С самого начала...

— Этот идиот и правда будет учиться у нас?! Мона, суетливо заплетающая косы своей подруге, чуть не оторвала бедной девочке клок волос. Та недовольно шикнула, шлёпнув её по руке и поругав за излишнюю вспыльчивость. — Да. Давай поговорим об этом, когда ты закончишь возиться с моей причёской. А то так и без волос можно остаться… Уже через минуту подруга поднялась со стула и подошла к зеркалу, разглядывая две симпатичные французкие косы. Плетение начилось с тоненьких прядок у основания головы, и постепенно утолщалось к концам волос. Довольно повертев головой, Фишль развернулась и благодарно обняла Мону, та тепло ответила и похлопала её по спине. — Ну так вот, о Скарамучче. — Скара… мучча? Что за дебильное имя. — Мона усмехнулась, подметив про себя, что его родители явно были большими фанатами Фредди Меркьюри. — Тебя послушать, так у него всё дебильное: и характер, и голос, и волосы… — Фишль загнула только три пальца, хотя если бы она продолжила перечислять негативные качества Скарамуччи, названные Моной за этот день, ей бы понадобилось четыре дополнительных руки. — Да, потому что так и есть. — деловито утвердила Мона. — Так, замолчи свой болтливый рот и дай рассказать! — брюнетка ловко увернулась от подругиного щелбана и жестом застегнула себе рот на замочек. — Нет, он не будет учиться у нас, он будет учиться в параллели. Но да, пересекаться вы, вероятнее всего, будете довольно часто. Мона недовольно цыкнула и склонила голову. Вот уж чего она хочет меньше всего, это чтобы в её жизни появлялись раздражающие заносчивые субъекты мужского пола и выводили её из себя каждую грёбаную перемену. В противном случае количество посещений кабинета директора увеличится примерно втрое. Кто ж виноват, что Мона с детства является вспыльчивой особой? — Только пожалуйста, — Фишль хлопнула свою подругу по плечу, с серьёзными намерениями заглядывая ей в глаза. — Не делай глупостей. Ты обещаешь мне не делать глупостей? — Ну… — серые глаза заметались по комнате, избегая пронзительного взгляда подруги. — Ты же знаешь. — Тц, ладно. Тогда обещай мне постараться не делать глупостей. — смягчила условия Фишль, вытянув накрашенный сиреневым лаком мизинчик. — Обещаю. *** Это явно было не тем, что она обещала. — Ты… Блять, какого хера?! Тебе на месте не сидится, шизанутая?? — яростно вопил Скарамучча, отряхивая со своей головы холодные переваренные макароны с сыром. — Это я-то шизанутая? Ты здесь за базаром не следишь, чмо заболотное! — тыкала в него пальцем Мона, другой рукой придерживая уже пустую тарелку. — Подумай в следующий раз, прежде чем называть меня несмышленной дурой! Если тебе вообще есть, чем думать. — тихо добавила девушка, по-детски скрещивая руки на груди и отворачиваясь от парня в сторону. Скарамучча хотел ответить что-то язвительное и колкое, что бы могло отвесить Моне хлёсткую моральную пощёчину, но их конструктивный диалог был незамедлительно прерван посторонним вмешательством. — Вы, двое! — учительница начальных классов, наблюдавшая за потасовкой издалека, растолкала толпу зевак и подбежала к двум старшеклассникам. — Что это за новости?! Оба к директору, живо! А ты сначала сходи отряхнись, а не мусори едой по полу. Мона надменно закатила глаза, словно бы она здесь и не причём. Скарамучча послушно отошёл к раковинам и попытался привести свою причёску в более менее презентабельный вид. К директору ребята, конечно, отправились. Неторопливо шагали рядом в звенящем молчании, не сталкиваясь взглядами и в целом игнорируя существование друг друга. — Господин Райден, госпожа Мегистус, это просто не лезет ни в какие ворота! — директор, которому явно надоело видеть в своих креслах одни и те же физиономии, принялся отчитывать двух непутёвых школьников наизусть заученной речью. — Повторяю ещё один раз. Вы не должны оскорблять друг друга или наносить друг другу физических увечий! А так же не должны переворачивать тарелки с макаронами друг другу на голову. — Попрошу заметить, что я ничего никому не переворачивал. — Скарамучча откинулся на мягкую спинку, демонстрируя наглейшее для своего положения высокомерие. — Вам, господин Райден, нужно научиться следить за своим языком. — Во-от, что я и говорила. — злорадно ухмыльнулась Мона, поддакивающе кивая головой. — А вам, госпожа Мегистус, следует получше контролировать гнев. — теперь была очередь Скарамуччи насмехаться, и он с удовольствием показал своей дражайшей подруге язык. Директор лишь устало вздохнул и потянулся рукой к переносице. Девятый с половиной класс, а ведут себя как малые дети из средней группы детского сада. — В общем, если подобный инцидент повторится ещё один раз, я буду вынужден отстранить от занятий вас обоих. Глаза обоих учеников удивлённо распахнулись. Они нервно переглянулись между собой, затем не менее нервно взглянули на директора. Но в своём приговоре он был твёрд и неумолим. — Я ясно выразился? – отчеканил он максимально строго, выпиливая взглядом двух испуганных ребят. — Да, господин. — послушно кивнули оба ученика, и в опущенном настроении покинули душный кабинет. Прогулка до второго этажа была более напряжённой, чем могла бы быть. Никому из этих двух подростков не нужны были лишние проблемы, неоспоримо. Но не слишком ли жёсткие условия поставил им директор? Они всего-то два раза подрались на кулаках, три раза на учебниках, один раз Мона кинула в него стул, один раз Скарамучча вырвал ей рукав кофты, один раз Мона перевернула ему тарелку с макаронами на голову и два раза они срывали совместные уроки физкультуры, потому что пытались пришибить друг друга волейбольными мячами. А, и да, всё это произошло за одну четверть. — Ну что, Мегистус. Нам с тобой теперь нельзя сцепляться по пустякам, представляешь? — размышлял Скарамучча, разглядывая свои странные фиолетовые ногти. — У меня с этим проблем не будет, если ты соизволишь не чесать языком слишком много. — Слово — действительно его оружие, он самый настоящий сказитель. Мона недовольно оглядела своего спутника, особенно заострив внимание на его беспокойных руках. Этот сученок явно нервничает больше, чем показывает. Не удивительно, ему ведь тоже проблемы не нужны. — Говорю я вполне достаточно, да и по фактам. — парировал Скарамучча, пялясь на неё в ответ, а конкретно на её голову. И чем ему так приглянулись волосы Моны? Однажды он поимел смелость дёрнуть за один из её пушистых хвостов. Собственно, за это стулом и огрёб, вполне заслуженно по мнению Моны. — Засунь себе свои факты знаешь куда? Агрх! — Мона чертыхнулась про себя, пытаясь использовать весь свой матный словарный запас, чтобы выпустить ярость. Но не вышло, ведь она истратила запасы на Скарамуччу ещё в первую неделю его появления в школе. — Короче. Просто оставь меня в покое и всё, тогда никаких проблем не возникнет. — Знай, я тебя тут не держу, это ты за мной какого-то хрена идёшь. — Скара переключил своё внимание с самой девушки на непосредственно стену за её спиной. Даже подсчёт трещинок на сороколетней краске был более осмысленным, чем переговоры с этим чудом в перьях по имени Мона Мегистус. — Ты совсем того? Нам обоим на второй этаж! Иду я за ним… Кому ты вообще нужен? — к концу фразы она перешла на невнятный бубнёж, неосознанно отодвинувшись дальше от Скарамуччи. Всё-таки отчисление — это не глупая шутка из камедиклабовского стендапа. С нравами директора наказуемых учеников могут обратно-то и не зачислить. И потом иди рассказывай бабке, что к чему, да получай ссаными тряпками по шее за необразованность. Уж задница Моны как никто другой знает, каковы на ощупь различные куски старой ткани, особенно мокрые. До сих пор от льняной сволочи зеленоватый шрам поблёскивает. Если Моне когда-нибудь придётся демонстрировать перед кем-то свой обнажённый вид, она обязательно замажет это убожество тридцатью двумя слоями тоналки. Если, конечно, бабка в очередной раз не тронется пустой башкой и не надумает нанести любимой внученьке новых увечий, чтобы она окончательно превратилась в божью коровку. А пока юная особа размышляла о возможных видах своего физического наказания и примеряла, не больно ли будет словить утюжный провод обнажённой голенью, по курсу вырисовывался кабинет Скарамуччи. Они обменялись фирменным прощальным жестом, по очереди вытянув друг перед другом средние пальцы, и молодой парень скрылся в дверном проёме. То же самое через пару дверей сделала и Мона. Конечно, тёплый приём не заставил себя долго ждать. — Я. Тебя. Убью. Слышишь, манда китайская?? — тряска за плечи от Фишль неожиданно взбодрила запудренный мозг Моны, и она поспешила отцепить от себя взбесившуюся подругу. — Ну прости, знаю, знаю! Я просто не удержалась. — оправдывалась брюнетка, смыкая ладошки на уровне лба. — Причина хоть какая? Слишком оскорбительно и не под тем углом на тебя посмотрел? – однажды строгий женский выговор в свою сторону Скарамучча получил и за такое. — Обозвал несмышленной дурой за то, что я не смогла решить якобы элементарный пример. – кому-то явно тяжело принять, что не все в мире сильны в математике. Да и вообще, кто его спрашивал? — У-у-у… — задумчиво протянула Фишль, действительно поразившись такой наглостью. — Вот теперь-то ты признаешь мою агрессию заслуженной? — Мм, не скажу пока не узнаю. Что ты ему вообще такого наговорила? — Аэ, я… Я вообще-то просто перевернула ему тарелку с макаронами на голову, ничего не говорила… — призналась Мона и нервно хихикнула, состраивая невинную ухмылочку. Фишль прописала себе громкий фейспалм, разочарованно простонав. — А ещё нас обещали отчислить, если что-то подобное повторится ещё один раз. Девочки молча переглянулись. — .... прекрасно. – подытожила Фишль, просверливая взглядом пол. Да, её подруга определённо безнадёжна

