла к полному отсутствию поддержки, и уж тем более тепла. Но время, проведённое со Скарамуччей, очень сильно её разбаловало. Вместо того, чтобы в одиночестве ютиться на диване и пялиться в потолок, она могла бы заниматься тем же самым в тёплых и любимых объятиях. И, о боже, Скарамучча не против. Более того, он не видит в этом ничего такого. Просто офигеть, как повезло. Спустя два похода в ванную и одну тираду Моны под названием "о господи почему так много лилового", к отбою всё и все были готовы. Мона с неподдельным интересом разглядывала ромбовидные обои, подмечая, что они действительно придают комнате должный уют. И каждая полочка, каждая рамка были развешены в чудесном порядке, радовавшем глаз. В прошлый раз у неё было времени по достоинству оценивать интерьер, потому что она была занята… немного другими делами. Одеяло защищало грудь и ноги от холода. В этой части комнаты было явно холоднее, чем во всей квартире. Но это не страшно, ведь жизнь научила Мону быть хладнокровной женщиной. И в прямом смысле в том числе, потому что ранней осенью каждый сантиметр её хаты промерзает собачьим холодом, а отопление грёбаное ЖКХ включать не хочет, чем бы их жильцы не пытались задобрить. Наконец, закончив с переодеванием за дверцей шкафа, Скарамучча в забавных чёрных шортах и простой футболке улёгся рядом, забирая у Моны половину одеяла. — Но ты будешь лежать здесь при одном условии. Не успела Мона спросить "при каком", как её тут же загребли в обширные объятия обеими руками. Скара уткнулся носом в её волосы, с превеликим удовольствием вдыхая аромат цитрусового шампуня, которым она не так давно мыла свои волосы. — Мне нравится такое условие. – мурлычет Мона, дальше задвигаясь в мизерное пространство между их телами. Скарамучча тихо усмехается, что не пролетает мимо её слуха. Его руки размеренными движениями поглаживают выступающие от лёгкого недоедания рёбра девушки, затем неспеша опускаются до талии, проводя гладкими ногтями по нежной и суховатой коже. Мона наслаждалась тактильным контактом, пока не поняла, что его руки постепенно съезжают вниз. Тонкие пальцы проходятся по животу, очерчивают кругом бедренную кость… — Стой. Мона быстро перехватывает его пальцы своими, сжимая до побеления собственных костяшек. Скарамучча покорно останавливается, не предпринимая никаких попыток подвигать руками. — Только… не трогай ноги, пожалуйста. — Ладно. – спокойно, без намёка на раздражение отвечает он. – Зачем ты так сильно сжимаешь мою руку? — Чтобы тебя остановить. – только сейчас Мона замечает, насколько в действительности напряжена её хватка. Хотя в этом нет никакой необходимости, ведь его ладони полностью расслаблены. Вторая рука Скарамуччи скользит вверх, и растопыренные пальцы заботливо оглаживают женские волосы. — Тебе достаточно простого "нет", чтобы меня остановить. – шепчет он ей, щекоча ушную раковину выходящим воздухом. Мона кивает. Ломаными движениями разжимает руку, затем медленно сдвигает в сторону, предоставляя Скарамучче полную свободу действий. Которой он, конечно же, не злоупотребляет. — Если не хочешь, не буду тебя трогать. — Хочу, – уверенно заявляет Мона, вжимаясь в него ещё крепче, а Скарамучча фырчит от её твёрдых волос, забивших глаза и рот. Теперь, когда прикосновения чувствуются только в области талии, Мона ощущает полноценный комфорт. — Извини, если задаю неудобный вопрос, но… Ты не любишь прикосновения к бёдрам из-за тех шрамов? — Хм? — Я ещё тогда заметил синяки на твоих ногах и спине. Да, он не мог не заметить. Мышцы, в частноти ног, сами собой напряглись, и Мона снова куда-то стушевалась из своей зоны комфорта. Ладно, она расскажет, у неё нет причин это скрывать. — Ну, это… в общем… – да вот только язык сам не поворачивается произнести. — Травматический опыт? – абсолютно мимо предполагает Скарамучча. — Что?.. Нет! Ничего такого, – ах да, он же не знает, что, не считая его самого, Мона в этом плане абсолютно безопытна. – Просто… Такие методы воспитания