С самого начала...

Мощный прилив адреналина моментально смыл из организма тошноту. Всё внимание Моны сконцентрировалось на субъекте противной наружности, с которым она осталась один на один. Женская рука судорожно подёргалась в разные стороны, но с места сдвинуться не смогла. Мона стиснула зубы, пока её глаза расширялись в испуге. По спине пробежался адреналиновый жар, затем холод, и табун мурашек вместе с ним. — О-отпустите меня! — дрожаще пьяным голосом приказала она, сделав выпад назад, но её тут же вернули в исходное положение. Мужчина сзади неё, тоже так-то не из трезвого десятка, по-маньячески улыбнулся. — Ну-ну, не спеши так. — обмачниво ласково проговорил мужской бас, накаливший обстановку ещё больше. Хватка на запястье усилилась в два раза. Проглатывая подступающие слезы, Мона, не поворачивая шеи, осматривается вокруг. Плохи её дела, очень плохи. Единственный путь к отсуплению отрезан широкими плечами этого недоноска. Можно попробовать закрыться в туалете, но скорее всего он достанет её и там — замки на дверях очень хлипкие. Да и чёртова рука не отпускает, ей никак не уйти даже туда. Паника церковными колоколами бьёт в виски, и дыхание придурка позади, сплошь пропитанное алкоголем, ни коим образом не успокаивает. — Отойдите, пожалуйста… — пытается уверенно произнести Мона, но её голос надламывается от страха. Мужика веселит её напуганность. Он растягивает грязную улыбку шире, подходя к Моне всё ближе, оставляя ей меньше личного пространства и шансов на спасение. Девушка пыталась стопорить его, упираться ногами в пол, но факта не изменишь — на сопротивление у неё не хватает физических сил. Она уже чувствовала, как уёбок касается её талии. от омерзения хотелось отрезать кусок собственной плоти, лишь бы не чувствовать на себе его противные руки. Здесь, в едва освещённом коридоре, с туалетами по одну сторону и поворотом по другую, в невидимом для вышибал и большинства посетителей закутке, где никто ни на что не обращает внимание, к Моне приставал маньяк. Она медленно сглотнула в этот раз уже подступающую истерику, осознавая, что сейчас произойдёт что-то непоправимое. Если её не убьёт он, после такого она сделает это сама. Так что, вероятнее всего, это последний день, когда она видит белый свет. *** Неспеша потягивая заказанный коктейль ядовито-зелёного цвета, молодая девушка рассматривала людей вокруг себя. Да смотрела так, словно каждый из них действительно представляет для неё особый интерес. Но это рабочая привычка, не более. — И где там Алекса носит… — бубнит она себе под нос и лениво всасывает ещё немного напитка, особо не смакуя. — Потерялся походу, — пожимает плечами юноша, сидящий с ней за одним столом. Он лениво осматривает мерцающее цветными огнями помещение на наличие в нём Алекса, но похоже, здесь его и вправду нет. — Да, скорее всего так и есть. Будет быстрее к себе домой три остановки добежать, чем здешние сортиры отыскивать. — И то верно, — соглашается девушка, наконец отставляя несчастный стакан в сторону. Всего лишь за десяток минут он стал полупустым. Парень томно вздыхает и, вопреки столь значимого для него этикета, закладывает локти на стол. В конце концов, это ночной клуб, тут поблизости не сыщешь даже намёка на приличие. Не сыщешь здесь и нормальный наполнитель для душевной пустоты, которая особенно терзает юношу сегодняшним вечером. Алкоголь имеет неоднозначное свойство — отпирать замок, за которым прячутся самые сокровенные чувства, те самые, что человек пожелал скрыть от собственных глаз. Юноша сдувает с левого глаза нависшую чёлку и тянется к своему напитку, как вдруг громкий зал разрезают полные отчаяния и ненависти слова… — ПОШЕЛ НАХУЙ! Звонкий женский крик отрикошетил от каждой из четырёх стен и немедленно прорезал всем тусовщикам уши, умудряясь перекричать даже клубные колонки. Половина присутствующих обернулась на звук, кто-то даже вскочил. Но, как говорится, «моя хата с краю», поэтому большинство продолжило безмятежно двигать в такт попсе разгоряченными телами, и на помощь бедной даме никто не торопился. — Нифига там… — шокированно прокомментировала беловолосая девушка, которая также не спешила надевать на талию круг и становиться спасателем. Чего не скажешь о её соседе, сидевшем напротив. — Ты чего? Наталья махнула блондинистым каре, оглядывая юношу перед собой. Его светло-сиреневые глаза загорелись неизвестным огоньком, а кулаки сжались практически до хруста. — Я сейчас вернусь. — после короткого кивка напарницы он покинул стол и стремительно направился к предполагаемому источнику криков. Заслышав за поворотом тихий плач и знакомый, но подавленный голос, он быстро побежал на звук. Парень всё ещё отказываясь верить собственным ушам. А теперь и глазам, когда они уловили два знакомых хвоста, заколотых золотистыми звёздами. *** Мона заливала слезами чужую жилистую руку, которая плотно сжала её губы. Пытаясь мычать и вырываться, она лишь усугубляла положение, и тело возбужденного урода прижималось к ней всё ближе. Девушка была уверена, что это конец, что её жизнь достигнет пика своего несчастия, а позже и трагичного завершения. Мужик что-то шептал ей, свободной рукой поглаживая изящную талию. — Отп-пустите меня… — на последнем издыхании шепнула она, когда кисть возле её рта немного ослабла. Ноги Моны стали ватными, зрение от слёз, алкоголя и адреналина расплылось совсем. Силы на сопротивление кончились, и она уже начала отпускать последнюю надежду. — Проблемы со слухом? Тебе ясно сказали, вали отсюда. Руки гада перестали ёрзать по женскому телу, неопределённо застыв на месте. Мона удивлённо распахнула зарёванные глаза, навостряя уши. Это предсмертная слуховая галлюцинация? Она сходит с ума? Противные руки небрежно отшвырнули девушку к стенке, и мужик медленно, угрожающе развернулся на хрипловатый голос. Мона перенесла вес тела на стенку, и, тщательно проморгавшись, взглянула на своего спасителя… Это точно ей не мерещится? — В героя поиграть решил, малолетка? Иди отсюда по хорошему, и не мешай взрослым развлекаться. — сказал он и облизнул губы, поглядывая на Мону. Нижняя челюсть Скарамуччи с потрясающей мощность прижалась к верхней, а светло-сиреневые глаза загорелись опасным блеском. Губы расползлись по сторонам, обнажая чудовищный оскал. — А теперь слушай сюда, мудак… — он начал надвигаться на мужика, мужик в свою очередь пошёл на него, довольно разминая кулаки и, видимо, предвкушая, как наваляет нерасторопному пацанёнку по первое число. Мона уже концентрировала последние жизненные силы на голосовых связках, собираясь крикнуть Скарамучче, чтобы он убегал отсюда не оглядываясь. Но она не успела произнести и слова. Кисть огромного бугая, сжатая между ухоженными мальчишескими пальцами, раздалась пронзительным хрустом. Корпус мужика склонился вниз, а его небритое лицо исказилось гримасой боли. Гримаса также прожила не долго, потому что скорчившийся гад тут же отхватил лихой удар по дых. — Ещё раз… — острое колено нанесло удар по животу, насильник сложился пополам, не сдерживая рваных болезненных стонов. — Ещё раз ты хоть подойдёшь к ней… — финальный пинок повалил его на землю. Скарамучча поставил на широкую спину свою ногу, как следует надавив. — Ещё раз ты хоть о ней подумаешь… Его кисти были сжаты в кулаки до белых костяшек, радужки светились неустанной яростью, зубы поскрипывали, дыхание тяжелело. Хорошенько шаркнув подошвой, он сделал шаг назад, озлобленно рассматривая сгорбленное тело перед ним. Он, готов поклясться, убил бы нахуй этого урода, заставил бы его гореть в страшных муках. Нанёс бы ему столько увечий, сколько слезинок капнуло из прекрасных глаз Моны по его вине. Нутро Скарамуччи сжирала чистая ненависть. Он решал, добивать подонка или оставить лежать здесь, как вдруг прямо в его грудь прилетело что-то тяжёлое. Или кто-то… — Скара! — в истерических рыданиях девушка оторвалась от стены и бросилась прямо на парня, застигнув его тем самым врасплох. Знакомый высокий и мягкий голос, который он настолько сильно привык слушать на переменах. Знакомый запах фруктового шампуня, исходящий от некогда неприкосновенных тёмно-фиолетовых волос. Знакомые худые руки, иногда со злостью колотящие его по плечам, а иногда сжимающие его торс в любовной эйфории. Негативный заряд Скарамуччи моментально подменился на прилив нежности и ностальгии. Он улыбнулся, не сопротивляясь судорожным потираням Моны об его торс. Если ей станет легче, пусть обнимает его хоть бесконечно. Знакомый мужской