***

Девятый класс пролетел мимо и быстро остался в прошлом. Слишком быстро. Не успеваешь и опомниться, как из окошка календаря приветливо машет тридцатое число последнего месяца весны, а ты сидишь за обшарпанной партой и понимаешь, что совсем скоро уйдёшь домой и не увидишь этого злосчастного места целых три месяца. Подготовка к ОГЭ, особенно во втором полугодии, отнимала много времени и сил, поэтому Моне пришлось направить всю свою энергию и свободное время на эту самую подготовку. Что очевидно – пока горбатишься над пыльными сборниками и зубришь справочный материал, поссориться с заклятым врагом не можешь. Вот и Мона со Скарамуччей, бросившие все силы на учёбу, ненадолго забыли друг о друге. Не то, чтобы Мона за всё это время ни разу не испытывала соблазна приложить об него толстую деревянную доску (скорее наоборот, это стало бы ей неплохим досугом), но учёба есть учёба. К тому же, если у девушки и выделялась хоть малюсенькая крупица свободного времени, уходила она совершенно на другое занятие. Детство – самая счастливая и беззаботная пора. Но только если у тебя есть деньги. Если их нет, то в тот же день, когда твоя юная 14-летняя рука коснётся первого паспорта, ты понесёшься устраиваться хоть на какую-то чёрную работёнку, лишь бы не досасывать завтра на ужин хуй без соли. Вот и Мона не отставала от собратьев по несчастью – ходила то листовки раздавать, то полы в общепитах подмывать, то другое что-нибудь, лишь бы хоть что-то. Заработать денег – это ещё пол дела, с которым Мона справлялась без особых трудностей. Гораздо более невыполнимой была следующая стадия – не дать узнать о них бабке алкоголичке. Первая заработная плата Моны была потрачечна не на новенький телефончик или модное молодежное платьице, а на казино и дешманскую водку из киоска за домом. Сама виновата – не надо было много трепаться о количестве заработка, а то могла бы хоть что-то отложить, да целую неделю ужинать хотя бы макаронами с сыром, а не пустой гречей и водой. Впрочем, домашний негатив следует оставить для дома, в котором Мона будет проводить значительную часть своего лета. А пока она идёт по коридору школы, лучше думать о чем-нибудь школьном. О скучном английском, о разукрашенной цветной бумагой стенгазете, о злой математичке, о Скарамучче... Вот, кстати, и он. — Ну что, хвостатая, готова остаться на второй год? – конечно, приберёг своему любимому врагу раздражающий вопрос, чтобы оставить кислинку напоследок. Всё-таки разлука их будет составлять целых три месяца. — Чтобы застать здесь тебя и продолжать действовать на твои нервы? Мм, нет, спасибо, перспектива так себе. – живо ответила Мона без единой запинки, будто весь день репетировала эту фразу перед зеркалом. На самом же деле ей довольно просто давались ответы на колкости Скарамуччи. Словно они были созданы для того, чтобы вести друг с другом такие кусачие диалоги. Почему-то на лице Моны расцвела улыбка, происхождение которой не было понятно даже ей самой. Но если периферическое зрение её не обманывает, Скарамучча тоже глупо лыбится. — А ты... До девятого или до одиннадцатого идёшь? – неожиданно спокойно спросил он, продолжая вышагивать рядом с ней. — Старуха заставляет на вышку идти, так что до одиннадцатого. Скарамучча тихо угукнул, и затем их диалог окутала тишина. Мона ожидала ответных сведений, но кажется, парень их давать не собирался. Просто безмятежно шёл рядом, смотря куда-то в сторону. Почему он молчит о том, до какого класса идёт? Неужели только до девятого? В груди что-то неприятно заныло, и девушка приложила тыльную сторону ладони к сердцу. Он по прежнему ничего не говорит. Так, стоп! Почему это её вообще так волнует, останется он или нет?? Если останется – нервных клеток для института девушка сбережёт на порядок меньше. Если свалит в колледж со следующего года – меньше ссор, меньше раздражающих фиолетовых причёсок и язвительных насмешек, брошенных хрипловатым юношеским голосом. Меньше совместных походов к директору и демонстрации друг другу длины собственных языков, меньше дерганий друг друга за рукава одежды, меньше ежедневных переговоров, меньше... времени, проведённого с ним. — Ну? – не выдержала брюнетка, крикнув слишком громко для такого тихого места. — Что "ну"? – с искренним непониманием переспросил парень. — А ты? – намекнула на очевидное Мона, вскинув руки. — А. – он будто только что вспомнил, что от него тоже требуются слова. – Ну, и я до одиннадцатого. В этот момент брюнетка протяжно выдохнула и убрала руку, почувствовав, как от сердца отлегло что-то тяжёлое. Всё-таки он остаётся... Да, она может пытаться непрерывно отрицать этот факт следующие три дня, но проще признаться себе здесь и сейчас – она безумно рада, что он остаётся. — Зачем тебе понадобилось идти в цветы? – послышался сзади его голос, когда по щекам и губам обдало чем-то тонким и колючим. Мона вынырнула из мыслей и наконец соизволила заметить, что медленным шагом прошла всю длину этажа и упёрлась в тупик в виде ботанического сада, расставленного лично завучем. Девушка не нашла, что сказать, и чтобы не выглядеть глупо, использовала стандартную тактику. — Тот же вопрос: зачем тебе понадобилось идти в цветы? – ответила она вопросом на вопрос, выпутаваясь из цепких листьев монстеры. — Ээ, я... – стоп, ей не показалось? Неужели Скарамучча занервничал? Он действительно не имеет адекватного объяснения, зачем плёлся за ней хвостиком целый этаж? – Я думал, мы ещё не договорили. Ты хлопала ротиком как рыбка в аквариуме, вот я и подумал, что ты хотела ещё что-то сказать. Он ухмыльнулся, как нашкодивший второклассник, когда встретился с недовольным взглядом Моны. Бесспорно, она выглядит серьезно и опасно. Особенно образ дополняет веточка папоротника, застрявшая между волос под заколкой. — Нет, у меня всё. Теперь я знаю, что ты будешь бесить меня ещё два года. Можешь валить на все четыре стороны, адьос! – Мона задорно помахала своему спутнику, язвительно улыбнувшись, прямо как он. — Прощай, Мона Лиза! На целых три месяца... Не скучай! – точно так же помахал он, по-детски прикрыв веки. — И не подумаю! – прокричала Мона уже издалека, не переставая болтать рукой как сумасшедшая. Когда по расчёту её фигура должна была скрыться из его поля зрения, девушка судорожно выдохнула, схватившись за подогнутые колени. "Это что блять было?!" – кричал внутренний голос, пока сердце вытанцовывало в левой половине груди сказочные пируэты. Ладно, допустим, он назвал её Мона Лиза. Дебильная кличка, прицепившаяся к Моне чуть ли не с самого первого класса, когда какой-то гениальный учитель сфотографировал вместе её и библиотекаршу, после чего посчитал остроумным приклеить это фото на стенгазету, подписав его названием знаменитой картины да Винчи. В этом ничего необычного нет. Необычное есть в том, что Мона обнаружила в себе привязанность к Скарамучче! Это как так вообще?! С другой стороны, что в этом удивительного? Они проводили за взаимным поливанием друг друга дерьмом чуть ли не 40% учебного времени. Конечно, с таким количеством совместного досуга ты начнёшь привыкать к человеку, хочешь того или нет, и когда он исчезнет, появится чувство, что чего-то не хватает. Вот и решили. Обычное привыкание, ничего более. Никаких иных чувств.