у моей семьи. Шнуры от утюга оставляют на заднице заметные следы. А порка кожаными ремнями обычно проходит бесследно, но всё равно это очень… больно. Горло будто перетягивает пластиковой стяжкой, и девушка не может больше говорить, иначе не удастся сдержать плач. — О архонты… Что за ужас? – искренне охеревает Скара, сжимая её ещё крепче. От него исходит некогда знакомая Моне аура: тот самый короткий момент, когда человек от сдерживаемой ярости готов разорвать любого обидчика на куски. — Да, теперь я выгляжу как полный ужас, – горько усмехается Мона, плотно закрывая веки, чтобы выжать подступающие слёзы. — Эй. Я не про тебя говорю, – пальцем он вырисовывает круг на её щеке, после чего прикладывает туда же тыльную сторону ладони. – Ты в любом случае сногсшибательна и красива, не забывай об этом. Чёрт, почему из его уст это звучит так убедительно? Такими темпами, если Мона и дальше будет водиться с ним, то и сама начнёт верить в собственные красоту, привлекательность, сексуальность и право быть любимой. Кошмар. Девушка разворачивается на другой бок, вновь атакуя Скарамуччу взбесившимися прядями. Она сползает по подушке чуть вниз, утыкаясь ему в полуобнажённую грудь, щекоча дыханием где-то под футболкой. — А теперь давай спать, спокойной ночи. – предлагает она, не желая больше тратить энергию на разговоры. Скара гладит её по спине, чуть наклоняется и нежно целует девушку в макушку. — Спокойной ночи, солнце. Мона ухмыляется. Как хорошо, что он сейчас не может видеть её зардевшие щёки. Сонливость смаривает девушку быстро, высасывая из головы какие-либо посторонние размышления. Действительно, засыпать в компании гораздо приятнее и быстрее, чем в одиночку. *** Гостиная, как бы это удивительно и странно не было, за прошедший день не изменилась. Всё те же раздражители окружают Мону со всех сторон – лиловый цвет, глядящие со всех сторон портреты, и Скарамучча в своей невероятно ужасной белой колючей кофте. Мона усаживается на диван, так как ноги изрядно устали от позы стоя. И вообще, почему она должна стоять, когда можно сесть. Логично? Логично. Но что-то нелогичное висит над ней и не даёт покоя уже длительный период времени. Вроде вот Скарамучча, живой и здоровый, сидит напротив и занимается поглощением буковок глазами. Вот тот же самый стеклянный шкаф, те же самые обои, та же самая мебель в тех же ненавистных ей оттенках. Хотя, кто ещё знает, что лучше – однотонный, но свежий ремонт, или облезлый двухкомнатый тараканник, интерьер которого не менялся со времён СССР... Ах да. Воспоминания о родной хате пробудили в Моне нужную цепочку мыслей. И мозги пришли к вполне логичному заключению: она торчит в этой квартире уже явно дольше, чем "пару дней", и при этом её хозяин не сделал ни одного упрёка по этому поводу. И всё же Мона не вчера родилась. Она понимает концепцию собственных промахов – нет претензий сегодня, значит, будут позже. Так что даже если её сию секунду выселят, тему надо поднять. Желательно, прямо сейчас. — А я теперь... – она подошла ближе, устроившись за спинкой кресла. – ...смогу остаться на подольше? Она сама не очень поняла, что означает это её "теперь". А вот Скара, кажется, интерпритировал это по-своему. Он обернулся на неё с нескрываемым удивлением. — Конечно сможешь. А ты что, переспала со мной только для того, чтобы остаться на подольше?... — Что?! – вскрикнула Мона. – Нет конечно!! – как этому придурку вообще пришло в голову что-то подобное? Она, значит, на четырёх подработках одновременно всю жизнь пашет, а он смеет думать, что она даёт рандомным людям за жилплощадь? — Ну, ты так сформулировала. – развёл он руками, едва заметно хихикнув. Нет, он ещё и шуточки себе позволяет. — Ничего я не формулировала! Господи, и как в твою пустую голову приходит что-то подобное... – ворчит она, хлопая себя по лбу. — Ну мало ли, способ вроде не такой уж неизвестный. Может, ты вообще всегда спишь с парнями за квартиру. — Да я даже ни с кем кроме тебя не