одеколон, вечно преследовавший её по этажам ненавистной школы. Знакомый рельеф подкаченного регулярными тренировками мужского тела, который так и манил себя ощупать. Знакомые руки, которые она чувствовала на своей спине в тот день, на перемене после второго урока, в кабинке мужского туалета. Мона вжималась в Скарамуччу сильнее, желая почувствовать его всего, ещё один раз в своей жизни ощутить безопасность и защиту. Она хотела, чтобы он провёл рукой по её изгибам, залечил касания мерзкого придурка своими тёплыми пальцами. — Всё хорошо, не бойся… — он приобнял девушку в ответ, желая успокоить, но та и не думала успокаиваться, находясь в пьяной истерике. «Скара, скара…» — с её губ, словно молитва, слетало это имя, пока женские предплечья истерично сжимали его талию Наталья, которую забеспокоило долгое отсутствие Скарамуччи, незамедлительно прибыла на место потасовки. Очень удивилась, увидев своего товарища, на которого вешалась истерически пьяная девчонка, и скорчившегося бородача, отдыхавшего на полу рядом с парой. — Тебе помочь…? — она кивнула на брюнетку, повисшую на Скаре как советская новогодняя игрушка на расфуфыренной ёлке. — Всё в порядке, Наташ, я её знаю, — заверил парень, демонстративно по-доброму пригладив Мону по волосам. — Продолжайте без меня, ладно? Блондинка понимающе кивнула и удалилась к столику, оставаясь дожидаться там пропавшего в поисках туалета мужа. Тем временем запуганная Мона постепенно начала расслабляться, даже не думая при этом отпускать своего спасителя. Судя по тому, что вызволять девушку до него никто не торопился, Скара сделал вывод, что приехала она сюда одна. А если не одна, то у него появился ещё один предендент на переломку костей и парочку средневековых пыток. — Мона? — ответа не последовало, лишь сдавленное шмыганье забитым носом. — Давай я отвезу тебя домой. Скажи, где ты живёшь? — Нигде не живу, — тихо промямлила она в его рубашку. — Так, ну я серьёзно. — Скарамучча осторожно потыкал её в спину, стараясь не слишком давить не девушку, только что пережившую домогательство. И всё-таки, не бросать же её здесь? — У меня б-больше… нет дома, — опустошённо ответила Мона и немного отодвинулась. — А ещё меня тошнит… — Ясно, — Скарамучча лишь вздохнул и сжал переносицу, понимая, что этот вечер затянется для него надолго. Голова раскалывалась от слишком быстрой смены эмоций. — Волосы подержать? — Не, я про…просто умоюсь. — заверила Мона и, знатно пошатываясь, доплелась до входа в туалет. Что ж. Судя по тому, насколько долго девушка не выходила, просто умыться у неё не получилось. Ну либо же Мона случайно заснула и провалилась в унитаз. Когда Скарамучча уже собирался это проверить, из-за дверного проёма показалась знакомая макушка. Само лицо девушки выглядело немного опухшим, по взгляду можно было понять, что она едва соображает, где находится. Она вышла из туалета, лениво перебирая ногами, подняла голову и удивилась. — Ты… Ещё здесь? — спросила она в пустоту, будто за эти пятнадцать минут Скарамучча должен был бесследно исчезнуть, как дешёвый иллюзионист. — Пошли, — Скара взял её за мокрую руку, молча уводя подальше от злополучного места. Мона не сопротивлялась и позволяла старому знакомому волочить себя мимо вонючих туалетов, шумного танцпола, безликих вышибал. Она попыталась самостоятельно снять с полки свой рюкзак, но потерпела неудачу, чуть не убившись его тяжестью. Наконец, молодые люди миновали вывеску «Breath», на которую девушка зачем-то развернулась и пялилась несколько минут. Скарамучча приоткрыл ей дверь в машину, приглашая сесть. Из салона несло ароматом противного машинного дезодоранта. — А ты меня… изнасиловать или продать на органы собираешься? — Мона пытается смотреть в глаза парня перед ней, но зрение отказывается слушать свою хозяйку, пробегаясь по окрестностям за его спиной. — И то и другое, по очереди. — отшутился Скара, забрасывая женский рюкзак на заднее сидение. Она улыбнулась, замедленно кивнула и сказала «хорошо». Скарамучча подавил позыв хлопнуть себя по лбу. Всё-таки этой чертовке сильно повезло, что сегодняшним днём они оказались в одном и том же месте. Не то неизвестно в чьи ещё добрейшие руки она могла бы угодить. Смирившись с тем, что вести себя как самостоятельная девочка Мона не собирается, Скарамучча сам усаживает её на сидение и пристёгивает. Пока Мона, сонно моргая, пялилась на засохшую каплю жидкости на лобовом стекле, Скарамучча уселся в водительское кресло, завёл машину и начал неторопливое движение по шоссе. И вот, пока серая лента городской дороги спешно проматывается перед его глазами, позади оказывается добрая половина пути. Внимательно следя за дорогой, он обращается к Моне: — Тебя не укачивает? Бледноватой девушке понадобилось время, чтобы осознать, что вопрос адресован ей. — Да… То есть нет. — сбивчиво проговорила она. — Я не п-поняла суть вопроса… Скарамучча приподнял бровь, глядя в зеркало, а затем тяжело вздохнул. Настолько же тяжело, насколько тяжело сейчас Моне держать свои веки в открытом состоянии. — Можешь поспать, нам ещё двадцать минут ехать, — Скарамучча глянул на дисплей с маленькими часиками в углу, проверяя подлинность собственного заверения. Мона согласно кивнула, не соизволив даже поинтересоваться, до какого это пункта назначения им ехать двадцать минут. Вместо этого она сомкнула ресницы, и уже через минуту сладостно посапывала в такт тарахтению двигателя. Вернув драгоценное внимание дороге, Скарамучча вновь вздохнул. Впереди красный свет, а значит, можно позволить себе погрузиться в меланхоличные раздумья. Заодно прикинуть, тяжело ли будет тащить тело 19-летней пьяной девушки, или всё-таки придётся взбодрить её окунанием вниз головой в ближайшую лужу?

***

Солнце выкатилось из-за горизонта, посылая лучики на невысокие дома. Улица постепенно просыпалась, люди суетливо выбегали из своих подъездов и спешили на работу. Те, кому повезло чуть больше, сидели дома и смотрели телевизор, читали книги, готовили себе завтрак или же сопели в подушку после тяжёлой пьяной ночи. Поворочавшись под тяжестью колючего пледа, Мона что-то сонно промычала и попробовала приоткрыть глаза. Получилось не с первой попытки, потому что свет раздражал непривыкшую сетчатку, к тому же ей было невероятно лень просыпаться. Она с горем пополам размыкает веки, и видит перед собой парня, нависшего над её спальным местом. Выглядит он так, будто ждал, когда она проснётся. Причём, довольно долго ждал. Что ещё за криповый чел, который наблюдает за спящими людьми? Хотя стоп, это же... — Мона?.. Он с ожиданием какой-либо реакции оглядывал девушку, которая молча пялилась на него приоткрытыми глазами. Пока, наконец, женская рука не взмыла в воздух в замедленной съёмке. — Свали нахрен. — раздражённо процедила Мона, нерасторопно шлёпая его по лицу. Девушка прорычала что-то про слишком громкий свет, натянула плед на голову и отвернулась, видимо, собираясь спать и дальше. Скарамучча оторопело стоял на месте, истрачивая свои запасы охуевания на эту чудну́ю женщину. — И тебе доброе утро. — он лишь неопределённо почесал голову и усмехнулся, глядя на заспанную Мону, которая всё-таки выглянула из своего бункера. Тут до Моны что-то внезапно доходит. Она переворачивается обратно, вскакивает в положение полусидя, распахивает глаза и шокировано осматривает Скарамуччу, недоуменно моргая. — Ты не сон?! — вскрикивает девушка. Он отрицательно мотает головой, и её взгляд перемещается уже на помещение, в котором они находятся. Мона с нескрываемым удивлением оглядывает сиреневые стены, увешенные странными картинами, затем подозрительно белый потолок, незнакомый пол и, наконец, руки поднимают перед собой плед, которым она накрыта. — Это… не мой дом, — Скарамучча сдерживает желание поаплодировать ей за сообразительность. — А где я тогда? — Никогда не угадаешь. — всё-таки язвит парень, разводя руками. Мона пытается встать на ноги, но тут же терпит неудачу, тяжело заваливаясь обратно. Рука хватается за гудящую голову и сжимает её, пытаясь прийти в чувство. — Почему у меня такое ощущение, будто по мне проехался трамвай? Скарамучча всё ещё молчит, изредка делая более громкие чем обычно вздохи. Мона совсем сбивается с толку, и сквозь ломку во всём теле пытается соображать, что сейчас происходит. — Ты меня похитил?.. — осторожно спрашивает она, будто запуганный щенок. Были бы у неё ушки на макушке, она бы точно их поджала. — Что?!.. — как можно была прийти к такому умозаключению, он совсем не понимает. Или