***

Если бы только контроль биологических процессов в организме был подвластен разумной части мозга. — Как. Он. Меня. БЕСИТ. – на последнем слове Мона прихлопнула парту с такой мощью, будто на её поверхности сидела гигансткая навозная муха. — Так, подруга, остынь. – Фишль выставила ладони вперёд, не желая попасть под удар разъярённой брюнетки и оказаться на месте гипотетической мухи. — Как прикажешь мне это сделать?? – жестикуляция подруги была резкой и активной, как и всегда, когда она в гневе. Если создать орекстр и поставить в трубачей Скарамуччу, из Моны вышел бы весьма неплохой дирижёр. Разве что посередине выступления она скорее всего запустила бы ему в глаз дирижерской палочкой. — Блин, ну не знаю. – Фишль поёрзала взглядом по столу, пытаясь найти, что могло бы помочь её подруге. Взгляд остановился на смятой по уголкам тетрадке. – Излей свои чувства на бумагу. — Я уже пыталась, Фиш. Писала целое эссе под названием "почему меня бесит Скарамучча". В итоге на его середине я так сильно надавила ручкой на бумагу, что изорвала лист практически в клочья. Так что вариант в пролёте. – подруга неопределенно пожала плечами, действительно не предполагая, какие ещё способы можно предложить. – Пожалуй, пойду подышу свежим воздухом. Добравшись до коридора, Мона опёрлась локтями на подоконник и повернулась лицом к открытому окну. Может быть, прохладный ноябрьский ветерок сможет остудить её красные щёки? К сожалению, красные они вовсе не от гнева. Фишль не была обманута, ведь Мона действительно писала подобное эссе. Вот только увлёкшись подробностями дебильногого вспыльчивого характера Скарамуччи и его ужасно глупой причёски, она и не заметила, как перешла на описание его мягких и пушистых волос, которые так и хочется пригладить и потискать, его ухоженных тонких рук, за которые хочется держаться и держаться. На абзаце о мутно-лиловых глазах, уверенно и даже немного сексуально глядящих на всех свысока, Мона начала осознавать, что несёт. Краснея, как помидор с огорода тёти Зины, она яростно изорвала лист кончиком ручки, а его обрывки немедленно уничтожила в мусорке. Потом пришлось долго обдуваться самодельным бумажным веером, чтобы снизить жар. Получается, она действительно влюбилась в Скарамуччу? Ну нет, нет же! Такого не может быть. Они враги, они ненавидят друг друга и постоянно ссорятся, Мону бесит его язвительность, Скарамуччу бесит её раздутое эго. Скарамучча и Мона рядом друг с другом – искра и бочка с порохом. Ничего у них всё равно не выйдет. Или это она сама себя так убеждает... Слишком сложно, слишком. Один участок мозга генерирует двадцать загонов в минуту, второй пытается распутать каждый из них, но не справляется и с половиной, третий орёт на первых двоих, чтобы те перестали страдать хуйнёй и занялись полезными делами, а сердце просто колотит по груди изнутри, желая выпрыгнуть к чертям из этого бренного тела. Несколько минут поделав дыхательное упражнение, которое Сахароза рекомендовала от панических атак, Мона вернулась в класс и заняла своё место. Химия никогда не была для неё понятной, и сегодняшний день не стал исключением. Путаясь в формулах и стрелочках, Мона пыталась максимально быстро переписывать за учительницей с доски, пока та что-то невнятно тараторила и кричала, что это всё будет на экзаменах и надо внимательно слушать, а не ушами хлопать и потом приходить к ней плакаться что ничего не понятно. А ведь это только один предмет. Есть ещё тяжкая физика, скучная география, биология, которую Мона, вероятнее всего, и будет сдавать. Вот, на чём ей надо сконцентрироваться – учёба, учёба и ещё раз учёба. Некогда отвлекаться на дурацкие чувства к мальчикам, она в и университете нагуляться успеет. Все три участка мозга косвенно пожали друг другу руки и договорились выбросить все мысли о "Скарамучче" куда-нибудь в дальний угол хранилища памяти. По крайней мере, насколько то возможно

***

Что ж, она это сделала. Она выжила, десятый и одиннадцатый класс ныне за плечами, основные мучения позади. Остаётся лишь дождаться лета и сдать грёбаное ЕГЭ. И вот уже тогда, когда спустя 90 минут экзамена шустрые ноги Моны пересекут порог невыносимо душного кабинета, можно будет пробежаться по периметру ближайшего парка с горланным криком "я свободна". Затем угодить на пару часиков в ментовку, но это так, незначительные последствия. Хотя, если быть вернее, одиннадцатый класс пока не завершён. До летних каникул (непонятно с какой целью) осталась неделя мучений, которую, как убеждали преподы, ни в коем случае нельзя пропускать. Ну уж если учителя сказали, тут Мона не в силах что-либо поделать, приходится занятия посещать. Фишль сидит в телефоне за партой рядом, внимания на учительскую болтовню не обращает. Ей-то стараться не надо, родители в любой момент могут нанять репетитора, и дело с концом. Прелести богатой жизни, которые бедной Моне, увы, недоступны. Девушка чувствует лёгкое подёргивание левого мизинца – обычная судорога, к периодичности которых она уже привыкла. Данное явление остаётся игнорируемым до тех пор, пока не переходит в нечто большее. И когда в руках начинается полноценная тряска, Моне приходится покидать класс, делая несколько различных манипуляций, чтобы это прекратить. — Можно выйти? — Иди. – раздражённо ответила учитель, явно недовольная прерванным монологом. Но кому не плевать. Под потоком ледяной воды дрожь постепенно сходила на нет, дыхание выравнивалось, а сердцебиение возвращалось в привычный темп. Конечно, такие проблемы не есть норма, но что Мона может сделать? Рассказать старухе, что у неё проблемы с нервами ? Пошлют нахуй. Руки целы, ноги есть – вот и не выделывайся. Хотя, где-то в женском комоде завалялась пара лишних бумажек – запасы на чёрный день. Надо сделать заметку в голове и после уроков заскочить в аптеку за валерьянкой. Осмотрев квадратный метр уборной на наличие хоть чего-то, чем можно вытереть руки, Мона искомой вещи не обнаружила. Значит, по старинке. Девушка перешагивает порог туалета и мощно встряхивает обе кисти, распрыскивая десятки ледяных капель вокруг себя. — Ай! Ну спасибо блять. – неожиданно послышалось ворчание сбоку от Моны. — Господи! Ты тут откуда взялся?? – испугалась девушка, вновь тряхнув руками и окатив Скарамуччу вторым залпом освежающих брызгов. Тот опять что-то недовольно пробубнил и бросил взгляд на свою мокрую кофту. – Нечего ходить, где не просят. — А я никого и не спрашивал, где ходить. Просто кому-то надо носить очки, раз не видит, куда лапами трясёт. – в привычной манере съязвил парень, в ту же секунду запустив в Моне механизм разогревания заднего прохода. — Да пошёл ты!! Не нервируй, олень китайский, у меня и без тебя проблем хватает. — Мм, а вот у меня бы без тебя проблем не было. Но пока что они есть – довольно подмигнул Скарамучча, усмехнувшись её взлетевшим до небес бровям. — Ты... – без какого-либо стеснения брюнетка в один шаг сократила между ними расстояние и толкнула в плечо. – Ты просто невыносим. Самый ужасный человек, когда-либо существовавший на этой грёбаной планете!! Ты просто несносный чёрт и хам, ты–... Конец фразы превратился в нечленораздельное мычание, когда Моне на несколько секунд что-то помешало говорить. Оторвавшись от девичьих губ, Скарамучча доминантно взглянул на Мону с высоты собственного роста, пока её ресницы распахивались всё шире, а осознание ситуации становилось всё яснее. — Наконец я нашёл неплохой способ тебя заткнуть. – проконстатировал он, и не успела Мона открыть рот для возражений, как уже была втянута в новый поцелуй. На щеке чувствовалось нежное касание костяшек его тонких пальцев. Разум Моны затуманился, весь мир сузился до малюсенького закутка второго этажа, и её со Скарамуччей, занимающихся тем, чем заниматься нужно точно не здесь и, вероятнее всего, не друг с другом. Но ей было плевать. Когда их губы снова разомкнулись, Мона быстро сообразила, что они стоят на самом обозримом месте, и ловко стокнула своего партнёра по поцелуям в ближайшую приоткрытую дверь, которая вела в не самую романтичную и благоухающую подсобку уборщицы. Девушка моментально была прижата телом Скарамуччи к кафельной стене, и теперь целовались они явно не на равных позициях. Подчинённой здесь была Мона, и она позволяла парню делать с собой то, что ему заблагорассудится. Положив одну руку ей на талию, он на секунду прижал девушку ближе. Но быстро отстранился, завершил акт поцелуев, делая перерыв на дыхание. Заодно не забывал бесстыдно оглядывать смущённую и до сих пор шокированную подружку. Она, не сопротивляясь