спала, придурок!! Мона тут же прикрыла себе губы рукой и поняла, что сболтнула то, о чём планировала не рассказывать. Прекрасно. Кажется, позориться перед Скарамуччей она не устанет никогда. — А, да...? – на секунду он озадачился ещё больше, но затем пожал плечами и полнялся с кресла. – Ну, это заметно. — В смысле заметно? – переспрашивает Мона. Было ли это замечание обидным? Весьма. — Ты очень зажатая, и пугаешься с любого касания, – спокойно отметил Скарамучча. — Ну уж извините, – обиженно бурчит она, отводя грустный взгляд на стену. "Да, зажатая. С моим телом до этого не делали ничего, кроме наношения увечий подручными средствами". — И... Как тебе? – вопрошает Скарамучча, перебирая ногтями по поясу брюк. — Классно... – Мона смущённо мнётся, а затем сжато добавляет: – Но немного больно. — В смысле? — М? – Мона действительно не понимает, что так сильно озадачило Скарамуччу. Быть может, не следовало это оглашать, чтобы его не обидеть? — Почему ты не сказала, что тебе больно? — О таком разве надо говорить? — А рот тебе на что? Мона смотрит на него, как на изверга, и с секунду их взгляды тупо устремляются друг к другу. — Блять, только не говори, что– — Да я вообще молчу, это ты говоришь! – смущенно закричала девушка, отворачиваясь от настырного взгляда. — Агрх, короче! – Скарамучча сжимает кулак, справляясь с напряжением. – Если тебя что-то не устраивает, надо об этом говорить. И касается это абсолютно всех областей. — Не люблю так делать. — М? — Меня всё время что-то не устраивает. – разводит руками Мона. – И если я каждый раз буду об этом говорить, у тебя поедет крыша. — Пусть едет, валяй. — Хм. Ну например, меня не устраивает то, что ты оставляешь грязную посуду прямо внутри раковины. Из-за этого её приходится отмывать не только внутри, но и снаружи. — Ладно, больше не буду её так оставлять. — Ещё мне не нравится, когда ты целуешь меня сразу после улицы. У твоих губ неприятное обветренное послевкусие. — Больше так не буду делать. — И меня раздражает вот эта твоя глупая кофта, которую ты надеваешь после работы. Выглядишь в ней, как шут гороховый. — С этого момента никогда в жизни её не надену, – покорно клянётся Скарамучча, оттягивая от груди белоснежную тряпицу. — И наконец, меня убивает фиолетовый цвет по всей квартире. – она с отвращением оглядывает диван, на который только что приземлился Скара. – Смой его отовсюду к чертям. — Господи, да я сам жду ремонта больше, чем собственной смерти. – морщится парень. – Ненавижу фиолетовый. — Но ты же… – Мона немым жестом указывает на его причёску. — Да, не спорю. Перекрасился бы в зелёный, но волосы от матери достались хорошие – их хер чем обесцветишь. А вот обои и мебель позже обязательно сменим. Мона не очень понимает, почему слово "сменим" прозвучало во множественном числе, но да ладно. — Ну и? — Что "и"? Мона присела рядом, стараясь не нарушать личное пространство Скарамуччи, но он сам сократил между ними расстояние. — Ничего ведь не произошло, когда ты мне об этом рассказала? — Ну... Да? — Почему бы не делать так каждый раз, когда тебе что-то не понравится? — Я... Не знаю. На самом деле, причина довольно очевидная. Мона напряжённо выдохнула. — Если бы в собственном доме я попыталась провернуть что-то подобное, меня бы огрели мокрым полотенцем уже на словах "мне не нравится". Воспоминания о родном, прости господи, доме омрачнили взгляд и опустили уголки губ Моны. Её пальцы закруглились, царапая мягкую обивку дивана. Этой же рукой она неожиданно почувствовала что-то тёплое. — Мона, ты теперь не дома, ты здесь, – начал Скарамучча бархатным тоном, коим он обычно произносит успокоительные фразы. – Пожалуйста, не бойся разговаривать со мной. Я не хочу делать тебе больно в каком бы то ни было плане, даже если ты к этому привыкла. Мона сплела их пальцы крепче и сжала чужую ладонь, сдавленно кивая. Скарамучча неторопливо придвинулся ближе, будто спрашивая разрешения войти в личное пространство. На женском лице, прикрытом