же… — Так, погоди. То есть, ты вообще ничего не помнишь? На самом деле даже лучше, если Мона ничего не помнит. — Ну, я… В её усталой голове, которую еле поддерживает помятая шея, начинают потихоньку вращаться шестерёнки. Внезапно девушка резко вдыхает через нос, а глаза её широко распахиваются. — Нет!.. — как в бреду вскрикивает Мона, пока её пальцы судорожно сжимают плед. — Так. Всё хорошо. Скарамучча подходит ближе и касается её плеча, пытаясь успокоить. Затем неуверенно отводит руку, сомневаясь, одобрит ли сейчас её тело чужие прикосновения. Конечно, он никак не ожидал, что две цепкие ручонки тут же схватят его за плечи и притянут к себе. Скарамучча почти потерял равновесие, но вовремя опёрся на диван и приобнял трясущуюся Мону в ответ. — Всё хорошо, слышишь? Ты в безопасности, никто тебя больше не тронет. — его приятный голос действительно даровал девушке ощущение столь необходимой безопасности. Когда её руки наконец расслабились, а дыхание выровнялось, Скарамучча взял с комода ранее незамеченную Моной чашку. Внутри находилась какая-то странная пахучая жидкость. — Выпей, от головной боли и тошноты поможет. — заверяет он протягивая ёмкость ей. — Ты подсыпал туда яд? — спрашивает Мона и хлопает глазками, но берёт в руки чашку. — Конечно! Заодно слабительное, и немного стирального порошка, — шатает головой Скарамучча, включая театральную интонацию. Между «выпить странную жидкость» и «плеснуть её Скарамучче в лицо» опохмелевший мозг, как ни странно, выбирает первый варинт. Мона отпивает немного, и действительно, усталость понемногу начинает рассеиваться. — Я сейчас вернусь, — оповещает парень и покидает комнату, оставляя свою гостью наедине с собственными мыслями. Мона осторожными глотками попивала мутноватое нечто в своей кружке, от которого сознание начинало постепенно проясняться. Что ж. Девушка смело может сказать, что судьба имеет к ней какие-то очень личные счёты. Быть может, она убила пару тройку человек в своей прошлой жизни? Потому что в этой ей приходится вновь связаться с человеком, разбившим вдребезги её когда-то юное и очень хрупкое сердце. Время лечит? Неа, нихрена подобного. Работа лечит? Работа помогает забыть о том, что у тебя вообще существует эмоциональный фон. Отдых организму жизненно необходим, но как только ты хоть на малейшую секунду приложишь задницу к дивану, вся твоя подавленная грусть и тоска тут же вывалятся наружу. С другой стороны, время практически то же самое, что расстояние. А расстояние действительно помогает облегчить те страдания, которые тебя заставил испытать тот или иной объект. Но теперь, когда этот самый объект находится за гипсокартонной стенкой противоположной комнаты, а ты сидишь на его кровати, под его пледом и пьёшь антипохмельный раствор из его чашки… Мона выдохнула, сделала ещё один глоток и вновь принялась осматривать интерьер. Без тяжёлой пелены усталости на глазах она увидела, что квартира обставлена весьма, весьма неплохо. Бледные и тёмные оттенки фиолетового идеально сочетались друг с другом, каждая картина будто была создана для того, чтобы висеть именно на этом квадратном дециметре стены. Причём, от дизайна по каким-то причинам веяло восточным стилем. — Где тебе вообще удалось отыскать хату с таким замечательным ремонтом? — восхищённо поинтересовалась Мона, с неподдельным интересом разглядывая ажурные шторы на окне. — Это ещё моя тётя его делала, когда здесь жила. — отозвался вошедший Скарамучча, скучающе оглядывая давно знакомую хату. — Она переехала? — задумчиво спросила девушка. — Она умерла. Мона быстро спустилась с небес на землю и перевела взгляд на Скарамуччу, трижды проклиная свой длинный язык. — Извини. — смущённо пролепетала она, почёсывая волосы. — Да, всё нормально, — отмахнулся парень, будто они обсуждали прогноз погоды. — Это произошло ещё до моего рождения. Её глаза не могли не задержаться на его профиле, отвёрнутом куда-то в солнечное окно. Невольно Моне в голову пришла мысль, что Скарамучча за прошедшие года стал ещё красивее, чем был до этого. Теперь его телосложение не кажется худощавым, и вес приходится подстать росту. Лицо его стало более вытянутым и взрослым, несмотря на сохранившиеся щёки, а нежно-лиловые, как расцветающая сирень, глаза будто смотрели на мир ещё прекраснее, чем в юношестве. Чем тогда, когда он прошёл мимо неё, отстранённо глядя вникуда. Чем когда миновал её, как скучного, непримечательного прохожего с улицы. Когда проигнорировал её в последние дни учёбы, будто между ними ничего и не было. Улыбка Моны надломилась пополам, когда школьные воспоминания захватили каждый уголок разума. Вот он, тот самый Скарамучча, которого она верно ненавидела, любила и презирала на протяжении четырёх с половиной лет. Стоит перед ней повзрослевшим и возмужавшим. Мона же предстала ему как глупая школьница, не умеющая ни пить, ни постоять за себя. Если бы он не вмешался тогда, рискуя собственным здоровьем, один лишь дьявол знает, что бы с ней было. Мона не имеет никакого права вот так просто сидеть и пускать на него слюнки. Oна в непокрываемом долгу перед этим парнем. — Так, и всё-таки. Где ты живёшь? Голос Скарамуччи, в котором осталась неизменная подростковая хрипотца, вывел её из мрачной задумчивости в ещё более мрачную реальность. — Нигде не живу. У меня нет дома… — тихо отвечает она и опускает голову. Губа начинает предательски подрагивать. — Ты что, всё ещё не протрезвела? — устало спрашивает Скарамучча, будто возится с пьяными девушками каждый день своей жизни. — Стёлкая как трезвышко, — уверенно съязвила Мона. В её голосе сквозили едва заметные нотки ярости. Да как он вообще смеет не воспринимать всерьёз девушку, у которой случилась такая беда? — Просто я… Мона запнулась. Скарамучча нетерпеливо пилил её взглядом, ожидая хоть какого-нибудь ответа. Точно. Почему он должен воспринимать её всерьёз, если он даже не в курсе всей чудесной авантюры, в которую удалось ввязаться Моне? Они уже не враги, которые учатся в одной школе, и Мона уже не рассказывает ему невзначай между ссорами о разных аспектах своей жизни. Девушка который раз набирает воздух для начала фразы, но нужные слова никак не могут слететь с языка. Перед ней стоит её бывший враг и возлюбленный, невероятно выросший как внешне, так, скорее всего, и духовно, материально. Она же не изменилась ни на долю, осталась всё той же жалкой, обедневшей, влюбленной школьницей, какой и была. И вот, при первой встрече за двухлетнюю разлуку она вынуждена рассказать, как провалила экзамен из-за собственной недалёкости, как с позором сбежала из дома, как вместо принятия рациональных решений напилась в ближайшем клубе, подверглась сексуальному домогательству и позволила почти что незнакомому парню увезти пьяную себя к нему домой. — В общем… — Мона собралась с мыслями, задействуя все свои навыки красивой лжи. — Родня у меня нелюбящая, злопамятная. Выгнали из дома за то, что… много по тусовкам шароёбилась. Ну, сам понимаешь, хочется отдохнуть от дома и всё такое. Вот я и решила напиться с горя, всё равно терять уже нечего. Пусть лучше она предстанет перед ним, как ветреный и глуповатый подросток, от недостатка ума гасящий все беды алкоголем. Даже это для Моны менее постыдно, чем "девчонка-замухрышка, которая с 14 лет обеспечивает свою инфантильную бабку, а сама ходит в лохмотьях, питается святым духом и не учит уроки". Мона грустно склонила голову, не желая заглядывать в прекрасное лицо парня перед ней. Вдруг её слова прозвучали недостаточно достоверно? Она солгала лишь отчасти, да и тоскливое состояние ей даже имитировать не надо, оно и так сейчас сжирает её изнутри. — Что ж… — Скарамучча присаживается на кресло, упирается локтем в подлокотник и кладёт на ладонь голову. — Понятно. Прекрасно, какой понимающий молодой человек, всё ему понятно. Мона трясёт головой, прогоняя одну из основных старых привычек — язвить Скарамучче. Несколько минут они попросту сидят молча, задумчиво глядя в разные точки. Мона отставляет чашку на тумбочку. На секунду тишину разрывает неприятный глухой стук посуды о дерево. Что-то здесь не так. Несмотря на безмятежный вид Скарамуччи, Мона нутром чувствует, что должна сказать что-то ещё. В поисках ответа, что именно, она отодвигает плед в сторону и вновь оглядывает кругом его квартиру… Точно. Его квартиру. — Так, ладно. — Мона резко откинула одеяло в сторону, не удосужившись даже посмотреть, полностью ли она одета. К её величайшему счастью, полностью. — Благодарю за