объятиям, исподлобья подняла глаза наверх. — Че высматриваешь? – усмехается она, сколняя голову немного в бок. — Тобой любуюсь. – кокетливо ответил Скарамучча, продолжая рассматривать Мону с такими глазами, словно она была самым прекрасным созданием этого мира. — Продолжай уже. – тихо отвечает Мона и тянется к его лицу. По команде Скарамучча вновь припал к её губам, и она неуверенно отвечала. Девочке просто не верилось, что это всё происходит сейчас с ней. Но тёплые руки на плечах и спине подтверждали реальность происходящего. Когда воздух вновь закончился, Скарамучча отстранился, по прежнему не отпуская смущённую Мону из своих объятий. Возможно, они оба сгорели бы от неловкости, если бы не услышали в конце коридора цоканье чьих-то ботинок. — Нас… Могут заметить! Уборщицы ходят здесь во время уроков. — напуганно проконстатировала Мона. Скарамучча поспешно взял её за руку, и они перескочили из тесной и вонючей подсобки в туалет, судя по всему мужской. На всякий случай оба быстро юркнули в кабинку, заперев за собой чуть ржавую несмазанную щеколду. Не успела Мона опомниться в этом тесном пространстве, как её губами снова завладел Скарамучча, ещё более напористо и властно чем до этого. Она не могла вырваться из его хватки, и дело даже не в том, что он физически сильнее. Ей попросту не хотелось отталкивать эти тяжёлые руки, с такой страстью и любовью стискивающие её плечи, и мягкие губы, активно сминающие её собственные. Секунды тикали, но они не прекращали целоваться. Руки Скарамуччи бесстыдно блуждали по её телу, наслаждаясь каждым девичьим изгибом. Мона мысленно молилась, чтобы он не спускался ниже поясницы и не пытался касаться бёдер, иначе она может вздрогнуть или рефлекторно оттолкнуть его, тем самым опозорившись на всю жизнь. Но парень словно чувствовал расставленные ею границы, и держал руки исключительно не ниже уровня талии. Когда они вновь оторвались друг от друга, и Мона нежно уложила голову ему на грудь, слушая биение мальчишеского сердца, школу наполнила выразительная трель звонка. Причём с урока, последний двадцать минут которого Мона успешно проебланила. Возлюбленные посмотрели друг на друга, безмолвно понимая, что их время подошло к концу. Его руки всё ещё обвивали её тело, и она так хотела растянуть это мгновение ещё чуть-чуть. Но нельзя, иначе она не сможет уйти... — Мне надо идти. И Мона оттолкнула его, причём гораздо более грубо, чем хотела. Быть может, если бы они были вне школы, в безопасном месте, где им никто не помешает, она бы в жизни его не отталкивала и с превеликим удовольствием погрелась в его объятиях ещё много-много минут. Но жизнь не так сладка, как многим хочется. Мона, не оглядываясь, покидает кабинку, к счастью, не попадается на глаза высыпавшим из разных кабинетов ученикам. Иначе предстояло бы долгое и неловкое объяснение, почему школьница с распухшими губами и красными щеками выходит из двери мужского туалета. Идти в класс было совсем не вариантом. Ведь объяснять свой растрёпанный вид Фишль – ещё хуже, чем просто ловить на себе взгляды рандомных людей. Мона перекочевала в противоположный туалет, вновь заперлась в тесной кабинке и от души провизжала себе в ладонь. О боже, боже-боже-боже! Она сейчас действительно поцеловалась с парнем?? Причём не просто с парнем, а с парнем, который ей нравится!! Нет, это же полный взрыв мозга! Всё произошло совсем не так, как ожидала Мона. Поцелуи всегда казались ей чем-то мерзким и переоценённым, ведь что приятного может быть в том, что передавать свои бактерии в рот другому человеку? Но нет, боже, как же она ошибалась... Ощущения были невероятными. Не сказать, что она чувстовала бабочек в животе, слонов в голове и жирафов в позвоночнике, но это точно было сладко и тепло. До безумия приятно ощущать себя нужной человеку, которого ты любишь. Правда, одно из не самых приятных последствий – промокшее нижнее бельё, которое стало неприятно липнуть к промежности при ходьбе. Но такова физиология, ничего не поделаешь. Малолетние вейперши не заставили себя долго ждать, и сбежались к пустому туалетному помещению как мухи на говно. И пускай шум и запах были довольно отчётливы, Мона была в своём мирке, в своей атмосфере. Она неимоверно радовалась произошедшей ситуации. Радовалась тому, что... Чувства взаимны? Нет, быть не может. Или да... Осознание пришло резко, а дофаминная эйфория начала слишком быстро рассеиваться, словно утренний туман, или этот грёбаный пар с запахом приторного яблока, что просачивается из-под двери по полу. Мона тут же загрустила, осознав одну простую вещь – они не говорили друг с другом о чувствах, а просто молча целовались. Это плохо, это ужасно! Теперь её странная симпатия к Скарамучче может как оказаться взаимной, так и не оказаться, вероятность 50/50. Все возможные эмоции внутри организма встали дыбом, и начали друг с другом ожесточенную борьбу. Что Мона будет делать, если всё-таки не нравится Скаре? Допустим, он подойдёт к ней завтра, и объяснит, что это было всего лишь желание взять красивую девку, и она просто первая, кто подвернулась под руку, а всякая романтика ему нахуй не сдалась. Что тогда? Тогда весь остаток недели Моне не избежать подстёбок о том, что она до смешного навина, и без особых колебаний поддалась такому разврату и глупости. Замечательный вариант развития событий, лучше и не придумаешь. Стоп, что это вообще за бред сивой кобылы? Какой идиот в семнадцать лет станет целовать девочку, которая ему не нравится? Скарамуччу, конечно же, вполне можно отнести в категорию идиотов, но не настолько же идиотических! Задерев подбородок повыше, Мона гордо вышла из кабинки, расталкивая плечами толпу восьмиклассниц в густом облаке дыма. Повторно ополоснула лицо холодной водой, добившись результата, при котором красные щёки можно спихнуть на интенсивное умывание, и отправилась в кабинет. Плевать, что случится, то случится. Будет она ещё убиваться из-за какого-то там Скарамуччи. Блять, конечно она будет! Это же её первый поцелуй... Надо срочно найти Фишль. *** — Сучка, бросила меня одну на этой географии... – обиженно поприветствовала Фишль вошедшую подругу, кажется, не обратив и толики внимания на её внешний вид. — Прости я просто... Ну... – а что отвечать? Вышла умыться холодной водой, а в итоге обжималась в туалете со своим пере-врагом недо-парнем? Объяснение супер. – Короче вышла умыться, задумалась под шум воды и не заметила, как наступила перемена. — Ты действительно думаешь, что я поверю в этот пиздёж? – спросила Фишль, по-смешному изгибая светлые бровки. — Ну-у-у... – почесала затылок Мона, которая не потрудилась выделить время на придумывание достойной лжи. Подруга-то не дура, это следовало запомнить ещё тогда, когда она единственная во всём пятом классе решила сложнейшую самостоятельную на тему дробей. — Просто скажи, это как-то связано со Скарамуччей? – Фишль впилась своими изумрудно-зелёными глазками в подругу, не давая ей уклониться от ответа. Да, это связано со Скарамуччей, это охуеть как связано со Скарамуччей!! Но почему-то самоуверенность Моны в этом разговоре отлучилась куда-то в дальние края, и возвращаться, похоже, не собиралась. К тому же Фишль не знает о её чувствах к своему бывшему врагу. Говорить или не говорить, открывать близкому человеку сокровенные уголки души, или не открывать – решение остаётся только за Моной, больше ни за никем. И она выбирает... — Нет, не связано. Мона выдыхает. Её проблемы – это её проблемы, ни к чему втягивать в них посторонних лиц, даже если эти лица являются друзьями. Фишль перестаёт пытать её взглядом, понимающе кивая. — Ну вот и хорошо. Не стоит тебе лишний раз с этим придурком связываться. Осталась всего одна неделя, и больше ты его никогда не увидишь! – радостно произнесла блондинка, словно этот факт был самым настоящим праздником. Мона вяло кивнула и проследовала к своему месту. Без энтузиазма и желания жить сгребла учебники в раздраконенный временем портфель и пошла домой, тяжко перебирая ногами. Сейчас она откроет магнитный вход в обшарпанный подъезд, оглядит стены с облупленной краской, поднимется вверх на четыре этажа, попутно не забывая протестировать эхо коротким "у-у". Отворит вход в свою двухкомнатную хату, снимет ботинки и верхнюю одежду, и закроется в ванной, оставаясь наедине со своими бушующими чувствами. Чувствами к Скарамучче. *** Следующее утро Мона провела на нервах. Причина предельно ясна – сегодня ей предстоит поговорить со Скарамуччей о вчерашнем. Несколько раз она сидела на кровати в позе эмбриона и подумывала, где