сиреневыми прядями чёлки, расцвели розовый румянец и благодарная улыбка. Мона развернулась одним рывком, схватила Скарамуччу за плечи и припала прямо к его губам, оставляя там долгий поцелуй. — Конечно, ты не будешь меня обижать. Потому что если будешь, я изобью тебя сковородкой, – она обнимает его чуть крепче, а затем отстраняется и выходит из комнаты. Скарамучча смеётся, даже не споря. Поднимается, следует за ней на кухню и вслепую тянется к антресолям, достаёт оттуда пакетик чая. — А что насчёт тебя? – спрашивает Мона и достаёт с полки две белые чашки. — Хм? — Ну, я у тебя... первая? Скарамучча сразу меняется в лице, будто перед его глазами проносятся кадры из военной документалки. — Нет. – коротко и сжато отвечает он. – Пожалуйста, не спрашивай. Это был не самый радужный период в его жизни, далеко нет… И пусть даже это были всего лишь две расфуфыренные клубные девушки, ни лиц, ни имени которых пьяный юноша не запомнил. — Ясно. Шлюха, – деловито заключает Мона и осуждающе качает головой. — Да, вот такая я распутная девица, – раскаивается Скарамучча, состраивая грустный взгляд. — Теперь тебя замуж никто не возьмёт. — Тебя тоже, – парирует он, разливая по фарфоровым чашкам дымящийся кипяток. "Тогда выйдем друг за друга" – произносит про себя Мона, но не озвучивает эту мысль вслух. Уж слишком каверзной и несбыточной она ей показалась. Хотя… "Выйти замуж за Скарамуччу" не звучит, как плохая идея. Мона может услышать, как её 16-летнее воплощение визжит во всю глотку, одной рукой вырывая волосы на своей голове, а другой – на голове нынешней Моны. Но ведь действительно. Вот так просто, без напряга и обязанностей, без криков и жалоб сидеть за кухонным столом, похлёбывать ароматный зелёный чай, наслаждаться компанией друг друга, пока в ваших ушах, будто тёплая водица, разливается приятная тишина. Стоп, о чём это она? Выйти замуж за человека, с которым встретилась 3 дня назад и с которым она даже не состоит в отношениях? Ну да, суперский план. Надёжный, как дедовский механический будильник, изготовленный лучшим часовщиком времён Сталина. *** Шёл пятый день заточения принцессы в душной хрущёвке. Квартира чистая и прибранная, Мона уже способна прибираться в ней с завязанными глазами. Даже легендарную верёвку успела перепрятать в самый дальний угол балкона! Постель сложена аккуратно и правильно, чуть ли не по фен-шую. У себя в голове она сделала пометку шандарахнуть Скарамуччу кирпичом по голове, потому что тот умудряется создать срач из футболок просто своим присутствием в помещении. В спертом комнатном воздухе можно топор вешать. Мона распахнула окно, облокотилась о подоконник, немного высунулась. Взрослые говорили, что это не лучшая идея, потому что таким образом можно вывалиться за пределы рамы. Хочется ответить: с плюсами понятно, а минусы когда будут? На улице по асфальту ходят люди. Да, не по грёбаному скрипучему паркету, а по асфальту. И видят они перед собой не душные сиреневые стены, а зелёные кусты, машины и дома. Ещё раз втянув ноздрями свежий воздух, перемешанный с запахом бензина и выхлопов, Мона оставляет окно на микропроветривание, а сама грузно падает на диван, переворачиваясь лицом вниз. На самом деле да, она очень сильно боится выходить из квартиры. Плевать, что её предыдущий дом находится на другом конце города в часе езды на машине. Ничто не мешает поехавшей пожилой женщине сесть на автобус и направиться на поиски втихушку сбежавшей внученьки, чтобы навалять ей по первое число и вновь отправить пахать на бутылку алкоголя. Женское тело съежилось от пробежавшего холодка. Тьфу, что за бредни? Эта старая дура даже за продуктами на улицу раз в месяц выходит, и Мона испытывает некоторые сомнения в том, что та вообще умеет пользоваться общественным транспортом. Но всё-таки… Идёшь ты себе спокойно по улице, насвистываешь под нос песенку, поворачиваешь голову на миллиметр вправо, а на тебя с противоположного тротуара смотрит замаранная серая куртка, длинный нос