гостеприимство, но мне уже пора идти. Она поспешно встала и направилась к двери, когда вдруг перед её лицом возник недовольный Скарамучча. Будь проклят её низкий рост. Если в школе она почти доставала до его макушки, то сейчас явно проигрывает ему сантиметров на 15. — И куда, позволь поинтересоваться, ты собралась? — он властно складывает руки на груди, глядя на девушку свысока. — Не позволю. Свали. — коротко отвечает Мона и пытается обойти его, но он делает шаг вбок, не позволяя ей выскользнуть. Так они развлекаются ещё несколько раз, пока Мона не принимает поражение и не поднимает взгляд на него. — Ты не дашь мне выйти, да? — Да. — кивает Скара, не двигаясь с места, будто его ноги приросли к полу. — Может ещё к батарее привяжешь? — шутливо спрашивает Мона, повторяя его позу. Её нога судорожно выстукивает по полу размеренный ритм. — Для особо страптивых барышень у меня на балконе хранится верёвка. Скарамучча, жуткий Петросян, по-свински улыбается, пока глаза Моны распахиваются от столь вульгарной шутки. Подавляя смущение от собственного нервозного воображения, она возвращает своему лицу презентабельное выражение. — Я правда очень благодарна тебе за то, что ты приютил меня на одну ночь. — вежливо начинает Мона. — Но я действительно больше не хочу нагружать тебя своим присутствием. Так что отойди и… — Я спрашиваю ещё раз: куда ты пойдёшь? — более твёрдо спросил Скара, глядя ей в глаза. Вот же настойчивая сучка, а! Ещё и опять пускает в ход свой фирменный доминантный взгляд, наверняка думает, что Мона от него внутренне превращается в лужу. Или, что вероятнее, он вообще ничего не думает, а она фетишистка, которая запала на его взгляд ещё в школьные годы. — Ну, я пока не знаю. Посмотрю, могу ли я снять где-нибудь поблизости номер или квартиру, — Мона гордо задирает подбордок, не стесняясь врать прямо ему в лицо. Остаётся молиться, что он не рылся в её сумке и не знает о том, что её денег едва ли хватит на выкуп самой крохотной и задристаной помойки у бомжа Валеры. — В любом случае, это уже не твоя забота. Так что будь добр, пропусти меня. — Ты думаешь, я отпущу тебя снова в одиночестве шататься по барам и улицам? — укоризненно спрашивает Скарамучча, попадая в самую точку. Да. Если Мона покинет это помещение, ей не останется ничего, кроме бесцельного брождения от тротуара к тротуару, выпрашивания мелочи в перекрёстках и перебивания плесневыми корками и водой из лужи возле костра под мостом. Для полной картины не хватает потрёпанной шинели и шестиструнной гитары. — И что… Ты предлагаешь мне остаться у тебя? — непонятливо спрашивает Мона. Судя по его взгляду, она попала в яблочко. — Милости прошу. — он разводит руками глупо склоняет голову, Мона от такого жеста невольно чувствует себя дурочкой. Стоп, он реально это предлагает? И она реально собирается на это согласиться?! Видимо, дохера глазастый Скарамучча прочитал выражение её лица, и поспешил придать своему предложению более подобающий вид. — Я говорю на полном серьёзе. Судя по всему, алкоголь ещё не до конца выветрился из твоего недалёкого ума, и до тебя очень плохо доходит человеческая речь. Так что повторяю ещё раз: ты. можешь. остаться. у меня. на пару. дней. — он тщательно выделил каждое слово, будто общается с двухлетним младенцем. Мона глупо моргает, уставившись на Скарамуччу. Только сейчас её начинает смущать чересчур близкое расстояние между их телами. Желая хоть как-то защитить остатки своей чести, она делает шаг назад и замедленно кивает. — А ты типа… — она ещё раз осматривается в поисках выделяющихся вещей. — Живёшь один? Скарамучча приподнимает бровь, затем вторую, и, к ещё большему замешательству Моны, грустно опускает голову. — Нет. — коротко и тихо отвечает он. Затем подходит к Моне ближе. Она напрягается от его рук на своих плечах. Скарамучча разворачивает женский корпус на 180 градусов и указывает рукой на дальний угол потолка, в котором виднелась свежая паутинка, а сверху и собственной персоной её хозяин. — В общем вот, это Гоша. Он прошёл вместе со мной через многое, так что у меня никак не хватит духу его выгнать. Я не рассказал о нём сразу, потому что боялся, что ты его не примешь… Что? Мона подняла брови и одарила парня надменным взглядом, скрещивая руки на груди. Его клоунское поведение она не оценила. Усмехнувшись с её напыщенной серьёзности, которую Мона сохранила ещё с юного возраста, Скара закатил глаза. — Ладно, ладно. Естественно я живу один. В ином случае стал бы я приводить к себе домой другую девушку? Посчитав разговор исчерпанным, он уходит на кухню, пока Мона распахивает ресницы и в очередной раз смущается. «Другую девушку»… Она вообще-то имела в виду каких-либо соседей, а не потенциальную партнёршу. В самом деле, не будет же она жить у Скарамуччи как… девушка. Ну, по крайней мере Мона узнала, что её бывший пере-враг недо-парень всё ещё одинокий и никому не нужный лошпед. Определённо самая полезная на данный момент информация. Девушка медленно выдыхает и прикрывает глаза, старательно делая вид, что в ней не расцветает бутон облегчения и тёплой надежды от этого простого факта. Живот, урчащий как слон, которому наступили на яйца, оповестил о необходимости завтрака. Желательно, плотного. Облизнув влажные губы, она отправляется вслед за своим новым сожителем. *** Как оказалось, квартира у Скарамуччи не такая уж и просторная. Всего лишь одна комната, ванная с туалетом, да кухня. Хотя в который раз Мона признаёт, что прекрасный ремонт перевешивает все возможные минусы. — Хозяюшка, а пожрать че будет? — без церемоний интересуется Мона, наблюдая за Скарамуччей в большой мягкой рукавице. А ведь действительно, ему только передника не хватает, да орущего ребёнка во второй руке. И сразу можно отправляться на любое шоу в первый канал. Тьфу ты, что за бредятину опять сочиняет её мозг? Надо с этим кончать. И всё-таки воображаемая сцена, где Скарамучча жалуется на трудности мирской жизни и несмываемое пятно жира за холодильником, пробивает Мону на тихий смешок. — У меня на стенке анекдот написан? — спрашивает парень, возясь с чем-то на столе. Только сейчас Мона обращает внимание, с чем именно. Он как-то уж слишком по-японски смыкает ладони и поклоняется верхней частью корпуса. — Присаживайтесь, госпожа Мегистус, чувствуйте себя как дома. Он... Приготовил для неё завтрак? Мона оторопела, не зная, что и говорить. Вместо слов хотелось броситься ему на шею и крепко поцеловать в губы, но эту мысль разум успел заключить под замок в самом зачатке. Ладно. Может, Скарамучча и чересчур милый и заботливый, что Мона по отношению к себе терпеть абсолютно не привыкла, но это не повод терять остатки гордости. — Вы слишком любезны ко мне, господин Райден, — она делает реверанс с воображаемой юбкой, пока он хихикает, и они оба присаживаются к столу. Мона отрезает ребром вилки пористую материю и отправляет её к себе в рот, нарочито медленно пережёвывая. Старая привычка – чем медленнее ешь вкусную и питательную еду, тем дольше растягивается мгновение кайфа и иллюзия сытности. Скарамучча напротив жуёт с закрытым ртом, опуская взгляд исключительно в тарелку. Ей богу, что ни вздох, всё у него выходит по-аристократически. Царапая настойчивым взглядом линию челюсти парня напротив, Мона не может понять, что за вихрь из мыслей проходит по её голове. То есть, только вчера она заливала слезами походный узелок из-за проваленных экзаменов, а день спустя она сидит со старым... одношкольником в его квартире и ест завтрак, который он для неё приготовил? Девушка мысленно отправляет судьбе письмецо со словами "не смешно, вот вообще ни капли". Уставшие болотно-серые глаза проходятся по причёске Скарамуччи. Волосы... Такие густые, пушистые, ярко-пурпурные – не то, что блёклые и неухоженные патлы Моны. Признаться честно, в школьные годы она всегда завидовала шевелюре Скарамуччи... Собственно, как и добрая половина остальных учащихся. Даже Фишль. Далее взгляд спустился на глаза, смотрящие одновременно перед собой и вникуда. Что таит в себе этот пустой, стеклянный взгляд, преисполненный лишь презрением к слабым и жалостью к невинным? Что такого было в нём изначально, что так сильно привлекло юную 15-летнюю Мону? Может быть то, как именно на неё смотрели эти глаза? А как они смотрели? Впрочем, память Моны моментально освежилась, когда бурно обсуждаемые подсознанием глаза повернулись в её сторону. Скарамучча непонимающе приподнял точёную бровь, пока Мона сидела застывши, не в силах пошевелить какой-либо