бы разыскать знакомых для смены документов и побега из страны. Вскоре поняла, что ей это не по карману, и начала рассматривать варианты быстрой и безболезненной смерти. Повеситься на верёвке от рулонной шторы на окне гостиной? Ну нет, бабка за порчу имущества с того света достанет и пизды даст. В конце концов, гордость взяла верх на всеми иррациональными страхами. Да, может быть, Мона и не во всех случаях остаётся храброй и здравомыслящей, но развитая годами тренировок гордость – то, чего не отнимешь у неё и под страхом смерти. Она боится предстоящего разговора, да, но она это сделает, и не отступит. "Не отступлю." – повторяла она в голове, пропуская мимо ушей нудный бубнёж историка. Всё равно сдавать этот предмет она не собирается, и вообще, зачем нужны лекции в самом конце года? Наконец, священный звонок благословил пустые коридоры пронзительным стрекотанием. Мона подорвалась с места, схватила учебники и вышла, отправившись на экскурсию по три тысячи раз знакомому этажу. Она старательно выискивала глазами знакомую фигуру, сиреневую стрижку под горшок, чёрную или тёмно-фиолетовую рубашку с распахнутым воротом и свороченным набок галстуком, два кобальтовых глаза, наполненных вечным недовольством и раздражением со всего, что движется. Но Скарамуччи нигде не было видно. На всякий случай Мона обошла вдобавок первый и третий этажи, даже в актовый зал заглянула. Пусто, как в голове у её одноклассников с третьей парты первого ряда. Это странно, очень. Обычно судьба-матушка сама наводила её на этого черта вне зависимости от того, хотелось этого девушке или нет. И что теперь, система внезапно поломалась? Последний раз прошмыгнув мимо учительской и заглядывая во все приоткрытые двери, девушка решила пока свернуть поиски. Наверное, Скар просто заболел и остался дома, пока она тут носится как угарелая и пытается найти вчерашний день. Окончательно приняв решение не трепать себе нервы по пустякам, Мона достала тетрадку по алгебре, пролистала несколько страниц для мнимого повторения и отправилась в нужный кабинет. *** Скарамучча не вернулся и на следующий день. Мона совсем растерялась, и от отчаяния начала проверять этажи началки. Скарамучча не особенно высокий, мало ли, вдруг его спутали с четвероклашкой и упекли в какой-нибудь класс для наказания мелочи. Да, конечно, на два дня и без предупреждения. — Что ты всё ищешь? – послышался сзади голос, от которого Мона чуть не выронила портфель. — Альбедо, тебя разве не учили не подкрадываться к людям как грёбаный призрак?? — Мм, нет, я такого урока не помню. – задумчиво ответил зеленоглазый блондин. Мона совсем забыла, что у него есть небольшие проблемы с различением сарказма. — Я ищу парня с уродилвой круглой причёской фиолетового цвета, с бледно-сиреневыми глазами и в тёмной рубашке. Ну, по крайней мере обычно он ходит в рубашках. – протараторила Мона, воспоризводя на мысленном проекторе образ возлюбленного. В принципе, никому ведь нет дела, зачем именно она его ищет? — Ты о Скарамучче что ли? – не трудно догадаться, потому что этот чудик чуть ли не единственный во всей школе, кто до сих пор стрижется под горшок. После короткого кивка девушки Альбедо как ни в чём не бывало продолжил. – Так а чего его искать? Он вроде в школе. Я его только недавно на большой перемене видел, он возле столовой расхаживал. Брюнетка в кульурном шоке похлопывала ресницами, пока Альбедо тщетно пытался прочитать по её лицу, чем именно вызвано столь бурное удивление. — А что, тебе от него что-то нужно? — Ну, да. Я, эм... – а что сказать? Вдруг её всё-таки в чём-то заподозрят? Ещё не хватало в последнюю неделю учебы словить о себе и своем враге парочку горячих сплетен. – Он не вернул мне ручку, которую я давала ему несколько дней назад. А я не прощаю кражи личных предметов. – Мона опять состраивала ложь на ходу, просто надеясь, что это звучит хоть чуточку правдоподобно. — Если хочешь, я передам ему это, когда мы пересечёмся в следующий раз. – предложил Альбедо, на что Мона моментально всполошилась. — Нет! – вскричала она, но быстро взяла себя в руки. – Нет, не нужно. В случае, если он откажется возвращать ручку, я хочу самолично разбить ему что-нибудь об голову. Ты же не будешь лишать меня этого удовольствия? — Не буду. – подтвердил блондин, тряхнул копной пшеничных волос и зашагал восвояси. – Ладно, бывай. — Ага. "Блять, пиздец!!" – Мона схватилась за голову, когда уровень адреналина в крови подскочил до высоты крыши девятиэтажного дома. Если Скарамучча находится в школе, но именно она никак не может его найти, это может значить только одно. Он намеренно её избегает? Ну охренеть просто. Оказывается, лучший исход придумать всё-таки можно. Мона что, зря потратила два дня на настройку режима смелой девочки? Если в итоге ссыклом оказалась тут вовсе не она. Ладно, она найдёт его. Но потом. Потому что между "опоздать на урок английского" и "прийти вовремя на урок английского" лучше выбрать второй вариант, если не хочешь умереть самой мучительной из существующих смертей. *** — Я понять не могу, ты что-то потеряла? Фишль и Мона шли домой. Если первая обращала внимание на хорошую погоду и расцветающие почки, то вторая с головой утопла в своих размышлениях. Прошло три дня с их, если можно так выразиться, свидания со Скарамуччей, и она до сих пор не смогла его найти. Вроде, он имеет небольшое пристрастие к шляпам. Может, среди них завалялась шляпа-невидимка, и сейчас парень носит её на своей пустой голове? Причём, эта шляпа должна работать только на Моне, потому что три других человека, которых она допрашивала о существованнии Скарамуччи в этой школе, отвечали, что видели его. — Нет. А что? – Фишль так и не узнала о случившимся, и Мона позаботится о том, чтобы так продолжалось. — Ты уже третий день сваливаешь куда-то после конца урока, и не появляешься до следующего звонка. – Фишль подтянула повыше лямку рюкзака, продолжая идти вперёд почти модельной походкой. "Ну, в отличие от некоторых, я хоть когда-то появляюсь" – с горечью подумала Мона. Может, бросить эти попытки? Не хочет разговаривать, ну и не надо. А жаркие объятия и поцелуи в школьном туалете останутся их маленьким детским секретом, навсегда канувшим в забытие. *** Всё могло бы получиться так. Да, Мона бы перенесла это тяжело и горестно, с реками солёных слёз и осколками из разбитых надежд. Но это не так больно, как... Она бродила по коридору меж скоплений школьников, отыскивая нужную учительницу, чтобы сдать ей тетрадку. Приглядевшись в даль, она на секунду подумала, что сошла с ума и ей мерещится. У дальней стены отшатывался собственной персоной Скарамучча, которого она так долго и старательно разыскивала. Неужели!! Это не мираж и не галлюны, это самый настоящий Скарамучча! Тот парень, кого она стабильно ненавидела всеми фибрами души со второго полугодия девятого класса. Тот парень, на которого она по чистейшей случайности запала в десятом классе. Тот парень, с которым она целовалась втайне ото всех в одиннадцатом классе. Сказать честно, именно сейчас Мона не была готова с ним поговорить. Ладони начинают потеть и холодеть, а коленки неуверенно подрагивают, выражая сомнения по поводу этой затеи. Но плевать, уже абсолютно плевать на посторонние факторы! У неё осталось не так много времени в этой школе, она должна успеть решиться, другого шанса не будет. Девушка сделала шаг. Парень в темно-сиреневой рубашке оттолкнулся подошвой от стены и тоже направился вперёд, противоположно тому направлению, в которое идёт Мона. Когда между ними оставалось около полуметра, произошло то, чего она никак не ожидала. Почти соприкоснувшись своим плечом с её хвостом, Скарамучча... просто прошёл мимо. Не замедлился, не остановился, просто миновал её небрежной походкой, не удостоив девушку рядом с собой даже косым взглядом. Мона обескураженно застыла на месте и приоткрыла рот, пока её, словно статую на главной площади, обходило всё больше и больше людей. Напряжённые кулаки медленно разжимались, и пальцы беспомощно свешивались вниз. Веки часто моргали, пока нейроны в мозгу передавали друг другу самые различные сигналы. Скарамучча её игнорирует. Он только что сделал вид, что девушки, с которой они все старшие классы были так близки, просто не существует. Что она левый человек, обычная массовка в его жизни, которая не стоит внимания, взгляда, слова, и тем более чувств. Она и не поняла, в какой момент мир вокруг неё начал размываться в отдельные пятна. На вязанный кардиган, подаренный когда-то лучшей подругой, упали несколько капель солёных слёз.

