Алые слёзы

      Погода была классная, а день у Федора ужасный. И конечно всё началось с самого утра. Своё любимое кофе он пролил на ну капец какие важные документы, сжёг себе рубашку ведь забыл выключить утюг когда ушёл готовить себе яичницу, пока выключал утюг, сгорел и сам завтрак.       Весь злой, уставший и совсем невыспавшийся (ведь соседи шумели до утра), пошёл в школу. Он думал, переедет в Японию — тишина спокойствие… Ну вот хрен тебе дорогуша. Казалось, его старые соседи тоже вместе с ним переехали.       Мрачная и тяжёлая аура исходящая именно от Федора — давила. Слишком чувствительные и впечатлительные прижимались к стенам когда замечали злой блеск фиолетовых глаз. Дошёл он до своего класса кое-как. Плюхнулся на своё место, да и заснул.       Дос-кун! Дос-кун! Дос-кун! Дос-кун!       Какой-то закадровый, приглушённый писк, который ну очень сильно раздражал Достоевского. Федор сжал кулак, и так неудачно в его руках оказался довольно острый карандаш. Резко проснувшись, он прислонил острый грифель к гортани Гоголя.       — Чего тебе?! — раздражённо прокричал Федор, не замечая насколько громким оказался его голос.       Николай поднял вверх руки и тяжело сглотнул.       — Дос-кун…       — Говори уже! В чём дело?! — нетерпеливо прокричал он всё сильнее прижимая карандаш к его горлу, Николай на всякий случай отошёл назад подальше от карандаша.       — Н-ничего…       — Вот и славно. — уже более спокойно сказал он, опустил карандаш и вновь уснул.       — Как же ты прекрасен и страшен в гневе, Дос-кун… — тихо прошептал Николай касаясь его волос. У него они настолько жирные, что можно было прямо сейчас пожарить картошку, используя лишь голову Федора. Гоголь хихикнул, и отошёл от него подальше.       Он уже давно принял тот факт, что он один из этих. Николай даже не скрывал это, а остальным просто, было, честно говоря, похер. Да, раньше слух о том, что Гоголь гей разлетался по школе, быстрее горячих пирожков на вокзале, а сейчас всем надоело — появились другие темы для обсуждения, да и все остановились на том: «Ну гей и что? Нас то каким боком это касается?». В общем перестали, не забыли, но косые взгляды перестали бросать на него.       Но Николаю было сложно жить с этим. Никого найти себе нельзя, все отказывали или просто смеялись. Гей-клуб? Нет, он в такое не ходит. И никогда не пойдёт — мало ли что. Да к тому же он школьник, такое себе позволять нельзя. Всё же Гоголь как бы не жаждал свободы, как бы он не был на голову отбитым — но здравый смысл останавливал его от опасностей. Но естественно, здравый смысл не всегда помогал…       Все его мысли были заняты лишь Федором, в голове звучал лишь один вопрос: «А не…?»       Хотелось бы. Да, хотелось. Гоголь никогда себе не лгал, ясно видел свои чувства и понимал, он полюбил Федора.       Полюбил до безумия — полюбил его фиолетовые глаза, которые постоянно темнели от злости при виде его. Полюбил его вечно холодные руки и бледное лицо, которое украшали тёмные круги под глазами. Полюбил его вечно сухие, бледные губы. Полюбил его тихий голос. Полюбил его вечно жирные волосы. Полюбил его странную улыбку, от которой у Гоголя пробегали по спине тысячи мурашек. Полюбил его всего, точно знал — не полюбит он больше никого другого.       Понял он это лишь сейчас. Смотря на мирно спящего Федора, который еле заметно шевелился. Ресницы его дрожали, но глаза тот не открывал. Свои прекрасные фиолетовые глаза! Николай понимал в кого он влюбился. Но ему нравились неприступные стены. Он их обожал.       До безумия.