мышцой. Кажется, её в очередной раз поймали с поличным. — Ты че на меня пялишься? – беззлобно интересуется парень, проходясь по Моне взглядом в ответ. — Просто смотрю... – наконец выдавило из себя подтаявшее сознание Моны. — И что насмотрела? – усмехается парень, когда на его бледно-алых, ничуть не поменявшихся со времён школы губах расцветает улыбка. Интересно, остались ли его губы такими же и на вкус? — Что ты до сих пор носишь этот ужасно уродливый срез под горшок. – ловко язвит окончательно пришедшая в себя Мона. По её лицу растягивается злобная, удовлетворённая ухмылка. — Ага. А ты до сих пор носишь эти невероятно красивые и милые хвосты, – без раздумий отвечает Скарамучча, поддерживая подбородок правой рукой. — Именно так. И вообще-то я-... Что ты сказал?! Звяканье вилки о полупустую тарелку неприятно резануло барабанные перепонки. Мона распахнула веки и уставилась на Скарамуччу диким взглядом. Он только что назвал её хвосты красивыми?? Человек, который два года подряд называл её прическу дебильной и клоунской, сделал ей комплимент по поводу волос? Какого хера?! — То и сказал, – пожал плечами Скарамучча, отставляя голую посудину в сторону. Выражение его лица стало каким-то умиротворённым и безмятежным. Девушке захотелось всадить ему вилку посередине лба, и она не понимала, почему вообще сдерживает это желание. — Это совсем нихера не смешно, – уже тише проговорила Мона, отведя взгляд на свои мозолистые ладони. — Ты больная, или всегда так на комплименты реагируешь? – с огромной долей недопонимания вопросил Скарамучча. — Да иди ты... – смущённо бормочет Мона, поправляя чёлку так, чтобы та прикрывала её чуть покрасневшее лицо. Нет уж, в такой примитивный комплимент она точно не поверит. Дальнейшая трапеза проходила в полном молчании. Мона всё ещё медленно, но уже более интенсивно пережёвывала омлет. Взгляд на всякий случай она старалась более не поднимать. Уж очень страшно ей было разглядеть в глазах Скарамуччи ту старую шкодливую насмешку. Ведь он может её и засмеять за то, что она почти поверила его глупым подмазкам. Пролетающий мимо самолёт сплошь заполнил воздух тяжёлым гудением. Мона недовольно сморщилась и подняла глаза на окно. Чёртова детская привычка приказала ей немедленно узнать, летит ли самолёт близко, или звучит откуда-то издалека. Воздушного транспорта в окне Мона не засекла. Зато в глаза ей бросилось лицо Скарамуччи, выражение которого демонстрировало полное безразличие. Будто между ними и не было никакого диалога про причёски. Ну конечно. Ошущая под языком странную горечь, Мона сунула в рот весьма приличный остаток омлета, со скрипом отодвинула тарелку в сторону и громко оповестила: — Я всё. Скарамучча поднял на неё глаза, вытаскивая изо рта вилку. — Молодец, – сухо бросил он, отворачиваясь обратно. Почему-то в груди Моны вспыхнуло какое-то негодование. Он опять что ли вздумал её игнорировать? Ну нет уж, второй раз с ней такие трюки не прокатят. Отодвинув табуретку, девушка обошла стол кругом и приблизилась к месту, где сидит Скарамучча. Не отдавая себе отчёт в неожиданном порыве, она нагнулась и коротко поцеловала его в щёку. Парень медленно поднял голову и распахнул ресницы, ошарашенно глядя на Мону. На его щеке поблёскивал след от перемазанных маслом девичьих губ. — Спасибо за завтрак. Мона бросила короткую благодарность и быстрым шагом ретировалась в гостиную. Как только обтёсанная белая дверь захлопнулась с характерным звуком, девушка зажала рот ладонями и судорожно запищала. "Что я блять только что сделала!?!" Непрерывно скандируя у себе в голове слово "пиздецбля-я-ять", девушка присела на диван. Наслаждаясь столь необходимым одиночеством, Мона подогнула колени к груди – самая любимая поза для самокопания – и начала прокручивать у себя перед глазами различные воспоминания, в том числе сегодняшние. Конечно, запуганный мозг в качестве защитной реакции отодвигал ситуацию с насильником в самый тёмный и дальний угол памяти, иначе был риск снова промочить ресницы слезами. Значит так. Во-первых, следующие два дня Мона будет находиться в тепле и относительной безопасности. Не придётся беспокоиться о жилье, расходах на еду и увёртываниях от бабкиной швабры. У тревожной части подсознания больше нет необходимости постоянно функционировать, продумывать какие-то планы и готовиться к нападению. Ну, по крайней мере моральному. Во-вторых... Её чувства к Скарамучче, мать вашу, всё ещё живы!! Как бы она не старалась их подавить, отравить, игнорировать, разрывать в мелкие клочья, как бы больно эти чувства ни ранили её хрупкую душу, она просто не может их вытеснить. Не может забыть человека, который проявил к ней каплю внимания в школе, и телегу сострадания в более взрослые годы. И вообще, кто разрешал этому несносному чёрту быть таким привлекательным?! Это вообще законно? Сначала спасает из полной задницы, потом демонстрирует доминатные глазки, ещё и разрешает жить у себя под боком. Нет, ну это явная провокация. Так что если Мона не удержит себя в руках и изнасилует его где-нибудь в уголке кухни, виноват в этом будет только он. Так, стоп! Что за хрень? Девушка быстро хлопает себя по щекам, но этот звук не помогает заглушить хрипловатые и высокие стоны Скарамуччи в её голове встаёт с кресла и подходит к окну. Открывает его, вдыхает глоток свежего воздуха. Нет, сейчас романтика – последнее, о чём она должна думать. Скарамучча, судя по всему, давно забыл об их неудавшемся школьном романе и живёт дальше, вот и ей не следует раздувать из этого невесть что. Обычные юношеские чувства, давно канувшие в бездну. Вот и всё. Сжав "вот и всё" в два крепких кулачка, Мона твёрдо настраивается быть кирпичной стеной с каменным сердцем, и не испытывать никаких излишних влечений ко всяким смазливым чертилам. С непоколебимым настроем она разворачивается, грузно шагает до выхода, открывает дверь и... Врезается прямо в грудь Скарамуччи, который намеревался войти в комнату в тот же самый момент, в который девушка решила её покинуть. В нос ударил запах знакомого лавандового шампуня, среди него чувстовалась небольшая отдушина мужского одеколона. Мона подняла глаза, вновь встретилась с его ужасно-прекрасным взглядом. — Свали. – коротко попросила она, не сдвинувшись ни на миллиметр. — Сама свали. – ответил парень, решивший померяться с ней количеством упрямства в крови. Они по прежнему смотрели прямо друг другу в глаза. Мона горячо похвалила себя за то, что не начинала таять от его взгляда целых 3 секунды подряд! Но четвёртую она уже навряд ли выдержит. Наконец, гляделки оканчиваются. Девушка вздрагивает, чувствуя настойчивую хватку на своих плечах. Но не успевает она сообразить или подумать лишнего, как оказывается отодвинута Скарамуччей в сторону, будто металлическая подъездная дверь. Он просто молча прошёл мимо Моны и уселся на диван. Схватил с комода мобильник и начал что-то заинтересованно листать. Мона хотела весьма громко и нелестно возмутиться, но вовремя заткнула себе рот. — Ты странный, – только и буркнула она прежде, чем удалиться в коридор. — Кто бы говорил. – послышался затихающий ответ Скарамуччи. Изначально она хотела ополоснуть руки под холодной водой – верное средство успокоения, помогающее ей сосредоточиться в трудную минуту. Теперь же она нуждалась в ведре ледяной воды прямо на голову! Её щёки горели адским пламенем от слишком долгой близости со Скарамуччей, а руки начали ходить ходуном от чересчур высокого уровня нервозности. Открыв первую попавшуюся дверь, Мона не глядя шагнула за порог, и удивлённо ахнула. Попала она вовсе не в ванную, а в ещё одну комнату, примерно 6×3. Большую часть её площади занимала кровать, по которой были раскиданы подушки и одеяло. Рядом стояла прикроватная тумбочка, закиданная обёртками от шоколадок и других перекусов. Справа от кровати лежал ковёр круглой формы, а перед самым входом находился угловой шкаф. Дизайн спальни по прежнему балансировал оттенками сиреневого. — Охренеть, откуда тут ещё одна комната?! – вырвалось у шокированной Моны, которая с приоткрытым ртом рассматривала фактурные обои с веточками сакуры. — Эй, следопыт, ты куда там забрела? – послышался отдалённый голос Скарамуччи, а затем и неторопливые шаги. Парень материализовался за спиной Моны, присоединяясь к её рассматриванию. – Ну да, это двушка. Вот здесь моя спальня, не обессудьте за небольшой срач. — А ванная где? Мона не могла понять, что именно в этой прекрасной комнате он именовал "срачем". Потому что её