***

Вот и всё. Кончились проклятые будни, а вместе с ними и последняя неделя, проведённая Моной как ученицей 11-б класса. Идти позориться на предстоящий выпускной она не собиралась, и предпочла разделить этот день на скамейке с любимой собой, с банкой дешёвого энергетика в одной руке, и телефоном с открытым нетфликсом в другой. Причины две: первая – у неё нет платья, даже приближенного к понятию "нормальное". Вторая – туда может припереться Скарамучча, и не исключено, что не один. Если Мона увидит это своими глазами, то без колебаний схватит лопатку для нарезания торта, перережет этому придурку сонную артерию, а затем и свои вены. Уговоры Фишль, и даже её обещания одолжить подруге одно из своих многочисленных платьев, не подействовали. Брюнетка была неумолима. Говорила, что не любит глупые танцульки, да и у неё сейчас проблемы с ментальным здоровьем. Было ли это ложью? Нет. Её остатки ментального здоровья и так трещали по швам, а последние события так вообще доканали девушку окончательно. Два дня она провела в своей комнате, пропитывая наволочку подушки горькими слезами. Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Хотелось только плакать и аннигилровать себя из этого злого и жестокого мира. Неужели судьба считает, что такой человек , как она, не заслуживает счастья? Сначала умер папа, оставив свою жену и маленькую Мону на попечении друг у друга. Позже от неизлечимой болезни скончалась и любимая мамочка, передав опеку над дочкой уже своей маме. У бабушки в жизни также случилось что-то нехорошее, из-за чего она начала компенсировать всю злость и агрессию на подрастающей Моне. Денег не было, нет их и сейчас. Бабушка и так получает сущие копейки, а её алкоголизм так вообще высасывает из семейного бюджета все сбережения. Мона всегда неимоверно радовалась, когда на обед была кастрюля супа, а не хлеб с солью, или когда к чаю были шоколадные конфеты, а не кубик сахара и унылый вид из кухонного окна. Бабушка не любила Мону. Терпела, воспитывала, с горем пополам обеспечивала, но не любила. Или подзатыльник за каждую разбитую чашку и двойку по математике – признак любви? Единственным человеком, который хорошо обращался с Моной, была девочка с площадки за домом. Милая общительная блондинка, любящая птиц и дворовые игры. Имеет много друзей, постоянно ходит в самых разных и красивых платьицах, является, по мнению Моны, эталоном этикета. Её зовут Эмми. С самого детства они с Моной быстро нашли общий язык. Иногда ругались по мелочам, но не проходило и двух дней, как они вновь мирились и становились не разлей вода. Именно Эмми всегда во всём поддерживала Мону, дарила ей красивую одежду, или выносила на их прогулки бутерброды, сделанные её мамой. Именно она обрабатывала своей подруге раны и ссадины, нанесённые дома рукой злобной старухи. Самым любимым кружком Эмми было актёрское мастерство. Мона всегда удивлялась, как её подруге удаётся так легко вживаться в самых разных персонажей? Интересное, и наверняка полезное умение. Любой ролью Эмми всегда являлась принцесса Фишль, из какого-то американского детского мультика, который был популярен в их детстве. "Я слышу голоса судьбы, нашёптывающие мне моё имя!" – драматично восклицала беловолосая девочка, всплёскивая руками. Так её и стали называть друзья – принцесса Фишль. Кличка прицепилась настолько, что некоторые считали её настоящим именем девушки. В последнее время Фишль была сильно занята. Она твердо решила поступать на актрису, и родители её в этом поддерживали. Нашли в другом городе престижный институт, в который девушка должна была отправиться тут же после выпускного. "Я не хочу покидать тебя, родная" – плакала Фишль на плече у Моны, сжимая любимую подругу в крепких объятиях. "Я тоже не хочу, чтобы ты меня покидала. Но ты должна следовать за своей мечтой! Слышишь?" – твердила брюнетка, успокивая плачущую принцессу. Фишль всегда казалась ей невероятно крутой, и особенно это чувство возросло в старших классах. Мона была самой что ни на есть замухрышкой. Постоянно ходила в одной и той же одежде, была вся в синяках и старых лохмотьях, ничего из себя толком не предсталяла. Она была тенью рядом с яркой и гламурной Фишль. Оттого совсем не хотелось загружать подругу проблемами своей бедной жизни и заражать её негативом. Оттого Мона и не рассказала ей о ситуации со Скарамуччей. Оттого Мона сейчас лежит на кровати лицом вниз, рыдая в пустой комнате, чувствуя, как глотка напрягается от сдерживаемых криков отчаяния, а сердце разрывается на куски от невыносимого одиночества.

***

Шли года. Постепенно школьная влюбленность и жестокое предательство, плотно засевшие в душе юной девушки, уступали место новым, более взрослым проблемам Два года назад Мона провалила ЕГЭ. Ну, точнее как провалила – всего-навсего угодила в больницу с высоченной температурой под 40, бредя галлюцинациями о какой-то девочке с вороной, путешественнице из далёких стран и злодее в огромной шляпе. Дело было как раз в июне, поэтому в то время, как ровесники Моны корёжились над бланками под наблюдением камер и смотрителей, сама девушка пинала хуи и нерасторопных медсестёр в больничной палате. Как ни странно, по её выписке бабка некоторое время вела себя тихо, и даже не материла её за каждый неправильный вздох. Но теперь у Моны не было никакого образования, и это факт. Нет образования – нет и денег. Если только не устроишься на подработку. Как поступила Мона, долго гадать не придётся. Одна знакомая устроила её в свой цветочный ларёк, за пару дней объяснив основы флористики, и некоторое время брюнетка действительно похвально справлялась со своими задачами. Правда, из-за низкого дохода и личных проблем владельца предприятие оказалось закрыто спустя семь месяцев, и Мона вновь осталась с носом. Пока молодая барышня продолжала носиться по подработкам, приближался следующий год, а вместе с ним и пересдача. Перекрестившись на удачу, Мона нацепила на плечи рюкзак и вышла из дома. К несчастью, удача ей сопутствовать отказалась. Как если бы кто-то навёл на бедную девушку порчу. В ту же ночь в школе произошло обрушение потолков, чуть не задевшее нескольких учеников. Кажется, все отделались лёгким испугом, а может кто-то и лёгкими ранениями, Мона не уточняла. Знала она только то, что пересдача была перенесена на две недели вперёд. От досады она хотела со всей силы пнуть калитку и повыдергивать из забора прутья, но сдержала порыв, глубоко выдохнула и ушла домой. Через две недели биология была написана. Мона никогда не состояла в дружеских отношениях с этой нравственной женщиной под названием "биологичка", но какие-то основы предмета из её болтовни всё-таки в мозгу отложились. Что есть, то есть, девушка должна набрать хотя бы минимальный балл. Собирая рюкзак на русский, Мону посетило нехорошее предчувствие. Она показала предчувствию средний палец, отогнала его подальше, пригубив стопочку бабкиного коньяка (это вообще не помогло, ну да ладно), и отправилась на остановку. Перед экзаменом нужно экономить силы, поэтому девушка решила не напрягать веки лишний раз, и задремала почти сразу, как заняла сидение возле окна. Грёзы были на удивление сладкими и приятными. Будь воля Моны, она бы до конца своей жизни оставалась именно там, а не в серой реальности. Но увы... Она проснулась от резкого толчка, с неплохой силой влетела в переднее сиденье, а потом по энерции отскочила обратно на своё. Недовольно проворчав какой-то сонный бред, она выглянула посмотреть, что происходит. Водитель, кондуктор и несколько пассажиров стояли на улице где-то сзади, а внутри автобуса осталось всего несколько людей. — Извините, – Мона ткнула в плечо низкорослого деда, который был к ней ближе всех. – Вы не знаете, что там произошло? — Да вот, эта консервная банка не потянула и половины маршрута! – мужичок обвёл рукой салон, затем показал назад, на водителя. – В двигателе что-то хрустнуло, и в середине пути автобус заглох на старой дороге. Иногда Мону посещали мысли: может зря она тогда, одиннадцать лет назад, пожала руку блондинистому другу Фишль? Кажется, паренька звали Беннет, и он ужасно невезуч. За день может словить в свою спину около пятидесяти камней, стабильно спотыкается о пустоту по 70 раз на неделе, и, конечно