с бордавкой, да глаза, полные ненависти и яда. Ладно, пора действительно перестать быть маленькой девочкой. Глаза боятся, а ноги сами несут в коридор, на ощупь выискивая туфли. Всё, что нужно Моне – немного проветрить голову и потрогать зелёную травку. Это займёт не больше получаса. Даже если бабка её и ищет, вероятность, что они встретятся за такое короткое время, крайне мала. Мона обувается, снимает с крючка свою ветровку, шарится в карманах, достаёт связку. Прежде чем начать насиловать замок неправильным ключом, до неё всё-таки доходит, что её связка предназначена для другой квартиры. Значит, на нижней полке. Девушка вздыхает собственной забывчивости, сбрасывает туфли и проходит к серванту. Несмотря на то, что в последние несколько дней Мона прибиралась во всей квартире, полки с документами она старалась не трогать. И это заметно – господи, какой же там срач. Какие-то договора, квитанции, другие бумажки… Некоторые из них были подписаны вручную, и в правом нижнем уголке на отведённой строчке красовалась каллиграфическая буква Р. Что ж, почерк у Скарамуччи всегда был красивый. Как и он сам. Когда в ладони блестели нужные ключи, а лёгкие уже наполнились фантомной свежестью городского воздуха, в кармане штанов настырно завибрировал телефон. "Бляяять…" – подумала Мона, проклиная всё живое и мёртвое. Кому там опять приспичило трезвонить в самый неподходящий момент? Фишль что ли?... Взглядывает на загоревшийся экран. А, нет, не Фишль. Кое-кто гораздо более неожиданный. Мона удивляется, но смахивает трубку вправо. — Алло? — Приветик, Мона! – здоровается на линии задорный женский голос. — Привет, Марджори. Прости, но я не смогу подменить тебя у лавки, потому что я недавно переехала. – заученно тараторит Мона, решив не тратить время на любезности. Всё-таки старая знакомая давно в курсе её прямолинейности. — Да-да, знаю, Сара нам передала. Я по другому поводу звоню. — Интересно? – звонят с работы, и не по работе? Девушка уже напряглась. — Такое дело–… — Блин, прикинь, эта мамаша у меня полчаса скидку пыталась выпросить. Да наплевать мне, сколько у неё детей! Ой… — Ты дура? Издалека послышался возмущённый и приглушённый ветром голос Бланш, торговки из продуктового киоска по соседству. Иногда Мона подменяла на сменах и ту, и другую, а взамен получала деньги, которые позволяли ей дожить до сегодняшнего дня без сильных осложнений. — Я надеюсь, ты не с клиенткой щас говорила?.. – стушеванно шепчет Бланш, хотя в трубке всё прекрасно слышно. — Ха-ха-ха, господи! – Мона не выдержала и звонко рассмеялась. Вот она – знакомая атмосфера её подростковых годов, проведённых на мелких подработках. — О-о, Мона, это ты! – радуется овощница, подходя ближе к телефону. – Приветик, как у тебя там дела? — Так, уйди нафиг отсюда, – прерывает подругу Марджори, отталкивая ту назад. – Короче, Мона. Ко мне тут вчера вечером одна пожилая женщина заходила… Вся безмятежность осела на пол свинцовым осадком. Всё тело парализовало страхом в один момент. По рукам пробежалась колкая россыпь мурашек. — …она как раз спрашивала про миловидную улыбчивую брюнетку, которая когда-то здесь работала. Стоп, чего?... Ладно, это немного обнадёживает. — Она прямо так и сказала? – на всякий случай уточняет Мона, надеясь, что так и есть. — Не-а. – опять подаёт голос Бланш. – Она сказала "где эта чернопатлая дрянь, которая в ваших дешёвых забегаловках ошивалась?". — Ну… Вообще да, так и есть. – подтверждает Марджори. – И не только ко мне она, кстати, заходила. Чуть ли не весь район уже обошла и не каждого прохожего проспрашивала! Ну всё, пошла пизда по кочкам. Вот тебе, блять, и "иррациональные страхи". Да чтоб грудой камней эту старую кошелку прибило! Неужели, она ещё не допилась дешёвой водки до такого состояния, чтобы её проклятые иссохшие ноги перестали функционировать?! — Ало-о! Мона! Мона? — А? Да-да, я здесь, – девушка беззвучно выдыхает, всеми силами пытаясь игнорировать бьющий в виски пульс. – В общем, если