старая коморка была завалена различным хламом до такой степени, что там с трудом можно было переставить ногу, не распоров её об очередную вещицу. Зато неплохой оберег от старухи. Мегера старалась даже носа лишний раз туда не совать. — Ванная через дверь, – буднично ответил Скарамучча, выпроваживая заблудшую путницу из собственной обители. — У тебя что ли ванная и туалет в одном помещении? — Ну да, а что? — Кошмар, – прокомментировала Мона, прикрывая за собой деревянную дверцу ванной. Конечно, её ничуть не удивила бело-фиолетовая плитка. Странно, что унитаз и раковина здесь не фиолетовые. У тёти Скарамуччи явно был какой-то бзик на этом цвете. И на сакуре, изображение которой расположено прямо над ванной в виде красивой фигурной мозаики. — О-фи-геть... – шептала девушка, подставляя обе руки под холодную воду и размазывая капли по аловатым щекам. Сегодняшний день обещал быть очень долгим. И фиолетовым. *** — А где я буду спать? – поинтересовалась Мона, рассматривая одну из картин на противоположной стенке. Затем её глаза метнулись на Скарамуччу. — Там же, где спала сегодня ночью. – спокойно ответил Скара, перелистывая страницу какого-то глянцевого журнала. Мона уставилась на него, будучи искренне удивлённой. — А что? Ты ожидала услышать другой ответ? – не без намёка поинтересовался он, ехидно глядя на Мону. — Ну да... – честно призналась девушка, стуча ногтями по подлокотнику. – Я думала, ты отправишь меня спать на полу. Однажды, пока Мона была в школе, старуха тайком продала её кровать. Это были определённо худшие две недели в её жизни. Но да, теперь она с гордостью может похвастаться, что умеет сладко спать даже на гофрированном картоне. — Долбанулась что ли? Отопления нет, ты на полу жопу отморозишь. – выдаёт наставления Скарамучча, который с детства был избалован непозволительной для Моны роскошью – прожиточным минимумом. – Я вообще не понимаю, как моя тётка спала здесь на футоне летом. — Спала где? – переспросила Мона, заслышав незнакомое словечко. — Футон это что-то вроде матраса, который ты расстилаешь на полу. – пояснил Скарамучча, не без удовольствия от возможности показать знания собственной культуры. — Звучит как что-то японское. – задумчиво проконстатировала Мона. — Так и есть. – развёл он руками. — Твоя тётя типа... была японкой? — Да. Как и вся моя семья. — То есть... Ты тоже? – Мона вдруг решила пристальней присмотреться к его разрезу глаз. — Нет, я немец. Гитлер капут. – ответил Скара, перебросив густую чёлку на левый бок. — Очень смешно, пиздец просто. — Что по-настоящему смешно – так это твоё выражение лица, когда ты хмуришься. – усмехнулся Скарамучча, и тем самым спровоцировал соответствующее выражение. — Сходи нахер, – немного подумав, Мона отвечает ему так же, как всегда отвечала в школе, если он шутил над её внешностью. Расположившись на угловом диване в горизонтальном положении, девушка решила свернуться в эмбрион и прикрыть лицо локтями, чтобы свет от люстры не обжигал зрение. — Тебе раздвинуть, или калачиком поспишь? – Скарамучча делает пару шагов по направлению к лежащей Моне. Она лишь выглядывает на него из щели между собственными локтями, и провожает вопрос абсолютным молчанием. — Ало-о, Земля вызывает Мону, – парень потряс молчащий комок за плечо, ноль реакции. — Я обиделась, – коротко оповестила Мона сквозь щель между локтями. — На что? – недоуменно спросил Скарамучча. — Ты назвал моё лицо смешным. Скарамучча только прыснул, на что Мона приняла решение ещё больше надуться. — Ладно, извини. – ответил он, взял Мону за руку и отвёл её от женских глаз. Затем басисто-слащавой интонацией добавил: – На самом деле твоё лицо – самое милое, что я когда-либо видел. — Это ещё хуже. – опущено пробурчала Мона, пытаясь не краснеть. — И вообще, ты в целом очень милая. Настоящая красавица. — Боже, заткнись... — А ты заткни меня. – с вызывающей улыбкой предложил Скарамучча. Тут же ойкнул от лёгкого пинка в голень. — Готово, – победно ухмыльнулась Мона. Она убирает руки от лица и немного распрямляется, сонно моргая. Но в следующую минуту вскрикивает, когда чувствует, как её тело поднимается в воздух. Скарамучча поудобнее перехватил девушку под коленями, вынуждая её обнять его шею. Он держал Мону так, будто она не весила ничего, и спокойно донёс её до кресла, там же и приземлив. Всё ещё находясь в беспросветном ахуе с такой наглости, Мона молча пялилась на сервант с хрусталью. Её уши игнорировали скрежетание по полу, с которым подвижная часть дивана ехала к стене. Взгляд Моны запал на две кофейные чашки с интересным орнаментом, прикрытые миллиметровым слоем пыли. Руки зачесались протереть все эти застоявшиеся полки, взять большую толстую кисть и смахнуть каждую пылинку по отдельности. Интересно, как часто Скарамучча вообще убирается? — Всё, можешь ложиться. – как оказалось, вышеназванная персона уже успела разобраться со спальным местом гостьи, и даже достать откуда-то неплохой матрас и новую подушку. — М-м-м... Мне лень идти. – пробубнила Мона, вновь закидывая ноги на подлокотник и утыкаясь обратно в свой телефон. — Понял. "Да ёб твою ж мать!" – уже более агрессивно вскрикнула Мона, когда второй раз оказалась на руках у Скарамуччи. Парень с лёгкостью проделал несколько шагов до раздвинутого дивана. С неподдельной нежностью и осторожностью, будто нёс хрупкую принцессу, он уложил Мону на матрас. Сверху на неё он кинул пухлое одеяло, оповестив, что спать она теперь будет под ним. — Я и сама могу ходить!! – не унималась принцесса, одаривая своего принца недовольным взглядом. — Конечно-конечно, – кивает Скарамучча, снисходительно жестикулируя ладонями. — Хуешно. – бурчит Мона, обхватывая собственный торс руками. И удивлённо вздыхает, когда Скарамучча вдруг наклоняется к ней ближе, приподнимает за подбородок и утончённо касается губами её щеки. В груди зарождается что-то тёплое, тут же взрывается и разливается приятными волнами по всему телу. — Спокойной ночи, – домашним голосом произносит он, слегка размахивая рукой. – Если что, ты знаешь, где меня искать. Дверь тихо захлопывается. Мона по прежнему летает в прострации. Её голова судорожно пытается сообразить, точно ли это не прекрасный сон, который видит пьяная девушка, уснувшая где-нибудь за стойкой рядом с мистером Рагнвиндром. Всё это слишком хорошо, слишком уютно и тепло, чтобы оказаться правдой. Мозолистая рука проводит по перьевой подушке, отдающей ароматом бельевого шкафа и стирального порошка. Затем по шершавой стене, награждающей пальцы приятным массажем. И, наконец, по собственной щеке и подбородку, которых только что касался Скарамучча, наглым образом нарушая её личное пространство. Розовые губы расползлись в глупой, совсем детской и наивной ухмылке. Отчего-то Мона, во всю напоминающая себе не бросаться на мелкие крошки заботы как рыба на наживу, не может перестать улыбаться. Эйфория накрывает разум, не оставляя ни единого белого просвета. Уставшие глаза закрываются. Пусть во всей комнате и выключен свет, а уличные фонари едва ли придают комнате крупицу видимости, Моне внутри собственной ауры кажется, что сейчас светло. Светло, по крайней мере, в её душе, очернённой крестьянской работой и замарыванием рук ради банального желания не умереть с голоду. Она открывает глаза, последний раз оглядывает черную комнату, при свете дня во всю пестрящую фиолетовым, обнимает рукой одеяло и засыпает. Сегодняшней ночью её посетит спокойный сон, впервые за год. Нет, за два года. А может быть даже за всю жизнь... *** Утром её блаженный сон потревожило неприятное громыхание ящиков и скрип дверц, а также недовольное бурчание Скарамуччи "да куда я блять мог её положить". Сонно зевнув, Мона приоткрыла глаза, и узрела перед собой ожидаемую картину: сексуальная задница Скарамуччи, одетая в брюки и торчащая из шкафа с одеждой. — Охуеть ты громкий... – ворчит Мона надломленным голосом, интенсивно протирая веки. — Доброго утречка! – бросает Скарамучча, посылая приветственный жест через плечо. – Как спалось? — Чудесно, пока меня не разбудила какая-то суетливая шумная моль. – ответила Мона, которая планировала поспать как минимум до обеда. Настенные часы же показывают только 7 утра. — Ну уж извините, парадная одежда сама себя не найдёт. – пожал он плечами, наконец выудив из глубины полок заветную рубашку. Неужели его страсть по рубашкам так и не утихомирилась с годами? — А ты попробуй такую замечательную вещь, называется уборка. Офигеешь с того, как быстро будут вещи находиться. Перебросив