же, все его грандиозные планы регулярно срывают мелкие неудачи. И вот, теперь часть этого невезения, переданная через касания, аукается бедной девушке по полной. Пассажиры громко возмущались и негодовали, что опаздывают на работу и к детям, обещали засунуть водителю что-то там куда-то там, если он сейчас же не разберётся с поломкой, и создавали такую шумиху, что Мона просто никак не могла успокоиться. Вот что с людьми не так? Думают, что они центр вселенной? Все здесь куда-то ехали и куда-то опаздывают, так зачем на весь салон обсуждать личные проблемы, распространяя по воздуху грёбаный негатив? Не выдержав и забив хер на все починки, Мона приняла решение покинуть автобус и отправиться до места пересдачи на своих двоих. В конце концов, лучше опоздать, чем не прийти совсем. Она осторожно спрыгнула с выступа, обогнула автобус кругом и... Обнаружила на лобовом стекле номер 46. Ей нужно было ехать на 44. *** Бог, может, и не очень любит Мону, но зато любит троицу. И вот, девятнадцатилетняя девушка вновь испытывает судьбинушку свою несносную, и идёт на свою третью пересдачу. Первая биология, как оказалось позже, была не дотянута на два балла. Девушка чесала голову, бегая взглядом по присланным результатам вновь и вновь, потому что ожидала от своих способностей большего. Неужели, школьная программа потихоньку улетучивается из головы? Это плохо, очень плохо. Объяснить темы некому – Фишль уехала поступать в театральный в другой город, с Альбедо она контактов не сохраняла, а на репетиторов бедная Мона накопит только к пенсии. Третий раз, как ни странно, прошел и окончился без происшествий. На тротуаре, по которому шагала Мона, не образовался разлом, ведущий в бездну, порыв ветра не унёс бланк с ответами в окно, и даже стул под задницей Моны не распался на составляющие. Уже можно считать успехом. Нельзя счиать успехом то, что мозг девушки вскипел, как электрический чайник. Она действительно начинает предаваться старческому маразму, иначе как объяснить, что одно простецкое задание отняло у неё добрую четвертину времени? Как ни крути, а базовые знания ненужных наук с течением годов ускользают из-под носа, и поймать их без посторонней помощи – весьма проблематично. Но теперь всё это в прошлом. Сейчас Мона весело шагает домой, с поразительно бодрым видом для человека , отпахавшего дневную смену. За порчу настроения можно не беспокоиться, ведь главный концентрат негатива в её жизни, то есть бабушка, ушёл на дежурство ещё на рассвете, и вернётся ещё нескоро, часов в одиннадцать вечера. Мона, как могла, старалась подавлять нарастающую тревожность. Сейчас она увидит результаты экзаменов, которые не может сдать третий год. Кто знает, что там будет? И хотя девушка уверенна – ситуация не настолько плачевная, чтобы так много беспокоиться, ожидать следует чего угодно. Забравшись в подъезд, воняющий окурками и сыростью, Мона ловко выудила из кармана связку ключей, откупорила почтовый ящик и залезла в запыленную ячейку рукой. Несколько озадачилась, когда не обнаружила там ни газетки. Почтальон точно проходил здесь не так давно, ошибки быть не может. Что-то щёлкнуло в голове у Моны. Она спохватилась, наспех захлопнула железную дверцу, махом преодолела три лестничных пролёта и влетела к себе в квартиру. Сбросила куртку мимо вешалки, содрала грязные ботинки и прибежала в гостиную. Хуже и быть не могло. На запачканной следами от чашки тумбе старухи лежал конверт, явно вскрытый, подписанный именем университета. Это означает только одно: какими бы ни были результаты экзаменов, старуха уже их видела. Дрожащими руками Мона потянулась к листам, медленно поднесла их на уровень лица и стала читать. Пальцы сжимали края листов всё сильнее, рот пересыхал, как жаркая пустыня. Когда встревоженный взгляд дошёл до заветной строчки, бледно-серые глаза, словно бассейн, начали наполняться блестящими каплями. Она не сдала экзамен.

***

На улице постепенно смеркается. Фонарные столбы загораются темно-оранжевым свечением, а некогда ясное небо заволакивает вереница облаков. Зарёванная девушка сидит на коленях в своей комнате, компактно складывает зелёную тунику. Укладывает тряпицу в широкий рюкзак, рядом с зубной щёткой и двумя бутылками воды. Громко всхлипывая носом, роняет с щеки увесистую слезу, тянется к ящику с нижним бельем, запихивает в целлофановый мешок пару комплектов и бросает туда же.. Двадцать минут десятого, уже совсем скоро будет дома старуха. Старуха, пообщавшая Моне, что если она, непутёвая дура, провалит экзамены и в этот раз, ей не то, что пизда, а пиздища. К сожалению, это не пустая угроза. Мона знает, на что способна эта, прости господи, женщина, и какие методы наказания она может применить за одну единственную ошибку. А если уж ошибок было три... С тех пор, как Моне исполнилось восемнадцать, она начала расставлять бабке чёткие границы: не бей меня, не заходи в комнату, дай спокойно помыться. У неё получалось, ведьма складывала на неё трехэтажный мат, но всё же уходила, и дальше рубилась в онлайн казино. Она мечтает, чтобы её тупая и несмышленная внученька отучилась на красный диплом, устроилась юристом или бухгалтером, и приносила своей любимой бабулечке стабильную зарплату, которую бы та с удовольствием пропивала или проебывала на азартных играх. И так как Мона разбивает эту надежду третий раз подряд, карга не будет церемониться. И девушка даже думать не хочет о том, что с ней потенциально может произойти. Мона осторожно перекопала содержимое рюкзака, сверившись с коротким списком на огрызке тетрадного листа. Вещи, необходимые для побега, взяты, скудные накопления тоже. Она одевается, в последний раз оглядывает родной коридор, отчётливо осознавая грустную вещь: она смотрит на всё это в последний раз в своей жизни. Более в родной квартире её не ждут. И ждать не будут. *** А куда, собственно, идти? Не то, чтобы Мона не подумала об этом перед побегом. Подумала, пришла к выводу, что укрываться ей абсолютно негде, и денег не хватит на съём даже самого дешманского тараканника два на шесть метров! Но отменить авантюру не получилось бы в любом случае. Если перед Моной стоит выбор: попасть под горячую руку старой шизофренички, или следующие десять лет бомжевать на помойках – она без колебаний выберет второе. Медленно вымеряя шагами тротуар, недавно смоченный августовским дождём, девушка оглядывала знакомую улицу, зеленеющую летним одеянием, пока возле обочины шумели проезжающие мимо толпы машин... В них сидят люди. Они счастливые, им тепло, у них есть точка назначения, в которую пассажирам наверняка не терпится попасть. У Моны же не осталось даже дома. Никто не ждёт её, никому она не важна и не нужна. В этом большом, бескрайнем, одиноком мире она осталась на попечение самой себе. Бесконечные жилые хрущёвки, что тянутся перед глазами как старющая кинолента, постепенно сменились на дома посвежее. Блекло-бордовые подъездные двери понемногу перерастают во что-то более интересное: парикмахерские, кафетерии, бутики, продуктовые магазины. Мона с подвявшим интересом рассматривала разноцветные вывески. Какие-то становились нечитаемыми из-за наступающей темноты или выкобенистого шрифта, какие-то мерцали множеством ярких огоньков, да таких ярких, что глаза отсыхать начинают. Одна из подобных вывесок заинтересовала Мону, и гласила она "Breath". Чем же надпись примечательна? Тем, что это самое популярное кафе в их городе. Почему? Мона без колебаний вошла внутрь, миновала стойку с пирожными, зал, жиденько наполненный вечерними посетителями, и вышла в мелькающий всеми цветами радуги закуток, который привёл её к железной двери. Двери, ведущей в ночной клуб. *** Класть паспорт в походную сумку первым слоем – далеко не самое разумное решение. Охранник терпеливо ждал три минуты, пока Мона нароет удостоверение личности на дне своего ранца, среди прочих причудливых вещей. Хорошо хоть ей не устроили обыск и не назадавали вопросов, зачем притащила с собой на дискотеку пол кваритры бытового хлама. Из верхней одежды снимать было нечего, девушка бродила по улицам в футболке и легкой ветровке. В конце концов, поздняя летняя погода особых утеплений не требует. Шумное помещение встретило Мону ещё более яркими и разноцветными