***

      — Физ-ра! — весёлый крик заполнил класс как только прозвенел звонок на их любимый урок.       Они побежали в раздевалки, словно дети малые. Только вот Акутагава хмуро натягивал футболку и надевал на себя олимпийку, при этом так, чтобы воротник закрывал половину лица. Впрочем, Осаму так же как и Рю не любил всю эту суету. Волейбол он любил да, но вот саму физкультуру и само его существование нет. Вот поэтому Дадзай постоянно опаздывает на тренировки и приходит только во время игры, Акутагава вообще редко играл, если только прям очень надо. А так он всё своё свободное время сидел на скамье и читал очередной хоррор.       А вот Атсуши с Чуей просто обожали физкультуру. На этом уроке можно делать практически всё: да и Фукадзава-сенсей большую часть урока спит. Первую половину он следит за тем, как дети разминаются. Ведь если не разминаться тело после тренировки болеть будет очень сильно.       Дадзай понял это на собственной шкуре, когда после очень долгой игры, без помощи Чуи не мог добраться домой, а на следующее утро и вовсе встать с кровати. Тело было ужасно тяжёлым, а сил не было совсем. Хотя даже после такого Осаму так и не объявлялся на разминках. Рампо однажды пришлось заставить Дадзая размяться прямо во время игры. Он конечно заметил, что усталости было намного меньше — но разминки так и не полюбил.       А на второй половине урока, Фукадзава просто открывал шкаф со спортивным арсеналом, садился на скамейку и спал себе спокойно до конца урока.       — Давайте сыграем в вышибалы! — закричал Осаму после разминки. Да, он делал разминку под строгим взглядом серых глаз, которые были направлены лишь на него.       Дошли до второй половины, как только Фукадзава заснул, к нему на колени уютненько устроилась опять эта трёхцветная кошка и тоже заснула. Вот теперь Юкичи не проснется, да и не встанет, пока кошка сама не соизволит уйти.       Осаму взял мяч и не предупреждая, кинул. Все вскрикнули отскакивая от мяча подальше. Хотя Дадзай целился в одного человека. И это был болтающий по телефону Чуя. Лицо Накахары менялось за доли секунды, так как менялось его настроение: в конце концов он остановился на самом чистом гневе. Выкинув телефон в сторону (от чего он разбился в дребезги), Чуя засунул руки в карманы и громко выдохнул, пытаясь успокоиться. Но тут он повернул голову и увидел как к нему в живот летит футбольный мяч, не вынимая руки из карманов он подпрыгнул и ударил ногой по мячу так, что он полетел прямиком в Дадзая. Последний еле успел увернуться.       Был слышен удивлённый ох. Дадзай повернулся назад и увидел как в футбольной сетке образовалась дыра от мяча. Понимая, что если бы он не увернулся — то точно бы весь воздух с лёгких вылетел до последней капли, сломал бы себе грудину или того хуже…       — Чуя, ты чего такой злой? — возвращая себе былой весёлый тон прокричал Осаму.       — Я не буду играть. — буркнул в ответ Чуя подходя к Дадзаю. Он дал ему подзатыльник.       — Эй! За что?       — Зачем в меня кинул, придурок? Помереть захотел?       — Сам же знаешь ответ. — сказал Дадзай беря в руки волейбольный мяч. Его хотя бы пинать ногами нельзя (ну Чуя по крайней мере этого не делает). Обезопасим себя и близких.       — Маньяк забинтованный.       — Рыжий гном.       Дадзай окончательно потерял чувство самосохранения, так что в следующую секунду Осаму наварачивал круги по спортзалу. А остальные спокойно передавали друг другу волейбольный мяч.       — Акутагава! — крикнул Атсуши подбегая к Рюноске. В руках его был волейбольный мяч, волосы растрепались, а на лбу выступили капельки пота.       Устал ли? Нет. Волновался? Ещё как.       — Чего тебе? — впервые в жизни он поднял глаза на собеседника, хотя в руках его была книга. К такому Накадзиму жизнь не готовила.       — Может… Присоединишься? —проговорил Тигр, постоянно заправляя за ухо длинную чёлку.       — Ну ладно. — легко согласился Акутагава откладывая книгу в сторону. Атсуши потерял дар речи, чтобы Рюноске, по своей воле отложил книгу? Да невозможно. — Да неинтересная она, Тигр.       — А… Неинтересная…       Это всё объясняло. Но всё же в сознании тихо твердил голос, что он согласился не из-за того, что книга неинтересная, если так, то достал бы телефон и смотрел очередной хоррор. Краешек сознания, голос, писклявый, настолько детский и невинный, твердил, что Аку встал лишь потому что он его попросил. Атсуши потряс головой — бывают же такие мысли.       Началась игра. Мяч с невероятной скоростью прилетал к Акутагаве, а тот спокойно ловил, замедлял, и точно передавал другому. Этот стиль подачи напомнил ему Федора.       Федор. Он слишком мало знает о нём. Дадзай и Чуя хотят его тихо убить, Ацу не понимал почему же. Акутагава вечно пропадал вместе с ним в библиотеке… Атсуши никогда не признался бы, что он завидует Досту. А именно тому, какие отношения он построил с Акутагавой… Хотелось бы так же, хотябы стать для Рюноске другом. Получить уже право называть его Рю!       Мечтать невредно Атсуши. Мечтать — опасно.       И я не просто упомянула то, что мечтать опасно. Летая в облаках, Атсуши машинально отбил мяч, но при этом не рассчитал силу удара, да и не смотрел куда кидал. А судьба — шутница ещё та, так что мяч прилетел прямо в лоб Акутагавы.       Мигом затихло всё, Чуя забыл про Дадзая, а Дадзай забыл про Чую — они остановились. Каждый, казалось мигом разучились дышать. Но хуже было всё же Атсуши — страх сковывал его тело, он даже банального «извини» произнести не мог. А Рюноске тем временем потирал ушибленный лоб: там уже красовалось красное пятно.       — Атсуши… — он назвал его по имени. Голос его хриплый и слегка дрожал, — словно пытаясь не сорваться на крик. — Ты… Совсем страх потерял?       — А… Нет… — пробормотал Тигр когда наконец смог овладеть своим телом. Он подошёл к нему и приложил руку к его лбу, вспоминая как Аку приложил свои холодные руки к его виску…       — У тебя руки горячие. — недовольно буркнул Акутагава, резко поворачивая голову в сторону. На щеках был еле заметный румянец, который так никто и не заметил.       — Так приложи свои! — страх постепенно уходил. Тигр схватил его руки и приложил к лбу Акутагавы. Последний немножко прифигел. — Ну как?       — Дурак. — недовольно пробурчал Рюноске.       — У тебя всегда руки холодные, пользуйся этим.       Акутагава протянул свои руки и коснулся довольно уязвимого места — шеи. Тигр вскрикнул и отпрыгнул от него подальше. Акутагава прищурился и со звуком «Уууу!», словно приведение, начал бегать за Накадзимой. Последний вообще не желал, что бы эти ледяные руки касались его шеи — в его уязвимое место. Откуда Акутагава узнал об этом, тот так и не понял. Может он вангует тихо у себя дома? Или просто так удачно угадал? — было неясно. Но сейчас лучше бежать от него куда подальше.       Дадзай и Чуя переглянулись. Первый показал язык, что-то вновь пошутил про его рост, — и вновь эти догонялки.       Звонок.       Физкультура последний урок. Переодевшись, наши герои направились наконец прочь из школы. По пути они говорили о разном: Дадзай увлекательно твердил о том, как предложил девушке из параллели вместе совершить прыжок на глубину. Атсуши молча слушал его рассказ. Чуя постоянно поглядывал на наручные часы. А черные глаза Акутагавы бегали по двору, явно ища кого-то в толпе.       Наконец, последний заметил бледную худую фигуру под деревом. Рядом прыгала ещё одна фигура и Рюноске уже понял кто именно. Но, приближаясь, он понял, что фигура не прыгала, а сам Федор не стоял — Дост прижался к дереву, а над ними нависали две фигуры. В них он различил не знакомых ему лица: один пухленький, да низкий, а другой— высокий, с голубыми волосами, да и перебинтованной головой.       — Что вы делаете? — голос чуть ли не сорвался на крик. Но вышел он из его уст совсем не так как он ожидал, вместо обычной холодности, его голос слегка дрогнул.       — Ой-ой, кто это к нам пожаловал? — припеваючи сказал Иван опуская голову Федора. Последний даже звука не издал, хотя о дерево он ударился не хило — лицо того совсем ничего не выражало, фиолетовые глаза пусты. — Неужели принц на белом коне, прискакал спасать принцессу? — рассмеялся он глядя то на Акутагаву, то на Достоевского.       — Что бы ты знал, выродок единорога, — прошипел Акутагава его черные глаза запылали от злости, — я не позволю вот так просто…       — Как ты его назвал, повтори? — перебил Пушкин приближаясь к Рюноске. Аку зажал нос.       — Замолкни гном шахтёрский, от тебя воняет.       