тряпицу через плечо, Скарамучча подошёл ближе к своей сонной соседке и склонил корпус, заглядывая в её заспанные зелено-серые очи. — Женщина, прекрати язвить. – настоятельно просит он, сщуривая глаза. – Тебе не понравится то, что я могу сделать. — И что же? – возмущённо-вызывающе интересуется Мона, упирая руки в бока и подтягиваясь ещё ближе к его лицу. В следующее мгновение она болезненно ахает и хватается за лоб, горящий пламенем от крепкого щелбана мужских пальцев. Скарамучча лишь пожимает плечами, мол, я предупреждал, и отходит обратно на середину помещения. — Демонстрируешь превосходство в физической силе перед слабой девушкой? Всё с тобой ясно. – осуждающе проговаривает Мона, потирая ушибленное место. Скарамучча разворачивается на неё и усмехается. — Знаешь, когда слабая девушка отхерачила меня по затылку учебником географии, это ощущалось несколько больнее, чем один невинный щелбан. Мона удивилась. Конкретно тому, что он до сих пор помнит ту сцену из десятого класса. И да, в своё оправдание она может сказать, что Скарамучче не следовало делать замечаний по поводу её (не)знаний столиц различных стран. Ну а если уж такое оправдание не годится, то можно не переживать, ведь виновница в избиении тогда получила строгий выговор и дружескую затрещину от недовольной Фишль. Эх, времена... — Может быть, ты уже отвернёшься? – нетерпеливо предлагает Скарамучча. — Зачем? – недоумевает Мона. — Да так, просто мне надо переодеть рубашку, – он демонстрирует белую тряпку на своём плече, а затем приподнимает уголок губ. – Нет, ну если хочешь... — Так. Поняла. – перекрикнула Мона, разворачиваясь к зашторенному окну. "За постоянные пошлые шутки в зубах бывают промежутки..." – смущённо бормочет про себя Мона, пока недалеко от неё прилетает домашняя футболка Скары. И даже здесь фиолетовый. Мону вдруг захлестнуло желание разбавить этот интерьер хотя бы маленькой синей вещицей. Вот чисто чтоб наперекор. Наверное, так она бы и сделала, если бы не оставалась тут всего на пару дней. — Я всё. – оповестил Скарамучча, что позволило Моне развернуться в привычное положение. – Знач так. Я ухожу на работу... — У тебя есть работа? – удивлённо переспросила Мона, и сразу после звучания собственного голоса осознала глупость заданного вопроса. — Не поверишь, да. – отвечает Скара. – Хату я закрою на ключ ,ибо не сильно хочу вызволять отсюда какую-нибудь стайку местных бандюганов. Если вдруг тебе позарез понадобится оздоровляющая прогулочка, запасная связка ключей лежит в серванте на нижней полке. — А если я захочу тебя ограбить? – спрашивает Мона, рассматривая нижнюю полку через закапанное засохшим средством стелко. — Что ж, милости прошу, можешь попробовать, – отвечает Скарамучча уже из дверного проёма гостиной. – Но учти. Если мне удастся напасть на твой след, верёвка на балконе будет терпеливо ожидать. — О господи, избавь меня от осведомления о твоих фетишах, – Мона изображает отвращение, хотя на самом деле забавляется с их глупого диалога. — Кстати, ты когда-нибудь пробовала шибари?... – шутливо спрашивал Скарамучча, натягивая ботинки в коридоре. — Пиздуй уже на свою работу! – кричит Мона, весело посмеиваясь. Через несколько минут звучит финальное "пока", и входная дверь раздаётся хлопоком и щелчком двух поворотов ключей. Мона с кайфом откидывается на подушку, чувствуя небывалую лёгкость, несмотря на раннее пробуждение. С самого детства пререкания и шутки со Скарамуччей давалась ей так просто и естественно, что Мона всегда чувствовала, будто они знакомы целую вечность. Вот и сейчас она ощущает, словно уже несколько лет живёт со Скарой, и не было у неё никогда ни бабки алкоголички, ни миллиарда подработок, ни потрёпанной в клочья нервной системы. Может быть, за это она в Скарамуччу и влюбилась? С ним всегда было так спокойно и безмятежно, можно было быть собой, показывать характер, не боясь услышать осуждения в свой адрес. Можно было спокойно швыряться друг в друга подручными предметами, шутить тупые шутки, смеяться с этих же тупых шуток. В конце концов, открыто демонстрировать весь спектр эмоций, который у тебя есть. Просто мечта. Судорожно помотав головой, Мона поспешно разогнала эти мысли к чёрту из своей пустой головы. Нет-нет-нет, никаких привязанностей! Скарамучча отчётливо поставил границы: пара дней, не более. После этого их пути снова разойдутся, будто бы никогда они и не пересекались ранее. Может быть, Мону и ранит такой исход событий, может быть даже по самое сердце, но такова реальность. Хочешь не хочешь, с ней приходится мириться. Вообще, девушке сейчас не помешало бы открыть объявления о сдаче в аренду каких-нибудь самых дешёвеньких однушек, и подыскать себе там более менее приемлемый вариант. Так Мона и сделала. Но телефон довольно быстро был погашен и отшвырнут к бортику дивана. Сказать, что Мона была в космическом ахуе с нарисованных под объявлениями циферок – ничего не сказать. Под чем арендодатели вообще выставляли эти цены? Неужели они думают, что их жалкая конура в 2³ метра, половину которой населяют такараны и плесень, достойна целого состояния? Ну вот ещё. Уж лучше Мона действительно подрыхнет у костра под мостом, чем продаст две почки за один месяц в чужой замшелой комнатушке. От бомбёжки на современную экономику Мону отвекло писклявое пиликанье. Она потянулась за телефон, про себя размышляя, кому это она могла снадобиться. Сообщение от Сары, у которой она не так давно отпахивала смены. "Привет, Мона! Извини, что пишу так запоздало, но ты сможешь выйти завтра на дневную в 12:00? Мне обещала другая мадмуазель, но в последний момент у неё появились неотложные планы. Ещё раз ивзини!" Вздохнув, Мона погасила экран и загляделась на одну из картин с морем, висящую против неё. Собравшись с мыслями, девушка открыла рабочий чат и настрочила ответ. "Привет! Прости, но я вынуждена уволиться навсегда. Я переехала, и довольно далеко от прошлого района, так что до твоего ресторана мне слишком долго добираться. Было очень приятно с тобой работать!" У Моны осталась тонна греющих воспоминаний из "Хорошего охотника", в котором она иногда работала официанткой чуть ли не с самых 14-ти лет. Любезная и вежливая Сара всегда уважительно относилась к своим сотрудникам, делала им небольшие поблажки, если в их жизни происходили мрачные ситуации, а лично с Моной она иногда разделяла обед, предоставляя деликатесы за счёт заведения. Девушка непомерно благодарна доброй Саре за всё это. И что же могло помешать ей проехать пару остановок на автобусе, да хоть Скарамуччу попросить подвезти, и всё-таки взять чертову смену на завтра в 14:00? Тем более, что сейчас ей позарез нужны деньги. Ну, причина весьма проста. Мона больше не должна появляться в своём районе, она решила окончательно оборвать с родным местом все имеющиеся связи. Если старуха засечёт её в одном из продуктовых, на другой части улицы, на детской площадке, на обычной прогулке, да где угодно, Моне точно не сдобровать. Да, может это и ужасно по-детски – бегать от старой бабушки с тряпкой в 19, почти 20 лет, но такова по своей сущности Мона Мегистус. Есть проблема, требующая срочного решения, крупного конфликта или серьёзного разговора? Беги. Беги и не оглядывайся. Не смотри ей в лицо, не останавливайся ни на секунду. Беги до тех пор, пока не оторвешься от неё, и не окажешься в безопасности. "Оу, правда?( Очень жаль. Что ж, я поздравляю тебя с новосельем! Спасибо за все эти годы! Было очень приятно работать с такой чудесной и трудолюбивой девочкой, как ты. Клиенты тоже будут скучать! Ещё раз спасибо за всё, пока!