в следующий раз опять припрётся, просто скажи ей, что я здесь больше не работаю. А если начнёт возникать и скандалить, вызывай полицию. — Так, ладно. – лавочница явно не рада сложившейся ситуации, и Мона её в этом не винит. – А могу я поинтересоваться, кто эта странная ведьма вообще такая? "Моя на голову поехавшая инфантильная опекунша, которая своей безалаберностью и бесчеловечностью вынудила меня таскать тяжёлые коробки в ваших лавках с 13 лет" — Да так, бабушка моя. Женщина… с характером, скажем так. У неё уже старческий маразм пошёл, вот она и забыла о моём переезде. Теперь ходит, ищет меня. А про то, что мне давно есть 18, даже слушать не хочет. Конечно, это всё – наглая ложь. У старухи никак не мог наступить маразм из-за возраста, ведь она является конченой мразматичкой с самой своей молодости. — Ох, сочувствую… – грустно протягивает Марджори, выдерживая паузу. – Хорошо, поняла. Тогда в случае чего пошлю её на три буквы. — Правильно, – соглашается Мона. — Тогда пока, дорогая. Не болей! — До скорого, Мона! – выкрикивает Бланш возле трубки. — Пока, девочки! – девушка постаралась сдержать вежливую и позитивную интонацию до тех пор, пока пиликанье из динамика не оповещает об окончании звонка. Ключи с досадой и злостью полетели обратно на полку. Мона сжала телефон во вспотевшей ладони и задним ходом ретировалась на кресло, чуть не промахнувшись мимо него. Желая на чем-нибудь сорваться, она содрала с себя ветровку и, не жалея силы, бросила куда-то за спинку, к двери балкона. Что ж, похоже, верхняя одежда ей не понадобится. В ближайшие 10 лет. Какие-либо прогулки отменяются по крайней мере до прихода Скарамуччи. Мона в который раз думает о том, какой же фатальной и жестокой ошибкой является её появление на свет.

************************

Два года назад

************************

Ремонт в коридоре оставляет желать лучшего – провода торчат со всех сторон, обои полуоблезлые, на бежевом линолеуме натопаны мокрые следы. Эта атмосфера ещё больше гнетёт и без того растерянного парня. Его телефон извергает мучительно долгие гудки, а на экране, приложенном к уху, написано имя его заветной спасительницы. — Ало! Наташ? – пищит он в трубку, как потерявшийся котёнок. — Скарамучча? – сонно переспрашивает вызываемый абонент. – Семь утра, ты чего так рано вскочил? — Ты помнишь, что было вчера на вечеринке? — Нет конечно. – смеётся она. – Я там чуть ли не пол стола осушила, меня Лёша, говорит, потом до машины за ноги по полу тащил. Ослабевшие пальцы подрагивают, и Скарамучча с трудом сдерживается, чтобы не вырвать ручку входной двери голыми руками. В животе колышется похмельная тошнота, а голова будто раскалывается на миллионы маленьких осколков, которые впиваются в самый мозг. — Мучча, ты в порядке? – интересуется Наташа, обеспокоившись затянувшейся тишиной. — Наташ… — Что? — Я не знаю, где я. – печально оповещает Скарамучча. – Тут чья-то квартира. И какая-то девушка. — Ну так её, наверное, квартира! Иди, попроси её тебя проводить. — Я не хочу с ней общаться. – он опасливо оглядывается позади себя, будто вышеназванная дама способна материализоваться прямо за его спиной. – Она странная. И у неё стрелки до ушей. Я её боюсь. — Ой господи-и-и… Мучча, ну не будь ты маленьким мальчиком! – по-матерински кричит на него Наталья, заводя машину. – Иди одевайся и спрашивай адрес, я сейчас приеду. — Ладно… – смиренно лепечет Скарамучча и тыкает на красную трубку. Он заходит в комнату, из которой не так давно вышел. Смотрит на полураздетую спящую девушку, чей трёхслойный макияж размазался по всему лицу и дальше, заходя на шею с красноватыми пятнами и на выжженные белые волосы. Скарамучче хочется блевать, но уже совсем не от похмелья. Нахрена он пошёл со своими друзьями в ночной клуб? Какой чёрт дернул его уединиться именно с этой особой? Блондинки – это же даже не его вкус! Потому что в его вкусе исключительно сероглазые брюнетки, любящие перевязывать свою причёску в два конских хвоста.