Ну провоцировать у тебя получается знатно, Акутагава… Вот поэтому через секунду на него летел огромный кулак, от которого Рюноске смог увернуться. Второй, уже от Гончарова полетел прямо в лицо. Увернуться бы он не смог… Но вот Атсуши, заметив пропажу Рюноске, начал активно его рыскать по двору, а когда нашёл, побежал как бешеный тигр на помощь.       — Кха… Тигр, я не просил о помощи.       — Молчи, а то я сам тебя ударю. — держа правую руку Ивана, ворчал Тигр. Левой он ударил по нему, а нога полетела прямо в солнечное сплетение Пушкина. — Эй, я не хочу никого калечить…       — А я хочу посмотреть на резню. — тихо прошептал Рюноске указывая на Ивана. — Тигр! Фас!       — Эй! Я тебе не собака! — возмущённо прокричал Атсуши поворачиваясь к Акутагаве.       — Правильно, — ты мой Тигр, — кивнул он, — так что исцарапай им лица Тигр!       — Я тебя сейчас расцарапаю! Не смей мне указывать!       В конце концов с Иваном и Пушкиным разобрался Чуя.       — Кхе… Йосано… Ха-ха, карма и впрямь мне сегодня по лицу проехалась. — наконец-то рассмеялся Федор выплёвывая кровь, вместе с этим полетел ещё и зуб и явно не молочный… Акутагава подбежал к нему и помог встать. — Отпусти Рю, так мне и надо.       — Ты сам их спровоцировал? — спросил обеспокоенно Акутагава, смотря ему прямо в глаза.       — Не-а, — честно сказал Федор не отводя взгляда, — они завидуют. Их драгоценнейший Николай только обо мне и твердит, по их словам — вот и избавиться от «мигрени» решились.       — Я бы поступил бы так же. — вставил своё Дадзай и получил двойной толчок от Атсуши и Чуи. Потирая плечо он что-то невнятно пробурчал, но что именно, никто так и не понял.       — Дадзай, не строй из себя невиновного, — вытирая кровь из носа проницательно заметил Федор, — думаешь, я не догадываюсь, что с местью ты никогда не затягиваешь? Вот скажи только: нахя       — Последнее я не понял. — обиженно пробурчал Осаму, ведь русский мат в их программу не входил, и он совсем не знал об этой стороне и так богатого русского языка. А вот Федор не торопился посвящать Осаму и вообще рассказывать ему о таких прекрасных словах. Но дал всё же напутствие: «Если половины слов не понимаешь — беги». — Но отрицать очевидное не стану.       — Пойми уже, Осаму, — проговорил Достоевский слегка прищурившись. На русском языке можно было спокойно общаться друг к другу по имени. К тому же Федор только недавно понял, что Дадзай, Атсуши — это всё фамилии. Вот поэтому он начал обращать к Дадзаю, как Осаму, говоря на чистом русском. — Ты заслужил.       — Если я виновен в том, что Аку чуть не пом… — мгновенно рука Фёдора оказалась у шеи Дадзая, при этом всего лишь в каких-то миллиметрах. Осаму сглотнул, Достоевский резко опустил руку и схватил того за воротник — притянул довольно близко к своему лицу. А Осаму взял на заметочку, что Федор не так уж и слаб как кажется.       — Ск. Не произноси этого, я и так еле держусь…       — То ты виноват в том, что его чуть не выбросили. — легко продолжил Дадзай, старательно избегая взгляда Федора. — Не правда ли?       — Сударь, — Достоевский резко перешёл к совсем другому стилю обращения — чем выбил Дадзая из колеи, — не соизволите, молчать об этом недопонимании? Поясню же: мои действия, Осаму, были осмысленными и имелась четкая цель и способы к её достижению. — проговорил тихо Федор, постепенно теряя ту фомельярность.       — Это по-твоему оправдание? — заговорив на своём родном, пробурчал недовольно Дадзай, вырываясь из крепкой хватки Федора.       — Конечно нет, — его губ тронула улыбка, — но пищу для размышления я дал.       — Ничего не ясно и не понятно, — воскликнул Чуя прерывая их разговор, при этом обращая внимание на себя, — но в конце концов мы пойдём в кафе?       — Федор, вот только попробуй украсть мой кошелек снова. — буркнул Осаму отворачиваясь от него. Тот к кому обращались немножко прифигел.       — Это что, приглашение?       — Не будь такого высокого о себе мнения, — рассмеялся Чуя хлопая его по плечу, — пошлите уже!       Дадзай и Федор переглянулись. Они заметили кое-что в Чуе. Все четверо заметили. И Акутагава, даже Атсуши.       Слишком нервный смех. Слишком резкая смена настроения.       — Чуя, что случилось? Они спросили это одновременно.       «Чёрт.»