☺️" Мона умилительно улыбнулась, вновь восхищаясь добродушием бывшей работодательницы. "Тебе тоже огромное спасибо за всё! Пока💙" – отвечает Мона, видит сердечко на своём сообщении, и откладывает телефон в сторону. Итак, ещё один мост сожжён. Теперь пора бы вернуть своё сознание к телу, лежащему в четырёх фиолетовых стенах в полнейшем одиночестве. Выпустив протяжное "у-ух", Мона опирается на руки, подползает к окну и раздвигает шторы. Её пока неумытое лицо озаряет солнечный свет, а за стеклом открывается вид на утренний город, сплошь обросший зеленью. Оставляя ручку окна в режиме микропроветривания, Мона встаёт, потягивается, открывает дверь и волочит из коридора свой ярко-красный огромный рюкзак, в котором на данный момент хранится всё её личное имущество, не считая грязи под ногтями. Она перерывает сумочку, находит там зубную щётку, полотенце и зелёную тунику, обёрнутую вокруг запаса нижнего белья. Захватив с собой этот набор, Мона отправилась в ванную, наводить красоту и порядок. Как ни странно, сегодня зеркало отражало не обыкновенную потрёпанную барышню, одним взглядом передающую всю ненависть этого мира, а вполне весёлую 19-летнюю девчонку, заплетающую на расчёсанной голове два привычных хвостика. Оценив свою работу на 9,5/10, потому что чёртовы три волосинки всё равно выбивались из общей колеи, счастливая Мона выпорхнула из ванной, вновь уселась в гостиной, посмотрела на часы... Вашу ж мать. 7:53. Мона обречённо вздыхает. Она надеялась, что за туалетом сожжёт хотя бы час времени. Но нет, оно как будто специально приостановило ход, дожидаясь Скарамуччу вместе с ней. Как гласит великий завет: нечего делать – хватай телефон. Мона так и поступает. Открывает инстаграмм, в котором зарегистрировалась чисто ради галочки и мемов с котятами, и рассматривает профиль одной молодой начинающей актрисы. В последнее время её профиль пестрит различными макияжами, подготовкой к съёмкам, новыми знакомыми и ресторанной едой. Мона вздыхает, понимая, что старой уличной подруге больше нет места в жизни такой занятой Фишль. Но написать всё же надо. Мона уже давно собиралась это сделать, но всё никак не могла наскребсти решимости. Теперь самое время. -"Приветик, Фиш. Как у тебя дела? Мы с тобой довольно давно не общались. Ты бы хотела возобновить общение, или тебе это уже неинтересно?" Максимально прямо, да, но по-другому Мона не умеет. Её никогда и не учили. Ведь зачем ходить вокруг да около, посеивая в воздухе гнетущую неловкость, когда можно задать чёткий и прямой вопрос? Остаётся только ждать ответа, каким бы он ни был. Взгляд её вновь упал на запыленную дверцу серванта. Пыль весьма привлекательно переливалась на свету, так и маня руки Моны схватить тряпку и поработать на славу. Что ж. Почему бы и нет. *** Восстанавливая дыхание после длинного похода по лестнице на третий этаж, Скарамучча отпирает собственную дверь, заходит на порог и моментально замечает изменения: немногчисленные пары ботинок и тапок стоят в ряд по линии. Да так ровно, что хоть глаза режь. Решая не нарушать идиллию, Скарамучча ставит нынешние башмаки в этот же ряд и проходит по коридору, решив, что сейчас самое время проведать свою новообретённую сожительницу. — Мона-... Нихуя себе. Не успел он сказать и слова, как его язык застопорился удивлением. Диван был абсолютно прибран, будто на нём сегодня никто и не спал. На полу не валялось ни единой вещицы, которые он в спешке выбросил из шкафа. А на таком же прибранном кресле собственной персоной валялась Мона, свесив голову вниз, и копалась в телефоне, изредка посмеиваясь. — Ты чего наделала?... – Скарамучча моргает, снова оглядывая помещение. – Я и не знал, что моя квартира такая просторная... — Теперь знаешь. Я всего-то избавила тебя от творческого беспорядка, – отвечает Мона, не меняя позы. Скарамучча бросает сумку в угол и присаживается на диван, Мона тараканчиком переползает в человеческую позу, не вылезая из мобильника. Парень будто проглотил язык и не знал, что сказать. Хотя нет, одно надо сказать точно. — С-спасибо?... — Оо, да ты растёшь! – отвечает Мона, по-кошачьи ухмыляясь. – Того и глядишь, научишься даже "извините" говорить. Скарамучча только вздыхает. Похоже, одна барышня успела позабыть, что общается уже не с малолетним десятиклассником, реагирующий на любое оскорбление дворняжичьим лаем. — Я тогда пойду, что-нибудь нам приготовлю, – пожимает плечами парень, поднимая уставшее тело с мягкого дивана. — Угу. – буркает Мона, не отрываясь от социальных сетей. Когда Скарамучча уходит, Мона отбрасывает телефон в сторону, будто выныривая из воды. На её маленький "подарок" он отреагировал хорошо, и это прекрасно. Мона решила сделать уборку в квартире не только потому, что ей нечем заняться, и даже не потому, что она редкостная чистюля (что, кстати, с точностью да наоборот). Просто девушке было очень неловко ощущать себя какой-то содержанкой, живущей у парня как прилипший паразит. "Приготовлю нам что-нибудь"... Почему это звучит так... Странно? Мона перебирает собственные волосы, накручивая на палец все торчащие прядки. Вроде как они со Скарамуччей не в отношениях. Хотя нет. Нахуй "вроде как". Мона даже надумывать себе не должна подобной чуши. Ну живут они вместе, ну она убирается, ну он готовит, и что? В конце концов, всё равно в скором времени её отсюда выселят. Грустно вздохнув, она подгибает под себя коленки и кладёт на них подбородок. И почему её жизнь хоть на одну неделю не может стать обычной, простой, понятной? Без физического напряга, без душевных мук, без полной неуверенности и неопределенности в завтрашнем дне... — Ты больше любишь гречу или макароны? Макушка Скарамуччи, на пояс которого был подвязан передник, вынудила девушку приостановить хандру. Вновь умехнувшись с чересчур домашнего вида Скарамуччи, она выбирает второй вариант. Может быть, пока что следует действительно расслабиться? Мона садится ровно, свешивая ноги на пол, и укладывает ладони на бёдра. Вдох... Задержка. Выдох... Задержка. "Я жива. Я нахожусь в помещении. В тёплом, безопасном помещении. – глаза пробегаются по интерьеру – Часы. Рамка. Полка, картина, диван, плед, подоконник". Песчаная буря, окружившая мозг до непроглядной степени, начинает постепенно укладываться. Теперь Мона ясно чувствует своё тело, своё сознание и свою готовность. Готовность к тому, что теперь она живёт абсолютно новой жизнью, вытекающей из прошлого, но существующей как нечто отдельное. Она поднимается и шагает на кухню, по которой разносится приятный запах чего-то вкусного. В конце концов, как минимум один день ей ещё здесь жить. С ним. *** Уже повечерело. Часы показывали около 20:30, довольно позднее время, но ребятам не хотелось спать. Скарамучча читатал новый выпуск своей любимой газеты, а Мона продолжала рыться в телефоне, разгребая из своей почты тонны спама и сообщений от каких-то непонятных личностей. Сказать по правде, девушка уже давно почувствовала, что ей стало невероятно тоскливо. Да, мобильник может занять неустанный разум на продолжительное время, но сидеть в нём слишком долго – какая от этого польза? Трудоголизм Моны внезапно начал бунтовать, крича ей в оба уха, что сегодня она весь день била баклуши. Уборка – слишком лёгкое занятие. Девушка в свои 19 лет привыкла работать на шести-семичасовых сменах, которые отнимали в десятки раз больше усилий, чем 20-минутное перекладывание вещей с места на место. Энергия мучала организм странным образом, и девушка изнемогала от ощущения тоски и скуки. Может быть, скорые месячные дают подобный эффект? Эмоциональные качели, желание носиться от угла к углу, некомфортные ощущения в животе и чуть ниже. Видимо, тело подаёт какие-то сигналы, но Мона с детства ненавидит обращать внимание на потребности организма. Так что, желая срочно отвлечься, она не находит лучшего варианта. — Мне скучно, – выдаёт Мона, пока колошматит воздух затёкшими ногами. — Я тебе искренне сочувствую, – отзывается Скарамучча, который, в отличие от других находящихся в этом помещении, сидит ровно и сохраняет спокойствие. — Вот так значит? Я уж было подумала, ты не из тех хозяев, что предлагают гостям развлекать себя самостоятельно Скарамучча тяжело вздохнул, будто сейчас собирается прочитать вразумительную лекцию маленькому ребёнку. — Хорошо. И чем предлагаешь заняться? — Мм, потрахаться? Мона со Скарамуччей синхронно распахивают глаза. Первая от того, что случайно ляпнула первое вертевшееся на языке, абсолютно не подумав. Чёртов ПМС, а ещё и такой прекрасный мужчина на расстоянии вытянутой руки, вкупе заставляют её думать абсолютно не о тех вещах, о которых следовало бы. Но, как ни странно, Моне это даже нравится. — Женщина, ты дошутишься, – предупредил он и отклонился на спинку кресла, демонстрируя холодное безразличие к её провокациям. Мона осталась недовольна тем, что внимание Скарамуччи забирает глянцевый журнал, а не она. Да, дошутится. И почему-то мысль о воплощении вышеназванной идеи в жизнь заряжала Мону очень странным настроем. Конечно, молодая девушка испытывала подобные ощущения несколько раз и раньше, ничего серьезного в этом нет. Но когда буквально за метр от тебя сидит человек, который одновременно невероятный красавец, твой сожитель и твоя несбывшаяся любовь, контролировать себя внезапно стало сложнее. И Мона решает сделать то, что за что потом, возможно, прикусит и откусит свой язык. — Я не шучу.