огоньками, но теперь к ним добавились пердящие басы, что текут из гигантских динамиков справа. А, ну и конечно же целые горсти потных танцующих тушек рядом с ними. Наконец, пробравшись сквозь заросли бывалых и небывалых танцовщиков, Мона наткнулась на столь искомую и желанную барную стойку. Она не верила своей удаче – место у стены оказалось свободным. Вероятно, причиной этому стала лихого размера паутинка, сплетённая в уголке у плинтуса одиноким паучком. Пхах, ну что за неженки. Однажды, когда Моне было девять лет, в её кровью и по́том заполученную тарелку с питательным саталом приземлился таракан. И что вы думаете, девочка выкинула порцию в мусорное ведро? Как бы не так. Так что фобия насекомых была ей незнакома. Устроившись на костлявом стуле поудобнее, Мона опёрлась локтем в стойку и впервые за долгое время положила голову на руку. Вредная привычка – портит шею и позвоночник – но такая приятная. Серые глаза, ослепшие от прожекторов и огоньков, поймали бармена. Он не выглядел как человек, любящий активные развлечения или жизнь в целом, но почему-то производил впечатление весьма уравновешенной и надёжной личности – полная противоположность Моны Мегистус. Красноволосый мужчина повернулся на посетительницу, и теперь их взгляды столкнулись. По правде говоря, она думала, что с таким кислым, тоскливым и недоброжелательрым выражнием лица от неё на метр будут шарахаться люди. Но нет, господину – она напряжённо щурит глаза на бейджик – Рагнвиндру по отпугиванию людей выражением лица она точно не ровня. — Приветствую, любезнейший! – Мона решила начать без церемоний. Радостно и приветливо (нет) помахала рукой бармену, привлекая его драгоценное внимание. Тот вежливо кивнул, давая клиентке знак, что скоро подойдёт. Мона щёлкала пальцами в такт попсе, слышимой с другого конца зала. Атмосфера клуба понемногу начала высасывать из неё негатив, и она чувствовала, как натянутые нервы постепенно расслабляются. — Здравствуйте. Чего желаете? – сухим тоном поинтересовался красноволосый юноша. На его лице не дрогнул ни один мускул. — Хм-хм-хм, дай-ка подумать. – Мона разглядывала различные склянки за спиной мужчины, будто имела представление, что в них разлито. – Есть чего-нибудь крепенького? Чтоб прям разнесло. — Какие необычные и оригинальные требования. – пробурчал бармен вполголоса, но Мона состроила ему надменную мордашку, давая понять, что всё услышала. – Для начала расскажите, вы здесь одна? — А тебе какое дело? – брюнетка, конечно, не эксперт по тусовкам, но что-то ей подсказвает, что бармены такие вопросы задавать не должны. — Ни я, ни охранники не собираемся доволакивать ваше тело до выхода за шиворот. – спокойно пояснил мистер Рагнвиндр. – Если вы всё-таки одна, то за свои пьяные хулиганства и опорно-двигательные навыки будете нести ответственность только вы. Подтверждаете? — Пф-ф, замётано. – прозвучало так, будто её берут на слабо. Являлась ли Мона когда-то слабачкой? Нет. — В таком случае, вам несказанно повезло. Сегодня один из дней, когда мы подаём знаменитый напиток – "полуденную смерть". Брать будете? — Да. "И о чём я только думала?" – скажет Мона на следующий день, держась за трещащую похмельем голову. Лежащая внутри компании из восьми человек. На верхней койке поезда в Саратов. Но это будет завтра, а сегодня девушка планирует отжечь по полной. А ведь действительно, о чём она думает? Да ни о чём. Жить ей больше особо незачем. Какой во всём этом смысл, если без высшего образования невозможно устроиться на стабильную работу? В этом клубе ей могут отравить коктейль, могут зажать её в пустующем углу, могут вообще закинуть в багажник и продать на органы. Ну, если уж так, пусть поторапливаются. Мона не хочет ждать своего покоя слишком долго. А могут её вовсе не убивать, просто вырубить, утащить к себе домой и сделать невесть что. Но ей уже было действительно плевать. Всю вторую половину дня она провела за истерическим плачем. Теперь, когда все эмоции сгорели, в ней осталась лишь гулкая пустота, которую хорошо бы заполнить кружечкой крепкого алкоголя. — Ваш заказ, мэм. Мистер Рагнвиндр шлёпнул перед носом Моны глубокий бокал на изящной ножке, который до краёв был наполнен в буквальном смысле пьянящей жидкостью. В первую очередь девушку потрясло необычное, но весьма аппетитное сочетание цветов. — Из чего сделана эта дрянь? – темно-сиреневая голова легла на стойку, рассматривая донышко стакана в поисках каких-нибудь осадков. — Абсент плюс шампанское. Весьма... бодрящая смесь. – ответил бармен, перехватив свободной от подноса рукой бокал с розовой жижей. — Ну что, за наше здоровье? – девушка задорно протянула свой бокал через стойку. — Я не пью, это виноградный сок. – машинально ответил парень. — Я тоже не пью, это мультифрукт. – отшутилась Мона и ухмыльнулась так, будто уже успела выпить. Бармен показушно закатил глаза, но руку с напитком всё-таки протянул. Воздух между ними наполнился хрустальным звоном. Красноволосый залпом осушил половину ёмкости, даже не поморщившись. На заядлого алкоголика он точно не тянет, так что Мона сделала вывод, что шутка про виноградный сок вовсе не являлась шуткой. Вдохновлённая таким поступком, она смело поднесла краешек бокала к губам, и перевернула его на себя. Рагнвиндр обеспокоенно обернулся в сторону кашляющей девушки, но когда понял причину её недуга, только тяжело вздохнул. — Я не понимаю. Неужели слово "смерть" в названии действительно никому ни о чём не говорит? — Пфф-кх-кх... Ядрёно. – заключила Мона, противно морщив лицо. Она успела сделать всего один глоток этой смертоносной мешанины из алкоголя, но её грудь уже обволокла изжога. Ну и ладно, зато комок в горле, вызванный сдержанными рыданиями, моментально пропал. Через мгновение пропала и неприязнь к напитку, так что Мона без колебаний продолжила распитие. Не прошло и десяти минут, как опустевший бокал с одной лишь долькой лайма на дне с грохотом ударился о столешницу. — Э, э! Полегче, дамочка. Новый сервиз будете из своего кармана оплачивать. – забеспокоился бармен, с ноткой презрения глядя на опьяневшую брюнетку. — М-м-гмм... Обяза-а-ательно! – с раскинутыми руками проговорила Мона, растягивая слоги и бегая взглядом от одной точки до другой с поразительно скоростью. — Тц, ну как обычно. – разочарованно буркнул Рагнвиндр, собираясь отчалиться к мойке. — Да шучу я, зануда. – девушка тут же вернула себе адекватное выражение лица и нормализовала речь. Реакция красноволосого была нулевой. – Ты там не обиделся, не? — Поверь мне, через несколько десятков минут эта шутка будет совсем не смешной. — Да-да-да, ведь я ещё молода, и алкоголь вреден для моего растущего организма. Лан, дядя, бывай! – Мона отсалютовала двумя пальцами и спрыгнула с высокого стула, чуть не расквасив нос о столешницу. Уважаемый господин Рагнвиндр бросил напоследок что-то вроде "какой я тебе дядя, мы ровесники", и нырнул в раковину с грязной посудой, продолжая отрабатывать вечернюю смену. Мда, какой скучный тип. Но приятный, если честно. Теперь пора бы и Моне найти себе в этом обезьяннике достойное развлечение. Промотав несколько кругов по танцполу от шкафчиков к двери выхода, Мона поняла только одно: Рагнвиндр был абсолютно прав. Если сразу после протекания алкоголя в глотку самочувствие было более менее стабильным, то сейчас перед глазами девушки плыл весь мир. Огни мерцали в четыре раза ярче, затмевая собой лица других посетителей, а стены то сужались, то разжимались, то вообще куда-то уезжали. Или это шатаются не стены, а сама Мона? Через некоторое время девушка поняла, что её начинает мутить. Не желая выворачивать желудок на виду у симпатичных танцоров в козырьках и двух охранников, она быстро двигается по направлению к туалету, попутно спотыкаясь обо всех и всё что только можно. В очередной раз задев ногой что-то твёрдое, она пошатнулась, еле как удержалась от падения и, бросив короткое "извините", пошла дальше. Как вдруг девушка неожиданно почувствовала на запястье хватку чьих-то цепких пальцев, из которых в такой позиции ей точно не выбраться. Всё тело в момент покрылось мурашками и нехорошим предчувствием, когда из-за плеча послышался низкий мужской баритон. — Извините, мадмуазель, вы хорошо себя чувствуете?